355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Луис де Ионг » Немецкая пятая колонна во второй мировой войне » Текст книги (страница 7)
Немецкая пятая колонна во второй мировой войне
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 01:41

Текст книги "Немецкая пятая колонна во второй мировой войне"


Автор книги: Луис де Ионг



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Естественно, что все жители домов, в которых находили подобную аппаратуру, арестовывались и отправлялись в тюрьму. По правде сказать, любой необычный предмет, выглядевший явно немецким, сразу же возбуждал подозрение. Так, например, в Познани расстреляли как “шпионов” двух местных немцев: у них на квартире польские солдаты нашли альбомы с марками, немецкий шлем времен первой мировой войны, мотоциклетную фару и спидометр{79}. [104]

В любой подлости обязательно подозревали местных немцев.

“Всюду, где имелись немцы, они якобы производили ночные нападения на польских солдат, поджигали дома, перерезали телефонные провода. При помощи цветных ракет они передавали подробные сведения о расположении польских войск. Они устраивали засады на польских военнослужащих и зачастую подмешивали иприт в воду, которую использовали эти военнослужащие для умывания”{80}.

“Я заявляю, – писал один польский майор, – что лично видел, как пострадал лейтенант Ковальский в одном из немецких поселений на Волыни. Лейтенант умылся водой из кувшина, принесенного ему хозяйкой дома; вскоре после этого лицо его ужасно распухло. Лейтенант был немедленно отправлен в луцкий госпиталь; там установили, что ожог вызван ипритом, оказавшимся, к счастью, в сильно разбавленном виде”{81}.

Страх перед немецкой пятой колонной, возникавший под влиянием событий и рассказов вроде приведенных выше, отнюдь не был местным явлением. После окончания войны укрывшееся за границей польское правительство сумело собрать свыше 500 заявлений от офицеров и солдат, также очутившихся в эмиграции. Каждый из этих свидетелей сообщал все то, что он видел своими глазами и слышал собственными ушами относительно пятой колонны. В заявлениях описывались как первая, так и последняя неделя войны; в них затрагивались события, имевшие место во всех районах Польши.

Еще за несколько месяцев до начала войны польское правительство распорядилось составить списки подозрительных лиц из числа проживавших в Польше немецких подданных, а также немецкого национального меньшинства. Такие списки были, видимо, составлены в апреле – мае 1939 года, примерно в то самое время, когда Гитлер [105] расторг пакт о ненападении между Германией и Польшей. Как уже упоминалось выше, некоторые группы немецкого национального меньшинства были арестованы и отправлены в концентрационные лагери еще до начала войны. Большинство же из них оставили пока в покое. Однако в первый день войны польское радио (так по крайней мере утверждают немецкие источники) передало приказ своим судебным и полицейским органам приступить к арестам по заранее намеченным спискам. В тот же самый день, то есть в пятницу 1 сентября, во всех населенных пунктах Польши, где имелись немцы, последним вручали специальные предписания, отпечатанные на бланках красного, желтого и розового цвета. Лица, получившие красные бланки, подлежали заключению в тюрьму по месту жительства; в их домах проводился немедленный обыск. Бланки розового цвета (обычно для немецких подданных) обязывали явиться в полицию для отправки в концентрационный лагерь. Получение бланков желтого цвета означало, что данный человек должен переселиться в определенные районы центральной или восточной частей Польши, подальше от границы с Германией. Как видно, польские власти пытались воздержаться от серьезных репрессий по отношению к основной массе местных немцев; те элементы, которые не пользовались доверием, удалялись с территории вероятного театра военных действий; в тюрьму сажали лишь тех, кого считали явным врагом польского государства.

На практике все намеченные заранее категории и различия остались пустым звуком. Для перевозки интернируемых немецких подданных не было средств транспорта. Местные немцы, переселяемые в центральные и восточные районы Польши (они должны были иметь при себе запас пищи на четыре дня), являлись на железнодорожные станции, но в ряде случаев не находили там ни одного поезда, в который пускали бы гражданское население. В конечном счете все лица, получившие какое-нибудь из указанных выше предписаний, оказывались в местном полицейском участке, в тюрьме или концентрационном лагере. По пути следования туда возбужденное население “награждало немцев пинками, ударами, а также плевками в лицо и осыпало площадными [106] ругательствами”{82}. Перед домами арестованных обычно собиралась толпа, и дело иногда доходило до битья оконных стекол.

Большое значение имело то обстоятельство, что наряду с “официальными” арестами производились и “неофициальные”. Во многих районах польские националистические общества подготовили свои собственные списки лиц, не заслуживающих доверия. Аресты по таким спискам осуществлялись зачастую весьма грубым образом. На улицах слышались крики: “Хватай немцев, бей швабов, этих свиней и шпионов!”{83}.

Страх и злоба были направлены своим острием не только против немцев, которых польское население хорошо знало, часто общаясь с ними. Еще более опасными могли оказаться те немцы, которых нельзя было распознать. В ряде мест подозрительных лиц заставляли произносить польские фразы; при этом нарочно подбирались слова, трудные для произношения, чтобы можно было изобличить немцев. В Верхней Силезии, где напряженность взаимоотношений была наибольшей, членам польских обществ были выданы винтовки; “лица, отвечавшие на оклик по-немецки или же уклонявшиеся от ответа, пристреливались на месте”{84}.

Таким образом, значительное количество немцев (большей частью местных) оказалось арестованным или обезвреженным иными путями в первые же три дня войны.

Вставал вопрос: что делать со всеми этими людьми?

Было ясно, что их следует убрать из сферы досягаемости немецкой армии. “Гони их на восток!” – такова была принципиальная установка. В некоторых случаях для высылаемых немцев подавались специальные поезда, а обычно им приходилось двигаться походным порядком. Бывало и так, что поезда с немцами разгружались на полпути, а дальше люди шли пешком. Конечными пунктами назначения служили во всех случаях большие [107] концентрационные лагеря, организованные близ русской границы. В некоторых случаях партии высылаемых доходили до этих лагерей, иногда не доходили. Общее количество людей из состава немецкого национального меньшинства, сдвинутых со своих мест (с учетом как арестованных, так и неарестованных), согласно немецким источникам, далеко превышало 50 000{85}.

Обращение с интернированными в концентрационных лагерях было плохое. Еще хуже обращались с арестованными в пути следования.

Колонна арестованных, эвакуируемых из какого-либо селения, ко времени подхода к следующему этапу превращалась в беспорядочную толпу покрытых пылью и измученных людей. Эти люди находились под охраной – значит, думал каждый встречный, у них совесть нечиста! “Ведь это же немцы, гитлеровцы! Это из-за них над Польшей разразилась катастрофа!” Толпы зевак обычно двигались рядом с колонной арестованных, давая волю своим чувствам. “Мы хорошо узнали, что значит проходить сквозь строй”, – писал один из немцев в своих воспоминаниях.

“Когда нам приходилось следовать через мало-мальски значительный населенный пункт, на обочинах улиц быстро скапливались толпы взбешенных местных жителей; слышалась брань, в нас плевали, бросали камни или навоз, били палками. И все это проходило безнаказанно. Больше всех придирались к нам эвакуированные польские железнодорожники и солдаты-дезертиры. Конвоировавшие нас полицейские были настроены недружелюбно. Они разрешали нам не более одной короткой остановки в день, чтобы утолить голод и жажду, и неохотно соглашались на большие привалы. Правда, во время следования через города они защищали нас от толпы, которая была способна забить или затоптать человека ногами; тем не менее все мы получили те или иные телесные повреждения”{86}.

Конвойные относились к арестованным не всегда одинаково. В ряде случаев они оттесняли толпы поляков, [108] пуская в ход резиновые дубинки; бывало и так, что они смотрели не без удовольствия на издевательства над арестованными. В общем и целом конвоиры из состава полиции (более осведомленные в том, кого именно они сопровождают) вели себя лучше, чем безразличные ко всему польские солдаты, привлекавшиеся для помощи полиции. Были случаи, когда солдаты пристреливали в пути конвоируемых “шпионов”; зачастую они не оказывали эффективного противодействия, когда толпа пыталась завладеть каким-нибудь арестованным и убить его.

В некоторых случаях дело доходило до садизма. После окончания военных действий обнаруживались безобразно изуродованные трупы местных немцев; иногда их зарывали вместе с дохлыми собаками.

В тех районах Польши, где внушавшие подозрение местные немцы были уже выселены, имели место дополнительные беспорядки. По мере усиления паники перед пятой колонной подверглись нападению и разграблению жилые дома и фермы немцев, которых раньше оставляли в покое. Иногда при этом гибли целые семьи. Правда, среди поляков находились люди, которые смотрели на вещи более трезво. Они предостерегали против эксцессов, а иногда даже помогали защищать местных немцев или скрывали их у себя в жилищах. Были и офицеры, которые воспрещали или прекращали избиения. Хотя общее мнение сводилось к тому, что ни за одного немца заступаться не стоит, некоторые поляки все же делали это, рискуя собственной жизнью.

Невозможно назвать точное число всех жертв гнева польского народа. Немецкие источники утверждают, что к 1 февраля 1940 года были найдены и опознаны трупы почтя 13 000 местных немцев{87}. Эта цифра вызывает сомнение. Однако не исключено, что паника перед пятой колонной повлекла за собой гибель нескольких тысяч человек из общего числа 750 000 немцев, проживавших на территории Польши{88}. [109]

С какой радостью встречали местные немцы гитлеровские оккупационные войска! Они были готовы оказать тысячи услуг солдатам, одетым в форму, столь ненавистную полякам. Они усаживались на немецкие танки, чтобы показать дорогу; они стояли вдоль дорог, бросая цветы вступающим войскам, и без устали выкрикивали “Хайль Гитлер!” Они выносили солдатам кувшины с молоком, раздавали им печенье, кофе и шоколад; “всюду были слышны немецкие приветствия и имя фюрера”{89}. Они вывешивали на своих домах бумажные флаги со свастикой и выставляли в окнах украшенные цветами портреты Гитлера. “Женщины хватали солдат за руки и пытались их обнять”{90}. Они делились с ними последними сигаретами, а дети взбиралась на военные машины. “Все были вне себя от радости”{91}.

Можно себе представить, как болезненно воспринимали эти сцены поляки, которые тосковали по потерянной независимости и, зная немцев, взирали на будущее с ужасом! До войны народ подозревал, что местные немцы окажутся предателями, если к этому представится случай; в ходе войны данное предположение оправдалось; после окончания военных действий его правильность подтвердилась еще раз. Ни один поляк, остался ли он дома или оказался в изгнании, уже не сомневался в реальности подрывной деятельности местных немцев.

Интересно отметить, что за пределами Польши лишь немногие люди (конечно, если не считать польских беженцев) обратили серьезное внимание на те злодеяния, которые приписывались немецкому национальному меньшинству. Сами польские беженцы являлись свидетелями [110] таких злодеяний. Доклады о кознях пятой колонны поступали непрерывным потокам в эмигрантское польское правительство, обосновавшееся во Франции. К концу 1939 года до этого правительства дошел экземпляр уже упоминавшейся выше инструкция, найденной близ Познани; проверив подлинность документа, польские правительственные органы передали его в распоряжение мировой печати. Длинные выдержки из этой инструкции были помещены в лондонской газете “Таймс” 4 января 1940 года.

Польское эмигрантское правительство способствовало также изданию в Париже в апреле 1940 года книги “Немецкое вторжение в Польшу” (“L'invasion allemande en Pologne”). В ней было дано потрясающее описание страданий польского гражданского населения и деятельности пятой колонны. Имелись и другие сообщения на ту же тему. Бежавший из Варшавы корреспондент газеты “Манчестер гардиан” писал, что “количество немецких шпионов исчислялось тысячами”, что

“почти миллионное немецкое национальное меньшинство на территории Польши было использовано нацистами до предела. Немецкие девушки, уезжавшие в Германию под предлогом пройти обучение на курсах медсестер, оказывались в шпионских школах”{92}.

В марте 1940 года один швейцарский офицер, выступая со статьей в газете, утверждал, что “шпионская сеть, развернутая среди немецкого национального меньшинства, выполнила свою задачу в совершенстве”{93}.

Общественное мнение Запада придавало мало значения подобным сообщениям и выводам. Польша относилась к Восточной Европе. Разве поражение Польши не доказало, что эта “республика полковников”, в сущности совсем не демократическая, давно уже разложилась? Люди содрогались, рассматривая фотоснимки разрушений в Варшаве, и в то же время как бы не хотели признать того факта, что немецкая военная машина, раздавившая, подобно паровому катку, за несколько недель храбрую миллионную армию, все же существует и, более того, становится сильнее. [111]

Каждый, кто имел смелость взглянуть правде в глаза, должен был спросить себя – какие еще неожиданности готовит Гитлер для своих уцелевших противников?

Опасения тех, кто задавал себе подобные вопросы, бесспорно, усилились после ознакомления с разоблачениями Германа Раушнинга, которые тот опубликовал в первую зиму второй мировой войны. Книга “Говорит Гитлер” появилась одновременно в ряде стран. В Англии за один месяц она выдержала три издания. На ее страницах запечатлены собственные слова Гитлера, кратко записанные Раушнингом в 1932 – 1934 годах. Эти слова отражали не только разрушительный демонизм натуры Гитлера, но и дальновидное коварство потенциального претендента на мировое господство, намеренного полностью использовать свое уменье организовать нападение изнутри. Ни одно средство, пригодное для достижения щели, не должно было остаться неиспользованным: массированные удары с воздуха, внезапность, террор, диверсия и убийства – все эти и многие другие методы находили свое место в его планах. Намечалось завести картотеки на государственных деятелей всего мира, отмечая в них тайные слабости этих людей; предполагалось использовать новые виды отравляющих веществ; агенты, маскируясь под коммивояжеров, должны были тайком распространять бактерии с целью вызвать эпидемии в неприятельских странах.

“Когда я решусь развязать войну, Форстер, – говорил Гитлер гаулейтеру Данцига и другим своим приспешникам, – мои войска внезапно появятся в столице соседнего государства, скажем, в Париже. Они будут одеты во французскую военную форму. Они пройдут по улицам среди бела дня. Никто их не остановит. Все будет заранее продумано и подготовлено до последней мелочи. Войска войдут в генеральный штаб, они займут министерства и здание парламента. Через несколько минут Франция окажется лишенной своих руководящих деятелей. Армия без генерального штаба! Все политические деятели убраны со сцены! Воцарится невообразимое замешательство. Но у меня уже заранее будут налажены связи с людьми, способными организовать новое правительство – такое, какое угодно мне. Мы найдем таких [112] людей в любой стране. Нам даже не придется их подкупать: они придут к нам сами. Их будут подталкивать иллюзии и честолюбие, партийные раздоры и корыстное высокомерие. Переговоры о мире начнутся еще до начала войны. Я говорю вам, господа, что невозможное всегда оказывается успешным. Самая невероятная вещь является наиболее надежной. В нашем распоряжении будет достаточно добровольцев, людей вроде наших штурмовиков, достойных доверия и готовых на любую жертву. Мы перебросим их через границу еще в мирное время. Не сразу, а постепенно. Все будут считать их мирными путешественниками. Сегодня вы не поверите мне, господа, но я осуществляю это, шаг за шагом. Возможно, нам придется высадиться на вражеских аэродромах. Мы должны быть готовы перевозить по воздуху не только солдат, но и их оружие. Никакая линия Мажино нас не остановит. Наша стратегия заключается в том, чтобы уничтожать противника изнутри, завоевывать его любыми средствами”{94}.

Человек, который говорил таким образом, сумел за пол тора года наложить свою лапу на Австрию, Чехословакию и Польшу.

Каков будет его следующий шаг? [113]


Глава 2. Дания и Норвегия под воздействием внезапных ударов
Дания

9 апреля 1940 года жители столицы Дании Копенгагена были разбужены ранним утром: над крышами домов с ревом проносились самолеты. Что это могло значить? Что случилось?

Люди оделись быстрее обычного и выбежали на улицу. На всех главных перекрестках они увидели солдат в незнакомой военной форме; некоторые из них угрожающе хлопотали около пулеметов. Немцы! Невероятно! Откуда они свалились? Неужели война, вторжение? Что же предпринимает правительство? Где войска обороны? Разве они не оказали сопротивления?

Люди собирались группами; сначала они нервно спрашивали друг у друга, что означают все эти потрясающие события, потом всех охватило уныние. Распространились слухи о том, что Дания оккупирована немецкими войсками и что правительство капитулировало перед лицом их подавляющего превосходства, желая избежать бесполезного кровопролития. Вначале это были просто слухи, но переданное в 9 часов утра датской государственной радиостанцией Калундборга сообщение уже не оставляло никаких сомнений.

В приказе командующего немецкими оккупационными войсками в Дании сообщалось, что Германия оккупировала Данию и Норвегию с целью предупредить вторжение англичан. При этом делалась оговорка, что свобода Дании будет уважаться; население должно оставаться спокойным и заниматься своими обычными делами. Затем диктор зачитал обращение короля Христиана и [114] датского правительства к своему народу. Итак, все оказалось не слухами, а горькой правдой. По городу начали расклеивать плакаты с текстом двух воззваний. Одно из них за подписью немецкого генерала Каупиша, другое – от имени датского короля. Вскоре на улицах появился радиофицированный автомобиль. Время от времени он останавливался и из репродукторов разносились слова воззвания генерала Каупиша.

Все это сбивало людей с толку, ставило их в тупик.

Как могли вооруженные немцы проникнуть в Копенгаген? Неужели форты, мимо которых должны были пройти немецкие корабли, не дали по этим кораблям ни одного выстрела? Что побудило правительство так быстро примириться с подобным бесчестием? Неужели штабы армии и флота были застигнуты врасплох?

По мере того как тянулся этот бесконечный день (9 апреля), выяснялись все новые подробности; оказалось, что на рассвете был оккупирован не один только город Копенгаген. Немцами были захвачены все пункты страны, имевшие жизненно важное значение для ее обороны.

Датские войска не везде были захвачены врасплох. В Копенгагене гвардейский полк контратаковал отряд немцев, захвативших старинный форт близ морского порта, так называемый Кастеллет; стычки имели место и в южной части Ютландии. Небольшие перестрелки прекратились после передачи по радио сообщения о капитуляции. Впрочем, отдельные очаги сопротивления вряд ли могли измелить общую картину событий, развивавшихся в обстановке полной внезапности. Дания была покорена в течение одного дня, более того – в течение одного часа.

Если вспомнить события предшествующих недель, придется признать, что недостатка в признаках надвигавшейся опасности не было. Всю зиму 1939/40 года Балтика была районом международной напряженности. Часто возникали разговоры об англо-французских планах высадки в Норвегии, в особенности с того времени, как англичане освободили некоторое количество своих соотечественников из немецкого плена, напав на немецкое судно “Альтмарк” в норвежских территориальных водах. Заключение мира между Финляндией и Россией не привело [115] к существенному ослаблению напряженности. Лондон и Париж не скрывали своей решимости покончить с беспрепятственным подвозом шведской железной руды в Германию через порты Швеции на Балтике, а также через норвежский порт Нарвик. Можно было не сомневаться, что на правительства Норвегии и Швеции будет оказано в связи с этим сильное давление; каковы будут тогда контрмеры со стороны Германии? Однако опасения, возникавшие в связи с подобными вопросами, носили отвлеченный, неконкретный характер. Датчане опасались скорее за судьбу Норвегии и Швеции, чем за свою собственную.

В первых числах апреля из Берлина, Лондона и Стокгольма просочились вести о назревающем кризисе. В воскресенье 7 апреля датский посол в Берлине отправил шифрованную телеграмму:

“Узнал, что 4 апреля большое количество транспортов вышло из Штеттина. Двигаются на запад. Место назначения не выяснено; известно лишь, что подход к нему ожидается 11 апреля”{95}.

Датский министр иностранных дел д-р Мунх сразу же запросил штабы армии и флота, требуя уточняющей информации. Датский флот не заметил на море ничего подозрительного, а между тем речь шла о транспортах, вышедших из порта еще три дня назад! Генеральный штаб Дании ничего не знал о сосредоточении немецких войск в южной части Ютландского полуострова, а также и о необычном оживлении в немецких портах, например в Киле. Значит, посол бил ложную тревогу. Или что-то такое все же назревало?

Утром 8 апреля стало известно, что правительства Англии и Франции направили в Осло ноты. В них сообщалось, что в норвежских прибрежных водах установлены минные заграждения с целью воспрепятствовать подвозу железной руды в Германию. Во что выльются последствия [116] данного мероприятия? Кабинет министров Дании пребывал в нерешительности, не представляя, что он, в сущности, должен предпринять. Воздушная разведка сообщила, что немецкий флот продвигается на север. Следует ли объявлять мобилизацию? Датский министр иностранных дел сообщил о высказываемых опасениях немецкому послу фон Ренте-Финку. Тот заявил, что проведение таких широких предупредительных мер, как объявление мобилизации, произвело бы в Берлине чрезвычайно неблагоприятное впечатление: ведь между Германией и Данией заключен пакт о ненападении.

В 8 часов вечера того же дня премьер-министр Стаунинг собрал совещание, на котором присутствовали министры иностранных дел, обороны и финансов, а также лидеры четырех важнейших политических партий. Совещание пришло к выводу, что в случае военного столкновения на территории Норвегии Германия, вероятно, предъявила бы некоторые требования к Дании. Принимая во внимание, что страна является почти совершенно безоружной, пришлось бы пойти на удовлетворение выдвинутых требований. Эта точка зрения была предусмотрительно доведена до сведения немецкого посла.

9 апреля в 4 часа утра фон Ренте-Финк явился в датское министерство иностранных дел и заявил, что имеет инструкции просить свидания с министром в 4 часа 20 минут. Дежурный чиновник был уверен, что речь идет о 4 часах 20 минутах пополудни, однако ему быстро разъяснили его ошибку. В то время как немецкий посол вручал ультиматум д-ру Мунху, вооруженные силы Германии уже приступили к действиям.

“Несмотря на столь ранний час моего визита, что явно свидетельствовало о чем-то необычном, датчане оказались совершенно неподготовленными к тому, чтобы понять суть моего посещения, – доносил на той же неделе Ренте-Финк в Берлин. – Заявление о том, что немецкие войска уже перешли датскую границу и начинают высаживаться в Копенгагене, показалось им таким неожиданным, что они вначале попросту не хотели этому верить”{96}. [117]

Жалкое перепуганное правительство! Несчастный народ, попавший под внезапный удар! Застигнутое врасплох население пыталось найти причины поразительно быстрого вторжения немцев. Несостоятельность правительства была очевидна, и по его адресу высказывалось немало горьких упреков. Наряду с этим возникали вопросы: можно ли в современных условиях подготовить средства противодействия тем коварным методам, которые применяют немцы? Как получилось, что немецкие войска оказались в нужных им пунктах так быстро и незаметно? Ходил слух, что войска скрывались в трюмах немецких судов, пришедших в Копенгагенский порт за несколько дней до вторжения. Говорили также, что на железнодорожном пароме, курсирующем между Варнемюнде и Гессер, немцы спрятались в нескольких товарных вагонах; как только паром оказался в море, немецкие солдаты вышли из своих убежищ, “словно греки из Троянского коня”{97}, и захватили паром.

В датской столице многочисленные правительственные учреждения оказались захваченными немцами еще утром 9 апреля. Жившие в Копенгагене немцы с большим рвением и энтузиазмом показывали солдатам дорогу и служили переводчиками. Радио, почта, телеграф, телефон, железные дороги сразу же оказались под немецким контролем. Немцы знали точно, куда им следует направляться. Об импровизации не могло быть и речи. Сказались целые месяцы тщательной подготовки.

Датская пресса время от времени печатала сообщения о раскрытии и ликвидации шпионских организаций. Еще за полгода до описываемых событий была арестована группа из девяти местных немцев, работавшая под руководством Хорст фон Пфлуг-Хартунга, корреспондента газеты “Берлинер берзенцейтунг”; она занималась шпионажем, собирая сведения о морских перевозках. Разоблачили одну группу, а сколько других могли беспрепятственно продолжать свою деятельность, подготавливая и обеспечивая вторжение немецких войск в [118] Данию? Нацисты из местного населения (говорящие по-немецки датские граждане из Северного Шлезвига) появились на улицах в полном вооружении почти одновременно со вступлением немецких войск; как видно, они тоже не теряли времени даром, и вряд ли им следовало доверять.

“На правительстве лежит вся полнота ответственности за то, что случилось”, – заявил в тот же вечер премьер-министр Стаунинг на заседании парламента, которое длилось всего двенадцать минут. Когда члены парламента стали расходиться, храня глубокое молчание, город был погружен во мрак; один из корреспондентов вспоминал потом, что “всем пришлось спускаться по ступеням лестницы парламентского здания впотьмах, почти на четвереньках”{98}.

Блуждая в потемках, нащупывал свою дорогу и датский народ: будущее представлялось неопределенным, люди были потрясены, опечалены, полны забот и упреков по собственному адресу. В одном они были совершенно убеждены: те немцы, которых они терпели в своей собственной стране, оказались проводниками и сообщниками вооруженных сил гитлеровской Германии, которые лишили Данию свободы в течение нескольких часов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю