Текст книги "Немецкая пятая колонна во второй мировой войне"

Автор книги: Луис де Ионг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Из беглого наброска общего хода событий, данного нами выше, вовсе не следует, будто между отдельными людьми, социальными прослойками, классами и нациями не было существенных расхождений во мнениях. Так, например, имелись люди, которых никогда не покидал оптимизм, независимо от того, насколько тревожными были полученные сообщения, однако другие были как бы загипнотизированы опасностью войны. Некоторые смотрели на Германию как на защитника от коммунизма или лелеяли тайные надежды на то, что национал-социалисты и коммунисты уничтожат друг друга. Таких людей можно было найти даже (а может быть, и главным образом) в самых высших кругах Западной Европы. Они относились к немецкой экспансии сравнительно спокойно и даже с некоторым удовлетворением. В то же время представители левых начиная с 1933 года не переставали бить тревогу.

На настроении людей сказывались также характерные особенности различных наций и их история. В скандинавских странах, в Голландии и Швейцарии многие думали, что в случае начала второй мировой войны эти страны останутся в стороне, так же как это было в период первой мировой войны. Англичане, привыкшие считать себя в безопасности на своем острове и флегматичные по натуре, реагировали на события слабее, чем, например, бельгийцы и французы, знакомые с “гуннами” по первой мировой войне как с опустошителями и жестокими оккупантами. Наиболее бурно выражали свои чувства те народы, которые в прошлом в течение длительного периода страдали как от немецкой военной агрессии, так и от осуществляемого немцами социального и политического гнета, когда приходилось вести борьбу за свое национальное существование не одному, а многим поколениям.

Наиболее ярким примером в этом отношении являлась [87] Польша, которая была первой жертвой и, быть может, наиболее пострадавшей страной в войне. Польша представляет собой равнину, не имеющую естественных границ ни на западе, ни на востоке. Полякам в силу исторически складывавшихся условий приходилось жить в обстановке постоянных конфликтов со своими основными соседями – русскими и немцами. Часто возникали войны, постоянно происходили частичные столкновения.

К началу XIX века Польша оказалась поделенной между Россией, Пруссией и Австрией. Время от времени вспыхивали ожесточенные восстания; они кончались неудачей, но национальное чувство продолжало жить. Это чувство определяло, в частности, и отношение поляков к немцам. Поляки ненавидели немецких крупных помещиков, промышленников, чиновников, педагогов, жандармов; они ненавидели всех немцев, как шовинистов, лютеран и еретиков. У поляков усиливалось желание стать снова хозяевами в своем доме и выгнать немцев, как незваных гостей.

После несчастий, перенесенных в годы первой мировой войны, когда линия фронта неоднократно двигалась с востока на запад и обратно, полякам представился благоприятный случай. В конце 1918 и самом начале 1919 года сформировалась Польская республика. Польские патриоты хотели выйти к Балтике и Одеру. Немцы, вынужденные вначале уступать, заняли потом твердую позицию в вопросе о границах своего государства. Когда наконец вопрос о границах был разрешен, поляки получили так называемый коридор, то есть выход к Балтийскому морю. Вместе с тем Польский (Данцигский) коридор отделил Восточную Пруссию от остальной части Германии. Правда, полякам не удалось завладеть Данцигом (Гданьском), но они все же добились отделения его от Германии. Данциг стал “вольным городом”. Польский флаг развевался над Познанью и над восточной частью Верхней Силезии – одного из богатейших промышленных районов Центральной Европы.

Для большинства немцев сама мысль о примирении с подобными потерями была невыносима. [88] Немецко-польские отношения оставались натянутыми, и проживавшие на территории Польши немцы чувствовали это особенно сильно. Поляки старались вытеснить их из страны. Сотни тысяч немцев, уложив свое имущество, эмигрировали, но очень многие остались на местах. Никто не знал точно количества оставшихся. В Берлине заявляли, что их насчитывается 1 000 000, а в Варшаве утверждали, что их не более 750 000.

Среди этого немецкого национального меньшинства, особенно среди его крестьянской части, было, бесспорно, немало людей, согласных на то, чтобы вместе с 13 миллионами украинцев, белоруссов и евреев смириться с неизбежным главенствующим положением 20 миллионов поляков. Однако горячие головы жаждали реванша и мечтали о восстановлении суровых порядков, заведенных немецкой администрацией.

Уже в 1933 году были моменты, когда “напряжение казалось слишком большим, чтобы длиться долго”, – отмечал один американский наблюдатель{59}.

Пожалуй, никакая другая европейская нация не была настроена против третьего рейха так непримиримо, как польская. Польский национализм горел в сердцах как интеллигенции, так и крестьянства. Высшие слои польского общества имели крепкие связи с Францией; рабочие были социалистами или коммунистами; еврейское мещанство опасалось немецкого антисемитизма, который был еще более свирепым, чем его польская разновидность. Все эти чувства проявлялись в обстановке, когда общественное мнение “возбуждалось очень быстро”{60}.

После 1933 года среди немецкого национального меньшинства в Польше имелись большие разногласия [89] по поводу выбора наилучшего политического курса. Поляки не сумели разобраться в этой внутренней борьбе (мы еще коснемся этого вопроса, рассматривая его в другой связи). Каждый немец говорил на языке Гитлера – этого было достаточно. Кроме того, внешние признаки свидетельствовали о росте единства среди немецкого национального меньшинства. Для масс польского народа стало очевидным, что местные немцы с нетерпением ожидают прихода фюрера и что наиболее активные из них не прочь “подать ему руку помощи”.

В активистах и в самом деле недостатка не было.

Начиная с 1933 года члены так называемой младо-немецкой партии (Jungdeutsche Partei) часто одевали форму со знаком свастики. Как сама форма, так и ношение знака были запрещены в мае 1936 года. Через два месяца после этого в Катовице (восточная часть Верхней Силезии) 119 местных немцев попали на скамью подсудимых: они создали секретную организацию. Им предъявили обвинение в том, что они сотрудничают с германскими подданными и агентами гестапо, подготавливая восстание в Верхней Силезии. 99 обвиняемых были признаны виновными. Шестью месяцами позже 42 участника тайной немецкой молодежной организации были приговорены к длительным срокам тюремного заключения. Летом 1937 года та же участь постигла еще 48 юношей и девушек. Наряду с другими противозаконными деяниями они обвинялись также в чрезмерно шумном праздновании в своем лагере дня рождения Гитлера.

Польское общественное мнение воспринимало каждый из упомянутых процессов как новое доказательство немецких козней.

Отвращение ко всему немецкому укоренилось весьма прочно. Когда заходила речь о местных немцах, их обычно именовали “гитлерами” или “гитлеровцами”; это было равнозначно “дьяволам” или “детям дьявола”. Именно такой смысл вкладывал в эти слова простой народ. Натерпевшийся и измученный, он давал такие клички от всего сердца.

Поскольку подобные настроения носили всеобщий характер, совершенно очевидно, что пакт о ненападении, [90] заключенный между Польшей и Германией в 1934 году, уже не отвечал требованиям момента. Как правительство, так и общественность Польши усиливали свое давление на немецкое национальное меньшинство; поляки чутьем, которое было обострено печальным опытом прошлого, угадывали за самыми слащавыми речами Гитлера их агрессивный дух. С немцами из местного населения у поляков зачастую происходили столкновения.

В 1939 году напряжение стало быстро нарастать.

Было ясно, что Гитлер теперь предъявит требования относительно Данцига и Польского коридора, поскольку Чехословакии как независимого государства уже не существовало (в период захвата Чехословакии немцами польское правительство не преминуло воспользоваться благоприятным моментом и аннексировало спорный пограничный район Тешина). Еще в конце октября 1938 года фон Риббентроп внушал министру иностранных дел Польши Иосифу Беку, что решением проблемы могло бы явиться присоединение Данцига к Германии и постройка немцами экстерриториальной автострады через Польский коридор.

25 марта 1939 года, через десять дней после вступления Гитлера в Прагу, польское правительство, надеясь на поддержку со стороны Англии и Франции, решило окончательно отвергнуть домогательство немцев. В польскую армию призвали три возраста резервистов. Людей охватил энтузиазм. В тот же день демонстранты выбили стекла в домах некоторых немцев в Познани и Кракове, а также в здании немецкого посольства в Варшаве. Участники демонстрации перед зданием посольства кричали: “Долой Гитлера! Долой немецких псов! Да здравствует польский Данциг!”{61} Ходили слухи, что в Верхней Силезии уже начались бои. Многие считали войну неизбежной. Почти никто не сомневался [91] в том, какую позицию займет в этом случае немецкое национальное меньшинство.

28 апреля 1939 года Гитлер объявил о расторжении польско-германского пакта о ненападении.

Первыми жертвами неизбежной реакции Польши на данное событие снова оказались местные немцы. Немецкие сельскохозяйственные кооперативы были распущены, ряд немецких школ (их и до этого уже было немного) закрыли, местные немцы – активисты культурных учреждений – были арестованы. В середине мая в одном из городков, где на 40 000 поляков приходилось 3000 немцев, во многих немецких домах перебили утварь, разгромили несколько магазинов. В середине июня были закрыты все немецкие клубы, еще продолжавшие действовать к тому времени.

Между тем внутри самой Германии немцы развернули усиленную психологическую подготовку к войне. В апреле Гитлер принял окончательное решение о развязывании агрессии. Геббельс приказал журналистам публиковать все более и более провокационные сенсационные сообщения. Начиная с первых дней августа не проходило ни одного дня, чтобы немецкие газеты не поднимали жалобного крика о “преследованиях”, которым подвергается немецкое национальное меньшинство. Иногда подобные жалобы имели под собой некоторые основания, однако чаще всего это была заведомая выдумка или преувеличение.

Могли ли в этих условиях польские власти прийти к какому-либо другому заключению, кроме того, что немцы готовятся воевать? Власти принимали все новые и новые предупредительные меры против местных немцев, которые отвечали тем, что совершали тысячи попыток уйти через границу; при этом ими руководило не столько желание избавиться от трудностей настоящего, сколько страх перед будущим, которое их ожидало в случае войны.

В середине августа поляки в качестве предупредительной меры провели сотни арестов среди местных немцев. Их выбор пал снова на тех, которые играли видную роль в общественной жизни немецкого национального меньшинства. Были произведены многочисленные [92] домашние обыски На немецкие издательства и их органы печати наложили запрет. 24 августа 8 немцев, арестованных в Верхней Силезии, были застрелены по пути в тюрьму. На следующий день польская полиция обнаружила склады взрывчатых веществ на квартирах у двух лодзинских немцев. Одновременно из показаний одного из задержанных немцев выяснилось, что немецкие контрразведывательные органы (Sicherheitsdienst) забрасывают в Польшу агентов-провокаторов. Перед ними ставилась задача совершать убийства крестьян из состава немецкого национального меньшинства в Польше, для того чтобы Берлин смог возложить ответственность за эти убийства на поляков.

В ночь с 25 на 26 августа, когда по первоначальному плану Гитлер предполагал начать нападение на Польшу, в пограничных районах были задержаны немецкие агенты-диверсанты; они пытались проникнуть в глубь страны, чтобы портить польские железнодорожные линии. 25 августа в Лодзи обратили внимание на телеграмму, поступившую из Германии: “Мать умерла. Купи венки”. Эта телеграмма навела польскую полицию на след нелегальной группы, скрывавшей 45 килограммов динамита в консервных банках с польскими этикетками и в бидонах с двойным дном. Во время обыска удалось обнаружить также десятки револьверов, часовые механизмы взрывателей и радиостанции немецкого производства. Двадцать четыре обвиняемых были посажены в тюрьму.

Телеграф быстро разнес по всей стране весть о проведенных арестах. Перед всеми полицейскими и судебными органами Польши встал тревожный вопрос: не готовятся ли к действиям в их районах подобные же группы местных немцев? Из соответствующих картотек были извлечены списки лиц, подлежащих аресту с началом войны.

1 сентября 1939 года в 4 часа 45 минут утра без предъявления ультиматума или объявления войны Гитлер нанес удар. [93]

Глава 1. Паника в Польше

Гитлеру нужно было раздавить Польшу еще до того момента, когда Франция и Англия смогут развернуть активные действия на Западном фронте.

Немецкий генеральный штаб, выполняя задание Гитлера, проделал большую работу. За четыре месяца был подготовлен оперативный план; его основой являлись внезапность и быстрота действий, а также сосредоточение подавляющих сил на решающих направлениях. К 31 августа 1939 года, когда был отдан приказ о наступлении, в распоряжении немецкого командования имелось полтора миллиона хорошо обученных солдат. Ранним утром 1 сентября они ринулись вперед, наступая на обоих флангах той широкой дуги, которую представляла собой польская граница. В первом эшелоне действовало до 40 дивизий, в том числе все имевшиеся механизированные и моторизованные соединения; следом за ними продвигалось еще 13 дивизий резерва.

На большинстве участков фронта польское сопротивление непосредственно у границ было быстро подавлено; танковые соединения устремились в прорыв и проникли далеко в глубь страны. Польская авиация оказалась практически уничтоженной к исходу первого дня боев; немцы завоевали господство в воздухе. В тех районах, где немецкие дивизии наталкивались на польские войска, развертывались ожесточенные бои; во всех таких случаях превосходство немцев в вооружении и искусстве вождения войск склоняло чашу весов в их пользу. Немцы окружали одно за другим польские войсковые соединения, дробили их на части и уничтожали. В оперативных планах немецкого командования учитывались возможные [94] контрмеры со стороны поляков и вытекающие отсюда изменения в ходе собственного наступления, однако за первые пять дней боев немецкому командованию не пришлось отдать ни одного не предусмотренного заранее приказа. Все немецкие группы армий, армии, дивизии и полки действовали согласно намеченному плану. К концу пятого дня борьбы боевой дух польской армии был полностью сломлен и она лишилась боеспособности.

Бои местного значения продолжались до конца сентября, но то была лишь затянувшаяся предсмертная агония. Когда замерли последние выстрелы, польское правительство, а также главнокомандующий вооруженными силами бежали в Румынию. Тысячи солдат были убиты, почти 700 000 попало в плен. Немецкие войска захватили огромные трофеи; значительная часть Варшавы была обращена в развалины; сгоревшие селения и фермы, разбросанные по равнине, как путевые знаки, указывали, что тут и там прошли немецкие танки и пролетели немецкие пикирующие бомбардировщики.

Оценивая теперь происходившие тогда события, можно сказать, что Польша потерпела поражение в неравной борьбе еще до того, как первый немецкий снаряд разорвался в ее пограничной зоне. Война оказалась бы проигранной также и в том случае, если бы 17 сентября русские армии не начали занимать восточную половину Польши. Однако в то время поляки представляли себе положение иначе. То, что позднее, в свете трезвой оценки военной обстановки, стало выглядеть как заранее предрешенная и неотвратимо надвигавшаяся катастрофа, представлялось тогда полякам в виде вихря самых бурных переживаний, когда отчаяние вновь и вновь возвышалось до героизма, а пессимизм на время сменялся энтузиазмом.

Опрометчивое стремление к наступательным действиям в сочетании с крайней переоценкой своих реальных боевых возможностей привело польское военное руководство к составлению такого оперативного плана, который предусматривал сдерживание немецкого наступления на флангах и быстрое продвижение польской кавалерии в центре; эта кавалерия должна была наступать на Берлин, чтобы напоить коней в Шпрее и Хафеле. В [95] соответствии с этим замыслом в западной части Польши сосредоточивались многочисленные польские войска. Однако к моменту начала войны лишь около половины польских дивизий было выведено в предусмотренные для них районы сосредоточения; другие дивизии только начинали выдвижение, а в некоторых из них солдаты-запасники едва успели добраться до поездов, которые должны были доставить их к местам назначения.

Транспортная система была расстроена, мосты и дороги разрушались немецкими бомбардировщиками. В результате наряду с хорошо сколоченными войсковыми частями в распоряжении польского командования оказались и части случайного состава, в которых офицеры и солдаты совершенно не знали друг друга. Перед фронтом наступавших немецких танков и пехоты, а иногда и параллельно их колоннам на восток тянулись толпы обезумевших беженцев. Они двигались на поездах, иногда на автомобилях и чаще всего на повозках, шли пешком и тащили с собой кое-какие наспех собранные пожитки.

Эта движущаяся масса, создавая панику и неразбериху, продвигалась от границ к центру Польши, где в первые дни войны никто не имел ни малейшего представления о ходе боевых действий. Связь со многими дивизиями оказалась нарушенной; вскоре в Варшаве могли лишь догадываться о том, что именно происходит в Данцигском коридоре. Вначале никакие вести о поражениях не могли подорвать твердой веры в победу. 1 и 2 сентября поляков терзало сомнение: сдержат ли Англия и Франция данные ими Польше обещания? Когда в воскресенье 3 сентября пришли радостные вести о том, что обе эти державы объявили войну Германии, всеобщему энтузиазму не было границ.

Во многих городах Польши перестали выходить газеты, не работала почта. Однако новости, сообщаемые по радио, способствовали поддержанию бодрого настроения. Далеко не у всех жителей Польши были собственные радиоприемники; известия передавались из уст в уста и дополнялись слухами. Люди уверяли друг друга, что польские войска наступают на всех фронтах; некоторые утверждали даже, что войска приближаются к Кенигсбергу в Восточной Пруссии. Если где-либо на время [96] прекращались налеты немецкой авиации, поляки говорили, что у немцев не хватает горючего. Ходили слухи, что из-за недостатка авиационных бомб “немцы кое-где прибегают к сбрасыванию обрезков железнодорожных рельсов”{62}.

Каждое известие, подтверждавшее полякам обоснованность их уверенности в победе, встречалось ими с большим доверием.

Однако по мере развертывания немцами наступательных операций энтузиазм поляков все больше ослабевал. Затем последовали отчаянные мольбы и вопли о помощи вперемежку с упреками по адресу союзников, которые медлят и не наносят решительного удара по немецкому хищнику. Следует при этом отметить, что с самого же начала военных действий большинство польского населения наряду с энтузиазмом охватил и страх. То был страх перед грубыми силами войны, перед немецкими авиаэскадрильями, которые беспрепятственно, словно на маневрах, налетали с запада. В сущности, то был страх перед всей военной машиной третьего рейха, пытавшегося вломиться в польские земли и легко добивавшегося успеха, – эту горькую правду пришлось признать после первых же дней войны.

Страх и надежда сливались воедино; одно чувство переплеталось с другим. Начали ходить слухи, что немцы сбрасывают с самолетов отравленные сигареты и шоколад, а также детские воздушные шары, наполненные ядовитым газом, разбрасывают табачные листья на пастбищах, чтобы скот, не выносящий запаха никотина, погиб от голода.

Превосходство немцев, которое повсюду давало о себе знать, и постепенно выясняющаяся картина полного разгрома – все это не только переполняло сердца поляков ужасом, но и казалось совершенно немыслимым. Объяснить и понять происходящие события можно было лишь в том случае, если причиной неудач считать не поражения польских войск в открытом бою, а коварные [98] средства, применяемые противником, и злостные махинации его агентов.

Кто же являлся такими агентами?

На этот вопрос каждый человек в Польше мог ответить без труда: это люди, которые с 1918 года находились на польской земле в качестве незваных гостей, но упорно цеплялись за свои обособленные организации, люди, которые с 1933 года не пропускали ни одной вечерней передачи вражеских радиостанций, те люди, которые у себя дома щеголяли в костюмах с нацистскими знаками, проклятые немцы, гитлеровцы – это немецкая пятая колонна!

В течение длительного времени польское общественное мнение настраивалось против немцев; еще до начала войны на стенах были развешаны плакаты с предостерегающими надписями: “Берегись шпионов! Немецкий шпион тебя слушает!” Бдительность польского населения заострялась прежде всего по отношению к местным немцам Очевидно, эта бдительность все же оказалась недостаточно высокой.

Ранним утром 1 сентября польские подразделения, находившиеся в Данциге, были вероломно атакованы немецкими войсковыми частями, скрытно проникшими в город. Вести о внезапном нападении успели дойти до Варшавы еще до того, как прервалась связь. В верхнесилезском промышленном районе немецкие боевые отряды, не входившие в состав регулярных войск, пытались захватить шахты, заводы и электрические станции, при этом использовалась помощь местных немцев (Volksdeutsche), отлично знакомых с обстановкой. В ночь перед немецким нападением какие-то таинственные враги захватили мосты в пограничной зоне; уточнить, что представляли собой эти враги, не удалось, но стало известно, что они подобрались к намеченным объектам сквозь позиции польских войск. В Катовицах группа местных немцев, имевших на рукавах повязки со свастикой, попыталась поднять восстание. Корреспондентка одной американской газеты имела возможность наблюдать, как 30 или 40 таких немцев (самому старшему из них было не более двадцати лет) шли под усиленным польским конвоем. Вслед за тем прибыли два грузовика.

“Они были [99] заполнены рабочими в рваной одежде, запачканной кровью и грязью. Вокруг стояла цепь солдат, не дававших ни одному арестованному поднять голову; при всякой попытке нарушить порядок положение восстанавливалось ударом приклада. Все доставленные люди были участниками еще одного нацистского восстания”{63}.

Некоторые из местных немцев, мобилизованных в польскую армию, не оказывали немецким войскам серьезного сопротивления и даже пытались дезертировать (были и такие, которые вообще не явились на сборные пункты и постарались скрыться). Среди немецкого национального меньшинства имел хождение лозунг – ни в коем случае не стрелять по немецким войскам, при первой же возможности сдаваться им в плен. “Польские офицеры знали это, – писал один из местных немцев в своих воспоминаниях, – но они рассчитывали запугать нас, размещая в боевых порядках перед собой и ведя за нами неослабное наблюдение”{64}.

Вблизи Познани, в центре того района, где проживала большая часть немецкого национального меньшинства, у экипажа немецкого самолета, сбитого на второй день войны, был обнаружен документ Он носил название: Merkblatt zur Bekanntgabe an die gegen Polen eingesetzten Truppen, то есть “Инструкция для войск, действующих против Польши”. “Немецкие и другие группы в Польше, – говорилось в ней, – будут поддерживать боевые операции немецких вооруженных сил”. В инструкции тщательно перечислялись обозначения и условные слова, с которыми должны быть ознакомлены “активно участвующие в борьбе группы местных немцев и другие группы из состава местного населения”. В качестве отличительных знаков предлагалось использовать красные платки с большим желтым кругом посредине, голубую нарукавную повязку с подобным же желтым кругом, светло-коричневую одежду, снабженную желтыми знаками или же нарукавной повязкой со знаком свастики. В качестве [100] пароля выбрали слово “эхо”, которое произносится и пишется почти одинаково на немецком, польском, украинском, русском и чешском языках.

Инструкция была аккуратно отпечатана на машинке, занимая целых четыре страницы{65}. Под документом имелась соответствующая подпись: “С подлинным верно. Принц Рейс, майор”.

В Познани, близ которой была обнаружена эта инструкция, в тот же день было арестовано 20 немецких агентов. Все они имели под плащами установленные нарукавные повязки и знаки.

“Обвиняемые признали, что проникли через границу ночью, получив задание мешать планомерному отходу польских войск посредством организации диверсий и уничтожения средств транспорта. Все они прошли в Германии соответствующую подготовку”{66}.

В различных районах Польского коридора действовали боевые отряды, которые состояли из местных немцев или же пользовались их помощью. Французский консул в Гдыне, которому удалось бежать в Варшаву в первые дни войны, видел, как польские власти арестовали местных немцев, пойманных с поличным, когда они перерезали телефонные и телеграфные провода. В одном из городков старший полицейский офицер с возмущением сказал тому же консулу, “что он начинает всерьез задавать себе вопрос, не является ли каждый из его собеседников замаскированным немцем, которого следует арестовать?”{67}.

В одном из районов Польши на дорогах, предназначенных для отступления войск, оказались завалы из деревьев. Встречались немецкие агенты, замаскированные под польских военных полицейских, железнодорожных чиновников и офицеров “Их подлинные (немецкие) документы были запрятаны в подкладке одежды”{68}.

Все это были неопровержимые факты. С инструкцией, заверенной Рейсом, мог ознакомиться каждый желающий. [101] Все могли видеть арестованных немецких агентов, потрогать их оружие, одежду, карманные фонарики и ножницы для разрезания проволоки. Было определенно доказано и то, что в Польском коридоре и Верхней Силезии немецкая молодежь из местного населения взялась за оружие. Всем этим фактам придавалось большое значение. Основные массы польского народа и раньше не ожидали от местных немцев ничего другого, кроме широкой помощи их идолу и повелителю Адольфу Гитлеру.

Теперь эти опасения оправдались, считал народ. Оправдались повсюду с самого начала войны.

Много поляков верили прежде всего в то, что местные немцы приняли специальные меры для предохранения своих домов от бомбардировок и пожаров. Рассказывали, будто для этой цели наносят определенные знаки на крышах, складывают определенным образом кучи соломы близ домов, дымовые трубы красят в белый и другие цвета, в соответствии с условным сигнальным кодом{69}. У польских войск, двигавшихся по полям в тех районах, где проживало много немцев, зачастую складывалось убеждение, что немецкие фермеры намеренно выполняют определенные виды сельскохозяйственных работ, чтобы подать тем самым условные сигналы немецким войскам, в особенности экипажам немецких самолетов. Подача подобных сигналов с земли отмечалась и польскими летчиками. Так, например, они сообщали: “трава была выкошена по определенному плану”; кормушки для скота “оказались расположенными особым образом”. На вспаханном поле “путем его утаптывания” изображалась та или иная нужная цифра{70}.

Поляки обычно прочесывали окрестности, чтобы найти сообщников немцев, как только немцы наносили удар с воздуха по какому-нибудь объекту. Считалось, что такие сообщники могут оказывать немцам большую помощь. Подозревали, что местные немцы оставляют в своих комнатах свет или направляют кверху луч света от фонаря через дымовую трубу, чтобы облегчить ориентировку [102] немецким летчикам. В одном из районов западной части Польши арестовали владельца каменоломни, который не только располагал радиопередатчиком, но и “показывал со своего двора направление ветра немецким летчикам”. Его казнили{71}. В районе между Познанью и Варшавой два местных немца, уклонившихся от ареста, скрывались в шалаше. Польские железнодорожники, услышав разговор на немецком языке, предупредили солдат, и те задержали немцев. Железнодорожники утверждали, что эти немцы подавали дымовые сигналы самолетам, готовящимся бомбардировать железнодорожную сортировочную станцию{72}.

Никто не знает, сколько местных немцев было арестовано (и даже убито) в связи с подобными обвинениями.

В одном только Торуне расстреляли 34 человека. “Они были пойманы во время подачи сигналов зеркалами или белыми полотнищами при налетах немецких бомбардировщиков”{73}.

Большое количество местных немцев было заподозрено в шпионаже или диверсиях. Они применяли хитроумные приемы маскировки: выполняли свою работу в польской военной форме или же в штатском платье, “прикидываясь рабочими, нищими, священниками, монахинями, членами религиозных организаций”{74}. Это отнюдь не значило, что немецкие агенты всегда облачались в специальный наряд. Естественно, что иногда им приходилось применять отличительные знаки, например повязки определенных цветов. Были и такие (как думали поляки), которые опознавали друг друга гораздо более тонким способом: “по пуговицам определенной формы, свитерам условленной расцветки, а также по тому или иному своеобразию в одежде, например повязыванию лент или шарфов”{75}. [103]

Результаты своей работы в области шпионажа и диверсий агенты, конечно, должны были сообщать в немецкие штабы. Уверяли, что некоторые из таких донесений передавались посредством специальных сигналов, что в ряде случаев применяются тайные радиопередатчики. Во время воздушных налетов на Варшаву в первые дни войны население было уверено, что немецкие ВВС держат связь с агентурой в городе, причем агенты располагают радиопередатчиками.

Предполагалось, что подобные радиопередатчики могли бы быть обнаружены в стране в огромном количестве. Все дело лишь в том, что они ловко замаскированы! Их якобы находили то “в склепе хорошо известного промышленника”, то “в доме протестантского пастора”, иногда “в дупле дерева”{76}.

По утверждению одного из офицеров польского генерального штаба, в одном только Польском коридоре во время обысков в домах немцев нашли “пятнадцать коротковолновых радиопередатчиков”{77}. В другом месте один польский лейтенант обнаружил “миниатюрный коротковолновый радиопередатчик, умещавшийся в коробке немногим больше спичечной”{78}.