Текст книги "Немецкая пятая колонна во второй мировой войне"

Автор книги: Луис де Ионг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

В Чили в июле 1940 и июне 1941 года фашистскими элементами местного населения предпринимались неудачные попытки захвата власти. В августе 1941 года было объявлено о раскрытии заговора в южной части Чили, где находилось большинство немецких поселений. Ряд немцев подвергся аресту; при этом конфисковали 12 винтовок [202] и 50 000 патронов; на все нацистские организация наложили запрет.

Правительство Боливии в июне 1940 года отдало распоряжение расследовать деятельность немецких школ. Примерно через год, в июле 1941 года, немецкого посла в Боливии обвинили в подготовке государственного переворота. Послу помогал военный атташе боливийской дипломатической миссии в Берлине майор Элиас Бельмонте. В стране на короткое время ввели военное положение, немецкий посол был вынужден выехать из Боливии.

В Эквадоре один из штабных офицеров, полковник Филемон Борхас, в июне 1940 года выступил в газете с “сенсационными разоблачениями”, позднее он обращал внимание сената на слухи, циркулирующие с некоторого времени в Кито{236} – столице страны. Полковник указывал, что немецкие летчики, работающие на воздушных линиях “Седта”, по всей вероятности, наносят на карты все военные объекты; он отмечал также, что многие немцы заняли руководящие посты в жизненно важных для страны отраслях промышленности.

В Колумбии по распоряжению властей прекратила деятельность авиакомпания, самолеты которой обслуживали исключительно немцы; эта страна тоже проявляла настороженность. Однако не все считали ее бдительность достаточной. Американский журналист Корнелиус Вандербилт ужаснулся, когда увидел, что по соседству с рядом колумбийских аэродромов расположены немецкие земельные участки; он счел это “далеко зашедшей подготовкой к нацистскому вторжению”{237}.

В таких республиках Центральной Америки, как Коста-Рика, Никарагуа и Гватемала, в конце 1940 года издали распоряжения, обязывающие вбить колья на немецких земельных участках, чтобы воспрепятствовать использованию ровных полей в качестве аэродромов.

В Мексике тоже уделили внимание пятой колонне. Летом 1940 года один из крупнейших еженедельников страны посвятил данной теме специальный номер. В нем указывалось, что немцы развернули подрывную работу в [203] Голландии, действуя под видом почтовых чиновников, коммерсантов, коммивояжеров, содержателей гостиниц, переводчиков, шоферов такси, носильщиков, служанок и поваров. В подрывную работу было вовлечено около ста тысяч человек. Кроме того, отмечалось, что в одном из восточных районов Голландии немцы организовали колонию нудистов{238}. 10 мая члены упомянутой колонии, одетые в военную форму, захватывали мосты и аэродромы{239}.

Нередко возникали слухи о том, что немцы располагают аэродромами на территории Мексики. “Здесь живет примерно 5000 нацистских семейств”, – писал широко распространенный американский еженедельник{240}. Летом 1940 года из Мексики выслали пресс-атташе немецкой дипломатической миссии.

Проведение всех перечисленных и подобных им мероприятий государствами Центральной и Южной Америки горячо приветствовалось в Вашингтоне. На всех панамериканских конференциях представители США подчеркивали необходимость борьбы с пятой колонной. В конце сентября 1941 года председатель комитета по расследованию антиамериканской деятельности Мартин Диес заявил, что “Германия имеет в Южной Америке около 1 000 000 человек, организованных в роты и батальоны; их легко превратить в солдат”. Однако Рузвельта и его ближайших советников постепенно покидало чувство беспокойства и неуверенности. Гитлер ничего не добился в Южной Америке летом 1940 года. Не следовало думать, что в дальнейшем его дела пойдут более успешно. Так или иначе, бдительность не ослабевала. Она являлась залогом безопасности стран Латинской Америки, а также самих Соединенных Штатов.

Под влиянием сообщений из Европы в США начиная с лета 1940 года также принимались меры против пятой колонны. В конце мая приняли решение удалить с государственной службы нацистов, и прежде всего членов германо-американского союза. Через месяц (28 июня 1940 [204] года) президент подписал законопроект, обязывающий иностранцев заполнить специальные анкеты. Выяснилось, что в США проживает 5 000 000 человек, не являющихся американскими гражданами. В октябре 1941 года им предложили сообщить об источниках своих доходов. Министерство юстиции США завело картотеку на всех немцев, вызывавших подозрение. Наряду с указанными мерами велось строгое наблюдение за подозрительными людьми, которые могли оказаться шпионами и диверсантами.

В сентябре 1939 года штаты Федерального бюро расследований (ФБР) увеличили на 150 человек; в июне 1940 года было принято на службу еще 250 детективов. Примерно через год, 28 июня 1941 года, ФБР сообщило о раскрытии двух крупных немецких резидентур. Аресту подверглось 49 человек. В сентябре 1941 года ФБР заявило, что “шпионы и диверсанты стран оси” все еще занимают в Америке важные должности, что они собирают большое количество военной информации, что правительство Германии подготовило развернутые планы диверсий “в американской военной промышленности, на железнодорожном и морском транспорте”{241}.

7 декабря 1941 года Япония нанесла удар по Пирл-Харбору, а 11 декабря Германия объявила войну Соединенным Штатам.

Американский народ воспринял этот двойной вызов с уверенностью в конечной победе. Было ясно, что силы Германии истощаются в кровавой схватке с Советским Союзом; поэтому люди стали меньше опасаться широкого наступления третьего рейха против Америки и махинаций его пятой колонны. Конечно, по-прежнему следовало прилагать все усилия для борьбы со шпионажем и диверсиями. В качестве меры предосторожности была ограничена свобода передвижения немецких подданных. Им запретили иметь оружие, ультракоротковолновые радиоприемники, радиопередатчики, фотоаппараты, иллюстрированные труды на военные темы, а также карты.

Из 264 000 проживавших в Америке немцев было интернировано около 7000 человек. Менее чем через год [205] половину арестованных по решению специальных трибуналов снова выпустили на свободу. Однако им не доверяли. Этих людей, а также не подвергавшихся интернированию итальянских подданных так усиленно увольняли с работы, что в июле 1942 года президент Рузвельт счел нужным обратиться с воззванием к предпринимателям, администраторам и служащим. Он призывал не создавать невозможных условий жизни для тех лиц, которые хорошо настроены по отношению к Америке, хотя и являются иностранцами.

В июле судебные власти предъявили обвинение 26 вожакам германо-американского союза, а месяцем раньше удалось арестовать 8 немецких диверсантов, переброшенных во Флориду и Лонг-Айленд на немецких подводных лодках. Двое из них оказались американскими гражданами, членами германо-американского союза. Обнаруженные у диверсантов фальшивые документы и средства для совершения диверсий произвели гораздо большее впечатление, чем тот факт, что ФБР оказалось способным немедленно задержать этих агентов.

Многочисленные газетные сообщения, публикуемые после 1933 года, создали впечатление, что если даже у Германии, и не слишком хороши дела на фронте, то немецкая секретная служба изумительно работоспособна. Казалось, в частности, что в Америке создана шпионская сеть, которая является, “по всей вероятности, наилучшей по организации и финансированию, наиболее сильной по своему мастерству и эффективности среди всех шпионских систем, которые когда-либо видел мир”{242}. В течение двух недель вслед за арестом восьми диверсантов в тюрьму посадили свыше 400 немцев.

В Центральной и Южной Америке страх перед немецкой пятой колонной продолжал существовать и после декабря 1941 года, когда вторая мировая война охватила почти весь мир. После панамериканской конференции, состоявшейся в Рио-де-Жанейро в январе 1942 года, все дипломаты стран оси оказались вынужденными покинуть свои посты. Остались они только в Чили и Аргентине; последняя стала относиться все более ревниво к ведущему [206] положению США на американском континенте. Однако и в этих двух наиболее южных латиноамериканских республиках проводились мероприятия, направленные против немцев. Лица, признанные опасными, подвергались интернированию. В 1942 году в Аргентине развернулся крупный судебный процесс над обвинявшимися в шпионаже немецкими подданными. В Чили и Мексике расследованием немецких интриг занимались специальные комитеты. В 1942 году почти всех немцев, проживавших в Коста-Рике, вывезли в Техас и посадили там в концентрационный лагерь. Интересно отметить, что, как только военные действия приближались к Центральной или Южной Америке, здесь сразу же отмечались признаки активности пятой колонны. Когда весной и летом 1942 года вблизи берегов Бразилии оказались торпедированными несколько судов, распространилось мнение, что немецкие подданные и лица немецкого происхождения передают секретные указания немецким подводным лодкам. 22 августа 1942 года Бразилия объявила войну Германии. На следующий день полиция совершила налет на женский монастырь, расположенный на территории штата Санта-Катарина. Настоятельницу монастыря арестовали.

“Монахини, – сообщала мировая пресса, – пользовались для переговоров радиоаппаратурой, укрываемой на территории кладбища. По своему происхождению они были немками”. [207]

Глава 7. 1941 год – новые удары Германии

6 апреля 1941 года немецкие войска вторглись в Югославию и Грецию, а 22 июня – в Советский Союз.

Считали ли народы Югославии и Греции, а также народы Советского Союза, что немецкая пятая колонна органически связана с немецкой агрессией, подобно тому, как об этом думали народы Северной и Западной Европы?

Мы можем ответить на этот вопрос утвердительно, говоря о Югославии и Советском Союзе, хотя и не располагаем достаточными сведениями.

Данные по Греции еще более скудны. Мы начнем именно с этой страны.

В главных городах Греции проживали небольшими группами немецкие подданные, некоторые из них состояли членами имевшихся в Греции, как и в ряде других стран, местных отделений заграничной организации немецкой нацистской партии. 6 апреля 1941 года афинская полиция арестовала этих немцев, а заодно и ряд других лиц, находившихся под подозрением. В конечном итоге при полицейском управлении Афин скопилось до тысячи арестованных, представлявших собой подлинную “смесь языков и народов”.

Руководители колонии немецких подданных, проживавших в греческой столице, заранее договорились с полицией, что в случае войны нацисты – подданные Германии будут размещены не в лагере за колючей проволокой, а в заблаговременно подготовленных трех домах. Полиция сдержала свое слово и после дополнительных переговоров с одним из немецких руководителей перевела [208] соответствующую часть арестованных из лагеря в упомянутые три дома. Здесь они прожили спокойно (если не считать небольшой демонстрации греческой молодежи, кричавшей “Долой пятую колонну!”) почти целых три недели, вплоть до 27 апреля 1941 года, когда флаг со свастикой взвился над Акрополем. Все это дает основание думать, что в Греции (по крайней мере в Афинах) пятой колонне не придавалось особого значения.

Иначе обстояло дело в Югославии.

После окончания первой мировой войны много немецких подданных, главным образом коммерсантов, поселилось в Югославском королевстве, так же как это имело место в других странах. Важно при этом учесть, что в северной части страны имелись обширные районы, где в общей сложности проживало до 600 000 человек, являвшихся немцами по происхождению, языку и обычаям. На западе страны, в Словении, немецкое национальное меньшинство размещалось главным образом в городах, то были остатки когда-то более многочисленной группы, сокращавшейся после 1800 года под давлением словенцев. В районе Готше, в центре бесплодного карстового плато, влачило жалкое существование некоторое количество людей, также говоривших по-немецки. Далее на восток, в долинах Савы, Дравы, Дуная и Тиссы, располагались крупные немецкие сельскохозяйственные колонии, большей частью основанные еще в XVIII веке; они представляли собой часть той оборонительной полосы из воинственных поселенцев, которые насаждались Габсбургами для защиты Центральной Европы от турецкой опасности. Все эти группы немецкого национального меньшинства жили в молодом государстве Югославии в довольно трудных условиях. Их школы и организации служили объектами нападок. За ними не признавали политических прав. Они подвергались довольно значительным притеснениям, особенно в Словении.

В подобной обстановке трудно было ожидать безучастного отношения со стороны немецкого национального меньшинства к происходящим событиям. После 1933 года местные немцы, особенно молодое поколение, искали поддержки у третьего рейха. Таким образом, в Югославии создалось положение, подобное положению в Польше. [209]

Действия притеснителей вызывали ответную реакцию со стороны притесняемых, что заставляло еще более усиливать репрессии и так далее. Все это подливало масла в огонь, разжигало ненависть. Аншлюс Австрии усилил напряженность обстановки. Аннексия Судетской области Германией и последовавшее превращение Чехословакии в германский протекторат еще больше разожгли ненависть словенцев и сербов к немцам; этому способствовало и славянское родство указанных народов с чехами.

Югославия проявляла особую настороженность в связи с сообщениями о немецкой пятой колонне, которые шли из Дании и Норвегии в апреле 1940 года, из Голландии, Бельгии и Франции в мае и июне того же года.

Югославские власти замечали, что призывники из немецкого национального меньшинства зачастую не являлись на службу в армию и как бы бесследно исчезали. Высказывалось подозрение, что они являлись по призыву в немецкую армию, что не могло предвещать ничего хорошего. Особенно многочисленными стали случаи подобного дезертирства осенью 1940 года. Дипломатическое давление Германии на Югославию усиливалось с каждым месяцем. В конечном итоге принц-регент Павел и его кабинет приняли решение присоединиться к тройственному пакту, заключенному между Германией, Италией и Японией. Соответствующее соглашение было подписано двумя югославскими министрами в Вене 25 марта 1941 года. Однако сербские патриоты отказались примириться с подобным унижением; ранним утром 27 марта группа решительных офицеров под руководством генерала Симовича захватила власть в свои руки. Регентский совет распустили и возвели на престол Петра II – младшего сына короля Александра.

Сербов охватил огромный энтузиазм. Венское бесчестье ликвидировано! Югославия отмежевалась от Гитлера и Муссолини! Ненависть к немцам вспыхнула с небывалой силой. В Белграде сначала выбили стекла в окнах немецкого туристского агентства, а потом помещение разгромили, мебель выбросили на улицу и сожгли. Немецкого авиационного атташе, который утром 27 марта ехал по городу на своей машине с небольшим флажком со свастикой, группа возбужденных демонстрантов за отказ [210] остановить автомобиль так избила, что его пришлось отвезти в госпиталь. Когда немецкий посол 28 марта ехал в собор, чтобы присутствовать на торжественном богослужении в честь молодого короля, он слышал доносившиеся из толпы оскорбительные выкрики. Одному французскому журналисту рассказывали, что югославы плевали немецкому послу в лицо{243}. Немецких подданных, проживавших в Белграде и других местах страны, стали настолько сильно притеснять, что многие из них поспешно выехали из Югославии.

Через два дня после этих событий последовал удар с немецкой стороны.

6 апреля значительная часть Белграда оказалась разрушенной в результате бомбардировки с воздуха. Немецкие дивизии ринулись через границу. На юге они вторглись в Македонию с территории Болгарии, отрезав тем самым Югославию от Греции. На севере они окружили и уничтожили югославские войска, которые пытались оборонять всю пограничную зону.

Как и в Польше, борьба была неравной; превосходство немцев оказалось еще более подавляющим; значительно возросла скорость продвижения немецких дивизий, накопивших к этому времени достаточный боевой опыт. Можно было наблюдать дезорганизацию и панику среди югославских войсковых частей, которые попали под сокрушительные удары противника на территории районов, населенных немецким национальным меньшинством и ненадежными хорватами. Снова страх перед изменой охватил жителей. В некоторых районах страны поползли слухи об отравлении источников водоснабжения.

10 апреля немцы бомбардировали пункт, где расположилось правительство после своего бегства из столицы.

“Такая точность действий представляется поразительной. Наряду со страхом возникает и недоверие. Кто доносит? Кто является коварным предателем, который помогает противнику? Чем дальше от Белграда, тем все менее надежными кажутся страна и население”{244}. [211]

Естественно, что сербы и словенцы прежде всего не доверяли немецкому национальному меньшинству. Это видно из доклада, составленного в декабре 1945 года югославской комиссией по расследованию военных преступлений. В первом параграфе доклада содержится серьезное обвинение правительства третьего рейха и гитлеровской партии в том, что они тайно готовили немецкое национальное меньшинство в Югославии к подрывной деятельности. Приводятся и доказательства:

“Начиная с 1920 года они (то есть местные немцы) имели свою собственную национальную организацию (Schwaebisch-Deutscher Kulturbund). Нацистская партия превратила данную организацию (а при ее посредстве – всех немцев, проживавших в Югославии) в политическое и военное орудие агрессии против Югославии.

Вся территория Югославии была заранее разделена на районы, в которые немцы назначали своих гаулейтеров. Под видом всевозможных “гимнастических” и “спортивных” обществ создавались полувоенные гитлеровские организации Из рейха сюда ехали бесчисленные “туристы”, “коммивояжеры” и “родственники”, которые в действительности являлись нацистскими организаторами и инструкторами”{245}.

В приложении к тому же докладу так описывается деятельность немецкого национального меньшинства в ходе боев в Югославии:

“Во время вторжения в Югославию в апреле 1941 года хорошо организованное немецкое национальное меньшинство оказывало немецкой армии значительную помощь. Мобилизованные в югославскую армию местные немцы распространяли дикие слухи среди войск, ускоряя тем самым их деморализацию, когда югославские войсковые части входили в боевое соприкосновение с немецкими войсками, солдаты из числа местных немцев дезертировали, внося замешательство в ряды честных бойцов. При сдаче в плен они кричали “Хайль Гитлер!” [212]

Гражданские лица из числа местных немцев нападали на отступавшие югославские войска с тыла, разоружали мелкие войсковые подразделения, захватывали оружие, препятствовали разрушению мостов и других важных объектов; при первой же возможности они предоставляли себя в распоряжение немецкого военного командования. Кроме того, действуя по заранее разработанному плану, они захватывали власть в местных югославских правительственных органах, когда это оказывалось возможным”{246}.

Борьба продолжалась недолго.

Через неделю после начала военных действий немецкие войска вошли в Белград, развалины которого еще дымились. Еще через четыре дня организованное сопротивление югославской армии прекратилось.

*

22 июня 1941 года снова прозвучали резкие сигналы атаки. Широким фронтом от Балтики до Черного моря немцы двинулись к сердцу Советского Союза – навстречу своей гибели.

Давая обзор событий 1932 – 1939 годов, мы отмечали во введении к первой части нашей книги, что страх перед немецкой пятой колонной охватывал население многих стран. В прилегающих к Германии государствах Северной, Западной и Южной Европы вместе с их колониями, в Британской империи, в Северной и Южной Америке мы могли рассматривать свободную печать и радио как органическое целое. Сообщения о подозрительной деятельности подрывных элементов в одной стране немедленно доходили до сведения других стран. Однако, как мы уже отмечали ранее, Советский Союз занимал особое место: “Здесь печать и радио строго придерживались директив Кремля и нелегко было определить, насколько точно отражали эти директивы общественное мнение”.

В условиях демократического режима взаимоотношения между различными органами информации и общественностью носят чрезвычайно сложный, запутанный характер. Нет сомнения, что далеко не все читатели верят здесь тому, что публикуется в прессе или сообщается по [213] радио. В то же время не следует полагать, будто сокровенные желания и опасения народа когда-либо находят свое подлинное отражение в том, что печатается в газетах и передается радиостанциями. Там не менее в государствах, где существует относительная свобода мысли, общественное мнение в известной мере оказывает влияние на характер публикуемых сведений и комментарий к ним.

В условиях режима диктатуры населению стараются систематически прививать определенную точку зрения. Люди, которые это понимают, начинают сомневаться или даже вообще не верить сообщениям и взглядам, которые распространяются государственными и партийными органами. Однообразие публикуемых материалов создает почву для возникновения скептицизма. Другим источником недоверия являются резкие повороты в политике властей. Они сразу же находят отражение в соответствующем изменении линии поведения газет и радио. Говоря о государствах с режимом диктатуры, нельзя определить, насколько широко распространено в них недоверие к официальным источникам информации и каково подлинное общественное мнение, которое складывается на этой основе; трудно распознать даже сам факт наличия недоверия

Не было ничего удивительного в том, что русские стали опасаться Германии после прихода Гитлера к власти. В прошлом в Россию неоднократно вторгались с запада; немцы похозяйничали в тех областях России, которые им удавалось занять в период первой мировой войны; они же как агрессоры навязали стране Брест-Литовский мир. Правда, Советский Союз, сотрудничая в 20-х годах с Веймарской республикой, неоднократно заявлял, что не Германия, а Англия является олицетворением империализма и основным противником социализма и Советского государства.

Вскоре после захвата власти Гитлером была намечена новая политическая линия, которую начали доводить до сознания русского народа. Все чаще и чаще стали упоминать Германию и Японию в качестве глазных врагов Союза Советских Социалистических Республик. Речи видных руководителей, статьи в газетах, кинофильмы вроде “Александра Невского” (где изображалось уничтожение армии немецких агрессоров в XIII веке) – все это вносило [214] свою лепту в формирование общественного мнения. Кажется весьма вероятным, что судебные процессы в России в 1936 – 1938 годах проводились с той же целью: противники Сталина обвинялись в сотрудничестве с национал-социалистской Германией, по указанию которой они якобы совершали неслыханные злодеяния и подлости{247}.

Какое влияние оказывали разоблачения судебных процессов на русские народные массы, мы не знаем.

Во всяком случае, массы должны были почувствовать себя сбитыми с толку, когда в августе 1939 года Сталин заключил пакт с вдохновителями всех перечисленных злодеяний – немцами; должна была вызвать недоумение и политика руководителей, проводимая по отношению к третьему рейху в последующие полтора года. Эта политика была изменена только в 1941 году, когда началась война.

Пожалуй, ни для какого другого народа немецкое вторжение не явилось такой неожиданностью, как для народов Советского Союза.

Для русских пограничных частей наступление немцев рано утром 22 июня 1941 года также было внезапным. Русские армии, расположенные в областях, прилегающих к границе, были окружены и подверглись разгрому в условиях сильнейшего замешательства. Офицеры и солдаты в ряде случаев сражались с исключительным упорством, до последнего патрона, но в течение ряда недель не было заметно ничего похожего на организованное противодействие. Боялись немецких парашютистов. Думали, [215] что в тылу кто-то подает подозрительные световые сигналы. Нередко распространялись слухи, что немцы или немецкие агенты, переодетые в русскую военную форму, одежду крестьян и даже женщин, действуют в нескольких десятках километров впереди наступающих немецких войск, перерезая линии связи, захватывая тактически важные объекты и поддерживая радиосвязь с основными силами противника.

Даже в Москве, прикрытой рядом оборонительных рубежей, вскоре стали опасаться парашютистов. Через полмесяца после начала немецкого вторжения Александр Верт, бывший в то время в Москве в качестве корреспондента лондонской газеты “Санди таймс” и Британской радиовещательной корпорации, слышал, как были задержаны три английских сержанта, ехавших на открытой грузовой машине с аэропорта в русскую столицу. Они прибыли для службы в качестве инструкторов.

“На уличном перекрестке их остановила милиция; вокруг собралась толпа, привлеченная видом необычной английской военной формы; кто-то произнес слово “парашютисты”. Тогда в толпе послышался негодующий ропот. Сержантов доставили в отделение милиции. В результате сотруднику английского посольства пришлось ехать туда и выручать задержанных”{248}.

На следующий день патруль задержал самого Верта, так как кто-то услышал, что он говорил на иностранном языке. Во время одной из вечерних прогулок, когда немцы были еще в 500 километрах от Москвы, у него спрашивали документы “через каждые две-три минуты”{249}.

Вряд ли можно удивляться тому, что отступление русских армий от западных границ до ворот Москвы, Ленинграда и Ростова, длившееся пять месяцев, породило чувство неуверенности, нервозности, а местами и паники; этому способствовали слухи о мощи противника, его успехах и изобретательности. Москва пережила подобную панику в середине октября 1941 года; люди ожидали, что немцы вот-вот ворвутся в город. Многие высокопоставленные лица в спешке эвакуировались на восток. Сталин [216] остался на месте и приказал беспощадно расстреливать всех, кто сеет панику. Возможно, что ее сеяли немецкие агенты.

Заслуживающей доверия документации, на основании которой можно было бы дать развернутую картину обстановки, в нашем распоряжении не имеется{250}.

Ко времени гитлеровского наступления на европейской территории России имелось несколько сот тысяч лиц немецкого происхождения; некоторая их часть проживала в обособленных поселениях. Эти люди говорили на немецком языке; их предки переселились в Россию во второй половине XVIII и первой половине XIX века по зову царей из династии Романовых, наделивших их землей и привилегиями. Немцы поселились на Волыни. (Западная Россия), на Украине, близ Черного моря, на Кавказе, а также в губерниях, расположенных по нижнему течению Волги. Многие из них стали богатыми фермерами. Другие предпочли заниматься ремеслом или торговлей в русских городах. Некоторые семьи в течение ряда поколений владели поместьями в прибалтийских провинциях.

Начиная с 1933 года русское правительство приняло суровые превентивные меры против значительной части немецкого национального меньшинства, проживавшего в сельских местностях. В городах немцев осталось очень мало; они не внушали доверия, а Сталин редко шел на риск, которого можно было избежать. Вскоре после 1933 года из России выслали миссионеров немецкой евангелической церкви. Утверждали, что в их религиозных трактатах содержалась нацистская пропаганда. Говорили также, что актеры передвижных театров, обслуживавших немецкое национальное меньшинство в Автономной республике немцев Поволжья, оказались шпионами. Самих жителей упомянутой выше республики оставили пока что в покое.

Немцев высылали с Кавказа. В период с 1935 по 1938 год значительное количество немецких колонистов [217] переселили из западных районов Советского Союза в северные районы и Сибирь. Немецкие колонии, расположенные в стокилометровой полосе вдоль западной границы Советского Союза, обезлюдели. Судя по немецким источникам издания 1941 года{251}, многие немцы, проживавшие до этого в указанных колониях, бежали в украинские города и там скрывались. В период 1937 – 1938 годов значительное количество мужчин призывного возраста из расположенных на Украине и по берегам Черного моря немецких колоний переселили на восток.

Осенью 1939 и летом 1940 года Москва согласилась на переселение немцев, еще остававшихся в прибалтийских республиках и на Волыни, в оккупированную немцами часть Польши.

Немецкому национальному меньшинству, проживавшему в других частях страны, после начала войны, летом 1941 года, пришлось пережить трудные времена.

На Украине был издан приказ о выселении на восток всех немцев мужского пола в возрасте от 16 до 60 лет. То же самое можно сказать о немецких колониях, располагавшихся в Крыму или поблизости от него, а также дальше к востоку, на побережье Черного моря. В общей сложности в перечисленных районах проживало примерно 600 000 немцев, а, заняв эти районы, немецкие войска насчитали там только 250 000{252}. В Крыму не было обнаружено “ни одного местного немца”{253}.

28 августа 1941 года, то есть через два с лишним месяца после начала гитлеровской агрессии, Верховный Совет СССР издал указ, который был опубликован 8 сентября в газетах. Он касался немецкого национального меньшинства, проживавшего в республике немцев Поволжья, насчитывавшего около 400 000 человек. [219]

В указе говорилось:

“По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал – следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов Советского Народа и Советской Власти.

В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке из Германии немецкими диверсантами и шпионами в республике немцев Поволжья или в прилегающих районах, и случится кровопролитие, Советское Правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.

Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы с тем, чтобы переселяемые были наделены землей и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах.