Текст книги "Сын парижанина"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Больше страха, чем вреда. Зверюга просто прикусила подкладку вместе с кожей. Ну-ка, ну-ка, когда же ты успокоишься, чертова змея? Только не притворяйся!

Сильным ударом дубинки юноша прикончил «зверюгу», которая дернулась в последний раз, разинув огромную пасть.

– Так что же это такое? – спросил, успокоившийся, но заинтригованный Меринос.

– Черт возьми, кажется, в этой стране угри [49]49
  Угорь – рыба, главным образом морская. Очень жирная и вкусная. Длина до 3 м, вес до 65 кг.


[Закрыть]уж слишком свирепы! А этот весит, наверное, семь-восемь фунтов, и я буду не я, если мы его не съедим!

– Сырым?

– Жареным, будь я проклят!

ГЛАВА 5

Как Тотор приготовил угря. – Соперник Вателя [50]50
  Ватель – знаменитый повар, который, видя, что на обеде в честь французского короля Людовика XIV (1638–1715) нет обязательного в меню рыбного блюда, покончил с собой в тот самый момент, когда рыбу привезли. (Примеч. перев.)


[Закрыть]и Прометея [51]51
  Прометей – в греческой мифологии титан (великан), похитивший у богов огонь и передавший его людям, за что был обречен богами на вечные муки.


[Закрыть]. – Деревья без тени. – С посудой, но без вилок. – Лук и стрелы. – Тотор всегда мечтал об этом! – Черные лебеди. – Новый подвиг Тотора. – Отправление.

Уверенность Тотора поразила Мериноса и вызвала в нем как восхищение, так и страшный аппетит.

Подумайте только! Вызвать из небытия божественную искру! Запросто создать стихию, которая была и останется самым замечательным завоеванием человечества, – огонь! И на нем поджарить большого malacopterygien apode, как выражаются натуралисты, или угря, как говорят обыкновенные смертные! Стать одновременно Вателем и Прометеем – вот на что посягнул мэтр Тотор, вот чем он сейчас, не откладывая, займется! У Тотора есть план.

Есть и метод. Прежде всего Ватель и еще раз Ватель, потому что речь идет о кухне и о рыбе.

Француз взял угря левой рукой за голову, а правой на уровне жабр сделал круговой надрез, отделил кожу и быстро стащил ее, вывернув как перчатку.

Меринос, в начинающем рыжеть цилиндре, несвежем, мягко говоря, фраке, в лакированных, потрескавшихся туфлях, карикатурный в своей торжественности, со страстной заинтересованностью следил за действиями Тотора.

И это понятно. Если попытка удастся, им уже не будет грозить голодная смерть.

Парижанин вырезал из холодной, скользкой кожи во всю ее длину ремень, скрутил его, завязал по петле на концах, растянул изо всех сил и радостно объявил:

– Пятьсот фунтов выдержит! Сносу не будет!

– А что ты из него хочешь сделать? – спросил заинтригованный Меринос.

– Это струна, которая станет смычком.

– Хочешь сыграть на скрипке?

– Может быть, только не сейчас.

Тотор сделал маленькие зарубки на концах палки, согнул ее и закрепил на зарубках обе петли, которыми заканчивался ремень.

Палка осталась согнутой благодаря стягивавшей ее тетиве.

– Но это же лук! – вскричал Меринос.

– Потом увидим… а сейчас это смычок, я же сказал тебе.

Он уже приметил в чаще казуарии несколько упавших деревьев. Что свалило их? Старость, буря, молния? Они медленно разлагались на земле. Некоторые из них, с оголенными, сухими и рыхлыми стволами, сохраняли рассыпающуюся зернистой пылью и пропитанную смолой кору, напоминавшую пробку.

Вокруг лежали сломанные ветви. Среди них Тотор выбрал кусок уже выпавшей из заболони [52]52
  Заболонь – слой древесины, лежащий непосредственно под корой, менее плотен, чем остальные слон.


[Закрыть]сердцевины толщиной в палец, отрезал сантиметров сорок и тщательно заострил концы. Сделав это, он вырезал на ровной поверхности одного из лежавших стволов-исполинов маленькую дырочку, от которой на несколько сантиметров отходили лучами три желобка.

– Как долго! – прошептал Меринос, который уже начал нервничать.

– А ты знаешь, как сделать быстрей?

– Мне кажется… я слышал, что достаточно сильно потереть одним куском дерева о другой, чтобы они загорелись.

– О да, знаменитый способ путешественников по гостиным, описанный сочинителями того же толка! Попробуй сам… Три обеими руками, три долго и упорно, от этого вскоре с тебя пот ручьями потечет! Так вместо огня добудешь воду, но это – разные вещи… А теперь – начали!

Тотор тщательно сгреб все мелкие стружки. Потом обернул вокруг палочки с заостренными концами тетиву, которая стягивала лук. Сбросив с ноги башмак, молодой человек упер его в свой живот, подошвой наружу. В подошву воткнул одно острие, а другой вставил в дырочку и наклонился, слегка давя на него.

Так, подготовка закончена. Француз протянул руку к «смычку» и задвигал его туда и обратно.

– Видишь? Движение смычка линейное, но оборот струны вокруг палочки превращает движение во вращательное и заставляет палочку крутиться то влево, то вправо, – пояснил он.

Меринос смотрел как зачарованный. Нижнее острие из твердого дерева, которое крутилось в более мягкой древесине ствола, стало быстро нагреваться. Вжик-вжик! Задымилось… вжик-вжик… появились искры… пробковая пыль загорелась!

Тотор отбросил свое приспособление, подгреб стружки к смолистой пыли и осторожно раздул огонь. Вот запылали и стружки! Тогда он стал подкладывать веточки потолще, и через пять минут запылал, заискрил, затрещал в сучьях настоящий костер.

Тотор не скрывал радости:

– Вот видишь, дорогой Меринос, не так уж и трудно! С такой штукой жизнь потерпевших кораблекрушение уже может считаться сносной, верно? Если бы отец увидел, он был бы доволен мной.

– Тотор, – со всей серьезностью сказал Меринос, – как бы это сказать… ты грандиозен!

– Всего-то! Грандиозен! Ой, помру со смеху! Но это еще не все, ты еще не такое увидишь. А теперь – за жаркое!

В ближних кустах парижанин нашел две раздвоенные ветки, обрезал их, воткнул в землю слева и справа от костра, затем вырезал солидную жердь, заострил ее с одного конца, проткнул ею все тело угря, положил концы жерди на развилки и сказал:

– Через часок у нас будет обед, от которого и банкиры не отказались бы. Вот если б еще посуда была!

В Австралии деревья и кусты – вечнозеленые. Растения весь год сохраняют листву – потрясающей красоты убор странного, как бы поблекшего, цвета, от пыльно-серого до серо-голубого, который так удивляет европейцев. Однако каждые двенадцать месяцев происходит большое сокодвижение, а за ним следует полное опадение коры. Подобно пресмыкающимся и ракообразным, деревья в Австралии сбрасывают кору и как бы обретают новую кожу. Итак, в определенную пору стволы вдруг теряют свою «одежду», она опадает кусками, достигающими иногда колоссальных размеров.

Вот и сейчас кора лежала в траве вокруг молодых людей и свисала со стволов гигантских деревьев семейства лавровых. В мозгу парижанина вспыхнула идея, и он воскликнул:

– Посуда? Но вот же она! Только что не серебряная, но зато согнутая желобком, небьющаяся, с приятным ароматом!

Молодой человек оторвал два куска, поднес их к носу и сказал:

– Понюхай-ка, очень хорошо пахнет, лавровым листом.

– Yes! Такая приправа при отсутствии соли и перца будет кстати.

– Конечно, друг мой! По четыре фунта рыбы в миске перед двумя молодцами, сидящими в позе турка; клыков полон рот, вилка праотца Адама наготове – так еще можно жить.

– Уже готово?

– Почти.

– Тогда за стол! Мне уже живот подвело!

Взявшись за концы жерди, они сняли с огня дымящееся жаркое, которое потрескивало и аппетитно сочилось пахнущим жиром, и выложили его на кусок коры, но когда Тотор уже собирался приступить к дележке, Меринос остановил его:

– Мы братья по приключениям и невзгодам, давай есть с одной тарелки.

– Как хочешь, – ответил Тотор, решительно потянувшись к угрю всеми пятью пальцами.

– God by! [53]53
  С Богом! (англ.)


[Закрыть]Как горячо!

– Подуй.

– Некогда!

Рискуя обжечь язык, щеки и гортань, Меринос все ел и ел, проглатывал, снова кидался к блюду и без передышки снова принимался жевать с жадностью, которая напоминала о перенесенных им страданиях.

Тотор, не уступая товарищу, доблестно, с тем же воодушевлением сражался с жарким. Один за другим куски исчезали так быстро, что через десять минут угря уже как не бывало!

– Никогда в жизни так вкусно не обедал! – проговорил Меринос, губы и щеки которого лоснились от жира.

– Дело в том, что у тебя никогда не бывало такого аперитива [54]54
  Аперитив – напиток для возбуждения аппетита.


[Закрыть]перед едой, – заметил Тотор. – Теперь хорошенько запьем из реки, а потом подумаем о завтрашнем дне.

Парижанин предусмотрительно испек в горячей золе яйца, принесенные с места ночевки, проткнув их перед этим с обоих концов, чтобы они не лопнули.

Меринос, хорошо поев, устроился как можно удобней под деревом, чтобы спокойно переварить обед. Но вскоре он заворочался, потому что его неутомимый приятель принялся за новую работу.

Тотор раздобыл на берегу реки, куда ходил на водопой, полдюжины сухих, прочных как бамбук, камышей и столько же длинных шипов, найденных в колючем кустарнике; затем обрезал тростник на расстоянии полутора метров, вырезал на одном конце паз, а на другом прикрепил шип. Прочно привязал острие к стеблю ремешком из кожи угря и победно воскликнул:

– Вот, готово!

– Что? – спросил Меринос.

– Стрелы для моего смычка, провозглашаемого отныне луком. Вот увидишь, это получше карабина… которого нет!

– В самом деле! А ты умеешь пользоваться луком?

– Будь спокоен, в пятидесяти шагах даже навскидку не промахнусь.

– Но это же замечательно!

– Да ничего особенного! А без этого не стоило вылетать за борт!

Меринос вздохнул:

– Можно подумать, что ты счастлив нашей бедой… Неужто тебе по нраву эта суровая жизнь, которую мы урываем по кускам у враждебных обстоятельств?

– Признаться, по сути… я не очень-то в этом разобрался… Прежде всего, это не скучно! А потом, может быть, это атавизм [55]55
  Атавизм – здесь: возврат к устаревшим взглядам, привычкам.


[Закрыть], как сейчас говорят, но я всегда, еще на школьной скамье, мечтал стать путешественником, исследователем, робинзоном! И вот получилось!

– Значит, ты ни о чем не сожалеешь? Не думаешь о горе родителей, которых внезапно известили телеграммой о твоей смерти?

– Ну, отец-то поймет, что телеграмма – вранье! Он знает, что я в состоянии выкарабкаться из беды. А когда капитан «Каледонца» перешлет ему мое письмо – оно осталось в каюте, то станет хохотать, как кашалот [56]56
  Кашалот – один из видов китов. Длина до 20 м, вес до 70 т. Ценится прежде всего из-за наличия большого количества (до 8–10 %) особого жирового вещества – спермацета.


[Закрыть], и поймет, что я с удовольствием странствую по Австралии.

– А мать?

– Мама знает, что отец возвращался отовсюду и что его сын поступит так же. Но что тебя беспокоит? Ты красен, как помидор, и дергаешься, как пескарь на сковородке.

– Ищу хоть немного тени и не нахожу… У этих австралийских деревьев листья свисают вертикально, и солнце печет как сквозь решето… Мозги поджариваются!

– С телячьими мозгами тут опасно: съедят!

– А еще я должен признаться: у меня есть недостаток…

– Только один? Ты скромен!

– Но этот – прежде всего. У меня привычка, страсть к эфиру, бешеная, неутолимая… и отсутствие любимого яда заставляет меня страдать больше, чем все другое.

– Как, в твоем возрасте!

– Да понимаешь, все из дурацкого снобизма [57]57
  Снобизм – манеры, поведение, присущие людям пустым, склонным к рисовке, самолюбованию, мнимой значительности и к демонстрации поверхностной образованности (по смыслу приблизительно схоже с более распространенным словом пижонство).


[Закрыть], подражания кому-то. Хотелось покрасоваться, вот и вдохнул этой отравы. От нее прямо заболеваешь, начинаешь снова, хочется еще, возникает привычка, а потом и страсть!

– Похоже, от этого можно загнуться скорей, чем от опиума и спиртного.

– Разве думаешь об этом, когда душа горит! Хуже лихорадки! Тут уж эту отраву подай, и точка!

– Так что, ничем не спастись?

– Можно – полным воздержанием. Но какие это страдания! Какие сверхчеловеческие усилия!

– Не было бы счастья, да несчастье помогло! Ты вылечишься поневоле, потому что в этих краях аптекари не водятся.

– Да, несомненно! Явылечусь вопреки самому себе. У меня не хватило бы решимости! О Тотор, друг мой, как я страдаю!

– После такого обеда не страдают. Вот если ешь, как птичка, найдется птицеед и сожрет тебя из сострадания.

Как и все токсикоманы [58]58
  Токсикоман – человек, подверженный пристрастию к наркотикам, наркоман.


[Закрыть], Меринос резко переходил от депрессии [59]59
  Депрессия – подавленное, угнетенное психическое состояние.


[Закрыть]к взрывам веселья. Он судорожно захохотал, едва выговорив:

– Как, нечестивец, ты еще способен играть словами?

– И не жалею, потому что рассмешил тебя… А теперь ляг под этот куст и постарайся заснуть, это лучше всего поможет.

Кризис миновал. Совет друга не пропал даром: молодой человек послушно погрузился в оздоровляющий сон.

Так длилось до самого заката. Тотор, который тоже слегка вздремнул, вскочил, услышав резкое хлопанье крыльев.

Полдюжины огромных птиц опустились в маленький заливчик, где таким странным образом был пойман угорь. Парижанин узнал в них черных лебедей, орнитологическое [60]60
  Орнитологический – относящийся к птицам (изучение, разведение и проч.).


[Закрыть]чудо Австралии. Никого не опасаясь, они, никогда не видевшие людей, величественно плыли по реке, беззаботно резвясь, ныряли, погружая в воду змеиные шеи, над которыми красовались гордые головы с длинными кораллового цвета клювами.

– Ей-богу, – размечтался Тотор, – каждый из них весит двадцать фунтов, будет что лопать дня четыре. Придется одного добыть!

Осторожно и ловко он взял лук и приложил стрелу. Медленно, незаметно присел и прицелился. Дистанция – всего двадцать пять шагов… С бьющимся сердцем, боясь, что Меринос проснется и спугнет птиц, парижанин натянул тетиву… Миг – и стрела со свистом улетела.

Резкое движение обратило в бегство великолепных пернатых, которые шумно поднялись в воздух. Но один лебедь остался на месте! Проткнутый насквозь, он закрутился, упал навзничь, задергал длинными перепончатыми лапами, такими же красными, как клюв, и упал на берег.

Охотник испустил победный клич, от которого Меринос вскочил на ноги. В несколько прыжков Тотор подбежал к берегу, схватил за шею издыхающую птицу и, с луком в одной руки и добычей в другой, сплясал бешеную джигу, ну точно как индеец команчи [61]61
  Команчи – немногочисленное индейское племя на юго-западе Северной Америки.


[Закрыть].

Парижанин радостно кричал:

– Вот видишь, вот видишь! Это и есть настоящее: жизнь робинзонов на пустынном берегу, исследование неизвестных земель! Такое и с отцом редко случалось! А какой пир мы устроим, какой пир, мой император!

Заразившись этой буйной горячностью, Меринос пританцовывал, тряс руками и кружился, восклицая:

– Splendicle! Beautiful! Wonderful! Гип-гип-ура Тотору! Totor for ever! [62]62
  Чудесно! Прекрасно! Изумительно!.. Да здравствует Тотор! (англ.)


[Закрыть]

– Спасибо, старина! У тебя замечательно получается, особенно в цилиндре и фраке! А теперь – к делу. Сейчас я ощиплю эту еще теплую птаху, нанижу ее на вертел, поджарю, как покойника угря, и мы поужинаем при свете костра.

– Золотые слова, друг Тотор!

– А завтра утром отправимся делать открытия.

Сверкающее, как огонь в горне, солнце опускалось в океан. Быстро наступала ночь.

Костер был разожжен, вертел снова установлен, и вскоре великолепное жаркое, облизываемое языками пламени, стало уже потрескивать.

Друзья с интересом следили за серьезной кулинарной операцией, длившейся два часа. Затем, в огненных отсветах, которые окрашивали в пурпурный цвет листья и ветви, Тотор и Меринос торжественно приступили к праздничному блюду.

Утром, когда начинающие робинзоны набросились на угря, это было обжорством голодающих, вынужденных удовлетворить свою самую насущную потребность.

Но неторопливое поглощение лебедя вечером – это уже пиршество гурманов.

– Вот если бы еще и щепотка соли с горбушкой хлеба! – сказал Меринос со вздохом, в котором смешались сожаление и блаженство.

– А я предпочел бы получить накомарник! – ответил Тотор, видя тучи танцующих перед огнем москитов.

Желание спать еще не свалило парижанина с ног, и он готовился к завтрашнему маршруту.

Среди обломков коры нашлись достаточно тонкие, которые можно было легко сгибать. Тотору удалось превратить один такой обломок во что-то вроде грубой, но прочной корзины. У него еще остался большой кусок угревой кожи, от которой наш изобретатель отрезал ремень, сделав дужку для корзины. Затем молодой человек уложил в эту посудину роскошное жаркое. Он рассчитывал на несколько дней сытой жизни и, как человек хорошо поработавший днем, заснул сном праведника.

Меринос уже опередил его на пути в страну сновидений и громко храпел.

Друзья проснулись, когда вершины невысоких гор на востоке заблестели в первых лучах солнца, и торопясь проглотили несколько больших кусков жаркого. Тотор показал на горы и объявил:

– Идти нужно вон туда!

– All right! [63]63
  Хорошо! (англ.)


[Закрыть]– кивнул Меринос.

…Обильная еда придала им сил, и юноши, как хорошие скороходы, пройдя шестьдесят километров, поднялись на вершину горной цепи. Крик удивления и восхищения невольно вырвался и у того, и у другого.

ГЛАВА 6

У антиподов. – Синева. – Дорога в Ребурн. – Землетрясение. – Его последствия. – Наводнение. – На дереве. – Отставшая кора. – Плот. – Во тьме. – Десять лье в час. – Пустыня. – Соленая вода. – Озеро. – Повешенный.

Австралию можно сравнить с тарелкой для бритья, ибо, как в шлеме Мамбрина [64]64
  Мамбрин – в романе испанского писателя Мигеля де Сервантеса (1547–1616) «Дон Кихот» (1605–1615) упоминается волшебный шлем Мамбрина, который на самом деле был обыкновенным медным тазиком.


[Закрыть], ее центральная часть – впадина, берега же образуют приподнятый край. Средняя высота впадины колеблется между ста – семистами метрами, а высота борта достигает на юго-западе приблизительно двух тысяч метров (Маунт-Кларк).

Весьма своеобразная конфигурация, и она служит причиной геологических явлений, о которых будет рассказано позже.

Все знают, что этот континент, расположенный в Южном полушарии, простирается между 10 градусами 39 минутами южной широты и 110 градусами 45 минутами и 150 градусами 56 минутами восточной долготы; что поверхность его к югу от Азии равна восемнадцати Франциям. Известно также, что наибольшая его длина с востока на запад превосходит восемьсот лье; ширина, с юга на север, достигает шестисот пятидесяти лье, а поверхность равняется приблизительно пяти миллионам пятистам тысячам квадратных километров [65]65
  В романе приведены не совсем точные данные о географических координатах, длине, ширине, площади поверхности Австралийского континента. Кроме того, автор несколько односторонне излагает причины и обстоятельства экономического развития страны.


[Закрыть]. Английская колония, существующая всего столетие, Австралия сегодня – одна из самых богатых стран земного шара благодаря изобилию ее недр, упорной работе жителей и их несравненному умению вести дела.

Но страна эта населена еще не так, как требуют ее пространства. Только в восточной части, где жителей больше, расцветают замечательные города, неслыханная роскошь которых идет рука об руку с утонченной цивилизацией. За исключением некоторых пунктов на южном и юго-западном берегах, где колонизация также движется гигантскими шагами, остальное пространство Австралии – можно сказать, две ее трети – пустыня.

Там есть районы размером в две Франции, пока совершенно не исследованные! Встречаются каменистые, песчаные или зеленые пустыни; великолепные, странные и бесплодные леса; чудесные, сказочные, полные цветов уголки и пугающе бесплодные районы, в которых даже туземцы не могут жить!

Это край странностей и парадоксов, где наши устойчивые привычки ежеминутно опрокидываются ни на что не похожей природой.

Что же вызвало у молодых людей возглас удивления и восхищения? Они только что взошли на гребень прекрасных лесистых гор, на вершине которых росли лишь кусты да исполинские травы.

– Да это настоящая сине-голубая симфония! – вскрикнул Тотор, указывая широким движением руки на необозримую равнину, реки, леса и луга.

Действительно, под ногами колыхалась нежно-голубая трава, совсем прямая, с серыми метелками. Этот сочный злак, кстати любимый корм овец, так и называют синей травой (blue grass). Цветовую гамму усиливали камедные деревья, blue gum, висячие листья которых издавали сильный аромат, истекая светло-лазоревым густым соком. Виднелись также кроны blue wood с копьевидными сизыми листьями, с изнанки отливавшими серебром. Подальше – древовидные злаки с оловянно-синими стеблями, бледно-розовыми цветами, источавшими легкий аромат розы. Они соседствовали с дикими индиго – цветы казались роем мелких голубых бабочек. Кое-где красовались деревья герани, исполинские ирисы аметистового оттенка. Листья их, отливая сталью, торчали, как поднятые сабли.

Дальше все сливалось в неоглядную лазурь, тут и там прорезанную резкой синевой рек; вдали тонкая дымка становилась у горизонта неотличима от небесной голубизны.

– Что за странный пейзаж! – сказал Меринос, вытирая вспотевшее лицо под странноватым здесь цилиндром. – Неужели вся Австралия такая?

– Конечно нет; только некоторые области, хотя, по правде говоря, голубой оттенок преобладает всегда там, где есть зеленая растительность.

– А причина?

– Климат, вода, почва… Кто его знает! Но довольно. Осмотримся и постараемся найти или жилье, или дорогу на восток, к поселениям.

– К каким?

– Ближайший город, вероятно, Ребурн.

– Далеко?

– Думаю, километрах в трехстах… если только дерево не слишком отнесло нас в ту ночь, когда мы оказались в воде. Кажется, это река Де Грей-Ривер [66]66
  Де Грей-Ривер – река в западной части Австралии. В жаркое время года пересыхает, превращаясь в цепь озер.


[Закрыть], но я не слишком уверен.

– Так ты знаешь географию?

– Немного. Но достаточно, чтобы дать солидную промашку.

– Все же, наверное, ты прав, это и есть Де Грей-Ривер!

– Помнится, она описывает гигантское кольцо, как и эта река, которая течет с юга на северо-восток, потом отклоняется на север и в конце концов поворачивает на запад. А Ребурн должен находиться в трехстах километрах от ее устья.

– Достаточно! Давай спустимся на равнину и, ориентируясь по солнцу, постараемся отыскать этот город… Дней через двенадцать доберемся до цивилизации.

– Проект, кажется, разумный. Устроим лагерь пониже, дождемся ночи, поспим, а завтра утром отправимся в путь.

Быстрый спуск, стоянка среди трав, обильный ужин, чудесная ночь, крепкий сон – все прекрасно. На заре легкий завтрак и снова в путь.

Трудный переход до полудня. Все более душил зной, пекло солнце и обжигал воздух. Туфли Мериноса трещали по всем швам. Брюки его, уже повидавшие виды, обтрепались снизу, а белье приобрело неожиданно красивую буланую масть [67]67
  Буланая масть лошадей – светло-желтая.


[Закрыть].

Измученные молодые люди наконец упали к подножию громадных деревьев из породы тех австралийских пробковых дубов, которые особенно широки у основания.

Путники обглодали косточки черного лебедя, хотя мясо уже начало припахивать. Несмотря на свою выдержку, Тотор больше не пытался шутить. Меринос бормотал что-то печальное; оба заснули, чувствуя себя совсем разбитыми и измученными.

Их разбудил ужасный грохот. Неслыханное зрелище предстало перед ними. Повсюду деревья будто ожили и закружились в бешеном танце. Ветви-руки в немом отчаянии трепетали, качались, взлетали ввысь, хлестали воздух… Стволы гнулись с треском терзаемой древесины, – какие-то чудовищные, невидимые силы закручивали их в спираль. Через несколько секунд вращательное движение повторялось в обратном направлении, сбрасывало кору и рвало древесную ткань с треском перестрелки. И в то же время – ни малейшего ветерка. Воздух был абсолютно спокоен, а знойное солнце палило нещадно.

Молодые люди вскрикнули, им показалось, что не только древесная, но и земная кора кружится под их ногами. Вскочив, оба также попали под власть центробежной силы – она закрутила и отбросила их в сторону метров на пять-шесть.

Наконец они почувствовали, что почва задышала с новой силой, словно собираясь расколоться, а толчки стали сопровождаться ужасной подземной канонадой. Это длилось секунд пятьдесят или шестьдесят, всего одну нескончаемую, трагическую минуту, когда казалось, что все проваливается в тартарары.

Как конькобежцы-новички, они вытягивали вперед руки, ошеломленно всматриваясь в окружающее и балансируя на земле, которая вдруг вновь стала твердой. Надолго ли?

– Похоже, что природа взбесилась, синий черт побери эту синюшную природу! – энергично выразился парижанин.

– Да уж, – откликнулся Меринос, – это землетрясение выдающееся, как у нас в Америке говорят.

– Голова еще кружится. Мне дурно… Забавно все же, что дрожит-то земля, а получается – морская болезнь!

Молодые люди посмотрели на еще трепещущие деревья, из которых многие были настоящими исполинами, и Тотор добавил:

– Ну и вид! Ветви перепутаны, кора болтается, как парус…

– А погляди, какие громадины! Они похожи на секвойи, наши родные исполины. Настоящие небоскребы! Еще немного, и они бы рухнули, раздавив нас, как майских жуков.

– Будем надеяться, что этого уже не случится…

– Да, слава Богу, все кончено…

Но не успел янки договорить, как тишину, наступившую после грохота природного бедствия, прорезал рев водопада.

Мощный порыв ветра донесся со стороны близкой реки, как будто нечто могучее, неотвратимое, отталкивало слои перегретого воздуха.

Это была мчавшаяся со скоростью галопирующей лошади громадная волна. Пенясь, начисто приминая траву, брызгая на деревья, она хлынула в долину.

– Извольте видеть! Запуск всех фонтанов, да еще без предупреждения! – крикнул парижанин. – Ну можно ли тут быть спокойным? Ах, мой арсенал [68]68
  Арсенал – здесь: запас вооружения.


[Закрыть]уплывает!..

Молодой человек быстро поймал свой лук и стрелы, подхваченные течением. А корзина с остатками лебедя так и исчезла, унесенная, как перышко, потоком.

Вода сразу дошла до колен молодых людей и продолжала стремительно подниматься. Бегство было немыслимо, оставалось лишь одно средство не утонуть.

– Нечего стоять! – крикнул Тотор. – Нужно последовать примеру моего земляка, медведя Мартена в Ботаническом саду.

– Что? – спросил, недоумевая, Меринос, которого ставили в тупик некоторые выражения товарища.

– Ах да! Ты же не парижанин и не знаешь… Лезь на дерево. Скорее… я за тобой!

Нижние ветви огромного пробкового дуба свешивались почти до земли. Меринос схватился за одну из них и быстро поднялся на толстый сук. Когда американец уселся, Тотор передал ему лук со стрелами, сам залез на ветку и сказал:

– Теперь мы в безопасности, хотя бы временно! Пусть себе вода поднимается, мы последуем ее примеру.

– Удивительные вещи происходят, – воскликнул Меринос, тонкосуконные панталоны которого продрались еще в одном месте, – невероятные, поразительные! Приключения прямо преследуют нас!

– Да, и все потому, что река изволила подняться со своего ложа и решила пошляться.

– Лучше бы ей остаться на месте, как подобает порядочной реке, а то получается shocking… indeed shocking [69]69
  Отвратительно, в самом деле отвратительно (англ.).


[Закрыть], – проговорил янки.

– Согласен, но, наверное, ее вынудили подняться.

– Кто? Как? Почему?

– Землетрясение! Это оно уничтожило ее берега, изменило течение.

– Ты, вероятно, прав, – согласился Меринос. – Бедствия не приходят в одиночку! А вода-то продолжает прибывать!

– Ну так последуем примеру медведя Мартена и залезем повыше, – предложил Тотор.

Они так и поступили и, надеясь, что вода перестанет подниматься, отметили на стволе ее уровень.

Но наводнение вовсе не прекращалось, а, напротив, увеличивалось с ужасающей быстротой.

Через час глубина потока дошла до пяти метров, и молодые люди, несколько утратив свою уверенность в благополучном исходе, стали беспокоиться. Вдобавок ко всему пробковое дерево, пострадавшее от землетрясения, зловеще потрескивало. По временам Тотор и Меринос чувствовали, как оно качается на корнях, уже расшатанных подземными толчками и подмываемых водой. Еще часа четыре – дольше ему не простоять! В довершение несчастий близилась ночь. Что будет с ними, если дерево рухнет в темноте?

– Есть одна мысль, – сказал Тотор, повесив лук через плечо и привязав к его тетиве пучок стрел.

– Выкладывай свою идею, – ответил Меринос, который абсолютно уверовал в изобретательность парижанина.

Довольный, что друг полностью доверяет ему, Тотор продолжал:

– Видишь кору, которая свисает с нашего насеста? Это пробка, и пробка первосортная.

– Охотно верю на слово. Неужто ты вздумал торговать пробками для бутылок?

– Не шути. Хоть ты и американец, но практичности в тебе ни на грош.

– Но я же учусь у тебя!

– О, низкий льстец! Вон, видишь, во время землетрясения от ствола отделился кусок коры, длиной метров в шесть-семь, шириной – в два. Толщина – не меньше пятнадцати сантиметров. Настоящий плот, и заметь, он еле держится. Если хорошенько дернуть, отвалится совсем.

– Понял… Пробка упадет в воду, в которую уже погрузилась на добрую треть, и поплывет…

– Nec mergitur! [70]70
  Девиз на гербе города Парижа: Fluctuat nec mergitur – зыблема, но не потопима (лат.) – (Примеч. перев.).


[Закрыть]Как ладья с герба моего родного Парижа… Она выдержит десять таких молодцов, как мы… Усядемся в неразбиваемую, непотопляемую лодку и отдадимся на волю волн и случая.

– Отлично сказано; за дело, да поскорей… В этом наше спасение!

Молодые люди встали на ветки, на которых прежде сидели верхом. Оба схватились за край коры и стали изо всех сил одновременно дергать ее.

– Трещит, трещит! – радовался парижанин. – Еще взяли!

Меринос вскрикнул. Он не так твердо держался на ногах, как заправский моряк Тотор, да и обезьяньей ловкости у него не было. Поскользнувшись, американец потерял равновесие и упал.

– Хватайся, держись! – крикнул француз, мечась как бесноватый.

Меринос не выпустил из рук коры, и рывок его падения окончательно сдернул со ствола ее громадный пласт. Вожделенный «плот» отвалился и исчез в брызгах и водовороте пены. Молодые люди последовали за ним, потом быстро вынырнули.

Тотор оказался прав. Обломок выдержал бы и десятерых. Схватившись за края, они в конце концов уселись на нем.

– Уф! Все в порядке, не зря трудились! Видишь, Меринос, какая плавучесть!

– Да, жаль только, что у нас нет ни весла, ни багра, ни шеста, ничего, чтобы управлять плотом.

– Приспособлений маловато, – согласился Тотор, – но будем мужественны. Хотя дела не блестящи, а все же куда-то плывем, и то хорошо! Правда, в сидячей ванне, где даже скамеечки нет!

– Подумаешь! Промокнем чуть больше, чуть меньше – какая разница! Конечно, этому обломку далеко до моей яхты «Морган». Представляешь, – четыре сотни лошадиных сил в паровой машине. Паруса, бело-золотая корма, кают-компания отделана кленом и палисандром! [71]71
  Палисандр – дерево, из которого изготавливают дорогую мебель, музыкальные инструменты, разные поделки.


[Закрыть]Первоклассный экипаж – двадцать пять человек!

– Черт возьми! Согласен, что мы с тобой – не на увеселительной прогулке. Но мы все же движемся, смотри!

Плот, который несколько раз развернулся, теперь плыл между полузатопленными деревьями. Легкое течение подхватило его, и он медленно скользил под ветвями, иногда задевая стволы, но не опрокидывался.

Благодаря устойчивости, объясняющейся его весом и размерами, молодым людям не грозила ежеминутная опасность упасть в волны.

Мало-помалу скорость увеличивалась, плот вошел в большой лес, постепенно редевший, и наконец выплыл на залитую водой, простиравшуюся до бесконечности равнину.

– Куда же мы направляемся? – размышлял Тотор, глядя на солнце, исчезавшее за горами. – Вот это да! Кажется, на восток!

– Значит, в глубь страны?

– Конечно! Иными словами, уходим от Ребурна и цивилизации.

– Ужасно! Положение осложняется!

– Да и темнеет… Где же мы пристанем?

– Где повезет.

Минут через десять мрак накрыл всю округу. Плот, подхваченный, как соломинка, сильным течением, несся неизвестно куда.

Молодые люди прижимались друг к другу, сидя по-турецки на морщинистой коре, и вслушивались в страшный грохот наводнения, поглощающий все остальные звуки. Они мчались по водной глади, в которой дрожали отражения звезд, стрелой проносились мимо каких-то черных глыб. Им поминутно казалось, что их «плот», того и гляди, налетит на скалы, попадет в стремнину водопада, будет сброшен в бездну. Так, в предсмертной тоске, проходили мучительные часы.

– Черт побери! Мы идем со скоростью больше десяти лье в час, – заметил парижанин, – должно быть, попали в лапы дьявола или скоро к нему прибудем.

– Ну и хорошо! Лишь бы скорее кончилось. Хватит с меня, не хочу болтаться словно щепка, сил больше нет, ноги свело, в желудке урчит от голода. Не глупо ли все это? Лучше уж сразу на дно…

– Как, ты еще недоволен? После такого-то букета приключений? Чего же тебе еще надо? Я так в восторге – иду по славным следам отца! Потерпи чуток… Скоро рассветет, оглядимся, где мы, тогда попытаемся пристать и поищем еды.

– Хотя бы хорошую сигару, чтобы перетерпеть, – проговорил Меринос.

– А мне хотелось бы еще и картошки слопать.