Текст книги "Сын парижанина"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 3

Подвиги видящего во тьме. – Бегство каннибалов. – Победа, но ненадолго. – Новые враги. – Отступление. – Ночь в автомобиле и без огня. – Меринос больше не видит. – Отчего бывает сумеречное зрение.

Внезапное пробуждение, выстрелы, крики, неожиданное воскресение Мериноса, его мастерская стрельба произвели на Тотора сильнейшее впечатление. На секунду француз вообразил даже, что и он поддался бреду, который мучил его друга. Он едва мог поверить своим глазам и ушам, особенно ушам. Но искаженные лица, ухватки чертей, предстающие лишь в пороховых вспышках, поистине адская музыка, ритмизованная выстрелами и яростными криками, – все это неоспоримая, ужасная правда!

Видение преисподней предстало на секунду перед ошеломленным парижанином. Но этот семнадцатилетний коротышка, как мы уже могли убедиться, – на самом деле большой смельчак, веселый и неутомимый малый, скроенный по образцу самых отважных искателей приключений. Перед лицом опасности он тут же овладел собой и воскликнул:

– Они хотят отведать нашей филейной части, но нет, дудки! Мы не отдадим ее без боя, и да здравствует Меринос!

Американец держался героем. Тотору не верилось, что перед ним тот самый человек, который так недавно, отравленный, задыхался, стонал, бредил. Сейчас он спокойно и метко вел огонь: вот уже третий, четвертый выстрелы…

Два каннибала упали, а Меринос воскликнул:

– Не двигайся, Тотор! Бо, дай мне твой карабин!

Бах! Бах! Еще два выстрела… два языка пламени… два предсмертных крика!

Несмотря на темноту, американец стрелял так же метко, как днем, подтверждая свою репутацию снайпера.

Он взял винчестер Бо, отбросил свой австралийцу и прибавил:

– Поскорей заряди!

Поневоле превратившемуся в зрителя, да к тому же ничего не видящего, Тотору оставалось только восхищаться.

– Поразительно, Меринос! Ты видишь, счастливец! Верно, у тебя в голове электрические лампочки! А я слеп, как крот.

Грохот выстрелов, которые следовали один за другим, заглушил его слова. Винчестер выпустил семь быстрых пуль подряд. И неясная линия нападающих, бывших в каких-нибудь тридцати шагах, разорвалась. Послышались крики бешенства, жалобы, стоны…

Потом – тишина. Все кончилось? Или жди нового нападения?

Тотор передал другу свой заряженный карабин, прибавив:

– Получили эти людоеды! Будут знать, как охотиться на дичь из Нью-Йорка и Парижа!

Насколько парижанин был нервно-болтлив, настолько же Меринос был спокоен и скуп на слова. Поглощенный обороной, зная, что от него одного зависит общее спасение, он, держа оружие на изготовку, смотрел во все стороны всепроникающим взглядом человека, обладающего сумеречным зрением.

Небольшая группа черных начала обход, чтобы напасть на троих друзей сзади. Американец, от которого ничто не ускользало, засмеялся и сказал:

– Тотор, я бы много дал, чтобы ты мог видеть эту картину!

– А в чем дело?

– Около полудюжины дикарей ползут на четвереньках. Вот один встал и хочет метнуть в меня копье.

С молниеносной быстротой Меринос выстрелил, сказав:

– Опоздал, my boy!

Нападающий рухнул, а остальные замерли, ничего не понимая, и эта остановка была для них роковой. С невероятным спокойствием, с пугающей меткостью, американец выстрелил снова, и еще один людоед упал.

После этого испуганные туземцы, чувствуя, что смерть подстерегает их на каждом шагу, побросали копья и бросились бежать во весь дух.

Раздался тот же звук: «Коу-у-у-и-и», но на этот раз был не вибрирующий, кровожадный клич, а негромкий сигнал к отступлению, вернее, к бегству.

– Они свое получили! Больше не вернутся! – сказал Бо, который хорошо знал дикарей и не мог ошибиться.

– Значит, победа, победа! – крикнул Тотор. – Ах, Меринос, мы тебе должны поставить свечку! Хочешь газовую? Или электрический фонарь? Так хорошо будет смотреться в этом пейзаже!

И нападение и защита длились не более пяти минут. Тотор хотел бы расспросить друга, узнать, как это он оказался на ногах, с ясной головой, и оказался способен выдержать такое трудное испытание.

Он взял Мериноса за руку и, почувствовав, что она покрыта потом, сказал:

– Из тебя течет, как из водозаборной колонки! Никогда бы я не смог…

– Тсс, молчи! – решительно прервал его американец. – Слушай!

Прошло секунд двадцать.

– Я не ошибся, – продолжил Меринос.

– Что ты услышал?

– Топот галопирующих лошадей, крики людей, бряцание металла. Так я и думал, – сказал он.

– Ты феномен… Видишь, когда другим требуются собаки-поводыри, слышишь, когда простые смертные не улавливают ни звука. Скорей это тебя нужно звать Королем Ночи…

– Теперь я вижу, – вскрикнул Меринос, – их целая команда, человек двадцать. Мчатся во весь опор на выстрелы. Они метрах в пятистах… Через две минуты будут здесь.

– Гром и молния! Что же делать? Меринос, старина, теперь тебе придется соображать за всех… Я глуп как пробка, когда ничего не вижу!

– Не будем терять времени… Нужно собрать оружие, патроны, не забыть мое прекрасное одеяло и быстро – в автомобиль!

Сказано – сделано. Друзья бросились к машине, стоявшей в нескольких шагах, Меринос вскочил на переднее сиденье, на место, которое обычно занимал его друг. Открывая бензиновый кран, он крикнул Тотору, оставшемуся на земле, перед машиной:

– Заводи мотор!

Парижанин несколько раз крутанул ручку и вскочил на соседнее сиденье, рядом с Мериносом. Бо уже уселся сзади с ворохом карабинов между колен.

Американец поставил ногу на педаль сцепления, отпустил тормоз, взялся за руль и включил зажигание.

Машина, пыхтевшая и дрожавшая на месте, двинулась вперед с привычным уже судорожным кашлем: «Тюх-тюх».

Отряд приближался. Слышались яростные крики. Потом раздалась короткая команда:

– Огонь! Огонь по этим мошенникам!

Беглецы узнали высокомерный и резкий голос предводителя бушрейнджеров.

Мчавшимся во весь опор всадникам пришлось придержать коней, чтобы исполнить приказание; снять карабины, зарядить их, хоть как-то прицелиться, – на это тоже требовалось время… К тому же они не поняли смелого маневра автомашины, темная масса которой была почти незаметна на песке.

При свете звезд бандиты едва различали неясное поблескивание металла, которое вскоре пропало.

Четко различая все препятствия, Меринос уверенно вел автомобиль, как днем, и постарался увеличить скорость.

Бушрейнджеры могли вести огонь только наугад. Послышалась беспорядочная стрельба. Трое беглецов слышали, как свистели и визжали пули. Тотор, вспоминая недавнюю аварию, прошептал:

– Только бы они не испортили еще раз нашу маслобойку.

Но все шло хорошо. Робинзоны отделались испугом. Через несколько секунд автомобиль, ставший совсем невидимым, был уже далеко от разбойников. Можно было не опасаться ни пеших, ни конных.

Трое друзей неслись по равнине, поросшей редкими чахлыми кустами. Меринос, отличный шофер, ловко маневрировал между ними с таким умением и спокойствием, какого Тотор от него никак не ожидал.

Время шло, расстояние между беглецами и преследователями постепенно увеличивалось. К счастью, местность благоприятствовала этой фантастической гонке по дикой стране в полной темноте, без фонарей.

Сначала, думая только о бегстве, молодые люди молчали. Так длилось около часа. Но час – слишком много для Тотора, у которого, как известно, ежесекундно чесался язык.

Он смотрел, как мимо, почти задевая машину, проносились бесплотными тенями кусты, и один естественный вопрос сорвался с его губ:

– Какая у нас скорость?

Меринос взглянул на спидометр и коротко ответил:

– Пятнадцать миль.

– Значит, тридцать километров в час… Неплохо. Но скажи, дружище, ты, наверное, страшно вымотался, из последних сил держишься?

– Вовсе нет! И сам не понимаю почему. От всей этой передряги я, правда, дико вспотел, у меня вся одежда промокла, зато сейчас я уж ни о каких болячках не помню.

– Потрясающе!

– Только вот странно, что я вдруг стал видеть в темноте. А в остальном – вроде бы полный порядок.

– Несомненно, бешеная атака тебя исцелила!

– Но что будет со мной днем?

– Будем надеяться, зрение не ослабнет.

– Боюсь, чудеса не вечны. Если бы ты знал, как это необычно – пронзать взглядом мрак! Вокруг меня все серое с бесконечно мягкими оттенками голубого. Вижу четко, но это не свет, а что-то странное, волнующее… пейзаж из сна, со звездами, которые сияют, как маленькие солнца. Большие ночные птицы охотятся, летучие мыши проносятся стремглав, выделывая безумные пируэты [163]163
  Пируэты – разнообразные повороты или вращение тела.


[Закрыть]в воздухе… А вот порхающие бабочки и целый рой насекомых… Все живет, движется, но совершенно бесшумно. Что за непостижимая фауна!

– Ну вот тебе еще одно приключение, вовсе не банальное даже после стольких других! Знаешь, когда мы это расскажем, наверняка кто-нибудь брякнет: «Ну и брехуны эти путешественники, настоящие врали!» – и нам точно никто и никогда не поверит!

– Однако все бывает. И какое счастье для нас, что я отравился!

– Это уж точно! Если бы ты не попробовал бульона из трав, нас бы прикончили, насадили на вертел, закоптили, обжарили и обглодали бы до костей! Что называется, рисковали собственной филейной частью. Но расскажи нам, как это случилось, ты же знаешь, я просто рот разинул, совершенно обалдел…

– Все было просто. Я спал как сурок, а потом, наполовину проснувшись, дремал в каком-то оцепенении, довольно приятном. От этого яда мой слух очень обострился: любой звук казался громом, уши болели. И вот, дремля под деревом, проклиная Бо, который храпел как органная труба, я с необычайной ясностью услышал шорох травы и листьев, чье-то сдерживаемое дыхание и даже сухой хруст сустава!

Нетрудно было понять, что нам грозит опасность, тайком подползает какой-то враг и, уж конечно, не с добрыми намерениями… Тут я окончательно проснулся и открыл глаза. О, счастье! Я все видел… да, четко видел вооруженных копьями чернокожих, которые ложились на землю, ползли на животах, скрытно подбирались к нам на четвереньках.

– Конечно, чтобы понежничать с нами?

– Вот-вот… Но они были уже в тридцати метрах! Я призвал на помощь все свое хладнокровие, тихо взял карабин, резко поднялся, прицелился в человека, который подобрался ближе всех, и сразу выстрелил. Вот и все. Остальное вы знаете.

– Да, мой храбрый друг! Ведь остальное – это просто наше спасение, добытое твоим великолепным спокойствием, неслыханной меткостью и несравненным бесстрашием…

– Перестань, пожалуйста! Но я старался изо всех сил, и твои похвалы, дорогой Тотор, меня радуют…

Внезапно американец замолчал, а потом заговорил снова:

– Как странно! Вдруг стала пропадать удивительная ясность, уменьшается этот голубоватый нежный свет, идущий от звезд. По правде говоря, он меркнет… Я вижу на горизонте огромную черную полосу, заставляющую меня щуриться…

– Но, – откликнулся Тотор, – эта полоса – не черного, а ярко-красного цвета. Прямо светоносный пурпур! Да это и есть заря… Солнце встает.

– А я воспринимаю ее все более и более черной. Заря для меня – ночь… Я опять слепну, – сказал Меринос.

– Ну, это уж слишком странно, – заметил Тотор.

Пока два друга разговаривали, внезапно разгорелся тропический день.

– Тотор, – сказал американец, – веди машину дальше сам… В глазах темно.

– Хорошо, подчиняюсь, но я ровно ничего не понимаю.

Между тем все обстояло просто, и, немножко подумав, Тотор мог бы легко разобраться что к чему.

Ведь что такое зрение? Это связь человека и животных с внешним миром при помощи глаз и посредством света.

Внешние предметы, будучи освещены, отражаются на самой глубокой оболочке глаза – сетчатке. Эта вогнутой формы оболочка, получив световой сигнал, передает его в мозг через оптический нерв, продолжением которого она и является.

Если бы свет был всегда одинаково ровен, зрение оказалось бы очень простой штукой и действовало бы непрерывно, без осложнений. Но свет, напротив, весьма неравномерен, и его вариации огромны, от абсолютной темноты до ослепляющего сияния солнца.

Требуется, чтобы в разных условиях сетчатка могла бы реагировать на лучи, без ущерба для органа зрения и пропорционально вариациям света.

Поэтому-то глаз снабжен в своей передней части другой оболочкой, называемой радужной. Это окрашенная часть глаза, прорезанная в середине круглым отверстием, зрачком.

Радужная оболочка нужна, чтобы дозировать количество световых лучей, необходимых для нормальной работы сетчатки. Вогнутая и расположенная напротив сетчатки радужная оболочка имеет нервы, которые отдают ей приказ расширяться или сужаться от света.

Если наблюдаемый предмет ярко освещен, зрачок сужается, чтобы в глаз проникло нужное количество лучей. Если, напротив, предмет темный, зрачок сам расширяется, чтобы пропустить лучей побольше, но по-прежнему необходимое количество, ни больше, ни меньше.

Значит, радужная оболочка – автоматический и очень важный регулятор зрения и является таковым, пока работает нормально.

Но если по какой-нибудь причине – из-за болезни, травмы, отравления – она теряет чувствительность, происходят необычные вещи.

Возьмем случай отравления стрихнином или калабарскими бобами. Радужная оболочка сожмется и сузит зрачок. Такой пациент тем не менее сохраняет зрение, пока светло. Но если сужение зрачка сохранится и в темноте, в его глаза не будут проникать лучи и ночью он будет слеп.

С другой стороны, если человек наглотается белладонны, белены или дурмана, которые не сужают, а расширяют зрачок, происходит обратное: во время действия яда в глаз проникает слишком много света. Отсюда боли, светобоязнь, прилив крови, невозможность видеть.

Но зато ночью широко распахнутая радужная оболочка может пропустить много лучей. Малейший источник света освещает предметы и позволяет различать их с необычайной четкостью. Такой человек слеп днем, но становится зрячим ночью.

Вот это последнее и произошло с американцем.

Послушные приказам хозяина, туземцы отравили источники пасленовыми растениями. Меринос жадно пил воду и, несмотря на крайнее средство, примененное Тотором, почувствовал симптомы, свойственные этому виду отравления.

Но то, что должно было погубить беглецов, спасло их.

Став обладателем сумеречного зрения, Меринос заметил врага, отразил нападение, храбро сражался, обеспечил отступление, мастерски вел машину в полной темноте и спас своих!

ГЛАВА 4

Песок и вода. – Восторг утоления жажды. – Травянистая равнина. – Проклятое растение. – Опять пустыня. – По куску ветчины. – Пожар. – Сигнал тревоги, призыв к уничтожению. – Равнина соленых кустов. – Аромат жаркого.

С парижанином за рулем автомобиль помчался еще быстрей. Меринос, который не мог вынести дневного света, дремал подле Тотора, надвинув шляпу на закрытые веки. Бо вглядывался в даль, пытаясь обнаружить какую-нибудь рощицу.

Но ничего похожего. Вокруг все еще виднелась бесплодная выжженная равнина, устрашающая соленая пустыня под огненным солнцем. Прямо геенна огненная! [164]164
  Геенна огненная – по библейскому преданию место вечного мучения грешников огнем.


[Закрыть]

Если бы показалась зелень, появилась бы и слабая надежда отыскать воду.

– Чертовски хочется, – бормотал про себя Тотор, – сделаться рыбой. Лучше быть рыбой в воде, чем человеком на сковороде. А я жарюсь в собственном соку.

К счастью, чувствуя, что земля довольно твердая, нет ни камней, ни корней, можно хоть гонку на скорость устроить, Тотор прибавил ходу.

– Это скажется на расходе бензина, – сказал он, покачивая головой, – но пусть! На войне как на войне! Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Главное, мы едем, лишь бы покрышки выдержали!

Они неслись так в течение часа, с разгоряченными лицами, истекая потом, едва не обжигая легкие горячим воздухом. Меринос начал жалобно стонать. Несчастный юноша до того обессилел после ночных подвигов, что не мог даже сидеть, и австралийцу пришлось поддерживать его сзади!

У парижанина тоже по временам кружилась голова, сердце замирало, в глазах темнело. Он еле замечал, что почва стала понемногу понижаться, образуя ложбину. Смутные образы-галлюцинации [165]165
  Галлюцинации – болезненное состояние, при котором возникают образы и ощущения, не связанные с внешней действительностью, но субъективно воспринимаемые как подлинные.


[Закрыть]проплывали перед глазами Тотора, потом, в каком-то мираже [166]166
  Мираж – здесь: обманчивое видение, нечто кажущееся, призрачное.


[Закрыть], он увидел реку.

Хриплым голосом юноша пробормотал:

– Похоже на воду! Если это только привиделось, я умру.

Меринос услышал и простонал:

– Ты сказал «вода»? Где? Ради Боги, отведи меня!

Колеса стали глубже погружаться в размякший песок.

Тотор успел выключить мотор и нажать на тормоз.

Это действительно была река, довольно широкая, которая прорезала песчаную равнину и тихо несла свои воды, не омывая ни деревца, ни пучка травы. Поток воды, у которого не увидишь ни четвероногого, ни птицы, ни насекомого.

Нечто бесплодное, унылое, напоминающее безжизненные ледовые пейзажи.

Австралиец выскочил из автомобиля, приник к влаге и обрадованно сказал:

– Не соленая, пить можно!

А ведь действительно, она могла оказаться и соленой, как во многих внутренних реках этой страны, изобилующей парадоксами.

Ощупывая предметы как слепой, Меринос хотел тоже поскорей выбраться из машины. Тотор подхватил его, как ребенка, на руки, положил на песок и сказал:

– Вот, только не спеши… Прежде всего вымой лицо, прополощи глотку, но главное, пей не спеша, а то заработаешь колики в желудке!

Наученный горьким опытом, последствия которого он ощущал и теперь, Меринос пытался сдержаться, пока Тотор, лежа ничком, заглатывал воду с алчностью агонизирующего [167]167
  Агонизирующий – умирающий.


[Закрыть]зверя.

Сделав несколько жадных глотков, парижанин приостановился и только тогда, скривив гримасу, разочарованно сказал:

– Не первой свежести… не как из настоящей водозаборной колонки… И заметно солоновата… Но все же может залить пламя, бушующее в наших животах, так что повторим! О, конечно, повторим!

Три друга пили и не могли напиться. Их хорошо поймут те, кто испытал муки жажды! Потом они искупались, поплескались, наконец, намочили свое сухое, как пакля, платье, освежили свою почти пергаментную кожу, чтобы хоть на минуту спастись от солнечного зноя. Так прошло добрых двадцать минут. Бо и Мериносу хотелось отдохнуть еще, но благоразумный Тотор решил, что пора уезжать.

– Как? Уже? – с сожалением воскликнул американец.

– Так нужно, – твердо ответил Тотор.

– Но почему?

– Потому что это страна голодухи, а у нас припасов всего-то три четверти окорока… да и бензина остается все меньше… и, наконец, потому что нас преследуют не совсем приятные люди, и во что бы то ни стало нужно расстаться с ними по-английски, не попрощавшись, а иначе можно нарваться на неприятности… Вот, дорогой Меринос, главные причины, которые велят нам забраться в авто. Будем как можно ближе держаться к реке, тогда не погибнем от жажды… Нам уж очень не повезет, если, поднимаясь вверх по течению, не наткнемся на какую-нибудь ферму.

Ввиду таких неоспоримых доводов, гонка возобновилась. Беглецы проехали еще километров сорок, не найдя ничего, кроме песка.

Потом желтую пустыню вдруг сменила зеленая равнина.

– Браво! – крикнул Тотор, которого смена пейзажа привела в восторг. – Браво! Это бесконечные прерии, самые богатые пастбища, где мы найдем любую дичь, а возможно, и селения… Браво! Еще раз: браво!

Тотор осмотрительно притормозил. Усыпанные лиловыми цветочками, сгибавшиеся под колесами короткие стебли образовывали нечто вроде густого ковра, ехать по которому можно было без особенного труда. Тотор ликовал и болтал как сорока с Мериносом, который радовался и восхищался, доверяя другу. Только Бо кусал губы, покачивал головой и беспокойно поглядывал на бесконечную зелено-голубую, совершенно ровную равнину без единого дерева и даже кустика.

Но парижанин, предавшись ликованию, не замечал озабоченного вида аборигена.

Автомобиль катился так уже полчаса, и Тотор начал задавать себе вопрос, почему под колесами неизменно одно и то же растение. Нельзя сказать, что это трава, не назовешь его и деревцем.

Это злак с жестким, ломким стеблем светло-коричневого цвета с узелками, от которых отходят длинные, слегка зазубренные листочки. На каждом листочке – крошечные колоски с микроскопическими, ничем не пахнущими лиловыми цветами, как бы искусственными. Беглецы ехали по густому ковру, не ощущая жизни в этих растениях. Злаки трещали, как хворост, под колесами – и только.

– Да это все еще пустыня! – сказал наконец парижанин, удивление которого росло. – Травяная после песчаной. Какая необычная страна, тут все не так, как в других местах!

Автомобиль проносился километр за километром, а травянистая равнина оставалась неизменной.

– Неслыханная вещь! – воскликнул Тотор, который никак не мог прийти в себя от изумления. – Ничем не лучше песков! А я-то воображал, что тут вспархивают птицы, прыгают кенгуру, жужжат насекомые! Поди ж ты! Тут нет ничего, абсолютно ничего живого, кроме нас да этой липовой зелени, карикатуры на траву, которая создана, наверное, специально, чтобы жестоко обманывать несчастных беглецов. Нужно посмотреть поближе.

Он остановил машину, сошел на землю, потрогал растения ногой, потом сорвал пучок и взглянул на него:

– Точно, какая-то поддельная трава с серо-зеленым налетом, будто неживая…

Первое, что поражало в одновременно немощном и сильном растении, – это абсолютное безводье всех его волокон, листьев, колосьев, цветочков. Кажется, оно живет, растет и размножается без единой капли сока.

Ну, точь-в-точь зеленая бумага, прилипшая к венику! Сравнение с нашим пыреем может дать только смягченное представление о ненасытности этого растения. Оно возникает где угодно, на черноземе и шлаке, на песке и битом стекле, губит вокруг себя травы и даже большие деревья, ему нипочем засухи и наводнения.

Зеленым неживым потоком растекается лжетрава по равнинам, взбирается на холмы, спускается в долины, заполоняет и уничтожает все вокруг.

Нет абсолютно ничего полезного в этом дьявольском создании. Ни одно четвероногое, даже умирающее от голода, не станет есть эти стебли и листья, ни одно насекомое не станет копошиться в неживых цветках и никакая птица не будет клевать таких зерен. Раздосадованный Тотор спросил австралийца, который не скрывал более беспокойства:

– Ты знаешь, что это за противное растение?

– Мои сородичи называют его бур-бур и боятся больше чумы! А научного названия я не знаю. Это сущий бич для пастбищ, – бур-бур моментально распространяется и губит хорошие травы, – ответил Бо.

– Но его можно сжигать!

– После пожара бур-бур снова быстро вырастает, еще гуще и выше, – ответил Бо. – Он не боится ни солей, ни керосина, ни кислот…

– Значит, ты правильно сказал: бич. Однако пора выбираться отсюда.

– Да, но кто знает, далеко ли еще тянется эта проклятая равнина!

Удивительно живучее растение, вероятно – разновидность spinifex из семейства злаковых. До сих пор она не была изучена в достаточной степени, а свойства, которые отличают ее от собственно spinifex, еще не были установлены. Как бы то ни было, растение стало занимать обширные пространства, и произведенные им опустошения невольно напоминают историю с кроликами.

Неизвестно, давно ли завезли сюда эту «чуму» – как кролика, как филоксеру [168]168
  Филоксера – род насекомых, паразитирующих на винограде.


[Закрыть]к нам или туберкулез на острова Океании. Во всяком случае, здесь лжетрава нашла новую территорию, идеальную почву, которая способствует ее зловещему распространению. Если вторжение зловредного злака будет продолжаться, придется принимать самые энергичные меры против этого бур-бура.

Травяная пустыня расстилалась необозримо, и ничто не предвещало ее конца. Так что трем друзьям из-за отсутствия подножного корма пришлось опять приняться за окорок. Тотор подъехал к реке. Конечно же, нужно обильно оросить пересоленные копчености.

Тотор снова отпилил огромные куски. Поработав челюстями пять минут и запив из реки, друзья снова пустились в путь.

Между тем Меринос, все еще незрячий, стал волноваться.

– Долго ли еще так ехать? Мы уже около пятидесяти миль отмахали по проклятой равнине…

– Точно, девяносто километров, – ответил Тотор, все более и более волнуясь.

– А как с бензином?

– Так мало остается, что даже страшновато.

– Какая ужасная страна! Подумать только, если не считать «Country-house» бушрейнджеров и разоренную ферму, мы не обнаружили обжитых мест. Значит, тут и нет ничего, кроме пустыни!

– Просто невезение завело нас в глушь, которая только-только стала заселяться.

– И конца ей не видно…

– Вообще-то такие места – всего лишь небольшие пятна цивилизации на карте континента. Вспомни, что Австралия в четырнадцать раз больше Франции!

Американец неожиданно прервал друга:

– Что это?.. Ведь я вижу… могу открыть глаза! Какое счастье!

– Зато я вижу плохо, что бы это значило? – откликнулся Тотор.

Они ехали на восток, и солнце давно светило им в спину; теперь Тотор заметил, что свет внезапно померк. Вокруг них все посерело, мрак неотвратимо заполнял пространство.

Тотор остановил автомобиль, все трое обернулись в сторону горизонта, но тот исчез; голубоватый пейзаж, сливавшийся с оловянно-серым небом, пропал. От травянистой пустыни густыми крутящимися вихрями поднимался черный дым, точно над десятком вулканов, и, как гигантский задник, занавешивал половину неба. Вот он скрыл солнце, перехватывая малейший отблеск, и странная ночь опустилась на землю – так бывает только при затмениях и пожарах!

Время от времени над равниной вспыхивало что-то пурпурное, освещавшее снизу черные клубы дыма.

– Это огонь! – вскрикнул Меринос.

– Да, прерия горит, – добавил Тотор, – и огненный фронт шириной в двадцать пять лье движется к нам со скоростью пятидесяти километров в час.

– Черт возьми! А если, не дай Бог, авария?

– Очень было бы некстати, тогда мы поджаримся, как кровяная колбаса!

– Да это поджог, гигантский поджог… Но кто же решился на такое? – спросил Меринос.

– Мои соплеменники, – серьезно ответил Бо. – Жестокость скваттеров заставила их стать союзниками бушрейнджеров.

– О, это ужасно!

– Да! Господин сказал им: «Делайте ночь». Они повинуются и вызывают красный мрак!

– И сжигают бесполезные травы… вместо того чтобы грабить фермы… угонять скот…

– О, белые могут подождать! Это только первый сигнал, который поймут даже в двухстах милях: днем дым, а ночью огонь… постепенно и другие пожары возникнут… Это их телеграф!

– Бррр! Вредно стоять перед таким телеграфным аппаратом, – проговорил Тотор. – Надо удирать!

Автомобиль покатился быстрее прежнего, опережая пожиравший равнину огонь. Мотор работал прекрасно, и стало очевидно, что победа останется за ним. Беглецы уже заметили вдали голубую линию на горизонте, что предвещало появление больших деревьев. Пустыня кончалась, и растительный покров стал меняться; почва приобрела краснокирпичный цвет, появились деревца с длинными узкими листьями серо-металлического оттенка.

Сначала можно было видеть соперничество двух растений, походившее на стычку двух враждующих армий. Spinifex захватывают плацдармы на территории противника, окружают неприятелей, иногда сразу же убивают их. В этой зоне, общей для обоих видов, но где нет никаких других, есть островки, где война идет с переменным успехом.

Немного дальше серые кустарники остались хозяевами положения. Прорывая твердую красную почву, они занимали всю, насколько хватало глаз, землю на востоке. К счастью, они отстояли достаточно далеко друг от друга, чтобы дать машине проехать, однако все же замедляли движение.

– Чем дальше, тем необыкновенней! – сказал Тотор, пораженный этой новой австралийской достопримечательностью. – Позади нас – серо-зеленые травы, а впереди – растения с оловянными листиками. Забавная страна!

– …Но удивительно плодородная! – добавил Меринос, который уже мог рассмотреть кусты в тусклом свете.

– Слушай, счастливчик, ты знаешь, что это?

– Да, понаслышке, – ответил американец.

– Выкладывай!

– Если не ошибаюсь, одна из знаменитых долин с солеными кустами, мечта овцеводов, земля обетованная скваттеров, земной рай для баранов. Верно, Бо?

– Точно так, – сказал австралиец.

– Да потеряю я славное прозвище Мериноса, шерстяного дофина, если на этой salt bushplain мы не натолкнемся на какую-нибудь образцовую ферму! – воскликнул Меринос.

– Хорошо, если бы так, – сказал Тотор. – Но огонь, который пожирает сорняки?..

– Остановится здесь, – уверенно заявил Бо, – соленый куст salt bush не горит.

– Отлично, едем!

Приблизительно через час езды вид равнины еще раз изменился. Тут и там возникали видные издалека большие деревья, много выше серолиственных кустов.

Друзья увидели грубо сложенную из коры хижину. Звонкое лошадиное ржание приветствовало их. В то же время приятный запах жареного мяса защекотал их обоняние и Тотор облизнулся, сказав:

– Кажется, нам подадут жаркое!