Текст книги "Приключения маленького горбуна"
Автор книги: Луи Анри Буссенар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА 7
Опасная ситуация. – На четвереньках. – Выход. – Изумление часового. – Объяснения, которые всё запутали. – Перед казематами. – Раненый. – Похищение. – Удивление и радость. – Временная повязка. – Следы крови. – «Надо что-то делать».
Скелет был одним из тех людей, чье тайное могущество распространялось далеко за пределы колонии. Без применения силы, действуя лишь умом и хитростью, используя различные уловки, он смог освободить не одного заключенного. Ни вооруженная охрана, ни цепи, ни заборы не являлись препятствием для него. Без участия его людей самостоятельные побеги удавались один на сто. Но даже тот, кто все же сбегал из лагеря, либо вскоре бывал пойман, либо, не найдя дороги или пищи, возвращался сам.
Чтобы освободить Мариона, Татуэ необходимо было обязательно заручиться поддержкой опытного главаря. Скелет и его люди провели на каторге не один год, хорошо знали местность, никого не боялись, имели деньги, одежду, провизию, словом, все для успешного проведения задуманной операции. Подготовка к побегу требовала осторожности и времени, которого у силача было слишком мало. Капитан был приговорен к смертной казни. Трибунал постановил привести приговор в исполнение через три дня. Дело осложнялось еще и тем, что надо было каким-то образом увести детей. Но сейчас бродяге некогда было размышлять над этими проблемами, так как приближался господин Перно.
Призвав на помощь всех святых, Татуэ проскользнул под гамак Скелета. Сонные каторжники вставали с гамаков и выстраивались в проходе. Охранник, дыша на них перегаром, орал не своим голосом:
– Смирно! Тишина! Всем стоять на местах, иначе получите дубиной по башке!
Похоже, у него было отвратительное настроение, какое часто бывало у неуравновешенных людей.
Оказавшись под гамаком, двойник Перно очень боялся, что его заметят. Если согнуться, то спина касалась ткани, а если выпрямиться, то будут торчать ноги. В конце концов, он встал на четвереньки, пригнул голову к земле и стал медленно, но верно ползти к выходу.
Шаги приближались. Голос пьяницы выкликал:
– Номер шестьсот шесть!
– Здесь, – вяло отвечал каторжник, когда ему в нос совали фонарь.
– Номер шестьсот восемь! Четные номера, не спать!
– Здесь!
К счастью, дверь была приоткрыта, но охранялась огромным арабом. Татуэ схватил его за ноги и с грохотом повалил на землю. Пока тот поднимался, кряхтя и охая, бродяга вылез из-под гамака и прошмыгнул в дверь. Заперев ее с другой стороны, он облегченно вздохнул и зашагал прочь.
Подойдя к ограде, верзила услышал окрик часового:
– Стой! Кто идет?
Днем и ночью обитатели колонии слышали одни и те же команды.
– Ты что, болван, не узнаешь меня? – полушутя-полусерьезно спросил лжеохранник.
– Извините, господин Перно, это опять вы! Не хотел вас обидеть, просто…
– Что?
– Просто я вас сегодня вижу третий или четвертый раз, точно не помню.
– Тебе, наверно, спирт в голову ударил, вот ты и не помнишь ничего.
– Ну как же, вспомнил! В четвертый раз! Смотрите, сначала вы пришли с бутылкой…
– Ах ты, пьянчужка!
– Потом вы дали мне четыре дня гауптвахты за неуважение к старшему по званию при исполнении своих обязанностей…
– Не может быть! Ты что-то путаешь.
– Да, точно. Я вас позвал, а вы просто взбесились и стали вести себя как настоящий алкоголик.
– Сам ты алкоголик. Ладно! Не делай глупостей! Я снимаю с тебя наказание, а завтра приглашаю тебя выпить со мной по рюмочке. Пока! Спокойной ночи!
– Спасибо, господин Перно! Вы – настоящий человек! Я всегда к вашим услугам! – произнес солдат, а сам подумал: «Странно все это, однако…»
Скрывшись с глаз часового, Татуэ пошел побыстрее. Теперь ему ничего не оставалось, как вернуться в камеру. «Отдать или не отдавать костюм Виконту? Все-таки довольно опасно разгуливать, переодевшись охранником…» – размышлял он по дороге. Каторжнику было приятно слоняться без дела среди деревьев, вдыхать свежий ветер с моря и чувствовать себя хоть временно, но свободным. Бродяга совершил подвиг, добровольно вернувшись в душную камеру, где ему предстояло жариться дни и ночи почти без движения, без света и воздуха.
Силач вспомнил о малышах, и сердце его забилось сильнее. «Как они? И почему я так к ним привязался?» – подумал он и зашагал дальше, прижимаясь ближе к забору, чтобы в темноте лучше понять, где находится.
– Ладно, еще пять минут, – сказал сам себе верзила, и вдруг до его тонкого слуха донесся еле слышный голос. Каторжник напрягся, на цыпочках сделал несколько шагов и остановился. Голос показался ему до боли знакомым. Сколько раз за последнее время он наслаждался его мелодичным звучанием, как самой лучшей в мире музыкой.
«Это малыш! Не может быть! Сон какой-то! Бедный мальчик, его могут убить…» – пронеслось в его голове, и тут же он услышал окрик часового. Лжепатрульный хотел было остановить солдата, уже вскинувшего ружье, но времени не оставалось. Раздался выстрел, затем крик ребенка. Одним прыжком Татуэ перемахнул через забор и добежал до двери под № 3. Маленькое тело, скорчившись, лежало на земле. Из камеры доносились возгласы негодования. Заключенный метался по комнате вне себя от ярости и бессилия.
Маленький горбун был жив. Он снова застонал, но бродяга приложил руку к его губам и прошептал:
– Не кричи, мой дорогой! Это я, Татуэ…
За оградой послышались команды «Тревога! К оружию!», громкие голоса и топот охранников, бегавших в поисках ключей. Воспользовавшись суматохой, Татуэ схватил ребенка на руки и прошептал через дверь несчастному отцу:
– Ваш сын жив, не беспокойтесь, я позабочусь о нем.
Не дожидаясь благодарности, он с невероятной скоростью добежал до двери своей камеры, вытащил из кармана ключ, открыл ее и так же быстро закрыл. Гектор не проронил ни звука, лишь, когда захлопнулась дверь, тяжело вздохнул.
– Где тебе больно? Давай посмотрим, – спросил верзила сдавленным голосом.
– Нога! Очень сильно жжет ногу.
– Ничего, потерпи…
На самом деле мужчина понимал, что рана опасна, и, может быть, задета кость, но времени на размышления не было. По лагерю объявили тревогу, и необходимо было на всякий случай подготовиться к осмотру камер.
Татуэ осторожно уложил мальчика на кровать, переоделся и, расстелив доломан на полу, сказал:
– Ложись под кровать! Если они придут, не бойся!
– Я не боюсь, – ответил чуть слышно маленький горбун.
Слова ребенка воодушевили бывалого каторжника, и он продолжал действовать так умело, как будто его глаза видели в темноте. Бродяга завернул малыша в доломан и подтолкнул как можно дальше под кровать.
– Не шевелись, ничего не говори, чтобы никто не заподозрил, что ты здесь. Все будет хорошо. Смелее, Тотор, и твой отец будет на свободе.
Ради свободы своего отца маленький герой был готов терпеть что угодно.
Татуэ нагнулся и стал надевать колодки. Замок не запирался. Не теряя самообладания, он попытался еще раз, вставил «соловушку», но руки дрожали и ему никак не удавалось справиться с железкой.
– Надо закрыть во что бы то ни стало, – бормотал великан. – Если они захотят проверить балку правосудия…
Было слышно, как снаружи метались солдаты и охранники в поисках нарушителя.
– Заключенные! Надо проверить заключенных! – прокричали невдалеке.
В тот момент, когда подходили к его двери, Татуэ почувствовал щелчок закрывающегося замка на колодках: «Уф! Очень вовремя!»
Тяжелая дверь открылась, и люди заполнили помещение. Один из солдат держал фонарь, который он сунул чуть ли не в лицо каторжнику, и, глядя Татуэ в глаза, грубо сказал:
– Посмотрим твои колодки!
Несмотря на то, что обстановка складывалась напряженная, бродяга засмеялся и спокойно произнес:
– Смотрите, я их еще не съел?
Дулом револьвера охранник постучал по металлу.
– Ладно, – проворчал он. – Могу поспорить, что с такими браслетами ты сегодня не выходил подышать свежим воздухом в манговую рощу.
Закончив проверку, охранники удалились.
Свернувшись калачиком на полу, маленький горбун, несмотря на сильную боль, не издал ни звука. Слава Богу, никому из солдат не пришло в голову заглянуть под кровать.
Пряча своего друга от властей, Татуэ действовал чисто интуитивно, руководствуясь лишь безграничной любовью к ребенку. Никакого плана у него не имелось. Теперь предстояло подумать, что делать дальше. «Камера в тюрьме вместо койки в госпитале, а закованный в кандалы узник вместо сестры милосердия. Не самые идеальные условия для раненого. Ладно. Утро вечера мудренее. Завтра посмотрим, что можно сделать». Голос ребенка отвлек его от размышлений:
– Скажи, Татуэ, я могу уже вылезти к тебе? Мне здесь не очень удобно.
– Конечно. Ты сможешь сам?
Маленький горбун с трудом вылез из-под кровати и сел рядом с каторжником.
– Значит, у тебя нога болит?
– Да.
– Давай, я посмотрю.
Гектор догадался, что значит «посмотреть» в кромешной тьме камеры. Завернув штанину, он поднял ногу и протянул ее бродяге. Татуэ нащупал рану и вздрогнул – все пальцы оказались в крови. Ранение было довольно глубоким. Пуля пробила икру и прошла навылет. Силачу, однако, показалось, что кость осталась цела или в крайнем случае только слегка задета. Он оторвал один из рукавов от рубашки мальчика, разорвал на полоски и сделал повязку.
– Так лучше? – спросил он.
– Да, гораздо лучше. Правда, жжет еще немного и очень хочется пить.
Бродяга протянул маленькому горбуну кувшин, полный отвратительно теплой воды. Ребенок принялся жадно пить. Напившись, он поставил кувшин на место.
– Знаешь, – сказал Татуэ, – ты самый отчаянный из парней, которых я знал. Просто молодец!
– Да нет… Я делаю, что могу, потому что люблю папу. Я хотел его увидеть, спасти или умереть рядом с ним.
Простые слова малыша затронули суровую душу каторжника, и слезы умиления появились на его глазах.
Усталость давала о себе знать, и вскоре Гектор, прислонившись к бродяге, заснул. Во сне он беспокойно вздрагивал, наверное, его мучили кошмары. Татуэ, сидя рядом, время от времени поглаживал подопечного по плечу.
Наступило утро. Тусклый свет проник сквозь решетчатое окошко каземата. Бродяга ласково потрепал спящего героя за руку.
– С добрым утром, Тотор! Вставай, малыш!
– С добрым утром, мой любимый Татуэ! – Маленький горбун сразу проснулся.
– Как ты себя чувствуешь? Как нога? Все еще болит?
– Да, жжет еще немного и дергает.
– Дай глянуть!
Икра распухла, повязка пропиталась кровью и прилипла к ране. Но кровотечение остановилось, и, в общем, состояние было удовлетворительным. При свете заключенный увидел следы крови, оставшиеся на кровати. Необходимо было срочно от них избавиться, так как охранники, которые пойдут с обходом, обязательно обратят на них внимание.
– Тотор, у тебя есть силы передвигаться?
– Да, Татуэ.
– Тогда надо стереть эти пятна, а то они очень заметны.
– Как это сделать?
– Возьми носовой платок, намочи и вытри, только побыстрее, а то они скоро придут. Потом ложись под кровать, как вчера, и не шевелись.
Глядя на то, как обессилевший ребенок оттирал кровь от деревяшек, каторжник думал: «Все хорошо, конечно, но долго так продолжаться не может». Вдруг он улыбнулся, отличная мысль пришла ему в голову: «Смелое решение, а почему бы и нет!»
ГЛАВА 8
Сообщники. – За сто су. – Завтрак заключенного. – Тотор ест суп. – Надежда. – Второй часовой. – «Ни минуты покоя…» – Опасность. – Состояние раненого ухудшилось. – Карандаш и бумага. – Татуэ побит, но доволен. – Все хуже и хуже.
Большие часы на здании госпиталя прозвонили семь утра. Бряцанье ключей и хлопанье дверей возвестили о начале обхода. Гектор забился под кровать и лежал там, как мышка в норке. Из-за сильного озноба он дрожал всем телом. К тому же ему хотелось есть. Но страх быть разоблаченным заставил его взять себя в руки и не шевелиться. Мальчик съежился как мог и старался не дышать.
Дверь камеры отворилась, и четыре каторжника в сопровождении самого господина Перно вошли в комнату. Двое взяли ведро и вынесли его. Двое других поставили кувшин с водой и жидкий суп с фасолью, кусок хлеба с отрубями и сто двадцать пять граммов плохо пахнувшего сала. Администрация не баловала узников.
Пока дежурные обслуживали заключенных, двери казематов оставались открытыми. Господин Перно остановился посреди камеры и, раздраженно покручивая тростью, спросил.
– Хотите что-нибудь заявить?
– Нет, ничего, начальник, – быстро ответил Татуэ, чтобы не задерживать охранника, так как боялся, что тот что-нибудь заподозрит. Перно, кинув злобный взгляд на верзилу, вышел и двинулся в следующий каземат – задать все тот же обязательный вопрос. Как только он скрылся из виду, Татуэ тихонько щелкнул языком. Один из дежурных, которого звали Жюль, поднял голову и вопросительно посмотрел. Почти не произнося слов, а только шевеля губами, силач быстро проговорил:
– Найди фельдшера Кадура, чтобы он сказал девочке по имени Лизет, что с ее братом все в порядке. Пусть не волнуется. Потом пойди к Виконту и от моего имени возьми сто су. Подели их с Кадуром.
Человек кашлянул, что означало «понял», и вышел.
Сто су считались на каторге огромной суммой. За сто су можно было повеселиться несколько дней, тайно приобретя травку и табак.
Охранник ничего не заметил, закрыл двери и скомандовал:
– Все! Работа сделана. Уходим!
Теперь заключенные должны были сутки сидеть взаперти до следующего обхода.
Бродяга ликовал. Начало было положено. В Жюле он не сомневался. Еще не случалось, чтобы кто-нибудь не выполнил поручения или присвоил деньги. Для нечестных в среде узников существовал целый ряд жутких наказаний, но, как правило, все обитатели каторги были солидарны и не подводили собратьев по несчастью.
Виконт – воровской банкир – не мог отказать Татуэ, так как у того был, что называется, текущий счет, как в Банке Франции. Будучи умелым и неподкупным, бывший преступник теперь хранил отдельные сбережения каторжников и владел черной кассой.
Желая утешить своего маленького друга, Татуэ ласково позвал его:
– Тотор, иди поешь супу!
Мальчик на четвереньках вылез из-под кровати и сел рядом на краешек. В похлебке плавала деревянная ложка.
– Это, конечно, не бог весть что, но выбирать не приходится, особенно когда голоден. Давай ешь, малыш!
– Сначала ты, Татуэ!
– Ну вот, опять ты… Я не хочу.
– Нет, нет, ты умрешь с голоду. У тебя сведет желудок!
– Сведет или не сведет, какая разница… Я хочу, чтобы ты съел все как можно скорее. Прошу тебя! Знаешь, я добавил бы своей крови в этот чертов суп, чтобы он придал тебе сил. Давай, ангел мой, ешь быстрее. Ты не представляешь себе, как мне больно видеть, что ты страдаешь.
Уступив настойчивым уговорам старшего, раненый взял ложку и, зачерпнув баланды, поднес ко рту. Запах показался ему отвратительным. Сделав над собой усилие, маленький горбун улыбнулся и проглотил содержимое ложки.
– Не так уж плохо! – сказал ребенок.
– Надо есть, иначе отдашь Богу душу, – строго произнес бывалый каторжник.
Гектор зачерпнул вторую ложку, выловив несколько фасолин, закрыл глаза, сморщился и, съев еще немного, произнес:
– Пахнет треской…
– К этому надо привыкнуть, здесь вся еда пахнет одинаково. Даже офицерские собаки не едят такой стряпни, а мы, чтобы не протянуть ноги, вынуждены ею питаться.
– Я тоже привыкну, – решительно заявил мальчуган. – Вот увидишь, я не имею права доставлять тебе хлопоты. Мне обязательно надо выздороветь и набраться сил. Только бы моя сестра не волновалась!
– Я уже сообщил ей, не беспокойся, Лизет знает, что с тобой все в порядке.
– Ты сделал это для меня? Какой ты хороший, Татуэ!
– Пустяки! Это только начало. Скоро ты сам все увидишь…
Так за разговорами, сидя в полумраке на арестантской кровати, ложка за ложкой маленький герой ел похлебку. Когда в миске осталась половина, он сказал:
– Я наелся. Теперь твоя очередь.
– Надо оставить на вечер. А я съем сало. Оно испорчено, ты можешь отравиться. Здесь нам приходится есть даже бешеных собак. Но это не важно!
– Значит, мой бедный папа так питается уже сколько времени… Какой кошмар! А ведь, ты знаешь, он невиновен. И он также закован в цепи, как ты, и не знает, что я здесь, недалеко…
– Терпение, мой друг! Будь мужественным, мы спасем его. Обещаю тебе.
– Несмотря на карцер, цепи, солдат и ружья?
– Да, несмотря ни на что… Вчера я уже предпринял кое-какие шаги, поэтому и нашел тебя около камеры отца, когда часовой выстрелил. Да, кстати, как твоя нога?
– Болит все время, проклятая… Может, я двигаюсь много?
– Да, наверное, но это вынужденно… Теперь ты сможешь отдохнуть, я устрою тебя получше. Не очень жестко?
– Нет, если бы был матрас, то было бы очень жарко.
– Тихо! Слушай, кажется, кто-то идет по двору!
– Ни минуты покоя…
Со стоном маленький горбун вновь спрятался в своем убежище, а Татуэ весь обратился в слух. Снаружи явственно слышались ритмичные шаги. Сначала шаги удалялись, затем через несколько минут приближались, потом снова удалялись и снова приближались.
«Что бы это значило? – недоумевал бродяга. – Неужели этим сволочам пришла идея поставить часового около казематов?» Каторжник ясно представил все последствия такой меры предосторожности. «Отныне ночные вылазки станут невозможны, все прямые контакты с Виконтом тоже. А что делать с больным ребенком, которому необходимо хорошее питание, да и рана может воспалиться… Сегодня же ночью обязательно попытаюсь добыть продуктов и лекарств. У черных есть какие-то тайные средства, чтобы залечить ногу. Точно! Это часовой ходит туда-сюда».
Непосредственной опасности солдат не представлял, и мальчик опять перебрался на кровать, где Татуэ освободил ему место.
Время тянулось мучительно долго. Раненый метался во сне и тяжело дышал. «У него сильный жар, – подумал каторжник. – Бедный мальчик, как ему плохо! Но не будем отчаиваться!»
Вечером маленький горбун наотрез отказался от еды, но выпил почти весь кувшин с водой. Ночью ему стало хуже. Нога распухла еще сильнее. Татуэ, как верный пес, просидел у постели больного, не сомкнув глаз.
Оставалось полчаса до обхода. Необходимо было снова спрятать ребенка, однако времени на то, чтобы снять колодки, не оставалось. Мальчик уже не мог самостоятельно держаться на ногах и с большим трудом, стиснув зубы от боли, переполз под кровать. «Что мы будем делать завтра?» – с беспокойством думал силач.
Обход проходил как обычно, только у господина Перно настроение было хуже прежнего.
Молодого солдата посадили под арест за пьянство на посту и фамильярное обращение со старшим по званию. Перно с четырьмя арабами оказался непонятным образом запертым в спальне каторжников. Возможно, он выпил лишнего, но расплачивались за это полторы тысячи узников колонии своей шкурой. Провели расследование загадочных событий, но ничего не обнаружили. Похоже, господин Перно научился раздваиваться, так как его видели в нескольких местах одновременно. Везде он появлялся пьяным, балагурил и выглядел смешным. Сам же охранник ничего не помнил точно. Только Виконт и Татуэ знали правду.
Служащий продолжал обход, зорко следя за дежурными и заключенными. Однако бродяге все же удалось переброситься несколькими фразами с Жюлем.
– Попроси у Виконта карандаш и бумагу.
– Хорошо.
– Сто су для себя.
– Да.
– Как дела у двести двенадцатого?
– Плохо. Очень плохо. Его ждет гильотина [55]55
Гильотина – орудие для обезглавливания осужденных на смертную казнь; введена руководителями Великой Французской революции (1789–1794). Изобретатель – врач Жозеф Гильотен (Гийотен) (1738–1814). В новейшее время гильотиной широко пользовались гитлеровцы.
[Закрыть].
– Ты завтра дежуришь?
– Еще четыре дня… Девочке я все передал.
Приближались шаги Перно.
– Хотите что-нибудь заявить? – задал он свой обычный вопрос.
– Нет, начальник. Спасибо.
Через широко открытую дверь Татуэ сумел заметить уже не одного, а двух часовых: одного около ограды, другого внутри дворика у камер. «Значит, я не ошибся, – подумал каторжник. – Ладно, посмотрим, что можно предпринять… Они меня еще плохо знают».
Какую безумную надежду мог питать этот человек? Он боролся из последних сил, делая все возможное и невозможное во имя справедливости. Обстоятельства были против него.
Состояние раненого резко ухудшилось. Из-за влажного климата на экваторе малейшая царапина могла стать смертельной. Ногу разнесло так сильно, что повязка еле держалась на запекшейся ране. Маленький горбун отказался от еды, однако его мучила сильная жажда, а воды в кувшине почти не осталось.
День и ночь каторжник провел в страхе за жизнь ребенка, постоянно думая, не позвать ли кого-нибудь на помощь. На следующее утро Татуэ, заранее сняв колодки, перенес Гектора под кровать.
К счастью, господин Перно больше не заходил в камеры. Дежурный, который принес воду, прошептал: «В кувшине!» – и вышел. Как только заперли дверь, каторжник бросился к посудине. На дне лежал кусочек тростника, закупоренный свинцовой пробкой с одного конца и залитый воском с другого. Ногтем Татуэ отковырял воск и вытащил карандаш с аккуратно сложенным листом бумаги. Ничуть не удивившись изобретательности бывшего заключенного, он подумал: «Что ж, Виконт меня не подвел…» Взвешивая каждое слово, бродяга накорябал на листочке несколько фраз, затем свернул письмо в трубочку, засунул обратно в тростник и положил в ножку кровати.
Гектору стало совсем плохо. Он едва узнавал друга. У Татуэ сердце разрывалось от жалости к мальчугану. Каторжник прижимал его к груди, утешая, как умел, и повторял без конца:
– Потерпи, ангел мой! Ради твоего отца, потерпи!
– Да, папа… Я люблю тебя, – отвечал невпопад маленький горбун. – Я не хочу умереть, не увидев тебя…
– Ты не умрешь, ты должен жить. – Великан рыдал, как ребенок. – Ты должен спасти его… Только ты сможешь это сделать, дорогой мой малыш!
На следующий день заключенный, как обычно, спрятал мальчика под кроватью. Однако тот находился без сознания и сильно стонал. Бродяге пришлось все время кашлять, чтобы заглушить эти стоны. Разъяренный Перно как ветер влетел в камеру:
– Что это такое? – проорал он. – У тебя что, коклюш? [56]56
Коклюш – острое инфекционное заболевание. Передается через воздух с капельками слизи.
[Закрыть]
– Кхе… кхе… кхе…
– Вот тоже болезнь!
– Кхе… кхе… кхе…
– Прекрати, иначе я пропишу тебе успокоительное, и это будет не настойка из солодки.
Но ребенок продолжал стонать, а каторжник кашлять. Удивительно, что охранник ничего не услышал. Правда, он решил, что заключенный издевается над ним, и, потеряв всякое терпение, набросился на Татуэ:
– Ты заплатишь мне за все, скотина!
И стал лупить его тростью куда придется.
Великан визжал, как обезьяна, думая про себя: «Бей, у меня кожа толстая. Ты скорее устанешь, чем сделаешь мне больно». На крики сбежались другие служащие и встали в дверях, с любопытством наблюдая за происходящим. Перно остановился и, тяжело дыша, закричал:
– Тысяча чертей! Что вы здесь забыли? По постам, немедленно! А то запру вас в карцер!
Солдаты разошлись. За ними вышел Перно и, размахивая тростью, отправился дальше по камерам. Жюль, проследив взглядом за уходящим начальником, подошел к Татуэ. Каторжник протянул ему кусочек тростника и, не переставая кашлять, произнес:
– Это для Виконта и сто су для тебя.
Успокоившись после экзекуции, господин Перно вернулся, чтобы закрыть казематы.
– Может быть, у него и вправду коклюш… Посмотрим…
Услышав такие слова, Татуэ усмехнулся и тихо произнес:
– Проваливай, грязный пьянчужка! Через сорок восемь часов ты сам будешь сидеть в карцере, как последний идиот, а мы будем на свободе или умрем!
