355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лорейн Заго Розенталь » И снова о любви » Текст книги (страница 16)
И снова о любви
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 00:10

Текст книги "И снова о любви"


Автор книги: Лорейн Заго Розенталь



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 24

Это было в середине сентября, когда осень вдруг снова берет курс на лето, а в воздухе пахнет дымком, потому что каждому, пока не поздно, охота сполна насладиться барбекю. Отец расследовал изнасилование и убийство девочки в Баттери-Парке, мама наводила страху на новый поток шестиклассников, а Эвелин училась печатать на машинке.

Я гордилась Эвелин. Рано утром по понедельникам и средам я приезжала на «хонде» в Куинс, где она ждала меня на крыльце, прижав к груди учебники. Затем я отвозила Кирана в школу, а остаток дня нянчилась с Шейном и готовилась к вступительному экзамену.

В один из таких дней я заполнила второе заявление в Парсонс и еще три заявления в другие городские колледжи. Перед тем как забрать Кирана из школы, я усадила Шейна в детское автомобильное кресло, заехала на почту и отправила все четыре конверта.

Вернувшись в Бруклин, я обнаружила, что дома никого нет. Папа работал, мама заседала на педсовете. На автоответчике мигал красный огонек. Хриплый девичий голос просил меня позвонить в «Уолдорф-Асторию», в номер 163.

Несмотря на теплый вечер, меня пробрала нервная дрожь. Я не хотела думать ни об этом отеле, ни о Ли, ни о ее родственниках. Боялась, что эти мысли затянут меня в глубокую черную дыру, из которой так трудно выбраться.

– Сходить за мороженым, что ли? – предложила мама после ужина.

Мы с ней сидели за столом в кухне. Облизнувшись, она спросила, какое купить: «Летающую тарелку» в «Карвел» или «Джамоку с миндалем» в «Баскин Роббинс»? Мне было не до мороженого. Пришлось выдумывать отговорки. Я не могла сказать ей, что от голоса Ли мой шаткий фундамент заходил ходуном, и теперь меня не покидала мысль, что оправиться после мононуклеоза гораздо легче, чем после Блейка Эллиса.

– Да ладно тебе, – уговаривала мама. – Еда – одно из маленьких удовольствий жизни.

Возможно, она была права. И от какого-нибудь пустяка вроде «Джамоки с миндалем» действительно станет легче.

Я улыбнулась и встала из-за стола. Потом позвонила Эвелин с радостной новостью для мамы: Киран занял первое место по правописанию среди второклассников, а сама Эвелин сдала на четверку с плюсом тест по машинописи.

– Я в «Баскин Роббинс», – шепнула я маме, чтобы не прерывать их разговор. – Скоро приду.

Она кивнула, и я вышла на улицу. От прохладного ветерка, разгонявшего остатки теплого воздуха, шелестели листья на деревьях, группка младших школьниц с косичками и хвостиками каталась по кругу на велосипедах. Наша соседка болтала с какой-то женщиной с бигуди в волосах, закрывавшей ладонью глаза от солнца. Обе помахали мне, когда я проезжала мимо в «Баскин Роббинс», где купила не пинту, а целый галлон мороженого.

По дороге домой я опустила стекла и наслаждалась свежим воздухом и детским смехом, несущимся со всех сторон. Почти у самого дома передо мной вдруг возник велосипед. Резко дав по тормозам, я услышала визг шин. Больше никто не смеялся.

Раньше я никогда не была в больнице. Нет, разумеется, я ходила туда, но ни разу там не лежала. И врачи не обращались ко мне с вопросами вроде «Можете назвать свое полное имя?» и «Кто президент Соединенных Штатов?». Ариадна Митчелл и Рональд Рейган – так я ответила и впечатлила всех вокруг. Мелькнула мысль: неужели я все-таки сошла с ума и меня отвезли в Пресвитерианскую больницу? Вроде непохоже. На мне нет смирительной рубашки, и палата обычная – телевизор, кровать и резкий запах лизола. Я лежала, до пояса укрытая простыней и подключенная к какому-то непрерывно гудевшему аппарату. На мне была ночная сорочка, но я не помнила, когда надела ее.

– Где моя одежда? – спросила я у стоявшей рядом мамы.

– Ее сняли, когда ты была без сознания.

Тот факт, что незнакомые люди меня раздевали, беспокоил больше, чем потеря сознания. Я пыталась припомнить, какой на мне сегодня был бюстгальтер, и надеялась, что приличный, без растянутых резинок и дыр. Голова раскалывалась от боли, а мама не умолкала ни на минуту. Она рассказала, что я со всего маху дала по тормозам, чтобы не сбить девчонку на велике, и ударилась лбом о руль.

– Как она? – спросила я.

– В порядке, – ответила мама. – Бестолочь, но в полном порядке. Придет же такое в голову – кататься на велосипеде посреди проезжей части!

Позже обнаружилось, что не совсем в порядке я. На голове была огромная шишка и багрово-серый синяк во весь лоб. Врач сказал, что у меня, возможно, сотрясение, поэтому придется эту ночь провести в больнице.

Я не считала, что у меня сотрясение, и со мной была согласна дородная медсестра, которая проверила мое состояние после маминого ухода. Мне полегчало. К десятичасовому выпуску новостей головная боль почти прошла, и я уже устроилась на подушках, чтобы послушать об убийстве девочки, найденной в Баттери-Парке, как вдруг открылась дверь. Я думала, что пришла медсестра. Но, повернув голову, увидела длинные рыжие волосы и глаза с золотистыми крапинками.

– Вот это ушиб! – ахнула Ли.

Я снова занервничала. Оказывается, она, не будучи уверена в том, что я получила ее сообщение, заехала ко мне, но дома никого не оказалось. Соседка рассказала ей об аварии и о том, что меня увезли в больницу Кингс-Каунти. Лучше бы наша соседка держала рот на замке, потому что теперь Ли сидела на соседней кровати, улыбалась и болтала об УКЛА. А я не могла улыбнуться или ответить. Амулет-стрелка у нее на шее будил во мне воспоминания, не располагавшие к разговорам.

К тому же меня мучила совесть. Я ни разу не позвонила Ли со Дня святого Валентина. Ставила ей в вину свои отношения с Блейком и Дэлом, хотя она была совершенно ни при чем. И вот она сидит рядом, словно я вовсе не заслуживаю медали «Самая плохая подруга». Может, ей просто жаль меня, потому что она знает, что такое потерять любимого человека?

– Дяде Стэну сделали тройное шунтирование, – сообщила она. – В последнее время он себя совсем неважно чувствует.

«Вот и хорошо, – подумала я. – Я тоже неважно себя чувствовала, и все из-за него».

Похоже, Ли ждала, что я выражу сочувствие, но это было выше моих сил.

Она накрутила локон на палец.

– Рада, что все хорошо закончилось. Часто у таких аварий куда более тяжелые последствия. Кому как не мне это знать.

Она имела в виду М. Г. Мне хотелось спросить, думает ли она о нем, скучает ли, и сколько времени должно пройти, прежде чем полностью смиришься с потерей. Но вместо этого я сказала:

– Я тоже рада, что все хорошо закончилось.

Она кивнула:

– Послушай, Ари… Там внизу в машине ждет Блейк.

Мое сердце так и подпрыгнуло. Интересно, зарегистрировал ли это подключенный ко мне аппарат?

– С чего бы?

– Я рассказала ему об аварии, и он приехал проведать тебя. – Ли прикоснулась к амулету, и я не смогла оторвать он него взгляд. – Не знаю зачем… но он хочет встретиться с тобой. А ты?

Почему бы Ли не спросить чего попроще? К примеру: «Кто президент Соединенных Штатов?» Я ответила бы в два счета. А этот вопрос привел меня в замешательство. С одной стороны, из всех людей на свете я больше всего хотела увидеть Блейка, с другой стороны – он предал меня, а я – его. Зато он никогда бы не поступил так со своим отцом, особенно если тот болен. И какой смысл нам встречаться?

– Нет, – ответила я.

Мне нелегко далось это слово, хотя, на мой взгляд, это был лучший выбор.

– Уверена? – спросила Ли.

– Нет, – снова ответила я.

Она встала с кровати.

– Понимаю. Ну… ты, наверное, устала. Я пойду, а ты отдыхай. Будь осторожна, ладно?

Ли направилась было к двери, но я схватила ее за руку, на мгновение задержала ее ладонь в своей, с сожалением думая, что не стала ей хорошей подругой. Кажется, она услышала мои мысли.

– Ты тоже, Ли, – сказала я.

Она улыбнулась:

– Поправляйся, Ари.

Ли ушла без обещания позвонить в следующий свой приезд в Нью-Йорк. Наверное, мы обе понимали, что мне нужно полностью разорвать отношения со всеми членами семейства Эллис, если я собираюсь оставить их в прошлом.

Спустя несколько минут пришла медсестра узнать, как я себя чувствую. Я попыталась ответить, но голос надломился, и по щеке потекла слеза.

– Что случилось? – спросила она.

Я вытерла лицо.

– Один человек приходил меня проведать, но я не захотела с ним встречаться.

Она кивнула:

– В нашей больнице оказывают психологическую помощь. Не хочешь встретиться со специалистом?

Я не была уверена. О Блейке я не говорила ни с кем, хотя мне уже начало казаться, что это неправильно. «Не сдерживай эмоций», – учил врач, лечивший меня от мигрени. Давно нужно было прислушаться к его советам.

– Не сегодня, – ответила я. – Чуть позже.

Сотрясения у меня не обнаружили, а консультироваться с больничным специалистом по другим расстройствам я не захотела. Зато записалась на прием к психологу в клинику. В следующую пятницу я явилась туда с синяком на лбу на беседу с доктором Павелкой, женщиной за сорок с приятным славянским акцентом, в очках «кошачий глаз» и с помадой цвета пепто-бисмола на губах. В ее кабинете стоял удобный диван, на подоконнике – цветы. Мне она понравилась сразу, и я поделилась с ней своими тайнами. Например, рассказала о том, что держала закрытыми шторы, только бы не видеть фигурку святой Анны и пробивавшуюся сквозь раскисший снег весеннюю траву.

Сидя в огромном кресле, она кусала кончик карандаша.

– Как давно вы стали испытывать эти чувства? – спросила она.

Обдумывая ответ, я смотрела на лепнину на потолке. Потом вновь перевела взгляд на нее – пшеничные волосы, собранные и заколотые на макушке двумя палочками.

– Как только перестала ходить в детский сад. В саду мне было хорошо.

– Понятно. А эта статуя… эта святая… Она разговаривает с вами?

– Нет-нет. – Я испугалась, что она считает меня шизофреничкой, которой слышатся исходящие из гипса голоса. – Просто…

Я замолчала, подбирая слова, чтобы не выглядеть на сто процентов полоумной. Доктор Павелка продолжала грызть карандаш, и мне уже казалось, что вот-вот за мной явятся санитары.

– Объяснить трудно, – произнесла она. – Нужно немного подумать, да?

– Да, – ответила я, радуясь, что она не приняла мой рассказ за лепет душевнобольной.

Она убрала за ухо карандаш и закинула ногу на ногу.

– Ваши мигрени, Ари… Физических причин для них нет? Терапевт говорит, они вызваны только стрессом?

Я с облегчением откинулась на подушки.

– Да. Голова болит от громкого шума, от переживаний… или оттого, что я держу все в себе.

Доктор Павелка распрямила ноги.

– Жду вас в следующую пятницу, – сказала она. – У меня такое чувство, что вы давно должны были прийти сюда. У нас есть о чем поговорить, я права?

В следующую пятницу я опять пришла. Она не предлагала мне лечь в специальное отделение и не выписывала лекарств. Мы просто беседовали. Оказалось, у нас и впрямь нашлось о чем поговорить. Мы обсуждали Блейка, и моих родителей, и Эвелин. Доктор Павелка ничему не удивлялась, словно депрессия – обычная болезнь. Такая же, как мононуклеоз. Она и бровью не повела, узнав о Дэле и о том, что раньше я была по уши влюблена в мужа собственной сестры.

– Разве это не противоестественно? – спросила я. – Я имею в виду… мои чувства к Патрику.

– Это нормально, – отозвалась она.

Она помогла мне почувствовать себя нормальной. Я пришла к ней и на следующей неделе, потом еще раз. Вскоре зеленая листва за окном ее кабинета пожухла.

– Я все еще думаю о Блейке, – сказала я в один из бодрящих октябрьских дней.

– Много? – спросила она. – Сколько по шкале от одного до десяти?

Я пожала плечами:

– Наверное, шесть.

– Ничего удивительного, – произнесла она. – Он – ваш первый парень. Первая любовь. Такое быстро не забывается. Однако нужно думать о будущем, Ари. Вчерашний день уже в прошлом.

Она встала – сеанс закончился. Я не двинулась с места, размышляя о том, что вчерашний день уже не вернешь, и это грустно. А потом вдруг мне пришло в голову, что возвращаться в прошлое – все равно что снова пойти в начальную школу и сесть за низкую парту, из которой ты давно выросла.

По дороге домой моя голова была занята свадьбой Джулиана и тем, что мне снова нечего надеть. Вечером, когда мама сидела за пишущей машинкой на кухне, я рылась у себя в шкафу, пытаясь отыскать что-нибудь подобающее для свадебного круиза вокруг Манхэттена. На глаза попалось черное платье, то самое, что было на мне на рождественском приеме у мистера Эллиса и которое оказалось на полу в двадцать первый день рождения Блейка. Я вытащила его на свет, провела по ткани рукой и стала смотреть, не отводя глаз. Неожиданно рядом возникла мама.

– Я куплю тебе новое платье, – сказала она, осторожно забирая его у меня из рук. – Что-нибудь помоднее.

Маленькие черные платья никогда не выходят из моды. Однако мама этого не знала, а я не стала спорить. К тому же я подумала, что она, наверное, все-таки права. Это платье слишком сильно связано с прошлым.

На следующее утро мы поехали в универмаг и приобрели лиловый костюм с юбкой, прекрасно гармонировавший с синяком у меня на лбу. Хоть синяк уже почти сошел – осталось лишь несколько пятнышек над левой бровью, – Джулиан все равно заметил. Он подошел ко мне после официальной церемонии. Я стояла у поручней яхты и вглядывалась в горизонт.

– На тебя напали грабители? – спросил он.

Я прыснула и рассказала об аварии. В прозрачном осеннем небе не было ни облачка, дул свежий ветерок. Джулиан спросил, чем я занималась с конца лета. Я ответила, что ничем, только готовилась к поступлению в колледж в будущем году. Он поинтересовался, в какой.

– Надеюсь, в Парсонс. Через месяц у меня пересдача вступительного экзамена. В прошлый раз я провалилась с треском.

Он засмеялся:

– Сейчас экзамен кажется важным, но когда-нибудь ты поймешь, что это пустяк. Особенно для человека с твоим талантом. Знаешь, я показал портрет Адама одному своему знакомому – владельцу рекламного агентства, – и тот был потрясен. Сказал, что следующей весной может предложить тебе поработать у него на полставки, если тебе интересно.

– Поработать… – повторила я, представляя, как я отвечаю на звонки и заклеиваю конверты. – Кем?

– Художником, Ари, – усмехнулся он, словно я – законченная идиотка. – Тебе интересно?

В былые времена я бы сказала – нет. Раньше эта профессия представлялась мне несерьезной и ненадежной. Я боялась потеряться среди художников, раствориться как дым в воздухе. Сейчас я не стала так отвечать, потому что за последнее время со мной произошло множество серьезных и непростых событий, однако я никуда не исчезла.

* * *

– Что скажешь? – спросила Эвелин.

В приталенном, расшитом бисером вечернем платье она, волнуясь, вертелась перед огромным зеркалом в спальне, рассматривая свое отражение со всех сторон. Я стояла позади. Эвелин придирчиво изучала вышивку по подолу, эффектные туфли. Все это мы купили в одной из лавчонок, торгующих винтажной одеждой по сходным ценам, и я была уверена – сегодня на новогодней вечеринке в одном из банкетных залов на Лонг-Айленде Эвелин затмит всех. Их с Патриком пригласил сосед, который недавно получил наследство и хотел красиво встретить новый 1988 год.

– Великолепно, – отозвалась я. – И хватит нервничать.

Она улыбнулась:

– Ничего, что ты остаешься с детьми? Они все никак не оклемаются от простуды.

Я поправила ее прическу и улыбнулась в ответ. Мальчики болели с самого Рождества, кашляли, чихали и слегка температурили, но я не хотела, чтобы Эвелин волновалась. Они с Патриком заслужили беззаботный вечер с коктейлями из морепродуктов и шампанским.

– Все будет в порядке, – ответила я, вручив ей серебристую сумочку-клатч, изготовленную, по словам продавщицы, в 1928 году. – Не волнуйся, веселись от души.

Держа сумочку в одной руке, второй она убрала комочек туши с ресниц перед зеркалом.

– Если будут проблемы, позвони маме.

Я кивнула, хотя делать этого не собиралась. Родителям тоже не помешает хорошенько отдохнуть. Они устроили собственную новогоднюю вечеринку у нас дома, с приправленным бренди эгг-ногом и толпой детективов с супругами.

В гостиной Патрик в элегантном черном костюме и шелковом галстуке потирал спинку Шейну и помогал высморкаться Кирану.

– Хорошо выглядишь, – сказала я.

Он оттянул ворот.

– Задыхаюсь я в этой штуковине.

Его слова напомнили мне об одном человеке, который тоже предпочитал футболки и джинсы шикарным костюмам. И о том, что сегодня в полночь меня никто не поцелует.

Чтобы не думать об этом, я забрала у Патрика детей. Доктор Павелка рекомендовала отвлекаться, как только появляются малейшие признаки депрессии. «Не зацикливайтесь!» – велела она.

В прихожей мы втроем провожали Эвелин и Патрика. Шейн кашлял, уткнувшись мне в толстовку, а Киран вытирал нос о мой рукав. Патрик открыл дверь и придержал ее для Эвелин. В дом ворвался холодный воздух, на рождественском венке зазвенели бубенчики. Мягкая щека сестры коснулась моей щеки.

– Спасибо, что присматриваешь за детьми, – шепнула Эвелин.

Сейчас она произносила эти слова куда чаще, чем раньше.

– Веселитесь! – ответила я.

Когда они ушли, я уложила Шейна и смотрела, как Киран играет с новой железной дорогой. В конце концов он тоже уснул на диване, и я перенесла его на кровать с подаренными папой на Рождество простынями с символикой «Джетс». Закрывая дверь, я усмехнулась: Патрик сожжет их дотла, если поблизости не окажется Эвелин.

Затем я плюхнулась на диван с пультом в руке, но ненадолго. В детской закашлял Шейн, поэтому пришлось подняться наверх и дать ему лекарство.

– Ну как, лучше? – спросила я, откинув мокрые волосики с горячего лба.

– Хочу смотреть телевизор, – захныкал он.

Мы вместе устроились на диване. Я искала по каналам новости, когда в прихожей раздался звонок. Схватив в охапку Шейна, я открыла звякнувшую колокольчиками дверь. Передо мной стояла изящная девушка с прямыми светлыми волосами, подстриженными под каре, в кремовом пальто и подходящих по цвету перчатках. Она благоухала ароматом дорогих французских духов.

– Привет, Ари, – сказала Саммер. – С Новым годом!

Как она изменилась! Неброская одежда, волосы короче на шесть дюймов, никакого перламутрового блеска на губах и ярко-синих теней. Макияжа почти не было, только красная матовая помада. Саммер стала еще красивее, чем раньше. Она напомнила мне женщин с фотографий двадцатых годов.

– Привет. – Мой голос прозвучал так тихо, что я сама едва его расслышала.

Мы не виделись с Саммер с прошлого года, и я рассчитывала больше с ней не встречаться.

– Я зашла к твоим родителям, – сообщила она. – Твоя мама сказала, что ты здесь. А у них вечеринка.

– Знаю, – бросила я уже громче.

Лучше бы мама не выдавала меня, но сердиться на нее я не могла. Она хоть и подозревала что-то, правду о случившемся между мной и Саммер я поведала только доктору Павелке. Вне стен ее кабинета все это звучало бы слишком отвратительно.

Саммер перевела взгляд на Шейна:

– Ничего себе, как ты вырос!

Она протянула руку, чтобы потрепать его по щеке, но я не дала:

– Не трогай его.

Улыбка исчезла, а рука моментально опустилась. Саммер знала, что заслужила такое отношение. Невольно мне стало немного жаль ее. «Вот как ты теперь выглядишь? – пронеслось у меня в голове. – Новый, улучшенный прикид, да, Саммер? Однажды я тоже это пробовала. Не сработало».

– Что ж, – произнесла она, выпустив изо рта клуб пара. – Можно войти, Ари? Мне… надо с тобой поговорить.

Захотелось с треском захлопнуть дверь. Спустить ее с лестницы. Но где-то в самой глубине моей души еще остались воспоминания о поминках дядюшки Эдди, и о вечеринке по случаю шестнадцатилетия, и о шкатулке с принадлежностями для рисования. К тому же меня разбирало любопытство. И я впустила ее.

Она окинула взглядом гостиную: мигающие огоньки на елке, гора вскрытых подарков на полу. Здесь мало что изменилось с тех пор, как Саммер последний раз сюда приезжала. Мне казалось, сейчас она станет кругом совать свой важный университетский нос, но она просто сняла перчатки и села на диван.

Я устроилась напротив в новом клетчатом кресле, которое Патрик купил в подарок себе самому на Рождество, – сказал, что будет смотреть в нем матчи «Ред фокс» в следующем сезоне. Шейн принялся катать по полу в кухне игрушечную пожарную машину, а я бесстрастно изучала лицо Саммер.

– Ты вроде должна быть в Калифорнии, – сказала я, скрестив на груди руки.

Она расстегнула пальто.

– Приехала на праздник к родителям.

«Интересно, на какой? – подумала я. – Хануку или Рождество? Ты уже выбрала религию, Саммер? Определилась?»

Она явно нервничала, но я не собиралась упрощать ей задачу. Смотрела, как она, нагнувшись, выбирает конфету из вазочки на журнальном столике.

– Ари, – обратилась она ко мне, снимая серебристую обертку с «Хершиз кисс». – Ты все еще встречаешься с Блейком?

Блейк. Это имя будто отдалось эхом в каждом углу дома. Я не произносила его вне кабинета доктора Павелки, и слышать его теперь было неприятно, особенно от Саммер.

– Нет, – ответила я и вцепилась в подлокотники Патрикова кресла в ужасе от вопроса, который в следующую секунду слетел у меня с языка: – А ты?

– Я? – переспросила она, широко раскрыв глаза. – Нет. Я уже сто лет его не видела и больше не хочу. Мама теперь не обслуживает «Эллис и Хаммел». Прошлой весной она нашла более крупного заказчика, так что на них не хватает времени. Она расширила бизнес, приняла на работу несколько человек.

– О… – произнесла я, разжимая пальцы. – Очень… рада за твою маму.

Саммер кивнула и положила конфету на столик.

– Ари, – сказала она, – я ошиблась, считая Блейка хорошим парнем. Он оказался вовсе не таким.

– Блейк был хорошим парнем, – возразила я. Когда Патрик называл Саммер неприличной девушкой, а Дэл – шлюшкой, во мне кипело такое же чувство протеста. – Просто недостаточно сильным.

– Да, – согласилась она. – Ты права. Отец им управлял. Честно говоря, мне кажется, Стэну я нравилась больше, чем Блейку. Так или иначе, у Блейка обо мне сложилось неверное представление. Все случившееся – чудовищная ошибка.

Где-то я уже это слышала. У массы людей сложилось неверное представление о Саммер. Я с удовлетворением подумала, что и она, и Блейк, судя по всему, раскаиваются в своем поступке. Однако мне вновь стало жаль ее. И мистер Эллис, и Блейк ее использовали, а она-то искала парня, который, занимаясь любовью, будет смотреть ей в глаза. Вряд ли Блейк делал это, даже если был сверху.

– Да, – подтвердила я, – все было ошибкой.

Она опять кивнула и поднялась, стряхнув с пальто кусочки фольги.

– Ари, – сказала она, – я ничем не лучше тебя. И я не считаю тебя посредственностью.

Видимо, ей казалось, что просить прощения следует именно так. Я лишь усмехнулась, а она сделала вид, что приняла мое молчание за прощение, и сменила тему: достав из сумочки кошелек, раскрыла его и завела разговор о своем новом парне.

– Это он.

Она протянула мне портмоне, в котором была фотография симпатичного молодого человека. Он стоял под пальмой в обнимку с Саммер. Идеальная фотография счастливой пары – такие всегда носят с собой. Наверное, свой новый имидж она придумала специально для него, для Калифорнии. Чтобы начать новую жизнь.

– Он немного старше. Окончил УКЛА пять лет назад, сейчас в аспирантуре. По-моему, хорошо, когда парень старше. Он взрослее и лучше к тебе относится.

Наверняка тот парень на фотографии относился к Саммер лучше, чем Кейси, Блейк, чем все остальные из списка в ее дневнике. И, к своему удивлению, я вдруг порадовалась за нее. Мне показалось также, что она перестала гнаться за опытом.

– Здорово, Саммер, – сказала я. – Я правда так думаю.

Она улыбнулась, и мы пошли к двери. Я открыла ее, в воздухе пахло костром.

– До свидания, – попрощалась Саммер и пошла вниз по лестнице.

Я слушала, как стучат по тротуару ее каблучки. Из кухни выбежал Шейн, я взяла его на руки, и мы вдвоем смотрели, как исчезает в темноте светлое пятно – пальто Саммер.

– Пока-пока! – махал ручонкой Шейн.

«Пока-пока!» – думала я почти в полной уверенности, что больше никогда ее не увижу. Впрочем, если все-таки однажды мы встретимся с ней на улице, то обойдемся вежливыми фразами вроде «Как дела?» и «Привет родителям», но в глубине души будем помнить о временах, когда дорожили друг другом.

Даже если мы не увидимся, я была рада, что сегодня состоялся этот разговор.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю