Текст книги "И снова о любви"
Автор книги: Лорейн Заго Розенталь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Глава 18
В пятницу перед Днем труда я собиралась в последний раз в центр «Рисуем вместе», папа брился перед работой, а мама ушла за покупками в «Патмарк». Стоя на четвереньках, я пыталась выбрать среди раскиданной вокруг горы обуви подходящие к платью туфли, когда раздался телефонный звонок. Пришлось бежать в кухню и взять трубку.
К своему удивлению, я услышала знакомый хриплый голос.
– Привет, Ари! – Это была Ли.
Я наклонилась над раковиной и стала нервно наматывать телефонный шнур на палец.
– Звоню сказать, что получила браслет, – продолжила она. – Вчера его доставили почтой.
Это была единственная причина ее звонка. Наверное, мне не следовало ожидать большего. Я представила, как Ли спрячет браслет в комод или ящик стола и не станет смотреть на него, пока не будет готова. Она может прождать долгие годы, потом выйдет замуж, заведет детей, однажды достанет его, покажет своей дочери-подростку и произнесет что-нибудь типа: «Эта вещь принадлежала одному моему знакомому мальчику. Он был мне очень дорог, но с тех пор много воды утекло».
– Хорошо, – отозвалась я. Кончик пальца покраснел, и я отпустила шнур. – Я рада.
– Кто его нашел? – спросила она.
– Саммер.
Больше я ничего не сказала. Достаточно того, что мы с Саммер расстались навсегда и мой кулон «Лучшая подруга» исчез в пасти мусоровоза. Я не стала говорить о браслете Блейку. Он мог сообщить своему отцу, что Саммер воровка и лгунья, и тот уволил бы Тину. А она так много работала и дорожила своей репутацией.
– Твою записку я тоже получила, – сказала Ли.
Я вспомнила о глупой открытке «Прости меня» с котенком и маргариткой. Мне хотелось услышать от Ли, что она простила меня, но она молчала. От ее тона, ровного и неприветливого, я испытывала неловкость.
– Хорошо, – снова сказала я. – Ну… как тебе в Калифорнии?
– Пока нормально. По соседству живут ребята нашего возраста. Они куда приятнее большинства моих знакомых из Нью-Йорка.
Наверное, к этим самым неприятным ньюйоркцам относилась и я. Потом она заговорила о другом своем соседе, который приехал из Вермонта почти одновременно с ней.
– Мы вместе исследуем Лос-Анджелес. Он мой друг.
Я пришла к выводу, что вскоре он может стать больше, чем другом, и порадовалась за Ли, хотя она, возможно, все еще злилась на меня и резко оборвала наш разговор. Хорошо, что я вернула ей браслет.
Несколько минут спустя я вышла на улицу. Погода стояла солнечная, девчонки чертили классики на асфальте, и я пошла на работу пешком. К тому времени, как я добралась туда, все мышцы у меня ныли, и я чувствовала себя уставшей, хотя и проспала в ту ночь девять часов. Я не знала, что со мной. Может, слишком давно не занималась физкультурой, а может, я заболевала.
– В следующем году ты придешь? – спросил Адам.
День подошел к концу. Мы устроили прощание с летом – пончики «Данкин донатс», «Кул эйд» в бумажных стаканчиках. Я не могла пить, болело горло. Адам смотрел на меня с надеждой, и мне сделалось грустно.
– Конечно, – ответила я, и мой голос дрогнул.
Он улыбнулся:
– Чем собираешься заниматься в День труда, Ари? Идешь на свидание со своим парнем?
Мой парень. Адам все помнил. Он говорил без заикания, и я подумала, что не зря с ним работала. Возможно, рисование восстановило нервные клетки, или что там у него было повреждено в голове? Возможно, он начал поправляться благодаря мне. От этой мысли мне вновь стало радостно.
На этот раз Блейк приехал на барбекю к Эвелин и Патрику вовремя. И даже привез для Кирана бейсбольный мяч с автографами «Ред сокс». День клонился к вечеру, и я вздремнула на его плече в патио на плетеном диванчике, купленном Эвелин в «Сирс».
– Ари! – позвал Блейк.
Я открыла глаза. Не знаю, как долго я проспала, но он смотрел на меня озабоченно. Мои волосы прилипли к вспотевшему лбу, Блейк откинул их и спросил, почему я за весь день ничего не съела.
– Я не голодна. И у меня болит горло.
– Значит, нужно показаться доктору.
– Не хочу. Меня тошнит, когда лезут шпателем в рот.
– Бедненькая! – поддел он. – И кстати, о докторах… У меня есть кое-что для тебя.
Он повел меня к припаркованной перед домом машине. Мы сели, и он достал из ящика в приборном щитке лист бумаги, исписанный словами, знакомыми мне по уроку полового воспитания: хламидии, гонорея, «ВИЧ», плюс несколько других, которые учитель не посчитал достойными упоминания. Они были внесены в таблицу, и рядом с каждым стояло очень приятное слово – «отсутствует».
– Тебя кололи толстой иглой? – спросила я, просматривая таблицу.
Интересно, какую из этих болезней подхватил Дэл под своей застекленной крышей? Я ненавидела иглы и анализы крови, потому что дело всегда заканчивалось тем, что мне вгоняли иглу как минимум пять раз. «Плохие вены», – эту фразу бормотали медсестры и эксфузионисты, превращая сгиб моего локтя в швейцарский сыр.
– Иглы меня не беспокоят. Я не пытаюсь надавить на тебя, Ари. Просто хочу, чтобы ты ни о чем не волновалась.
Я улыбнулась, согнула листок пополам и положила обратно в ящик.
– Я не волнуюсь.
Он наклонился, чтобы поцеловать меня, но я запротестовала:
– Не надо, Блейк. Ты заразишься.
– Мне все равно.
Мы вернулись на диванчик и наблюдали, как Киран с друзьями скатывается с водной горки. Дэл не выходил у меня из головы, я не удержалась и прошептала:
– Какую из этих болезней подцепил твой брат?
Блейк округлил глаза:
– Откуда ты знаешь?
Я пожала плечами:
– Сорока на хвосте принесла.
– Ага… Могу поспорить, у той сороки рыжая шевелюра.
Он так и не ответил на мой вопрос. Я окинула взглядом сад. Патрик жарил на решетке гамбургеры, Эвелин сплетничала со своими подругами-домохозяйками, а я все никак не могла успокоиться и спросила снова.
– Ари, – строго произнес Блейк, – говорить об этом неприлично.
Приличия, опять приличия. Почему все обязательно должно быть приличным?
– Я никому не скажу. Обещаю.
Он вздохнул и прошептал мне на ухо:
– Сифилис.
Я припомнила все, что знала о сифилисе. Например, что от этой болезни люди теряют зрение. А что может быть хуже слепоты?
– Это ведь такая страшная болезнь! – ужаснулась я.
– Страшная, если ее запустить. В любом случае это не тема для разговора. Моей балаболке-кузине не следовало говорить тебе. Кстати, вчера мы с ней созванивались. Она сказала, ты нашла ее браслет.
– Его нашла Саммер, – вздохнула я. – Мы с ней больше не друзья, если честно.
– В самом деле? Я думал, вы вместе бог знает с каких времен.
«Мы с ней действительно дружили с давних пор. Но она оказалась не тем человеком, за которого я ее принимала, и теперь мой единственный друг – ты».
– Такое случается. – Мне стало грустно, и я сменила тему, потому что не хотела больше думать о Саммер.
Все, чего я хотела, – положить голову на плечо Блейку и представить, что мы сидим на нашем собственном диванчике из «Сирс» в нашем собственном саду в Парк-Слоуп, а хохочущие ребятишки наводной горке – наши собственные дети.
На следующее утро я почувствовала себя странно. Голова кружилась, щеки горели, и хотя горло прошло, а пустой живот урчал, меня не интересовали ни мамины вафли с черникой, ни фруктовый салат со взбитыми сливками домашнего приготовления.
– Съешь что-нибудь, Ариадна, – попросила мама.
Она стояла у кухонного стола в фартуке «Поцелуйте повара», с улыбкой на лице. Папа сидел напротив меня, уткнувшись в «Ньюсдэй», и то и дело подносил пустую вилку от тарелки с вафлей ко рту. Я сказала маме, что не голодна, но лучше бы промолчала. Она расстроилась. Еще бы! Встал человек ни свет ни заря, чтобы приготовить мне первый в учебном году завтрак. Самый важный за весь день прием пищи!
– Ты, часом, не заболела? – всполошилась она. – Ты очень бледная.
Бледной я была всегда, но сейчас я действительно заболела. Тем не менее я не желала показываться врачу, который примется тыкать в меня иглами и разливать мою кровь по стеклянным пробиркам.
– Просто я волнуюсь, – сказала я.
Я не знала, откуда возникла эта мысль. Похоже, в моем теле поселился смышленый дух, который знал, что отвечать.
– Разумеется, – согласилась мама. – Я тоже волнуюсь. Все-таки это последний учебный год, и колледж уже не за горами.
В то утро я не думала о колледже. Я ехала в метро одна, изнемогая от усталости. Мои мысли были о Блейке, особенно когда я заметила в другом конце коридора расплывчатый силуэт Саммер.
Она болтала со стайкой девочек, смеялась, и я подумала, что она смеется надо мной, рассказывает своим подружкам о чокнутой Ари Митчелл, страдающей опасным недугом – лимеренцией, и решившей, что любит парня, с которым ни разу не спала.
Но я хотела с ним переспать. Я думала о Блейке весь день, на классном часу и математическом анализе, и когда читала свежеотпечатанный учебный план. Я думала о нем в метро на обратном пути в Бруклин. Дорога от станции до дома в этот день была такой длинной – я сомневалась, что дойду.
Дома я без сил упала на кровать. Папа ушел на работу, а мама – на педсовет, который обычно длился часами. Я проснулась в такой тишине, что было слышно, как в морозильнике кубики льда падают в пластмассовый контейнер. Усталость сменило нечто вроде ошалелости и легкого головокружения.
Я встала, дошла до ванной и увидела в зеркале свое отражение, – никакой бледности. Щеки разрумянились. Наверное, у меня поднялась температура. Однако я не чувствовала себя больной. Выглядела я довольно симпатично и решила немного освежиться и съездить на Манхэттен, в «Эллис и Хаммел». Вот Блейк удивится!
Стоя под душем, я строила планы. Намылила голову и смотрела, как капли воды стекают по ввалившемуся от голода животу. Ничего, поем позже где-нибудь в городе вместе с Блейком. Потом мы поедем в дорогой отель или в пентхаус, если мистера Эллиса не будет дома. И я дам Блейку то, чего он так хочет. Теперь я могу это сделать, потому что анализы у него отрицательные и он любит меня, а значит, все в порядке.
Час спустя я вышла из дому. Небо затянули облака, резкий ветер трепал мне волосы, а на лице святой Анны отразилась необычайная умиротворенность. Я прошла мимо нее, проехала на метро до Манхэттена и к пяти часам добралась до Эмпайр-стейт-билдинг – как раз когда толпа людей хлынула из вестибюля на улицу. Недалеко от входа был припаркован фургон Тины.
Она меня не заметила, потому что занималась погрузкой термосов. Зато Саммер посмотрела сквозь меня, будто я пустое место и она никогда не дружила со мной ни в начальной школе, ни в средней, никогда не ходила на мои дни рождения. Я сделала вид, что мне все равно. Развернулась и зашла в лифт, стараясь выкинуть из головы Саммер и думать о Блейке.
Я спросила о нем у жующего жвачку администратора за стойкой, и тот указал на конференц-зал со стеклянными дверями. Там у длинного полированного стола стояли Блейк, мистер Эллис и еще несколько мужчин. Мистер Эллис то и дело похлопывал Блейка по плечу, шутливо трепал его по затылку, словно Блейк – это наградной кубок или призовая лошадь, которой он хочет похвастаться.
Блейк увидел меня. Он помахал рукой и отошел от отца. Затем мы стояли у дверей в конференц-зале, мистер Эллис подливал гостям в бокалы спиртное. Я слышала, как они говорили что-то о «клубе джентльменов», и все засмеялись, когда мистер Эллис произнес: «Ведь среди нас все джентльмены?»
– Что ты тут делаешь? – спросил Блейк.
Он был рад меня видеть. Темный костюм оттенял глаза, делая их еще синее, и от одного лишь звука его голоса по моему телу пробежала теплая волна.
– Я подумала, мы… – начала я, но так и не закончила.
«Я подумала, не провести ли нам немного времени вместе? Не сходить ли нам на романтический ужин? Не заняться ли нам страстным сексом в твоей квартире?»
Ничего из этого я не сказала, потому что неожиданно рядом с нами возник мистер Эллис, а с ним и другие мужчины. «Подружка моего мальчика» – так он представил меня гостям.
– Ари… – Он запнулся и беспомощно посмотрел на Блейка.
– Митчелл, папа, – подсказал Блейк. – Ари Митчелл.
Я так и знала. Он не запомнил мою фамилию. И звание «подружки Блейка» тоже нисколько не подняло мою самооценку. Подружка, интрижка… Почему все, что так много значит в жизни, нужно обязательно втиснуть в оболочку из пустых слов?
– Разумеется. – Мистер Эллис расплылся в обворожительной улыбке. – Прости, Ари. Мне скоро стукнет пятьдесят, пора вплотную заняться тренировкой памяти.
Все рассмеялись. Каково же было мое разочарование, когда мистер Эллис вновь схватил сына, потрепал волосы и попросил долго не задерживаться – он с гостями будет ждать его в вестибюле.
– Куда вы едете?
Блейк явно чувствовал себя неловко, и дело было не только в костюме.
– Ужинать в «Дельмонико». А потом в бар.
Я скрестила руки на груди.
– Что за бар? – спросила я, мигом представив место с вульгарными, на все готовыми девушками в стрингах, которые будут елозить у него на коленях, чтобы получить двадцатидолларовую купюру.
– Это бизнес, Ари. Мне самому эти места до лампочки. Отец водит туда своих клиентов. Я должен идти с ним. Понимаешь?
Понимать я не хотела. Однако кивнула, и он обнял меня. Сказал, что я горячая, мне необходимо показаться врачу и ни в коем случае нельзя возвращаться домой одной на метро. А потом велел администратору вызвать машину. Мы спустились в вестибюль, где я оставила его с мистером Эллисом и умчалась вдаль от своих чудесных планов.
На следующий день я заснула на классном часу. Учительница постучала мне по плечу, я подняла голову и увидела, что на меня смотрит весь класс. В медпункте меня спросили, не принимаю ли я наркотики. Забавно! Я и сигареты-то ни разу в жизни не курила, и не пила, а уж где достать наркотики, и подавно не знала. Разве что у нас в подвале в джинсах «Джордаш» у Эвелин осталась заначка марихуаны.
Медсестра вызвала маму, а та отвезла меня к врачу. Эксфузионист перетянул мне руку выше локтя резиновым жгутом. Я отвернулась, пока он семь раз загонял мне иглу – искал вену. Когда я вновь посмотрела на него, он успел наполнить кровью множество пробирок. И как только мне удалось остаться в живых!
Впрочем, живой я была лишь наполовину. Меня одолевали слабость и боль в мышцах. Врач сказал, что пока не придут результаты анализов, он полностью не уверен, но считает, что скорее всего у меня мононуклеоз.
– Ты прекрасно знаешь, откуда у тебя эта зараза, – заявила мама по дороге во Флэтбуш.
– Откуда? – спросила я.
– От Блейка. Откуда же еще?
Ну конечно! Я ощущала ее буравящий взгляд, когда врач объяснял, что мононуклеозом часто болеют подростки, вступившие в интимные отношения.
– Блейк здоров, – возразила я. – Это не от него.
– Ему и не нужно быть больным, Ариадна. Ты не слышала, что сказал доктор? У некоторых людей – носителей вируса – симптомы не проявляются. Ты разве не слышала?
Сколько можно спрашивать одно и то же? Меня уже достал звук ее голоса. Позже, когда я лежала в постели, она позвонила в школу и сказала директору, что у меня мононуклеоз и восемь недель меня не будет на занятиях, что это ее очень тревожит, ведь в будущем году я планирую поступать в Школу дизайна Парсонс, и мне ни в коем случае нельзя отстать.
Я не хотела отставать. Наше с Блейком будущее не отложишь. Поэтому я обрадовалась, когда мама сообщила, что все уладила. Завтра она поедет на Манхэттен и возьмет мне учебники. Учителя каждую неделю будут присылать факсом в ее школу задания для меня. А в ноябре я вернусь в Холлистер.
Она ушла. Я лежала в постели, прислушиваясь к звукам уходящего лета. Грузовик мороженщика делал последние круги по кварталу, народ запускал оставшиеся с Четвертого июля петарды. Когда нос защекотали доносившиеся с соседнего участка запахи барбекю, до меня вдруг дошло, что мононуклеоз не такая ужасная вещь. У меня больше нет лучшей подруги, Ли уехала в Калифорнию, и сидеть в кафетерии не с кем. Так что в ближайшие два месяца мне не придется обедать в туалетной кабинке.
Несколько дней спустя врач по телефону подтвердил свой диагноз. Но у Блейка мононуклеоза не было. Я заставила его сделать еще один анализ крови, чтобы убедить маму.
Он приехал ко мне через неделю, когда родители были на работе. Я удивилась, что он отправился в Бруклин в четверг после занятий.
Блейк прошел за мной наверх, устроился рядом на кровати и обнял за плечи. Мне хотелось уснуть у него под боком, но через несколько часов должна была вернуться мама.
– Я научу тебя водить машину, – сказал он.
– Права в Нью-Йорке дают с восемнадцати лет, – заметила я.
– Ари, тебе исполнится восемнадцать через четыре месяца. Сейчас ты можешь получить разрешение, а я буду тебя учить.
Я пожала плечами. Уроки вождения опасны. А вдруг я не справлюсь с управлением на скользкой дороге и Блейк ударится грудью о приборную доску? Он повернул мое лицо к себе и попытался поцеловать. Я отпрянула и зарылась лицом в подушку.
– Не надо, Блейк. Я заразная.
Он рассмеялся:
– Никакая ты не заразная.
– Очень заразная. Не хочу, чтобы ты заболел и пропустил занятия. Твой отец рассердится.
– Ну и пусть, – отозвался Блейк. – Что с того?
Что с того? Я улыбнулась в подушку. Значит, несколько недель назад я была права, решив, что настала пора нам с Блейком спать вместе. Если он не боится подцепить мононуклеоз, пропустить занятия и обмануть ожидания отца, то по-настоящему меня любит.
И все-таки я не хотела, чтобы он заразился и чувствовал себя таким же слабым и больным, как я.
– Меня нельзя целовать, Блейк, – сказала я, когда он вновь попытался это сделать. – У меня во рту микробы.
Он рассмеялся, отбросил мои волосы и поцеловал в шею. Провел по ней языком. По мне словно прошли электрические волны.
– Ну, здесь-то у тебя микробов нет?
– Нет, – прошептала я.
Даже если бы они и были, это бы его не остановило.
В следующий четверг он привез мне книги и журналы, чтобы я не сходила с ума от одиночества. И после каждый раз он приезжал с гостинцами – наборами шоколадных конфет из шикарной кондитерской в центре города.
Часами мы валялись в кровати. Он обнимал меня и целовал в шею, и порой мне хотелось, чтобы мы зашли немного дальше. Родителей дома не было, и я не стала бы возражать, хоть и болела. Если дома никого нет, а девушка не противится, многие парни считают ее легкой добычей. Но не Блейк. За это я любила его еще больше.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он однажды.
Он лежал рядом со мной, обняв рукой за плечи.
– Так себе, – откликнулась я. В окно забарабанил октябрьский дождь. – Все тело ломит, особенно спину. Легче, когда я лежу на животе.
– Тогда ложись на живот.
Перевернувшись, я зарылась лицом в подушку и слушала шум дождя. Он лил все сильнее, по крыше словно стучали камешки. Блейк сел сверху, принялся массировать мне спину через ночнушку, осторожно разминая пальцами кожу и ноющие мышцы. Его ноги крепко обхватывали мои бока. Мне казалось, что я вот-вот растаю.
– Так лучше? – прошептал он мне на ухо, скользнув щекой по моей щеке.
– Намного лучше, – пробормотала я, погружаясь в сон.
Блейк потрогал мой лоб, заговорил громче, и я очнулась.
– Ты вся горишь. – Он взял с тумбочки флакон тайленола и потряс его. – Пусто. У тебя есть еще таблетки, Ари?
Я поморгала и перевернулась на спину. Он в тревоге нахмурил брови.
– Не знаю, – ответила я, зевая и потягиваясь. Было приятно, что Блейк беспокоится обо мне.
Он вышел через коридор в ванную и проверил аптечку. Затем вернулся в комнату и схватил свою кожаную куртку.
– Ты куда? – спросила я, приподнимаясь в постели.
Он подошел к столу и достал из кармана бумажник.
– В аптеку за тайленолом. Тебе нужно сбить жар.
Я посмотрела в окно, увидела капли дождя на стекле и одинокое дерево на другой стороне дороги. Его темно-оранжевые и ярко-желтые листья обвисли под потоком воды.
– Тебе нельзя на улицу, Блейк. Там ливень.
Мне ужасно не хотелось его отпускать, пусть даже недалеко. Лучше бы он забрался под одеяло вместе со мной и вновь помассировал мне спину. Я выпрямилась и встала на колени на матрасе.
– Не ходи, – попросила я.
Внезапно я ощутила, что мерзну. В зеркале над комодом я увидела себя: бледная кожа, круги под глазами. В последнее время я выглядела ужасно.
– Мама вернется с работы и сбегает в аптеку.
Он покачал головой:
– Ей снова придется выходить из дому в такую погоду.
Серьезное замечание. Он заботился о моей матери больше, чем я.
Меня пробил озноб. Это особенность мононуклеоза – бросает то в жар, то в холод.
– Не хочу с тобой расставаться, – призналась я.
На его губах заиграла чувственная улыбка.
– Не хочешь со мной расставаться? – переспросил он, словно хотел услышать это еще раз.
Я кивнула, он накинул на меня покрывало, а я смотрела ему в глаза и вдыхала его аромат – от него пахло лосьоном после бритья и зубной пастой.
Он осторожно уложил меня на подушки и покрыл поцелуями лицо – лоб, щеки, рот, подбородок, переносицу.
– Отдыхай, – сказал он. – Я скоро вернусь.
Спорить я не стала, потому что мне действительно нужен был тайленол – озноб сотрясал все сильнее. Я слушала, как Блейк спускается по лестнице, заводит машину и как стучит по крыше дождь. Было так приятно, что обо мне заботятся.
Маму не впечатляли подарки Блейка. Увидев, как я поглощаю конфеты, она заявила, что я намеренно оттягиваю выздоровление. Мне необходимо пить молоко и есть мясо, чтобы восстановить силы. К моему любимому подарку – белому медведю с мягким бархатным мехом – она отнеслась с исключительным презрением. Как-то вечером, вытирая пыль с моего комода, она отшвырнула игрушку в сторону. Я как раз заполняла заявление в Парсонс.
– Блейк дарит тебе слишком дешевые вещи, – изрекла она. – Особенно если учесть, что он небедный парень.
Я усмехнулась:
– Этот мишка вовсе не из дешевых, мама. Его купили в «ФАО Шварц». К тому же я думала, что деньгами тебя не удивишь.
Туше! Отличный ход. Она закатила глаза и сменила тему, напомнив в десятый раз, что мне следует подать заявления и в другие учебные заведения.
– Разумеется, ты поступишь в Парсонс, – сказала она. – Но неплохо и подстраховаться – так, на всякий случай.
Я кивнула и снова принялась писать. Впрочем, в другие учебные заведения я все равно ничего подавать не собиралась. Какие страховки? У меня есть кое-что получше – связи!
Выздоровление после мононуклеоза тянулось целую вечность. По правде говоря, мне не очень-то хотелось выздоравливать. Хорошо было учиться дома, а по четвергам лежать в кровати в обнимку с Блейком.
Накануне Хеллоуина врач сообщил: отдохнув еще недельку, я могу приступать к обычным занятиям в школе.
Мама обрадовалась, а я не очень. Старалась думать о приятном, например, о дне рождения Блейка, празднование которого наметили на следующую пятницу в «Уолдорф-Астории». Мистер Эллис пригласил двести гостей, «вечерние туалеты по желанию». Я восторженно предвкушала прием, но на следующее утро после него был назначен вступительный экзамен, и мама беспокоилась.
– Только недолго, Ариадна. И не смей просить новый наряд. У тебя в шкафу висит прекрасное платье, ты надевала его всего лишь раз.
Я и не просила. В любом случае долго оставаться одетой я не собиралась, потому что решила сделать Блейку ко дню рождения особый подарок – то, что хранила, казалось, вот уже целую вечность.
* * *
– Можно заказать здесь номер? – спросила я.
Мы с Блейком стояли в приемном зале отеля среди мужчин в строгих костюмах и женщин в вечерних платьях. Потягивая «Хайнекен», Блейк наморщил лоб.
– Зачем?
– Затем, что я тебя люблю, – шепнула я ему на ухо.
Он все понял и улыбнулся. Я хотела его поцеловать, но не успела – подошел мистер Эллис. Похлопывая Блейка по плечу и взъерошивая ему волосы, он повел его по залу, представляя гостям, а я сидела в сторонке и наблюдала за ними.
Спустя несколько минут я заметила в толпе два знакомых лица. Неожиданно для меня Тина и Саммер тоже оказались здесь. Видимо, составленный мистером Эллисом список гостей включал каждого, кого знали они с Блейком, и все, кроме Рейчел и Ли, приняли приглашение.
Рядом повеяло табаком и одеколоном.
– Отдыхаем? – Дэл плюхнулся в соседнее кресло.
Он был в костюме, с кольцом на мизинце. У нас завязался разговор, и у меня возникло то же особое волнение, что и на рождественском приеме в прошлом году. Как справиться с этими чувствами? Как перестать всматриваться в его глаза? В один прекрасный день я собиралась стать его свояченицей, ведь мой парень – Блейк. К тому же Блейк был намного красивее, Дэл и в подметки ему не годился.
Как и мне, Дэлу отвели место за третьим столом. Мы прошли в зал с элегантными люстрами и цветочными композициями. Он сел слева от меня, а Блейк справа. К нам присоединились другие гости. Женщин сопровождали мужчины – по словам Блейка, партнеры из компании его отца. Затем появился мистер Эллис, и неожиданно для меня два места рядом с ним заняли Тина и Саммер.
– Привет, Ари! – Тина помахала рукой с противоположной стороны стола, всклокоченные волосы касались воротника незамысловатого серого платья.
Интересно, что ей наплела Саммер? Какую историю выдумала, чтобы объяснить, почему я больше не звоню?
– Саммер, смотри-ка, – сказала Тина, улыбаясь и тыча в меня пальцем, как родители в зоопарке показывают детям зверей. «Смотри: вон жираф, вон медведь, а вон сидит самая что ни на есть посредственность». – Вон Ари. Ты видела Ари?
– Видела, – буркнула Саммер, вынимая столовый прибор из салфетки.
Она пробубнила приветствие, и мне пришлось проявить вежливость и ответить – только потому, что вокруг сидели люди.
– С какой стати она за этим столом? – спросила я шепотом у Блейка.
Он пожал плечами:
– Размещением занимался отец. Ты не против?
Я покачала головой – сделала вид, что не против. И принялась за салат из латука, который больше подходил для кроликов, чем для людей.
– Что это за шлюшка? – шепнул мне на ухо Дэл.
– Это не шлюшка, – ответила я тоже шепотом, – а моя бывшая подруга. Они вместе с матерью обслуживают банкеты вашего отца. Кстати, ты ее уже видел – она приходила к тебе в клуб на Новый год.
– Да? Не помню. – Он поднял бокал – третий по счету, – осушил его и тут же попросил официанта принести еще. – У отца манера знакомить Блейка с такими телками. Он говорит, что есть два типа женщин. На приличных люди женятся, а дешевок – трахают. Считает, что парню нужно перепробовать много таких, прежде чем он свяжет свою жизнь с хорошей девушкой.
У меня внутри все опустилось. Оказывается, у мистера Эллиса с моей мамой гораздо больше общего, чем я представляла.
«Парню нужно перепробовать много дешевок, прежде чем он свяжет свою жизнь с приличной девушкой».
«Парней вокруг – как рыбы в море. Не стоит зацикливаться на первом попавшемся».
Лучше бы Дэл молчал. Теперь меня беспокоил мистер Эллис, улыбающийся Саммер так, словно она – самое восхитительное создание в этом зале. Вспомнился день, когда я еще не знала, что больна мононуклеозом. Когда Блейку пришлось поехать в стриптиз-клуб с отцом. Интересно, давно мистер Эллис знакомит сына с дешевками? И что сам Блейк думает об этом?
Во время ужина я оставила эти мысли и попыталась получить удовольствие от еды: дыни в прошутто, жаренного на гриле свиного филе с яблоками в карамели и мускатной тыквы. Блейк под столом держал мою руку, а потом пригласил на медленный танец. Когда в зал внесли именинный торт, мое сердце застучало быстрее. Вечер подходил к концу, скоро мы должны были остаться наедине.
Я ела торт, когда над нами склонился мистер Эллис и вручил Блейку упакованный в оберточную бумагу футляр:
– Это тебе, сынок.
В футляре лежали золотые часы. Блейк поблагодарил, и мистер Эллис потрепал его по щеке.
– Хочу всегда тобой гордиться, – сказал он.
После приема Блейк солгал ему: сказал, что уезжает с друзьями и вернется домой не поздно, а сам увел меня в номер с огромной кроватью, бежевыми шторами и подходящим по цвету ковром с рядами коричневых квадратов.
– Мой подарок не такой изысканный, – сказала я, постучав пальцем по часам.
Он снял их и положил на тумбочку.
– Твой подарок намного изысканнее.
Я улыбнулась и принялась обдумывать практические вопросы.
– Я не могу принимать таблетки, потому что страдаю мигренями. – Лучшего способа упомянуть об этом я не нашла.
– С каких пор?
– С детства. Правда, приступов давно не было. Но все равно…
Он рассмеялся, а я продолжала мямлить:
– У тебя есть… эта… как ее?
– Защита? – спросил он со смехом.
Я кивнула, и он сказал, что носит защиту с собой постоянно вот уже несколько месяцев. Мы подошли к кровати, он снял галстук, расстегнул рубашку и бросил на пол. Платье оставалось на мне недолго. Вскоре оно тоже упало на ковер. Я выключила лампу. Единственным источником освещения были пробивающиеся сквозь шторы огни соседнего здания. Я прислушивалась к гудкам автомобилей, долетающим до двенадцатого этажа голосам людей и собственному дыханию.
Света было достаточно, чтобы рассмотреть Блейка. Он склонился надо мной, я трепетала от вида его мускулов, от его жемчужной улыбки. Брюки тоже полетели на пол, он потянул мои пальцы вниз, к тому месту, где он был твердый и одновременно нежный. Потом он покрыл меня всю поцелуями, и я вновь стонала, как тогда, в Хэмптонс, но на этот раз меня это не смущало. Ничто меня не смущало. Не казалось неприличным, грешным или неправильным, хотя я намеревалась нарушить одно из главных католических правил. Я лежала с закрытыми глазами, пока не услышала звук рвущейся бумаги и щелчок.
– Не бойся, – сказал Блейк.
Я почувствовала на себе его вес и действительно не на шутку испугалась.
– Погоди, – пролепетала я. – Ты не дал обещание, как в Хэмптонс.
В темноте я увидела сочувственную улыбку.
– Я не могу этого обещать.
Он прикоснулся губами к моему лбу, прежде чем войти в меня. И я вспомнила, как сказала про татуировку Саммер: «Больно, наверное?»
«Сексом заниматься в первый раз тоже больно, но меня это не остановило», – ответила она тогда.
Саммер оказалась права. Я тоже не собиралась останавливаться. Неприятная часть кончилась быстро, и ее сменили фантастические ощущения. Блейк прижал мои руки к кровати и, касаясь грудью моей груди, размеренно двигался.
– Тебе хорошо? – прошептал он.
Я кивнула и почувствовала поднимающуюся вверх огненную волну. Наверное, Блейк испытывал такие же ощущения. Откинув назад голову, он кричал, как теннисисты, когда бьют по мячу. Мне было гораздо лучше, чем просто хорошо. Иначе просто и быть не могло.
