Текст книги "Блеск клинка"

Автор книги: Лоренс Шуновер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Он не был опытным моряком, да от него это и не требовалось. Капитаны редко обладали практическим опытом. Ответственность за навигацию судна и жизненно важные расчеты его курса, продвижения и текущего положения лежала на Тристане Дюмоне, штурмане, и его младших офицерах. На самом деле сэр Джон разбирался в навигации лучше, чем от него требовалось, особенно во внутренних морях, где редко случалось провести больше недели, не видя знакомых берегов и островов. Но он делал вид, что знает меньше, чем знал.

Его каюта в кормовом отсеке в три раза превосходила по размерам каюту Пьера, то есть примерно соответствовала хорошей комнате в скромной гостинице. Для судна она была необычно просторна. Имея безграничную власть над пятьюдесятью людьми, пажа для передачи приказов и личного слугу, сэр Джон жил в море лучше, чем на берегу.

К нему относились с нежным благоговением. Он обедал один в своей каюте, хотя через продолжительные интервалы времени приглашал офицеров отобедать с ним, всегда поодиночке, в точном соответствии с их старшинством. Тристан Дюмон был первым; мастер Криспин оказался бы последним, если бы его вообще пригласили. Пьер получил приглашение вслед за штурманом по прошествии многих дней, но это подтвердило его высокий ранг в глазах команды и напомнило Пьеру слова Кера о том, что посланник, которому поручено договориться о снижении оплаты лоцманам, занимает определенное положение.

По мере движения корабля на юг становилось теплее. Ветер устойчиво дул с северо-востока, как и можно было ожидать в это время года, и «Леди», каждый день покрывая значительные расстояния, прошла проливом Бонифачо и миновала изменчивый пролив между Италией и Сицилией при самых благоприятных погодных условиях.

Педро Дино постоянно спускал рядом с бортом тяжелый ручной лот на прочной тонкой веревке, измеряя глубину. Однажды вечером, когда «Леди» шла Мессинским проливом, он вытащил лот, опутанный фосфоресцирующими водорослями, от которых его руки начали светиться холодным огнем. В светящейся морской растительности запуталась светло-серая безобразная рыба без глаз. Педро боялся прикасаться к ней и очистил лот длинной тяжелой свайкой, похожей на пику, которой он расщеплял канаты, и столкнул рыбу и водоросли за борт. Люди не боялись светящихся водорослей, которые встречались достаточно часто, но никому не понравилось появление на борту слепой рыбы, так как это означало, что они могут потерять путь. Но Дино обратил все в шутку. Он сказал, что это его погибший брат послал им подарок. Все сочли эту шутку весьма низкопробной и глупой.

«Леди» обогнула подошву длинного итальянского сапога и вошла в голубое Ионическое море. Не было Илдерима, чтобы провести ее коротким путем вокруг мыса Матапан, поэтому Дюмон направил каравеллу на юг, к острову Китира, где она бросила якоря у восточного берега, в одном лье от этого заброшенного греческого острова, не имевшего гавани. Судно совершило прекрасный бросок, но оно находилось в плавании около месяца, и было совершенно необходимо остановиться на день и взять на борт воду и свежую провизию.

На берегу стояли разрушенный старинный византийский замок и католическая церковь, построенная венецианскими вельможами, владельцами острова. Они и дворяне посещали ее по воскресеньям. Здесь была также и греческая церковь, где многие рыбаки – ловцы багрянки и пастухи преклоняли колени на древней базальтовой плите и стояли в нефе без скамеек, исповедуя христианскую веру, которая столь незначительно отличалась от веры их западных собратьев. На Китире еще не слышали о хрупкой унии греческой и римской церквей.

Греки пасли стада или ловили в море моллюсков; и у каждого малоподвижного неприглядного маленького морского существа они извлекали пузырь вблизи головы, выжимали из него в бутылочки клейкую массу и продавали за баснословную цену. Ибо это был единственный источник знаменитого пурпурного красителя. Основная его часть отправлялась в Европу, где использовалась для крашения кардинальских мантий и тонирования драгоценных листов пергамента для священных книг, писанных серебром и золотом. Пурпурные мантии, окрашенные этим красителем, носили короли, а крупные вельможи, если средства позволяли им, иногда щеголяли пурпурными поясами и перчатками. Но здесь, на Востоке, где обычаи и традиции соблюдались более строго, пурпур применялся исключительно для мантий и высоких ботинок Иоанна Палеолога шестого, императора Константинополя, и Иоанна Комнина четвертого, императора Трапезунда.

Флотилия плоскодонных лодок, приводимых в движение с помощью длинных кормовых весел смуглыми греками в диковинных костюмах и коротких белых плиссированных юбках, с головами, повязанными для защиты от солнца цветными тряпками наподобие тюрбана Абдула, подплыла к «Леди» с пресной водой, лимонами, красной смородиной, оливковым маслом, козьим сыром и вином. Часть вина имела желтый цвет, в нем была растворена ароматная смола мастикового дерева, ценное лекарство, которое каждый хороший западный врач от Виллановы до мастера Криспина знал как наилучшее средство от зубной боли, подагры и кровохарканья.

Припасы поднимались на борт в плетеных сетках из пеньковой веревки, и англичанин-стюард судна расплачивался за них. Команда с удовольствием отправилась бы на берег даже в этом неприветливом месте, но у Джона Джастина были свои планы, он снова снялся с якоря, а Тристан Дюмон направил «Леди» на северо-северо-восток и провел ее через пролив Д’Оро между островом Андрос и Кафарефсом на Негропонте, а затем в Эгейское море между Кикладами.

И здесь попутный ветер прекратился. Каравелла целыми днями болталась между голыми вулканическими островами. Капитан прислал пажа с дружеским приветом и пригласил Пьера на обед в большую каюту.

Пьер отдавал себе отчет в оказанном ему внимании. Он тщательно побрился, смотрясь в зеркало Абдула, надел новые синие чулки, синий бархатный камзол и туфли с меховой отделкой и предстал перед дверью в каюту капитана, которая находилась в трех футах от двери его каюты, где паж объявил о его прибытии и впустил его.

Из окон большой каюты открывался вид неспокойного моря. С севера дул холодный бриз, «Леди» находилась в одном из бесчисленных течений Эгейского моря, направленных на восток, поэтому северные волны встречались с восточными, и там, где они встречались, образовывались высокие пирамидальные гряды волн с пенящимися гребнями. Ветер подхватывал брызги и с шипением нес их горизонтально к берегам Египта, расположенным в шестистах милях. «Леди» танцевала на волнах как медведь в новом представлении, которого циркачи тренировали с помощью горячих железных пластинок. Пьер, уверено стоя на ногах, привыкших к морской качке, поклонился капитану. Капитан отдал поклон, его ноги уже и не помнили твердой земли, и предложил сесть в кресло, которое было точной копией его собственного кресла. В обществе, где существовали четкие различия, кого следует посадить в кресло со спинкой, а кого – с подлокотниками, мебель Джастина была очень практичной, потому что он никогда не знал, придется ему принимать скромного лоцмана или великого канцлера Константинополя.

Паж подал им приличный ужин, состоявший из хлеба и солонины, орехов, пикулей, корзины фруктов и бутылки хорошего французского вина, не содержавшего таинственных трав, потому что ни Джон Джастин, ни Пьер не страдали подагрой, зубной болью или кровохарканьем. Когда ужин был на столе, а бутылка вина надежно закреплена в маленькой скобе, которая предохраняла подобные предметы от падения на палубу, оба мужчины встали и капитан произнес длинную предобеденную молитву на латыни. Он говорил очень искренне, не спеша; Пьеру казалось, что каждое слово благодарности за скромный ужин идет из глубины души капитана. Пьер знал ответную часть молитвы. Он произнес ее на хорошем латинском языке, как и капитан, и Джастин заметил:

– Вас обучили как хорошим манерам, так и хорошей латыни, господин Пьер. Министр сказал мне, что вы своего рода лингвист. А вы владеете и греческим языком?

– Нет, сэр Джон. Очень сожалею. Мне бы он скоро пригодился в переговорах с лоцманами. Мы шли очень хорошо, правда?

– Пока хорошо, Пьер, но это, – и он указал ножом на неспокойное море за окнами, – вовсе не хорошо. В это время нам следовало быть в Хиосе или близко к нему. Теперь непонятно, когда мы попадем туда. Не беспокойтесь о лоцманах. Все они немного объясняются на языке, который считают французским, а если в Хиосе нам попадется глупый лоцман, на борту есть переводчик. Но должен сказать, что для меня остается тайной, как вы сможете выполнить поручение министра о снижении платы. Ведь она определена законом. Георг Франза, имперский канцлер в Константинополе, устанавливает ее. В Трапезунде она определяется великим герцогом Алексием. – Капитан хихикнул. – Он ненормально толстый евнух, Пьер, и один из проницательнейших людей, каких я знаю.

– Говорят, что у евнухов ясный ум, сэр Джон. Может быть, они способны сконцентрироваться лучше, чем большинство из нас. Если я чего-нибудь добьюсь в Константинополе, мне предоставлена возможность отправиться в Трапезунд.

– Я знаю, Пьер. Пожалуй, министр никогда не давал мне столь исчерпывающих указаний относительно кого-либо из официальных лиц. Я бы прочитал их вам, молодой человек, если бы не слова, которые заставили бы вас взорваться. Кроме того, – признался он, – я выбросил эти указания в море. Это тоже было частью полученных мною инструкций, и я честно выполнил их. Я не настолько глуп, Пьер, чтобы думать, что ваша миссия исчерпывается платой лоцманам. Какие еще у вас дела на борту моего судна?

– Плата лоцманов слишком высока, сэр Джон. Существует также проблема подушных налогов, которые идут в личные кошельки императоров; по крайней мере, так полагают. Эта своего рода дань составляет золотой фунт, взимаемый с каждого из пятидесяти человек на «Леди» каждый раз, когда она швартуется в Константинополе, и серебряный фунт за швартовку в Трапезунде. Это такая же плата, как при прибытии людей на постоянное жительство. В случае временного посещения, например, команды судна, деньги должны на самом деле браться в залог и возвращаться перед отправкой судна. Как вы знаете, они никогда не возвращаются.

– Честно говоря, я не знал. Этими делами занимается стюард. Ну, хорошо, это не мое дело, юноша. – Он поднял свой бокал за Пьера. – Я желаю вам удачи с платой лоцманам и подушными налогами. – Он сделал глоток и поставил бокал. – Я мог бы добавить, господин Пьер, что вы говорите очень правдоподобно, но выведываете крайне неумело. Возможно, вы действительно сумеете убедить греков в их неправоте. Однако в ваших собственных интересах, а не в моих, было бы завершить дело в Константинополе. Этот город гораздо гостеприимнее и значительно цивилизованнее, чем Трапезунд.

– Нет, сэр Джон. Я надеюсь на другое. Сам де Кози сказал мне, что трапезундские женщины – самые прекрасные в христианском мире. Это верно?

– Если бы не мой возраст, Пьер, я подумал бы, что вы действительно хотите это разузнать. Но весь Монпелье говорит о ваших успехах у дам и ваших прогулках при лунном свете. А что касается женщин Трапезунда, вы правы.

Пьер покраснел до корней волос при неявном упоминании о его прогулке с Клер. Он очень разозлился и не смог скрыть это.

– Ого! – очень громко воскликнул сэр Джон. Он был доволен, что сумел найти щелочку в хорошо подогнанных словесных доспехах своего гостя. – Мои слова настолько затронули вас, Пьер? Да, я нанес более сильный удар, чем хотел! Насколько я помню свою молодость, а я помню ее. Пьер, это выражение настоящей любви. Не вызывайте меня на дуэль на моем собственном корабле. Это не принято, к тому же я слишком стар. И я смиренно прошу у вас прощения. Монпелье – город сплетников. Она прекрасная девушка и благородная леди. Я желаю вам, Пьер, всего, что необходимо для успеха. – Капитан снова поднял за него свой бокал. – Неудивительно, что вы воспринимаете свое задание с такой серьезностью.

Пьер сказал:

– Спасибо вам, сэр Джон. Мой отец не смог бы лучше понять меня. Вы очень добры, сэр. Почему все зовут «Святую Евлалию» «Леди»?

– О, – ответил капитан, – это смешная история. – Он взял орех и разгрыз его своими крепкими зубами. – Первоначально «Святая Евлалия» называлась «Святым Лоуренсом» и была очень медлительной посудиной. Вы помните этого ленивого святого, Пьер?

– Не тот ли это бедняга, которого поджаривали на железной решетке, а он попросил: «Поверните меня и поджарьте другую сторону»?

– Именно. Он был слишком ленив, чтобы двигаться. Так вот, на «Святом Лоуренсе» однажды на Сардинии случился пожар. Я тогда не был капитаном. Большой старый бак сгорел. Одна из мачт тоже сгорела. Судно едва добралось домой, и там его перестроили, снабдили низким баком и установили новую мачту ближе к носу. Все моряки винили в пожаре бедного Святого Лоуренса, что, конечно, было совершенно несправедливо. Если бы благословенный мученик вообще обратил внимание на судно, он бы отвел от него огонь. Но моряки не любят, когда кораблям дают мужские имена. Мне поручили командование, когда корабль был перестроен и мы подыскивали новое имя. Вы помните, Пьер, как Святая Евлалия встретила смерть?

Познания Пьера в житиях святых были лучше, чем у большинства людей, но деталей мученичества Святой Евлалии он не помнил.

– Конечно, каноник из Руана говорил мне. Позднее он заболел проказой, бедняга. Хотел бы я знать, жив он еще или нет. Я помню лишь, что язычники отрубили ей голову.

– Сначала они пробовали сжечь ее, Пьер, но пламя не брало ее. Поэтому они отрубили ей голову. Теперь мне кажется, что если человек хочет дать имя кораблю, почти уничтоженному огнем, невозможно придумать лучшего имени, чем имя святого, которого огонь не берет. Я предложил Святую Евлалию, вот откуда это название. Все считают, что она не может сгореть. Я думал, что они будут называть корабль этим именем. Но скоро оказалось, что корабль приобрел прекрасные ходовые качества; не знаю, покровительство небес или снос громоздкого бака обеспечили их. Каравелла плавает быстро, хорошо слушается руля и идет на веслах почти без усилий гребцов; и вот моряки – никогда не недооценивайте их, Пьер – сразу придумали ей имя «Восточная Леди». Это двусмысленное название прилипло к судну. Конечно, короче и вежливее сказать просто «Леди».

Капитан, посмеиваясь, взял еще орех. Пьер уже собирался рассказать ему о том, как подобную удивительную трансформацию претерпело название гостиницы в Руане.

Но как раз в этот момент судно повернулось точно против ветра – неслыханная и опасная вещь.

Сразу же послышался грохот деревянных блоков и хлопанье парусов, внезапно наполнившихся ветром. Самая большая длинная рея, к которой крепится грот, как гигантский молоток стала биться о мачту. Судно потеряло ход из-за того, что приложенная к нему сила поменяла направление на противоположное и начало рыскать, подвергаясь сильной килевой качке, скрипя и содрогаясь каждой деревянной балкой. Мачта трещала и стонала, как будто ее вырывали из тела судна. Может быть, так оно и было.

Невозможно было перекинуть латинские паруса, чтобы изменить галс. Нужно было спустить паруса, сдвинуть реи вокруг мачты и снова поднять паруса с другой стороны.

На палубе послышался топот бегущих людей. Шкипер бешено выкрикивал приказания. Джон Джастин вскочил из-за стола и бросился на палубу. «Леди» шла под гротом, который был поднят лишь наполовину. Он содрогнулся от мысли, что случилось бы, если бы рулевой направил судно против ветра при полностью поднятом гроте.

Только Джон Джастин и рулевой не бросились к грот-мачте. Все остальные люди на борту корабля, включая дежурную вахту, отдыхающую вахту, стюарда, кока, юнг, мастера Криспина, матросов, слугу капитана, пажа и Пьера, беспорядочной и стремительной массой бросились руками спускать парус, который не поддавался. Ветер туго прижал его к мачте, как будто его прибили гвоздями.

Судно теперь двигалось задним ходом, кормой вперед. При каждом качании зеленая вода устремлялась в большой открытый люк на корме, который никогда не закрывался, потому что через него проходил рудерпост[18]18
  Рудерпост – вертикальный брус, на который навешивается руль (прим. перев.).


[Закрыть] от румпеля. Схваченный руками множества испуганных людей, под тяжестью их веса, парус медленно сполз на палубу. «Леди» замедлила свое опасное движение задним ходом. Внезапная опасность миновала.

Шкипер послал Жака из Бурже и еще одного опытного матроса наверх, посмотреть в наступающих сумерках, не расщепилась ли мачта. На палубе было достаточно шумно.

Капитан вернулся в свою каюту. Пьер вошел, чтобы поблагодарить его за ужин. Если Джастин испугался, как все остальные, то не подавал виду.

– Допейте ваше вино, Пьер, – сказал он. – Я видел, как вы помогали справиться с парусом. Если министру больше не понадобятся ваши математические способности, место на «Леди» вам обеспечено.

– Спасибо, сэр Джон.

– Если вы не поняли этого, знайте, что в течение нескольких мгновений нам угрожала ужасная опасность. – Они почувствовали, как судно накренилось и устойчиво пошло новым галсом. Когда парус подняли снова, Джон Джастин улыбнулся, но на лице его не было шутливого выражения.

– Думаю, что вы не успеете сосчитать до десяти, прежде чем раздастся стук в дверь.

Так и случилось.

– Входите, Дюмон! – крикнул капитан.

Штурман вошел в каюту. Его лицо было красным и злым. Следом за ним вошел паж с большим фонарем капитана, который он зажег от жаровни кока и принес на корму, чтобы повесить его в большой каюте, как он всегда делал по вечерам. Тристан подождал, покусывая губу и притопывая ногой, пока паж, который почувствовал напряженность обстановки, не исчез. Тут он взорвался.

– Мне ужасно стыдно, сэр Джон! Подобные вещи никогда не случались со мной. Я прошу вашего разрешения выпороть человека! Я это лично сделаю, сегодня вечером! Мы могли потерять корабль. Это чудо, что все мы в эту минуту не в преисподней! Я умоляю вас о прощении. Могу я задать трепку негодяю?

– Спокойно, спокойно, Тристан! Кого вы хотите выпороть? Пьера? И добиться увеличения платы лоцманам? Пажа? Меня? Успокойтесь, друг мой. Выпейте бокал вина и доложите мне не спеша и четко, что вы хотите выпороть рулевого за его промах. Я этого не разрешу. Слава Богу, что мы живы. Может быть, ветер изменился. Отсюда трудно было определить. Кто был у руля, штурман Тристан?

– Педро Дино, сэр.

– Педро обычно управляет лучше.

– На него в очередной раз нашло его глупое настроение, сэр Джон. Я его несколько раз предупреждал, что он держит слишком круто к ветру. Он отвечал: «Да, сэр» и смеялся, и продолжал то же самое, как будто играл.

– Очень глупая игра, – заметил сэр Джон.

– Я как раз собирался его сменить, и вдруг он резко повернул румпель – я знаю, что он это сделал: я это почувствовал своими ногами – а что произошло дальше, вы знаете. Ветер в этот момент был устойчивый.

Капитан подумал немного и сказал:

– Педро оплакивает своего бедного брата. Боюсь, что он делает это странным образом. Вы знаете, что он почти ничего не ел с тех пор, как мы покинули Монпелье?

– Нет, сэр Джон, я не знал.

– Может быть, он принял обет поститься. Иногда мне кажется, что он винит меня за то, что я не остановил корабль для поисков Антония. Как будто я мог! Ну да ладно! – Он протянул руку и дернул за шнурок, привязанный к колокольчику в трюме, где спал паж.

– Я сожалею о Педро, но на него очевидно нельзя больше рассчитывать. Кто сейчас у румпеля?

– Жак из Бурже, сэр.

Почти сразу же отворилась дверь. Паж заглянул и спросил:

– Да, сэр Джон?

Капитан холодно посмотрел на него:

– Ты что, летаешь как ангел, Генри, мгновенно переносясь с места на место? Ты появился удивительно быстро!

– Я услышал звонок, сэр Джон. Я был на палубе, мне показалось, что вы позвонили сильно, поэтому я спешил, сэр.

– Я верю, что ты был на палубе. В следующий раз отойди немного от двери, у которой подслушиваешь, а потом топай ногами, делая вид, что возвращаешься. Это будет звучать более убедительно. Если ты собираешься провести жизнь, подглядывая в замочные скважины и подслушивая у дверей, научись делать это как следует. Но иногда из замочной скважины может внезапно высунуться шпилька. Смотри, чтобы тебе не выкололи глаз или не прокололи ухо.

– Да, сэр Джон, – отозвался безнадежно сконфуженный паж.

– Ступай к Педро Дино, мальчик. Скажи ему, что по приказу капитана он освобождается от обязанностей рулевого и до конца плавания будет простым матросом с соответствующим снижением оплаты. Других наказаний ему не последует. И если ты посмеешь насмехаться над ним, тебя ждут розги. Ты слышишь?

– Нет, сэр Джон. То есть слышу, сэр Джон! – Парень спотыкаясь выбежал из каюты. Они слышали его удаляющиеся шаги по палубе.

– Он хороший парень, – сказал капитан, – но в последнее время у него появилась привычка совать нос в чужие дела. Может быть, я поручаю ему слишком мало работы.

Дюмон произнес измученным голосом:

– Сэр Джон, я со стыдом отмечаю, что вы не высказали ни единого слова упрека в мой адрес. Конечно, ответственность лежит на мне. В будущем я стану осторожнее. Именно благодаря подобным случаям ваши люди любят вас, сэр.

– Иди и поспи, старый козел.

Дюмон был на десять лет моложе капитана, но у него была короткая седая борода, которую он сам подстригал ножницами, так как боялся бритвы мастера Криспина.

– И скажи мне, – добавил сэр Джон, – правильно ли мои сухопутные уши определили, что грот только что поднят?

Дюмону не нужно было смотреть. Он чувствовал, что палуба стала устойчивее, а крен уменьшился. Килевая качка замедлилась, корабль взбирался на волны, которые приобрели более гладкую поверхность, стали выше, шире и плавнее. «Леди» почти бесшумно утыкалась носом в огромную черную гору движущейся воды и легко взлетала на нее, как будто делая глубокий вдох. Затем вода устремлялась к корме – всегда казалось, что движется вода, а не корабль, иллюзия была загадочной и прекрасной; за кормой оставалась широкая бурлящая дорожка; и вот корабль соскальзывал вниз по другому склону, разбрасывая белые струи, которые разлетались от его носа как два больших белых крыла, возникающих лишь на мгновение и покрытых сверкающими искрами. Иногда при солнечном свете от носа корабля расходились радуги. Ночью лунный свет временами порождал видения. Лунная радуга – редкое и удивительное явление.

– Парус поднят, сэр Джон. Мне кажется, сейчас ветер дует с северо-запада. И если только луна, – кивнул он в сторону окна, – не начала вставать со стороны Европы, мы движемся прямо к Хиосу.