Текст книги "Блеск клинка"

Автор книги: Лоренс Шуновер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

– Я знал, что тебе в голову придет эта грешная мысль, сынок. Не надо. Я запретил тебе думать о мести.

Теодор выпрямился и улыбнулся.

– Я подумал о человеке, которого мы спасли, милый отец. Он нагой и раненый, очевидно, его ограбили. Но он, по-видимому, имел при себе приличную сумму в новых французских монетах. Кроме того, у него был ценный старинный турецкий кинжал. Сейчас он очень болен и неразговорчив. Но я уверен, что это важная птица. Когда он поправится, он несомненно будет благодарен нам за гостеприимство.

– И предложит нам значительную сумму, чтобы освободиться от нашего гостеприимства. Я правильно тебя понял, Теодор?

– Конечно, отец.

– Для понтийского дворянина не бесчестно потребовать выкуп за богатого франка. Для франков несколько поколений назад мы были властителями Трапезунда, а имя Комнинов никто на свете еще не слышал. Ну, ладно. Веди себя с ним любезно, но препятствуй его возвращению, пока он не захочет щедро расплатиться.

– Я был уверен, что вы одобрите это, сэр.

– Естественно, я одобряю.

Глава 25

Первые два дня Пьер спал неспокойным сном; его мучили кошмары отчаянных схваток, в которых он неизменно терпел поражение – на «Леди», в «Звезде Востока» и на безлюдной трапезундской тропе, протоптанной мулами. В действительности в комнату время от времени заглядывали реальные люди, полные желания узнать, выживет он или умрет, но их голоса доносились до него, как звучание хора из пещеры на огромной горе. Однажды ему показалось, что он слышит нежный шепот Шейдаз, предупреждающей его, что он не один и должен быть начеку.

Было темно, когда он проснулся вечером второго дня, голодный, мучимый жаждой и трезвый. Вооруженный человек дремал на шатком табурете, облокотившись на роскошный персидский гобелен на стене. Он услышал, что Пьер шевельнулся, и сразу же прибавил света в большой латунной лампе, напоминающей светильники в шатрах могущественных арабских шейхов в пустыне. Человек протянул Пьеру серебряный бокал с водой. Пьер приподнялся в постели, взял бокал и выпил его до дна. «Еще», – сказал он, и человек наполнил бокал из кувшина и снова подал ему.

– Я хочу есть, – сказал Пьер, но человек покачал головой. Пьер подумал, что тот его не понимает. – Я хочу есть, повторил он на латинском, французском, итальянском и английском языках, исчерпав свои немалые лингвистические познания.

– Вам лучше поголодать немного, – отозвался человек по-турецки. – Так вы скорее поправитесь.

– Я чувствую себя достаточно хорошо, – возразил Пьер. – Невозможно существовать на одной воде.

– Извините, сэр. Я выполняю приказ, и вам полагается только вода. Разумеется, воды я могу вам дать сколько угодно. Более того, если вы даже не попросите, я должен влить вам в рот достаточное количество воды. Таков полученный мною приказ.

– Кто дал тебе этот глупый приказ?

– Это вас не касается, сэр. Поспите еще, – и он убавил огонь в лампе и вернулся на свой табурет. Пьер осмотрелся в маленькой комнате, напоминающей келью. В ней было высокое окно. Стол и стулья невероятно бедные, старые и видавшие виды. Но его одеяла были мягче, чем где бы то ни было, на стенах висели исключительно богатые гобелены, а лампа явно представляла большую редкость и ценность. Все мелкое и подвижное было восточным и дорогим, а все крупное и постоянное – серым и заурядным. Этот контраст поразил его, но он был слишком голоден, чтобы долго раздумывать об этом. «Черт возьми!» – выругался он на хорошем французском языке и снова лег, повинуясь приказу человека и стараясь забыть о голоде. Его стражник-нянька сонно открыл глаза и подумал, что нужно сообщить сэру Теодору о хорошем поведении франка.

Он спал весь следующий день, а вечером сэр Теодор навестил его. Когда он вошел, Пьер уже проснулся. Молодой человек пододвинул табурет, пощупал лоб Пьера, проверяя, есть ли у него жар, и сказал:

– Я рад, что вам значительно лучше, сэр Питер. Вероятно, завтра вы сможете встать. Один из моих людей – почти доктор. Вчера, когда вы спали, он снял повязку с вашей раны. Она не глубокая и почти затянулась. Он сказал, что вы поправитесь.

– Я очень рад, сэр.

– Я тоже рад, хотя и по другой причине. Меня зовут Теодор, я сын графа Филельфуса Месембрийского. Как ваша рука, сэр Питер?

– Болит.

– Этого следовало ожидать. Хорошо, что кожа цела. Вы можете пошевелить пальцами?

Пьер попытался.

– Да, сэр Теодор. Но я чувствую себя лучше, когда не двигаю рукой.

– Это неудивительно. Вероятно, вам по руке ударил камень во время вашего падения.

– Я помню камень. Ваш человек отказался накормить меня. Я гость или узник, и если я узник, то собираетесь ли вы уморить меня голодом?

– Вы не умрете от голода, сэр Питер. Для меня почти столь же очевидно, как и для вас, что ваше пребывание в этом мире не закончилось. Но у нас нет в распоряжении хирурга для ухода за вами, поэтому мы волей-неволей вынуждены лечить вас теми способами, которыми пользуемся сами, когда с нами случается несчастье. Вас накормят завтра.

Пьер промолчал.

– Как только вы сможете ездить верхом, вам дадут коня и саблю, поскольку свою вы, по-видимому, потеряли, и укажут путь в город. Вы не можете отправиться так далеко пешком и без оружия. Вам потребуется также кое-какая одежда, так как из ваших вещей мы нашли только штаны и башмаки. Вы же не можете ехать в Трапезунд нагим.

– Конечно, нет, – сказал Пьер. Он догадывался, куда клонит вежливый грек.

– Разумеется, лошади и сабли дороги, – продолжал сэр Теодор, – и вы не захотите надеть крестьянскую одежду. Мне пришло в голову, что ваши представления о ценности подобных вещей, не говоря уже о благодарности, которую вы должны испытывать за то, что мы извлекли вас из ущелья, где вас ждала неминуемая смерть, могут выразиться в ценном подарке графу, моему отцу. Мы не богаты, и я уверен, что он примет ваш дар.

Предчувствия Пьера подтвердились.

– Какова сумма моего выкупа? Меня будут пытать голодом, пока я не соглашусь на достаточную сумму?

Пьер не ожидал, что его слова вызовут столь бурную реакцию. Его юный захватчик покраснел под загаром и стал темнее, чем турок. Он посмотрел на Пьера свирепым взглядом.

– Никто не говорит о пытках, – ответил он, с трудом овладев своим голосом. – Если понадобится убить вас, вы ничего не почувствуете. Я точно знаю, как сделать это безболезненно.

– Это своего рода удобство, – сказал Пьер. Ему почти нравился этот человек. – Думаю, что мне следует попросить у вас прощения за неумышленно причиненную обиду.

– Все в порядке. Могу добавить, сэр Питер, что, по-моему, вы на пути к выздоровлению. Скоро вы убедитесь, если еще не убедились, что мои силы малы. Дело значительно упростится, если вы дадите мне рыцарское слово не пытаться бежать, пока выкуп не будет заплачен.

– Этого я не могу сделать, сэр Теодор. Извините.

– Очень хорошо. Хотя это общепринято.

– Я знаю.

– Вас будут просто охранять чуть внимательнее.

– Что делать. Могу я вернуться к вопросу о еде, сэр Теодор?

Тот подумал немного.

– Честно говоря, я бы не хотел. Но утром вас накормят. Моему отцу не терпится увидеть вас и обсудить условия выкупа.

– Я надеюсь на встречу с вашим благородным отцом. А пока – я не желаю снова оскорбить вас – я, наверное, проведу ночь в монашеском посте и размышлениях о сочном куске мяса.

– Может быть, монахи так и делают. Но вам не придется провести ночь в беспокойном бодрствовании. Моя сестра, леди Стефания, которая является знатоком подобных вещей, приготовит вам отвар из персидских трав. Он очистит ваш организм и поможет вам уснуть. Вы смело можете пить его.

– Я не боюсь, что меня отравят, сэр Теодор, поскольку вы решили задержать меня до получения выкупа. Но предупреждаю вас: я бедный человек и у меня уже украли все, что я привез с собой из Франции.

– Сегодня вечером я не буду с вами торговаться. Утром мой отец установит сумму выкупа. Не пытайтесь пересилить стражника, сэр Питер. Обещайте мне хотя бы это.

Пьер вытянул забинтованную руку.

– Вы думаете, что такой рукой что-то можно сделать? – спросил он. – Я подтверждаю, что моя рука ужасно дрожит, и у меня нет желания драться с человеком, который сидит под чудесным гобеленом и угрожает вливать в меня воду каждые пять минут. Да, это я вам обещаю от всего сердца.

– Очень хорошо, я скажу ему, чтобы он больше не отягощал вас родниковой водой.

Он оставил Пьера, который заметил, что сэр Теодор назвал его рыцарем, либо убежденный в дворянском происхождении невольного гостя, либо в силу каких-то тонкостей турецкого языка. Он произносил эти слова совсем не так, как Пьер.

Вскоре мягкой походкой вошла леди в остроносых восточных комнатных туфлях. Должно быть, это была сестра Теодора, потому что в руке у нее был небольшой бокал с жидкостью и она не походила на служанку.

Стефания уже видела пленного франка. В овдовевшем доме графа Месембрийского, одна среди многих мужчин, а также нескольких солдатских жен и дряхлых служанок, она занимала особое положение. Она была моложе брата, но с тех пор как она себя помнила, выполняла обязанности хозяйки замка, принимая редких гостей графа, поддерживая порядок на кухне и давая указания престарелой уборщице, как любая хозяйка. Когда брат и его люди уезжали, что случалось часто, именно ее зоркие молодые глаза наблюдали со стен за окружающей местностью, где она знала с детства каждую тропинку, в ожидании их возвращения. Она могла скакать на коне по-мужски. Теодор подозревал, что она способна, в случае необходимости, и сражаться по-мужски, потому что обладала фамильными вспыльчивостью и упорством. Присутствие женщины для ведения хозяйства и ухода за графом было столь необходимо, что она почти не покидала замок, за исключением бешеных скачек на коне, которые она время от времени устраивала, чтобы ощутить физическую радость утомления.

Она была худощава, как ее брат и отец, пока он не ослеп.

У нее были ярко-черные буйные волосы. Она обычно обстригала их коротко, до плеч, потому что это давало ощущение свободы. Она часто ходила без головного убора, особенно во время длительных периодов, когда никто не посещал замок, хотя все женщины в цивилизованном христианском мире покрывали голову. Привычка Стефании ходить с непокрытой головой вызывала постоянные упреки ее брата, убеждавшего ее носить головной убор, приличествующий ее положению. Когда он упрекал ее, черные глаза Стефании вспыхивали, она могла выругаться по-мужски и сказать:

– Кому до этого дело, ты, ночной наездник, злодей, полудворянин, воровской рыцарь? Кто меня увидит?

Тогда он мог похлопать ее по плечу и ответить:

– Ничего, дорогая Стефания. Ты с гордостью пригласишь меня на обед, когда я буду богат, а ты выйдешь замуж за крупного трапезундского вельможу.

Эти планы часто служили предметом размышлений графа, ее отца. Понтийские аристократы, выходцы из Эллады, жившие в империи еще до ее захвата первым Комнином с десятью тысячами византийцев, редко заключали браки с богатыми городскими дворянами. Они занимали в социальной структуре положение, среднее между купцами и высокими столичными аристократами. Если не считать Англию после ее завоевания норманнами, никогда различия между старыми и новыми владельцами страны не достигали такой остроты и не существовали так долго.

Пьер наблюдал за ней, но быстро отвел взгляд, заметив, что она тоже наблюдает за ним. Это не был искренний, спокойный взгляд турецкой девушки-рабыни, которой нечего терять, особенно если она видит что-то приятное; это не был и взгляд западной женщины, скромный, но с сознанием собственной значимости в мире, которая действительно была высока. Стефания взглянула на Пьера украдкой, отчасти чтобы незаметно оценить его настроение: примет он или нет лекарство из ее рук без помощи стражника. Если бы он выглядел враждебно, она готова была позвать стражника и приказать ему уложить франка на спину и влить лекарство в его глотку. Но ею владело также робкое любопытство: ей хотелось знать, будет ли Пьер после пробуждения так же красив, как во сне.

Ее турецкий язык был почти недоступен для понимания, но Пьеру показалось, что она сказала:

– Выпейте это, эфенди Питер. Это облегчит боль в вашей раненой руке и заставит вас уснуть.

Пьер кивнул, поблагодарил ее, отпил глоток и обжег язык.

– Он очень горячий, – произнес он, разбрызгав немного напитка.

Она сама отпила немного, что успокоило Пьера, хотя он и до этого не опасался ее напитка.

– Извините, сэр. Он должен быть горячим, но я не хотела, чтобы вы обожглись. – Она отставила бокал в сторону. – Пусть немного остынет, – произнесла она. Ее быстрый ум мгновенно решил, что пробудившийся франк еще прекраснее. Ее богатое воображение сравнило его глаза с синими сапфирами чистой воды. Пьер со своей стороны поразился, как брат с таким суровым видом может иметь сестру со столь нежным выражением лица, и решил, что такова таинственная двойственность природы, которая производит не только твердые камни, способные разбить руку, но и прекрасные цветы, радующие глаз.

– Когда сэр Теодор сообщил мне, что его сестра готовит мне отвар, – любезно сказал он, – признаюсь, что я представил себе старую горную ведьму с горшком на огне, помешивающую напиток метлой. Пусть незначительная боль в моей руке послужит мне добровольной епитимьей за такую дурную мысль.

Стефания вспыхнула, хотя Пьер просто старался быть вежливым, и удержалась от восклицания, рожденного ее одиночеством:

– О, как бы я хотела, чтобы люди хотя бы иногда так разговаривали со мной!

Вместо этого она произнесла:

– Ваша рука сильно болит?

– Всякая рана неудобна, – практично заметил Пьер, – и раздробленное место причиняет более сильную боль, чем сабельная рана. Но я не хочу казаться слишком храбрым, когда говорю, что она болит значительно слабее, чем я ожидал. Я ненавижу боль и честно признаюсь в этом.

– Только гордые люди из Европы стыдятся признаться в своей боли, эфенди Питер. Мы, греки, как и все соседние восточные народы, знаем, как ужасна боль. Вот почему у нас существует так много лекарств для успокоения боли, если ее нужно успокоить, и так много способов вызвать боль, когда нужно наказать дурного человека. Состояние вашей руки улучшилось, потому что вчера мы смочили ее холодной родниковой водой. Я рада, что боль уменьшилась. – Она еще раз попробовала напиток. – Кажется, это я буду крепко спать, напробовавшись вашего лекарства, – сказала она, улыбнувшись. – Оно все еще слишком горячее. – Пьер обратил внимание, что пар не поднимается от напитка. – Вам нравится здесь, в Трапезунде?

– Это необыкновенная страна, – искренне ответил Пьер. – Я ее пока мало видел. Большую часть времени, – добавил он со смехом, – я был без сознания или ужасно голоден.

– Вы сейчас голодны?

– Конечно, да.

– Я принесу чего-нибудь поесть.

– Может быть, лучше не надо. У вашего брата или у кого-то другого есть теория, что голодание – чудодейственное средство от лихорадки. Но, – с надеждой добавил он, – я не верю, что у меня лихорадка.

Она потрогала его лоб. Заботливая рука чувствует разницу температур, когда у человека жар; ее рука почувствовала, что у Пьера холодный лоб; Пьеру ее прикосновение показалось нежным и теплым. Он был уверен, что у него нет жара.

– Я тоже не думаю, что у вас жар, – сказала она. – Не пейте лекарство, пока я не вернусь. Оно действует быстро.

Пьер обещал, и она вышла из комнаты. Стражник дремал, сидя на корточках перед дверью.

– Франку необходимо еще лекарство, – сказала она. – Не беспокой его.

– Хорошо, леди Стефания, – ответил он, привстав и тут же снова сев на корточки. Во сне он видел богатого, слабого дворянина в лесу с прекрасной дочерью и мешком золота, и никого вокруг. Он беспощадно напал на них и потом день за днем кутил на их деньги в «Звезде Востока». Стефания вернулась со вторым бокалом, точно таким же, как первый, за исключением того, что в нем была ложка. Она улыбнулась при виде похрапывающего стражника и бесшумно перешагнула через его ноги. Она понятия не имела, что его сон обул его и ее в пурпурные императорские котурны Великих Комнинов.

Леди Стефания и бокал горячего мясного супа наполнили маленькую комнату ароматами мускуса и баранины. Пьер неуклюже ел левой рукой.

– Если вы не будете осторожнее, то прольете бульон на одеяло, – сказала она, – и выдадите мою маленькую измену. Разрешите мне помочь вам. – Она стала кормить его ложкой, и Пьеру ничего не оставалось делать, как смотреть на ее лицо и длинные, черные волосы. Эту часть своего заточения он находил вполне терпимой.

Потом она дала ему лекарство, которое было холодно как камень, и он сразу же заснул. Стефания вставила бокалы один в другой и посмотрела на спящего франка. Потом она отнесла бокалы на кухню, вымыла бокал из-под супа и пошла в свою комнату, и когда она молилась, то просила Святого Евгения, если он сочтет это разумным, немного повременить с выкупом сэра Питера.

Приятный эпизод с лечением закончился загадочным образом. Проснувшись на следующее утро, Пьер увидел в комнате горящую жаровню и услышал взмахи острого стального инструмента в руках человека дикого вида с густой бородой. Он точил инструмент с помощью кожаного ремня. Здесь же был сэр Теодор, по-видимому, в качестве свидетеля того, что должно было произойти. Пьер сел на кровати, сконфуженный и слегка встревоженный.

– Я рад, что вы, наконец, проснулись, сэр Питер, – любезно сказал Теодор. – Моя сестра, должно быть, крепко напоила вас. Скоро вам подадут кофе, если вы можете его пить.

– Я пил его прежде, – сказал Пьер.

– Нет ничего лучше кофе, чтобы прекратить действие снотворного. Потом вас должны побрить.

– О, – сказал Пьер, – наверное, это один из ваших обычаев.

– Это требование отца, – объяснил Теодор. – Граф почти слепой. Он видит пальцами. Он всегда желает знать, разговаривая с человеком, как он выглядит. Если он прикоснется к вашему лицу, он увидит вас. Конечно, он не всегда был слепым. Он говорит, что мир пустынен, полон голосов без лиц. Надеюсь, что вы не против, – извиняющимся тоном произнес он.

– Конечно, нет, – сказал Пьер. Он понял смущение Теодора, потому что ни греки, ни турки не любили прикосновений чужих людей. Эта странная восточная утонченность была совершенно чужда более суровым европейцам. – Мне очень жаль вашего отца. С ним произошел несчастный случай?

Человек прекратил точить бритву. Стефания, помешивавшая кофе над жаровней, с испуганным выражением поднесла пальцы к губам. Лицо Теодора застыло и он сказал:

– Должен сразу предупредить вас, сэр Питер: никогда не упоминайте о несчастье моего отца ни в разговоре с ним, ни с кем-либо еще в доме. Мы не говорим об этом.

Человек с густой бородой был управляющим графа. Он побрил Пьера ловко и деликатно. Пьер заметил, что его быстрая, уверенная рука была почти такой же тонкой, как у женщины. Потом управляющий принес его штаны, выстиранные и высушенные, и башмаки, которые слуга целый час чистил жесткой маленькой щеткой. Теодор ушел в покои графа. Служанка принесла из кухни поднос с горячим завтраком. Стефания помогла ему выпить крошечную серебряную чашечку горячего кофе; изнутри чашечка имели изумительное золотое покрытие. Пьер еще раз поразился обилию дорогих мелочей в старом замке. Возможно, что он попал в воровское гнездо, но добыча, наполнявшая замок, не походила на вещи, которые путешественники обычно возят с собой. Абсурдно было предполагать, что сэр Теодор и его маленький отряд могли атаковать восточные караваны, которые были основным источником торговли на Востоке; если не считать крестоносцев, самыми тяжело вооруженными были длинные вереницы верблюдов, сопровождаемые сотнями людей, которые прибывали из глубин Азии в Трапезунд. Пьер не верил также, что граф Месембрийский живет исключительно за счет выкупов за плененных европейских рыцарей. Это со временем стало бы известным и приобрело бы дурную репутацию среди европейцев, которые имели большое значение для экономики Трапезунда. Возможно, граф, подобно Балта Оглы, имел обширные виноградники.

Пьер с удовольствием выпил кофе. Волосы Стефании были покрыты белым накрахмаленным чепчиком, вероятно, попавшим сюда из Франции, что заставило сердце Пьера забиться при воспоминании о Клер.

– Уже поздно, – сказала Стефания, – и отец с нетерпением ждет вас. Он встал на рассвете и сейчас я должна пойти к нему. Съешьте весь завтрак, если сможете. – Она улыбнулась при воспоминании о супе и оставила Пьера на попечение стражника, который помог ему управляться с подносом. Для Пьера не составило труда покончить с щедрым завтраком. Слуга помог ему одеть его вещи, дополнив их красивой голубой греческой туникой до колен с серебряным шитьем и поясом из русской кожи для сабли, но без сабли. Пьер улыбнулся этой предосторожности. Он пробежал пальцами по волосам, чтобы они не лезли в глаза. Его рука после этого приобрела острый аромат сандалового дерева от Шейдаз. Он взглянул на свою голубую тунику из нежного хлопка и засмеялся. Я начинаю выглядеть и пахнуть как грек, подумал он, и стал ждать встречи с графом.

У Филельфуса был скромный небольшой тронный зал в центре замка. Его украшали ковры, гобелены и кресло, похожее на трон, на возвышении под балдахином с кистями. Слуга распахнул обе створки двери и объявил: «Сэр Питер из Франции!» – и Пьер подошел к подножию кресла слепого человека и встал на колено, как его учили делать при встрече с крупными вельможами. Одно колено для вельможи, два колена для Бога и короля, поклон и поцелуй руки для дамы. Манеры во Франции были просты. Поведение Пьера, которое сочли бы варварским при дворе Великого Комнина, было вполне приемлемым в замке слепого понтийского дворянина, который наклонился, ощупал его лицо и произнес:

– Я рад вас видеть, сэр Питер. Надеюсь, что вас удовлетворят наши дикие манеры и наше грубое гостеприимство, пока вы не покинете нас.

На голове тучного старика был фригийский колпак из золотой ткани. Поверх его туники висела икона в серебряной раме, изображающая муки Христа в терновом венце. Его маленькие белые руки покоились на резных подлокотниках кресла. Одна из них слегка и ритмично шевелилась, как бы отбивая такт мелодии, слышной ему одному. Сэр Теодор, в кирасе и с саблей, стоял справа. Стефания, стоявшая слева, надела длинную синюю хламиду или греческий плащ. Он был застегнут гранатовой пряжкой, а на плече, где сходились половинки плаща, висел таблион, то есть вышитый квадрат в рамке, какой могли носить только императрицы. Вся семья выглядела серьезно, и ничто в их богатой обстановке не предвещало, что Пьеру легко будет заплатить выкуп.

– Мне оказан великодушный прием, сэр, – ответил Пьер.

– Вы молоды, сэр Питер, – сказал граф, – и я вижу, что у вас решительное выражение лица. Мне сказали, что вы получили ранение правой руки. Может быть, это не самое большое несчастье, иначе, насколько я могу судить по вашему лицу, вам захотелось бы воспользоваться саблей. Мои болтливые слуги иногда забывают о хороших манерах. Надеюсь, что ваша рука заживет.

– Я уже дал слово, что не стану драться со стражником, милорд, и сегодня утром у меня не болит рука. Я очень благодарен за заботу, которой меня окружили.

– Это хорошо, очень хорошо. Я надеялся, что в вашем сердце найдет место чувство благодарности. Не стану напоминать вам, что мой сын спас вам жизнь. Могу добавить, что при этом один из слуг подвергался серьезной опасности. Уступ, на котором вы лежали, обрушился на дно ущелья в тот самый момент, когда мой храбрый слуга спас вас.

– Я не знал этого, сэр. – Пьер предположил, что эта несчастливая случайность увеличит сумму выкупа, но сомневался, что какая-то его доля достанется слуге.

– Я, конечно, не могу себе позволить потерять слугу, – спокойно продолжал граф. – Мой удел состоит из одной-двух деревень рядом с замком, где земля не особенно плодородна, и мой годовой доход невелик.

– Мне дали понять, сэр, что когда я вернусь в город, словесного выражения благодарности за ваше гостеприимство будет недостаточно.

– Ты так сказал, Теодор? – спросил граф, подняв брови, но продолжая смотреть своими незрячими глазами поверх головы Пьера на дверь. – Нет, сэр Питер, не после возвращения в город! Я убежден, что вы и шагу не сделаете за пределы замка, пока не выразите вполне понятную благодарность моей семье в твердых новых французских золотых монетах. Как раз сегодня я восхищался качеством чеканки на одной из них.

– Понимаю, – кратко ответил Пьер.

– Я предлагаю, – продолжал граф, – чтобы вы дали слово рыцаря, в чем вы по необъяснимой причине отказали моему сыну в полном пренебрежении к законам христианского рыцарства, что не попытаетесь бежать, пока выкуп не будет уплачен.

– Я не могу дать слово рыцаря, сэр, по той простой причине, что я не рыцарь, а купец. Насколько я знаю, я простолюдин: единственный отец, которого я знаю – исключительно добрый человек, оружейник. Он до сих пор живет в Руане, в Нормандии, на севере Франции. – Пьер прикусил губу, и выражение лица Стефании слегка изменилось. Она знала, что такие признания даются нелегко. Грек сочинил бы прекрасную сказку. Все они поверили Пьеру.

Граф любезно заметил:

– Европейские дворяне иногда нарушают клятву и даже не вспоминают об этом. Оставим пока разговор о вашем честном слове. Поскольку вы купец, мне легче договориться с вами. С кем вы имеете дело здесь в Трапезунде и кому служите во Франции?

– Во Франции я генеральный ревизор у Жака Кера, министра финансов. При мне была значительная сумма в золотых монетах, которые он недавно отчеканил на монетном дворе. Их похитили у меня, но, очевидно, одна-две монеты попали в руки ваших людей. Здесь в Трапезунде я, разумеется, имею дело с французским посредником.

– Все знают, что это Балта Оглы, болгарский принц, – небрежно произнес граф. – Если мой сын вдруг приобретет вид палача, пусть это вас не тревожит. – Теодор в самом деле сильно помрачнел. Граф прикоснулся к своей иконе; его лицо приобрело озабоченный вид. – Неприятно, когда ваше родовое имение заложено, – произнес он. – Я скажу вам то, что не скажет мой сердитый сын. Я не владелец моих земель. Несколько лет назад я продал их Балта Оглы. В то время со мной произошло несчастье. Он и его секретарь усиленно торговались, а я был слаб и подписал контракт. С тех пор мы платим арендную плату как крестьяне, а ведь мы – один из древнейших понтийских родов. Мой титул берет начало от города Месембрии, далеко за Понтом Эвксинским; моя семья жила в Трапезунде за многие столетия до того, как Великий Комнин, – в этом месте Филельфус склонил голову, как каждый делает при упоминании о Боге, – пришел с десятью тысячами дворцовых стражников и объявил себя королем. – Он помедлил немного, затем сказал:

– Балта Оглы будет рад узнать, что его французский коллега не пропал.

– Он будет поражен, узнав, что я жив, сэр, – искренне произнес Пьер. – Он уже пытался меня убить. Как только он откроет, что потерпел неудачу, он немедленно сделает новую попытку.

На лице графа появилась хитрая улыбка, а сэр Теодор сказал:

– Человек в ущелье был франком!

– Он был одет как франк, – возразил Пьер, – но он был греком, как и двое других.

– Болгарин попал в немилость к французскому королю? – спросил граф.

– Определенно попадет, если я смогу вернуться во Францию.

– Ну что же, – сказал Филельфус, улыбаясь все шире. – Думаю, что Оглы сразу заплатит за вас тысячу фунтов. Мы с ним близкие друзья.

– Отец! – воскликнула Стефания. – Ты вернешь франка человеку, который пытался убить его? Ты знаешь, что случится и кто это сделает.

– Стефания, ты забываешься. Теодор даст тебе пощечину в присутствии слуг, если ты еще раз скажешь такое. Будешь знать.

Пьер никогда не видел лица, так перекошенного от ярости, как лицо Теодора в этот момент.

– Дура! – прошипел Теодор девушке. – Отец только угрожает. Ты все испортишь.

Греческие слова ничего не говорили Пьеру.

– Я полагаю, – сказал он, – что Джон Джастин сможет заплатить за меня до двух тысяч фунтов. Он капитан корабля.

– Ваш турецкий и мой происходят из разных провинций, – спокойно произнес сэр Теодор. – Правильно ли я понял, что вы назвали цифру пять тысяч?

– Нет, сэр, я не стою так дорого. Легко найти другого генерального ревизора. У французского министра много способных купцов, которых можно назначить на мое место. Может быть, Джастин, который любит меня, осилит три тысячи. Но я не стою ни пенни больше ни для службы, ни для моих друзей.

Греки молчали. Это была крупная сумма.

Пьер добавил задумчиво:

– Вы можете быть уверены, что деньги будут выплачены. Вероятно, вы хорошо знаете Оглы, но и я узнал его хорошо. Я убежден, что он не заплатит, если сможет обойтись без этого.

– Это правда, отец, – сказал Теодор, но Пьер не мог определить по его совершенно безучастному лицу, советует ли он графу принять или отклонить предложение.

Граф, нежно улыбаясь, прикоснулся к иконе и сказал:

– Я принимаю ваше предложение, Питер. Напишите вашему капитану указание выплатить три тысячи фунтов, если вы можете держать перо. Естественно, золотом. Если вы не можете писать, я напишу за вас. Хотя, если он знает ваш почерк, очевидно, лучше вам написать собственноручно.

– Итальянец может подумать, что вы уже мертвы, а ваши убийцы пытаются получить выкуп, – добавил Теодор.

– Та же мысль пришла мне в голову, – сказал Пьер. – Надеюсь, что смогу написать. Вы знаете, что Джон Джастин итальянец, сэр Теодор. Я не ожидал этого.

– Конечно, знаю. Один из моих людей случайно заметил на нем большой серебряный ошейник перед тем как мы смешались с беспокойной толпой перед входом в «Звезду Востока». Сэр Джон шел пешком, очень спешил и был крайне неосторожен. Мой слуга не удержался от дурного соблазна. Он ударил Джастина по голове древком пики, и когда тот упал, снял с него ошейник. Джастин вскочил и закричал по-итальянски; думаю, что он выкрикивал проклятья.

– Будьте уверены, именно это он и делал!

– Это было опасно и глупо – совершать кражу в городе. Мы не грабители, Питер.

– Однако было бы неразумно упоминать в письме об этом инциденте, – заметил Филельфус. – Капитан может не поверить вашим хозяевам. Мы отдадим вам ошейник, когда вы отправитесь в Трапезунд. Если капитан захочет выразить нам благодарность, он может при случае послать нам маленький подарок. Он не будет частью вашего выкупа. Я собираюсь предостеречь моих людей от случайного воровства.

– Я начинаю понимать, почему мой друг не пришел на встречу со мной в таверну. Вы уверены, что он не убит, сэр Теодор?

– Мертвый не станет размахивать саблей и вопить. Возможно, у него несколько минут кружилась голова, но я знаю, что он жив. Зачем бы я стал предлагать вам писать мертвому человеку?