Текст книги "Блеск клинка"

Автор книги: Лоренс Шуновер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

– Я знаю его девиз. Он написан повсюду на стенах его замка.

– Люди во Франции иногда возвышаются, Клер!

– Бывает. О, Пьер, это было бы чудесно.

Монпелье жужжал от сплетен. На следующее утро графиня сделала такой жестокий выговор сэру Роберту, что у него заболела нога и сам он заболел. Он затосковал по целебному источнику, находившемуся в имении ее кузена, сенешаля.

– Дорогая жена, – произнес он, – у тебя есть причина сердиться. Я признаю, что я дал разрешение, не подумав. Пьер говорил очень пристойно, и я отпустил девочку с ним. Мне нравится чиновник. Я помню услугу, которую он мне оказал. Ты тоже должна это помнить. А теперь предупреждаю тебя, Адель, что отстегаю тебя старым кожаным ремнем, если ты будешь продолжать приставать ко мне по поводу этого незначительного инцидента.

– Сэр Роберт! Вы этого не сделаете! – воскликнула пораженная графиня. Ее муж не выказывал такой энергии многие годы. – Мой дорогой господин, этот мягкий климат рождает в вашей голове странные мысли.

– Признай, что прогулка была короткой. Она вернулась домой задолго до наступления темноты.

– Луна была такой яркой, что тебе показалось, будто день еще не кончился, – сердито сказала графиня, – и Клер выглядела совершенно влюбленной. Чиновник – опасный человек, сэр Роберт.

– Я не настолько стар, чтобы не отличить солнце от луны, Адель. Пьер не представляет опасности. Но больше прогулок не будет. Через день или два он отплывает на Восток.

– Я слышала, – отозвалась графиня. – Это хорошо. Может быть, тогда звезды в ее глазах погаснут. Я чрезвычайно озабочена, дорогой супруг. Для глупых молодых женщин существуют монастыри.

– Неужели все так плохо, Адель? Может быть, я слепой старый глупец, как ты заметила?

– Я так не говорила, мой дорогой господин. Ты бы действительно побил меня старым ремнем?

Граф проворчал что-то неразборчивое.

Глава 17

Пока сэр Роберт угрожал своей жене, в другой части замка Бернар и Пьер ожидали министра в библиотеке.

– Если де Кози еще не предупредил тебя, Пьер, – сказал Кер, – а он, вероятно, сделал это, твое задание для всех связано исключительно с платой лоцманам. Мне иногда приходилось посылать агентов в Константинополь, чтобы добиться снижения этих непомерных ростовщических запросов. Они с каждым годом все больше напоминают узаконенную дань. Тебе в самом деле, возможно, удастся добиться ее снижения.

Пьер, конечно, знал, что местные лоцманы в каждом порту, особенно в узких проливах в окрестности Константинополя, имели право подняться на борт каждого проходящего судна и потребовать королевскую оплату за то, что они знают навигационные маршруты лучше, чем судовые лоцманы. Часто так оно и было.

– Как мой посланник, уполномоченный вести переговоры с местными властями, – продолжал министр, – ты будешь моим главным ревизором, то есть человеком, занимающим определенное положение. – Он слегка улыбнулся.

– Но тебе не следует торговаться слишком настойчиво, – вмешался Бернар. – Если греки сочтут тебя неопытным, тем лучше. Не слишком поддавайся возникающим заботам. Я правильно интерпретирую ваши указания, благородный хозяин?

– В каком-то смысле де Кози прав, Пьер. Не задерживайся и не наживай себе врагов. Твоя сфера действий, или скорее наблюдений, располагается далеко за столицей Восточной империи.

– Я уверен, что не составит труда найти правдоподобный предлог для продолжения плавания до Трапезунда, – сказал Пьер. У него был здоровый румянец, а в голосе звучала уверенность. Жак Кер, пожалуй, единственный человек в Монпелье, не знавший о прогулке Пьера за городские стены лунным вечером, был доволен его серьезным и решительным видом.

– Тебе, разумеется, следует всеми возможными способами укреплять дружбу с Балта Оглы, – сказал он. – Оглы имеет большую власть в Трапезунде.

– Не будет ли разумно, милорд, – спросил Бернар, – сразу же проинформировать Пашу Оглы о случившемся? Пьер может сказать ему или я могу написать ему от вашего имени.

– Поскольку я не хочу показаться глупцом ни здесь, ни в Константинополе, – быстро перебил Пьер, – я должен сказать, что это был бы самый худший способ поведения.

Министр задумался, а лицо де Кози приобрело оттенок прелестного гранатового сока его хозяина.

– Оглы может оказать тебе громадную помощь, Пьер, – произнес Кер. – Конечно, моим делам он посвящает лишь небольшую часть своего времени. Ты приобретешь больший вес в его глазах, если он будет знать, по какой важной причине я прислал тебя. Я бы не хотел, чтобы ты оказался в Трапезунде без друзей.

– Я не осмеливаюсь советовать вам, милорд министр, – сказал Пьер, – но если секрет никому не известен, то не будет и утечки. Я бы хотел использовать этот шанс.

– Я только хотел повысить вероятность успеха юноши. Но Пьер, конечно, находчив, – произнес Бернар.

– Ты должен быть очень осторожен, – продолжал министр. – Постарайся оценить характеры людей, которые мне служат, не исключая членов команды судна, какое бы положение они не занимали. Внимательно наблюдай за действиями моих агентов, с которыми столкнешься по пути. В мутном пруду, на который я посылаю тебя рыбачить, может попасться и мелкая рыбешка. Поймай ее, если сможешь, но помни, что мне нужна крупная рыба.

– Я буду ловить с помощью крючка, а не сетью, если сумею, – отозвался Пьер.

– Именно это я и имел в виду, Пьер. Извини, что мои инструкции по необходимости столь неконкретны. Я рад, что ты меня понимаешь.

– Моему пониманию это недоступно, – произнес Бернар.

– Бернар, – пояснил министр, – можно провозить контрабандой драгоценности. Но меня особенно задевает, что это зло основано на желании извлечь выгоду из низменных, дьявольских побуждений. Только выродок, хитрый дьявол мог додуматься до контрабанды опиума.

– Теперь я понял ход ваших мыслей, милорд, – сказал секретарь. – Но Дьяволу легко спрятаться в аду. А Трапезунд! О, Боже мой!

– Именно поэтому, – пояснил Кер, – возможно, было бы неосторожно скрывать там свое подлинное лицо. В любом случае, если Пьер сочтет, что ему не нужна помощь Оглы, я с этим соглашусь. Не пишите нашему представителю в Трапезунде, Бернар. Это может усложнить задачу Пьера. Однако ты прав, Пьер, что это предотвратит возможные слухи о твоем задании, хотя они и так маловероятны. Очевидно излишне напоминать тебе о величайшей осмотрительности, которую ты должен соблюдать во всех своих действиях.

– Я буду чрезвычайно осторожен, милорд, – ответил Пьер. – Ваши инструкции совершенно исчерпывающие.

– Тебе понадобится новая одежда, – оживленно заметил Бернар, – ты не можешь скитаться по всему христианскому миру в одежде чиновника с причала. Я все предусмотрел, милорд.

– Правда, Бернар? Ты совершенно прав.

– Как раз сейчас на кухне ожидает портной, сэр. Это вызвало бы разговоры, если бы Пьер отправился в мастерскую и заказал дорогие одежды.

– Никто бы этого не узнал, Бернар. Но это полезная предосторожность. У тебя есть сабля, Пьер?

– Милорд, я мог бы экипировать целый отряд солдат. Как известно Вашему Превосходительству, я вырос в мастерской оружейника. Я увлекаюсь изделиями из стали, и моя комната в гостинице забита боевым оружием.

– О, мой Бог! – воскликнул Бернар, вздымая кверху белые руки, обильно украшенные драгоценностями. – Без сомнения он разрубил парня из Руана на кусочки, после того как проломил ему череп. Я бы не хотел оказаться на месте виноватого трапезундца, милорд министр.

– Отправляйся-ка ни примерку к портному, Пьер, – приказал Кер, – только не покупай ничего яркого.

– Милорд, – сказал де Кози, – портному поручено принести подходящие ткани. Я выбрал легкое белое белье, отрез прекрасной шерсти из Фландрии для камзола спокойного синего цвета и неяркую оранжевую подкладку. Тяжелый бархат для официальной мантии и беличий мех для шляпы; мне кажется также, что меховая оторочка придаст мантии благородный вид, это достаточно распространено. Имеется также изящный зеленый пояс для сабли из русской кожи с симпатичным латунным орнаментом…

– Бернар, ты меня поражаешь, – рассмеялся министр. – Ты все продумал. Удивительно ли, что я так ценю моего благородного секретаря?

Портной не взял платы за срочное изготовление одежды для ответственного члена персонала Жака Кера, которого де Кози повелительным тоном предписал обслужить ему и его многочисленным подмастерьям. Когда Симонид обнаружил, что это всего лишь Пьер, незаметный чиновник, живший в гостинице неподалеку от его мастерской, он поразился, но не подал виду. Он щедро отмерил ткани и, в отличие от своих коллег, решил помалкивать.

Симонид был евреем, пребывание которого, как и многих представителей его национальности, приветствовали во Франции, потому что он владел мастерством, которое было совершенно недоступно его христианским собратьям по профессии. Другие портные Монпелье с радостью зашили бы Симонида в мешок самыми остроумными швами и бросили в море. Но все дворянство от де Кози до Джона Джастина покупало платье у него.

Счет Пьера был отправлен де Кози, который оплатил его, присовокупив цветастый, изысканный комплимент мастерству портного, после чего сумма, разумеется, была должным образом записана в расходные книги Кера с небольшими и совершенно официальными комиссионными секретарю за его услуги. Новое платье Пьера было упаковано в морской сундук из кедра и окроплено соком алоэ, чтобы отпугнуть блох, тараканов и прочих паразитов, населявших «Евлалию», как и все суда, и вызывавших бессонницу у моряков.

В воскресенье священник благословил корабль, полив его нос соком золотистого молочая, чтобы «Евлалия» могла найти свой путь в море, а ее паруса наполнились ветром. Команда судна молилась Святому Петру, Святому Христофору, Святому Брендану и другим благословенным путешественникам, которые, благодаря собственным рискованным путешествиям, проявляли внимание к молитвам моряков.

В понедельник ранним вечером, при высоком приливе, корабль отправился в путь.

Было естественно, что сэр Роберт и его семья, чье пребывание в Монпелье приближалось к концу, захотели присутствовать при отплытии такой большой каравеллы. Корабль сверкал свежей краской; чистый душистый запах смолы и сосновой древесины окружал его. Палубы и реи были отполированы соленой водой и песком; необработанная чистая древесина отливала золотом на солнце. Все флаги и щиты были подняты, яркие вымпелы свисали с рей и развевались над новыми снастями. На причале собрались жены и родственники членов судовой команды, чтобы проводить каравеллу, а также большое количество чиновников, рабочих и горожан. Веселый ансамбль музыкантов играл на рожках и волынках, трубах и барабанах. На широко распространенных скрипках никогда не играли при проводах кораблей. Прощание было довольно грустным; о кораблях месяцами не приходило вестей, а иногда они вообще не возвращались. Не было нужды отягощать всеобщее возбуждение и опасения грустными мелодиями этого инструмента. Большинство женщин обычно плакали. Плакали и многие мужчины, открыто и не стыдясь.

Сэр Роберт, графиня, Луиза, Клер, де Кози и Жак Кер были верхом. Пьер был вооружен саблей; он одел самый незаметный из костюмов, изготовленных и идеально подогнанных за столь короткое время искусными руками Симонида и его трудолюбивых помощников. Пьер задержался на причале на несколько минут, хотя ему уже полагалось быть на борту. Демон раз за разом погружал раскаленные когти в его сердце. Он был бледен как полотно. Он желал, чтобы «Святая Евлалия» никогда не была построена, и чтобы он снова оказался в мастерской оружейника в Руане и никогда не приезжал в Париж или Монпелье, и не встречал девушку, которая смотрела на него сверху вниз со своего коня и с непомерной высоты своего положения. Кер не ожидал, что серьезность задания столь явно отразится на лице его юного посланца.

– Счастливого плавания, Пьер, – тепло сказал он. – Не подведи меня; если не подведешь, обещаю, что сам король услышит о тебе.

– Благодарю вас, милорд, – ответил Пьер. Он едва слышал ободряющие слова сэра Роберта, хотя тот произнес их очень отчетливо. Министр-купец не бросал слов на ветер.

Пьер поцеловал руки дамам, а когда он подошел к Клер, демон, не переставая вонзать когти в его сердце, заскрежетал ядовитыми клыками, потому что Пьер не отважился задержать ее руку хоть на мгновение дольше, чем руку графини.

– Да хранит тебя Бог, Пьер, – низким голосом произнесла она. Ее пальцы незаметно сжали на мгновение его руку, и в этот момент светлый ангел с серебристыми крылами слетел с небес и изгнал кровожадное чудовище.

Сэр Роберт заметил слезы в глазах дочери и начал соглашаться со своей леди, что отъезд Пьера послужит на благо семье.

– У тебя красивая сабля, Пьер, – заметил он. Ему не приходилось видеть Пьера с саблей, хотя обычай носить саблю был распространен среди людей всех сословий.

Сабля Пьера представляла собой функциональное, незаметное оружие. Но наметанный глаз старого солдата сразу же отметил толстую серебряную проволоку, намотанную на крупный эфес сабли, что позволяло крепко держать ее в руке, и голубую искривленную гарду из закаленной стали, совершенно лишенную орнамента и плавно отогнутую назад в сторону эфеса, чтобы отбивать удар и защищать запястье. Сэр Роберт давно не видел подобной сабли.

– Можно мне взглянуть на нее, Пьер?

Между людьми не было принято отдавать сабли друг другу. Но и более значительные люди, чем Пьер, были бы польщены вниманием старого графа. Пьер сразу же расстегнул новый пояс (с красивым орнаментом из латуни) и протянул его сэру Роберту, причем сабля еще оставалась в ножнах. Сэр Роберт обнажил ее. Он провел пальцем по гладкому сверкающему клинку. Было всегда удивительно не ощутить узора, который очень напоминал рябь на поверхности воды.

– Дамасская сталь, – сказал он. – Она теперь очень редка. – Он попробовал острие ногтем. – И ты не правишь ее, как парикмахер бритву. Ты умеешь обращаться со сталью, Пьер.

– Она была изготовлена турком из Исфагана, – сказал Пьер. – Я видел, как он выковал ее из нескольких языков такой стали. Могу ли я преподнести ее вам, сэр?

– Э? Что ты сказал, Пьер?

– Для меня было бы большой честью, – очень искренне произнес Пьер, – если бы я мог отправиться в плавание, зная, что мою саблю принял в качестве подарка благородный граф де ла Тур-Клермон. Вы всегда были необыкновенно добры ко мне, сэр Роберт, а у меня не было возможности выразить свою благодарность. Вы примете мою саблю?

– Нет, юноша, конечно, нет. Этот клинок слишком ценен. К тому же ты не можешь отправиться в Грецию или еще куда-то без сабли.

Сэр Роберт протянул саблю Пьеру, но тот отступил на шаг.

– Я умоляю вас принять ее, сэр. В моем морском сундуке есть еще одна.

– Это неправда, – вмешался Бернар, – я видел содержимое твоего сундука, Пьер, когда портной укладывал вчера твою одежду. – Де Кози начинало казаться, что Пьер приобретает все большее значение в глазах его родственников. Даже графиня была слегка тронута. Бернар отстегнул свою саблю. Он снял свой просторный пояс из красной кожи и сказал:

– Я умоляю вас, сэр Роберт, принять саблю юноши. Несомненно она представляет ценность. Но я даю ему взамен мою, и вы видите, что одних драгоценностей в поясе сверхдостаточно для того, чтобы отблагодарить его за великодушный поступок.

– Ах, ты так добр, Бернар, – воскликнула графиня, и Пьер потерял ее только что возникшую благосклонность.

Сэру Роберту понравилась сабля. Он застегнул пояс вокруг своей тонкой талии. Он совершенно подходил ему по размеру и был очень удобен.

– Я приму твой подарок, Пьер, – сказал он, – с той же доброжелательностью, с которой ты сделал его. Но при условии, что ты примешь подарок Бернара.

– Очень хорошо, сэр. Благодарю вас.

Пьер взял украшенную саблю и пояс с драгоценными камнями у секретаря и примерил на свою талию. Клер прекрасно знала, что размер талии Пьера позволяет обхватить ее рукой. Пояс был столь смехотворно велик, что Пьер сразу же снял его.

– Было бы жаль портить такой красивый и дорогой пояс, сказал он, отстегивая саблю. – Я возьму клинок, но не могу принять все эти драгоценности. – Он вернул пояс де Кози, который принял его с таким выражением счастливого облегчения, которое могло бы появиться на лице библейского отца, увидевшего своего блудного сына.

Жак Кер с улыбкой наблюдал, как пояс из красной кожи, сабли и пояс из зеленой кожи переходят из рук в руки. Он сказал:

– Пьер, если ты не собираешься остаться во Франции, поспеши на борт «Леди». Ее капитан, кажется, теряет терпение.

Два моряка отвязали канаты, удерживавшие судно у причала. «Евлалия» отплыла на один или два фута и продолжала двигаться. Пьер быстро и глубоко поклонился всем сразу, подбежал к краю причала и прыгнул на борт корабля. Клер показалось, что он очень изящно перепрыгнул через фальшборт. На самом деле его движения затрудняла сабля, которая все еще была у него в руке; он не рассчитал расстояние и сильно ободрал ногу о тяжелый деревянный брус за фальшбортом. От резкой внезапной боли он длинно выругался, сразу невольно расположив к себе простых матросов, которые сворачивали линь на палубе. Потом он овладел своим лицом, снова повернулся к провожающим и стал наблюдать, как его мир и его любовь становились все меньше и меньше и, наконец, по мере увеличения расстояния, стали неразличимыми. Последней вещью, которую он видел во Франции, был белый как птица платок, который трепетал в руке Клер. Последним звуком была музыка; она становилась все тише и тише и в конце концов растворилась в скрипе весел в уключинах, грохоте деревянных брусов, криках моряков, которые тянули лини, поднимая паруса, и непривычном шуме рассекаемой воды, которая бурлила и плескалась у бортов плавно движущегося корабля.

Глава 18

Пьер долго стоял у поручня. Его лицо было влажным, а влага – соленой. Но это не была морская вода, и его не смущало, что кто-то увидит это. Вдруг он почувствовал прикосновение одного из матросов к своей руке.

– Кровь на палубе к несчастью, сэр, – уважительно сказал матрос. – Не могли бы вы на мгновение поднять ногу?

Пьер послушался.

– Спасибо, – сказал матрос и вылил ведро воды на палубу. Пьер опустил ногу.

– Черт возьми! – проворчал он. – Как это у меня получилось?

– Когда вы прыгнули на борт, сэр. Вы прыгнули слишком далеко и ударились об этот юферс. – Матрос шлепнул рукой по одному из больших и тяжелых дубовых брусов. Через отверстия в них были пропущены канаты, растягивавшие паруса.

– Я взгляну на рану, – сказал Пьер. Он был раздосадован своей неуклюжестью и теперь отчетливо ощущал очень неприятную боль в ноге. Это, конечно, отвлекло его мыслей от Клер, но еще больше разозлило его. Он направился на корму в предназначенную для него крошечную каюту в кормовом отсеке.

Только у офицеров были места для сна. Большая часть команды в хорошую погоду после вахты спала, где придется. В плохую погоду они отправлялись вниз, в загруженный трюм. Каждому удавалось найти удобное местечко среди грузов. Если груз представлял собой шерстяные изделия, люди устраивались очень удобно. Если же это были добротный французский строевой лес или медные слитки, устроиться было гораздо труднее. По всеобщему и всеми соблюдавшемуся уговору, маленькие гнезда, которые они себе устраивали, уважались другими, так что человек мог оставить там кошелек, если он у него был, или другое имущество в полной уверенности, что через день или через неделю все будет на месте.

При каждом шаге Пьер оставлял на палубе кровавый след. Моряки смывали их, следуя за ним к его каюте. На борту было пятьдесят человек и, конечно, это загрязнение и очищение были замечены.

Пьер снял башмаки и чулки и оставшись в подштанниках, сел на край койки, которая вместе с сундуками и маленькой этажеркой с низкими поручнями составляла всю мебель каюты. Он осмотрел рану, она не была ни крупной, ни глубокой, но кровь все продолжала идти, и это не понравилось Пьеру.

– По-моему, хирург должен прижечь ее, – заметил он без энтузиазма.

– Он, наверное, уже разогревает инструмент, – ответил матрос. – Мастер Криспин чувствует запах крови как вампир. Некоторые из офицеров даже не позволяют ему брить себя.

– В самом деле? – произнес Пьер. – Не думаю, что мне понравится ваш мастер Криспин.

– Говорят, у него есть теория, – ободряюще продолжал матрос, – что рана заживает лучше всего, если прижечь ее до кости.

– Мне он нравится все меньше и меньше, – сказал Пьер, очень осторожно ощупывая пальцем мягкий край раны.

– Если моряки порежутся, они обычно промывают рану морской водой. Принести вам воды?

– Да, обязательно, это отличная идея, – благодарно ответил Пьер.

Моряк привязал веревку к ручке ведра и бросил его за борт. Он вытащил ведро, полное прекрасной соленой морской воды, и Пьер опустил в него ногу. Кровь сочилась из раны тонкой красной полоской, которая извивалась и сворачивалась в чистой холодной воде. Вскоре вода приобрела однородный розовый оттенок. Через несколько минут Пьер вытащил ногу. Кровотечение заметно уменьшилось.

– Твое лекарство хорошо действует, – сказал Пьер. – Как тебя зовут, друг мой?

– Мое имя Жак, как у хозяина. Я из Бурже. Я служу у него много лет.

– Благодарю тебя, Жак, – сказал Пьер.

В этот момент возбужденный человек внезапно ворвался в каюту, где едва помещались два человека. В одной руке он держал раскаленный инструмент для прижигания, в другой – маленькую дымящуюся жаровню. Солнце клонилось к закату, в каюте не было окон и становилось темновато.

– Где пациент? – закричал доктор. – Господин Пьер сломал ногу? Перелом открытый?

Корабельный врач уверенно стоял на ногах, привыкших к морской качке, и точно реагировавших на каждое изменение положения судна. Маленький металлический сосуд, заполненный горячими углями и подвешенный на тонких цепочках, раскачивался как кадило.

– Я здесь, господин хирург. Осторожнее с огнем.

Жак из Бурже не был ранен, но он оказался рядом с доктором и подвергался ужасной опасности получить медицинскую помощь авансом с учетом всех возможных ран до конца жизни.

– Я чувствую себя прекрасно, – быстро заверил доктора Пьер, – и не нуждаюсь в вашем прижигании.

– Конечно, нуждаетесь, сэр. Все видели, что вы поранились. Это был глупый прыжок сухопутного человека. Ни один моряк не прыгнул бы так далеко. Мы думали, что вы перелетите через судно. Теперь немедленно дайте мне осмотреть вашу ногу. Вы залили кровью всю палубу.

– Спокойно, добрый мастер Криспин, – сказал Пьер. – Если немного моей крови пролилось на вашу палубу, извините. Я просто потревожил старую болячку, когда прыгал. Ее никогда не прижигали.

– Тогда ее нужно прижечь сейчас! Зачем вам это глупое ведро с водой сэр? Жак, это ты принес?

– Да, он принес, мастер Криспин. Я приказал ему, – ответил Пьер. – Я всегда промываю болячку на ноге морской водой.

– Вы молоды, чтобы иметь на ногах старые болячки, – сказал доктор. – Вы их никогда не прижигали?

– Нет, сэр, сам Вилланова запретил это, – твердо ответил Пьер.

Казалось, что хирург отчасти потерял свою уверенность.

– Конечно, если господин де Вилленев запретил, тогда все в порядке. Я знаю, что он применял морскую воду при лечении бедняги Илдерима.

Пьер мысленно отметил, что мир тесен, а стены имеют уши.

– Что же мне теперь делать с инструментом, который я разогрел, потратив впустую столько древесного угля? – посетовал хирург.

Пьер мог бы ответить, но вспомнил инструкцию не наживать себе врагов.

– Если состояние раны не улучшится, – очень официально произнес он, – я воспользуюсь привилегией проконсультироваться у вас через неделю или две. А пока я чувствую себя обязанным продолжать лечение в соответствии с предписаниями вашего благородного коллеги, декана Хирургического колледжа Университета. Вы без сомнения знакомы как с самим мастером, так и с его методами.

Криспин явно смягчился и пошел на попятную.

– Ну, конечно, я знаю Вилланову, и морская вода содержит кое-какие очищающие субстанции. Любой моряк подтвердит вам это. – Жак с большим трудом удерживался от смеха. Хирург славился среди моряков своим единоличным крестовым походом против всех их домашних снадобий. – На самом деле, – продолжал Криспин, – я в последнее время собирался использовать ее более широко. Но она действует медленно. Когда я вижу рану или болячку, я говорю себе: Криспин, вылечи этого человека немедленно. Выжги всю заразу! Вдохни в него здоровый дух! Срочно верни человека к работе. Никто на «Леди» не болеет долго, поверьте мне, сэр. Даже Илдерим мог бы выжить, мне кажется, если бы меня пригласили на консультацию. К сожалению, я не мог осмотреть его. Меня вызвали к больному в таверну и я узнал о заболевании лоцмана только после его смерти.

Инструмент хирурга остыл; огонь в жаровне затихал, и она сильно воняла.

– Я видел вашего пациента, мастер Криспин, – сказал Жак. – Вам пришлось залезть под стол, чтобы осмотреть его, правда?

– Ты был в таверне, Жак? – Доктор слегка смутился. – Как вы знаете, господин Пьер, в море наблюдается избыток жидкости, а суша напротив оказывает иссушающее действие на организм. Чтобы подготовить себя к переходу из одного основного состояния в другое, я часто пользуюсь для укрепления тела глотком бренди, что помогает мне сохранить организм в равновесии.

– Я вполне верю вам, сэр, – согласно произнес Пьер, – и считаю это весьма полезной предосторожностью.

– Надеюсь, вы не думаете, что я был пьян.

– Ни в коем случае!

– Я пошел туда, чтобы осмотреть пациента…

– Под столом таверны? – спросил Жак.

Криспин одарил Жака таким взглядом, что тот был рад видеть инструмент для прижигания уже остывшим.

– Врач должен посещать любые места. Это было как раз в то время, когда скончался бедный Илдерим. Все его силы ушли в селезенку, и она разорвалась. Об этом сказал всем Вилланова, и я разделяю его профессиональное мнение.

Пьеру хотелось знать, господин де Вилленев неумело выполнил инъекцию и убил человека, или кто-то просил его сохранить в секрете подлинную причину смерти Илдерима, или Криспин знал, что турок наелся опиума, и имел свои причины скрывать это.

– Я слышал, что он был хорошим лоцманом, – небрежно заметил Пьер.

– Лучше его не было. Я видел, как он сам встал у румпеля, когда рулевой слишком медлительно выполнял его указания. Это случилось у Капариуса, во многих неделях плавания отсюда.

– Должно быть, Илдерима очень недолюбливали, если он так важничал, – сказал Пьер.

– Да, недолюбливали, это точно. Но он был одиноким человеком, мало общался с моряками и не играл с ними в кости. Даже я был мало знаком с ним, а ведь его положение позволяло ему пользоваться моими услугами брадобрея. Вам часто приходится бриться, сэр?

Пьер отказался от помощи в одной профессиональной области. Было бы невежливо отказаться от услуг в другой области.

– Моя борода растет очень медленно, – сказал он. – Я буду рад обратиться к вам, когда щетина вырастет, но это может занять несколько недель.

– О, я понимаю. Такие особенности часто сопровождают застарелые болячки на ногах. Какой срам. Ну, хорошо, если я вам потребуюсь или если вы захотите постричь волосы или вытащить зуб – на борту судна, как вы знаете, плата не взимается, но иногда важные персоны, подобные вам…

– Я вполне понимаю насчет гонорара, мастер Криспин. Мне несомненно понадобится через несколько дней постричь волосы, а если у меня заболит зуб, будьте спокойны, я знаю, к кому обратиться. Не ошибаюсь ли я, полагая, что ваша жаровня портит воздух, добрый мастер Криспин?

– Да, пожалуй. Я отнесу ее и приготовлю вам повязку для больной ноги. У меня есть отличная повязка, которую я сделал для матроса, получившего глубокую рану плеча во время последнего плавания.

Пьер мысленно представил вид тряпки, кишащей паразитами и покрытой засохшей кровью.

– Только обязательно смочите ее морской водой, – сказал он.

– Но ведь человек быстро поправился. Вода уничтожит целебное действие повязки!

– Все равно выстирайте ее, мастер Криспин. Вспомните предписания вашего коллеги. Принесите мне ее влажной, любезный доктор.

Хирург выполнил его просьбу. Он также постриг Пьера, когда пришло время. Но Пьер удивительным образом не нуждался в бритье, и Криспин пришел к заключению, что он бреется сам, как и многие офицеры. Он больше не упоминал о смерти Илдерима. Моряки редко говорят об умерших членах команды. Нога Пьера быстро зажила.

«Святая Евлалия» была оснащена треугольными латинскими парусами. Разумеется, прямоугольные паруса были известны с глубокой древности. Много столетий назад северяне приплыли на судах с квадратными парусами и головами драконов с холодного полуострова за Балтийским морем, чтобы завоевать родную провинцию Пьера и назвать ее Нормандией.

Люди из Касея с миндалевидными глазами снаряжали корабли квадратными парусами и плавали по Китайскому морю.

Квадратные паруса применяли римляне, потом португальцы для путешествия вдоль берегов Африки и на Азорские острова, западный край известного им мира.

Но для узких проливов восточных морей с их неожиданными островами и непредсказуемыми течениями никто не придумал лучшего паруса, чем простой треугольный парус. «Леди» могла плыть при крутом бейдевинде[17]17
  Почти навстречу ветру (прим. перев.).


[Закрыть], а при небольшом маневрировании воспользоваться преимуществами заднего хода, что было почти немыслимо для судов ее класса.

Джон Джастин, капитан «Леди», был рыцарем и дворянином. Его старинный род был известен в Венеции, но в течение двух последних поколений семья испытывала неудачи, оказываясь во всех локальных политических конфликтах на стороне, терпевшей поражение. Несколько лет назад у него практически не было ни пенни в кармане, поэтому он избрал службу в растущем флоте Франции, где очень нужны были люди благородного происхождения, умеющие командовать. Кер нанял его и никогда не жалел об этом. Под началом сэра Джона команда отличалась здоровым духом и хорошим настроением. Дисциплина была строгой и беспристрастной. Он был в меру благочестив, достаточно грамотен для дворянина и по воскресеньям читал молитвы для команды корабля.

Некоторые члены команды были итальянцами-генуэзцами или, как Педро Дино, венецианцами, земляками капитана. Между Генуей и Венецией существовала давняя вражда, и вся их история состояла из длинной череды войн. Но на нейтральной палубе французского корабля, где все они надеялись завоевать известность, а может быть даже богатство и место капитана, как Джон Джастин, итальянцы забыли про свои распри и служили королю Карлу так же верно, как его французские подданные, часто даже более квалифицированно. Капитан всегда обращался к ним, как к французам.

Самое главное, они плавали быстро. Полагалась дополнительная оплата как для команды, так и для капитана, если «Леди» совершала особенно быстрое и прибыльное плавание. Он напоминал членам команды об этом.