Текст книги "Блеск клинка"

Автор книги: Лоренс Шуновер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Конец пантомимы не отличался высокой моралью: все были счастливы, кроме крестоносца, который, очевидно, умер на священной земле. Во всяком случае, он больше не появился в танце, хотя бы в виде призрака. Кульминацией танца было столь быстрое мелькание прелестных ножек Анны, что каждому мужчине в комнате казалось: они должны принадлежать именно ему.

Анна закончила танец рядом со столом Пьера, близко к Пьеру, но еще ближе к Джеймсу Бэрроу. Все бешено аплодировали и требовали повторения танца. Они топали и колотили чашами по столам, а Анна, раскрасневшаяся, едва переводя дыхание, мило кланялась. Сначала она поклонилась их столу, потом всему залу, повернувшись спиной к Бэрроу.

В этот момент глупый молодой человек закрыл рот, сделал глоток и запустил руку глубоко под ее юбку.

Слепой Джек вздохнул, поднялся и направился на помощь дочери. Такие инциденты уже случались после Танца Крестоносца, и он был готов восстановить порядок.

Но он не был готов к тому, что предпринял Уильям. Последняя бутылка вина безнадежно одурманила сознание молодого дворянина. Анна взволновала его, еще когда он был трезв. Сейчас он был пьян, и ее танец настолько воспламенил его воображение, что он совершенно потерял здравый смысл. Ему казалось, что он действительно видел на последней стадии танца влюбленного мужчину, насилующего ее. Теперь он спутал Бэрроу с этим мужчиной.

– Исчезни! – закричал он, добавив непристойное ругательство. Когда же Бэрроу, пораженный и даже забывший убрать руку, не исчез, Уильям схватил тяжелую бутылку, в которой еще осталось вино, и изо всех сил швырнул ее в упрямого призрака. Его бешеный пьяный бросок оказался разрушительно точным. Удар пришелся несчастному прямо между глаз. Бутылка разбилась. Сила удара была такова, что голову Бэрроу пробило, будто пушечным ядром. Он опрокинул скамейку и свалился на пол. Острый осколок бутылки торчал из его лба. Он лежал абсолютно неподвижно, его кровь смешивалась с зеленоватым вином и окрашивала деревянный пол в красный цвет.

Никогда при жизни Джеймс Бэрроу не знал, что у него столько друзей.

– Подлый удар! Предательский удар! – закричала почти половина мужчин, находившихся в комнате. Уильям распрощался бы с жизнью, если бы Слепой Джек предусмотрительно не убрал все оружие со стен, которые оно обычно украшало. В Уильяма тут же полетел град бутылок, к счастью, брошенных не столь метко. Кружка, наполненная сидром, попала ему в голову и отскочила, а ее холодное содержимое вылилось на него.

Но и у Уильяма было немало друзей. Пока он стоял, стряхивая сидр со своих волос и протирая глаза, большинство студентов и все, кто сидел за его столом, окружили его защитным кольцом, используя скамейки как щиты и угрожая нападающим, большинство которых составляли солдаты, моряки и горожане.

Пожилые горожане исчезли при первом же ударе. Они не очень-то хотели, чтобы их имена фигурировали в связи со ссорой у Головореза.

Поскольку после первого хаотического града бутылок обстрел продолжался, студенты ответили тем же, но более метко и успешно.

– Фонари! Фонари! – закричал Слепой Джек. – Не разбейте фонари!

Джеймс Бэрроу истекал кровью на полу.

Благодаря душу холодного сидра рассудок отчасти вернулся к Уильяму; он понял, что идет сражение и бросился в первую шеренгу студентов.

– На них, господа! – воскликнул он, потрясая новой бутылкой и целясь в толпу. При виде его разъяренного лица и его оружия ряды нападавших заметно поредели. Многие из них выбежали из дома, радуясь, что не пришлось платить за последнюю выпивку – неслыханный случай для Гостиницы Головореза. Слепой Джек благодарил святых, что в ход не пошли ножи. Это разорило бы его. Возможно, он и так разорился.

Студенты последовали за Уильямом. Мощная атака распалась на отдельные рукопашные схватки. Половина скамеек была разбита на куски, большинство столов опрокинуто. В свалке на полу те студенты, которых возмущение заставило выступить против Уильяма, вспомнили о своей принадлежности. Многие из них поняли, что сражаются не на той стороне и тут же бросились в атаку на горожан. Благодаря этому дезертирству ряды горожан еще более поредели.

У Слепого Джека имелось любопытное оружие, которым он запасся на случай подобных инцидентов. Это была толстая короткая кожаная труба, которая слегка напоминала колбасу, но была набита песком. Если драка принимала опасный оборот, он мог сильно ударить по голове человека, причиняющего более всего хлопот. Пока у него не возникало необходимости применять это оружие.

Когда успех начал склоняться на сторону студентов, Чарльз из Лиможа покинул схватку и подошел к упавшему человеку, который послужил причиной ссоры. Анна смыла кровь и вино с его лица. Он не шевелился и не стонал после удара бутылкой, и не подавал признаков жизни, если не считать едва заметных движений грудной клетки. На его лице не было ран, кроме той, которую вызвал осколок бутылки, все еще торчавший из его лба. Кровотечение прекратилось.

Чарльз изучал медицину с великим тщанием, но ему никогда не приходилось оперировать живого человека. Он приложил руку к сердцу Бэрроу и с удовлетворением убедился, что оно бьется. Быстро, подумал он, и не очень сильно. Чарльз коснулся осколка бутылки, но он застрял основательно.

– Я не решаюсь вытащить его, – сказал он. – Мозг может вытечь. Есть только один доктор в Руане, который может справиться с этим, Николь Хирург.

– Я уже послала за ним, – сказала Анна. В этот момент подошел ее отец со своим оружием в руках и со злым и озабоченным выражением.

– Он будет жить? – кратко спросил он.

– Но не с этой штукой в голове, – ответил Чарльз.

– Так вытащи ее, человек! Нет, – поправился он, – не вытаскивай. Я видел подобные вещи раньше. За хирургом послали?

– Конечно, – сказала Анна.

С улицы вбежал официант. Он скакал во весь опор от дома Николя Хирурга с неблагоприятной вестью: старик болен.

– Он сказал, что чувствует себя хуже, чем его пациенты и не в состоянии отойти от камина. Он сказал: «Пусть они приходят ко мне».

В этот момент из другого конца комнаты раздался вопль страдания.

– Святые! – воскликнул Слепой Джек. – Что там еще? – И он побежал туда.

Он увидел Пьера, у которого под глазом быстро наливался синяк. Он сидел верхом на человеке, беспощадно нанося ему удары кулаками.

– Ты не видишь, что он сдается? – крикнул Слепой Джек.

– Он уже один раз сдался, – зло воскликнул Пьер, – а когда я отпустил его, он ударил меня. Вот так! – и он нанес удар в глаз человека.

Слепой Джек поднял свое орудие и ударил Пьера по голове, пожалуй, немного сильнее, чем собирался. Пьер рухнул как подкошенный. Человек, которого он избивал, выбежал на улицу, хромая, подвывая и прижимая руку к глазу. Обозленный хозяин попытался поднять Пьера, но он был слишком тяжел и Слепой Джек оставил его на полу.

К этому времени студенты одержали полную победу. Слепой Джек и официанты разняли нескольких людей, продолжавших драться. Горожане обратились в бегство, а студенты поздравляли друг друга и разглядывали раны, которые не были серьезными.

Уильям заметно протрезвел, когда увидел, что он натворил.

– Человек нуждается в срочном лечении, – воскликнул он. – Разумеется, я вовсе не предполагал, что так получится. Он, конечно, будет жить. Правда, Чарльз?

– Я не знаю. Я не знаю, как глубоко вошел осколок. Я не могу пошевелить его пальцами. Николь Хирург болен и не придет к нему.

Слепой Джек запричитал:

– Он не должен умереть здесь! Я разорюсь!

– Ты сказал, что разоришься! – воскликнул Уильям. – А я погибну, если он умрет где угодно. Если Николь не придет сюда, мы отнесем его к Николю.

– В конюшне есть паланкин, – сказал сообразительный официант, которого перспектива появления трупа в заведении прельщала не больше, чем хозяина. – Без сомнения у благородных джентльменов много лошадей.

– Да, да, несомненно, – отозвался Уильям. – Запрягайте их скорее. Возьмите моего коня.

– И моего, – крикнул Чарльз; еще несколько студентов предложили своих коней.

Конюх и официант быстро и ловко повесили паланкин между двумя лошадьми. Каждый в Гостинице Головореза хотел поскорее избавиться от Джеймса Бэрроу. Если бы его ангел-хранитель лично руководил их действиями, даже чудо не помогло бы ему ускорить вывоз Бэрроу.

– Здесь есть еще один из вашей компании, – сказал хозяин гостиницы, – может быть, вы и его заберете? Высокий, со светлыми волосами. Он там, с другой стороны стола.

– Святые! – воскликнул Уильям. – Это же Пьер! Что с ним?

– Мне кажется, его ударили по голове, – ответил Слепой Джек. – Откуда я знаю, что с ним? Не думаю, что он серьезно ранен. Во всяком случае, надеюсь, что так.

Два официанта положили тело Джеймса Бэрроу на длинную деревянную скамью и осторожно вынесли во двор, где подняли скамью и с нежной заботой переложили его в паланкин.

Два студента держали коней под уздцы, пока Уильям и Чарльз пытались разобраться в состоянии Пьера. Его глаза были закрыты, потому что он еще находился в бессознательном состоянии; один глаз так опух, что он, пожалуй, не смог бы его открыть, даже приди он в себя. Чарльз запустил пальцы в его густую шевелюру и обнаружил большую шишку.

– Он не ранен, – сказал Чарльз, – и череп не пробит. Что касается глаза, у него примерно месяц будет хороший синяк под глазом. Это не причинит ему вреда. Николь, конечно, позаботится о нем.

– Во всяком случае, заберите его, – произнес хозяин.

Но его дочь сказала:

– Почему бы не оставить его здесь, отец? Тот, другой, серьезно ранен. Все мастерство и время старого больного хирурга будут отданы ему. Мы сами можем обеспечить уход, если речь идет о синяке под глазом и шишке на голове.

– Ты, несомненно, права, дочка, но пусть джентльмены решают.

– В словах девушки есть смысл, – согласился Чарльз. – Николь Хирург не обрадуется сразу нескольким пациентам среди ночи.

– Одного он согласился принять, – заметил официант, – именно так он сказал.

– Тогда оставь Пьера у себя, Слепой Джек, – решил Уильям. – Без сомнения, твоя дочь сможет сделать для него не меньше, чем Николь Хирург.

Анна сказала, что она постарается.

– А теперь, – произнес Уильям, отстегивая кошелек от пояса, – простите меня за ущерб, нанесенный вашей гостинице. Не берите с Пьера ни одного су за обед. Позаботьтесь о нем. Я навещу вас.

– Он мой почетный гость, благородный сэр, – ответил Слепой Джек, ловя тяжелый кошелек. – Будьте уверены, он не заплатит ни одного су.

Когда Пьер проснулся, он тут же начал колотить соседа, стараясь в темноте попасть в то место, где должен был находиться глаз. Он был полон решимости отомстить вероломному негодяю, который сдался, а потом ударил его. Но тело по соседству оказалось нагим, прозвучал женский голос, а снизу была мягкая кровать.

– Успокойся ты, дылда! Ты разбудишь моего отца.

Пьер громко закричал:

– Кто, черт возьми, твой отец и кто ты, женщина? – Он сел на кровати, встревоженный и в полном замешательстве.

– Ш-ш-ш! Я Анна из Гостиницы.

– О, теперь я вспомнил. – Он вспомнил также Танец Крестоносца. Он осторожно протянул руку в беспросветную тьму, и его руку не оттолкнули. Он с удовлетворением убедился, что если это и не Анна из Гостиницы, то это, определенно, и не ее бабушка. Его голос стал таким же тихим, как ее.

– Прости меня, если я тебя ударил. Я думал, что все еще дерусь с мужчиной.

– Ты чуть не убил его, Пьер. Мой отец вынужден был ударить тебя, так что ты лишился чувств, иначе произошло бы убийство.

Только теперь Пьер ощутил свое тело в синяках, шишку на голове и распухший глаз.

– Надеюсь, что в комнате совсем темно, – сказал он, иначе я подумаю, что ослеп.

– Еще темно, Пьер. Но я думаю, что солнце скоро взойдет.

– У меня болит голова, – сказал он, – и глаз, и я ужасно хочу пить.

– Конечно, хочешь. Я знала это. Выпей немного. – Он почувствовал в темноте холодный край чаши у своих губ. Это было то самое зеленоватое вино, и вкус его был чудесен. Он осушил чашу до дна.

– Теперь ты почувствуешь себя лучше, – сказала она.

Пьер снова лег. От вина у него поплыло в голове, но боль улетучилась, к нему вернулись память и осторожность, хотя он понимал, что еще не протрезвел.

– Кажется, я лишился всей моей одежды, – спокойно сказал он бесстрастным голосом. В действительности он не был уверен, завоевал ли он каким-то образом склонность Анны из Гостиницы или стал жертвой некой дьявольской проделки Головореза, слух о которой еще не разнесся.

– Естественно. Отец сам снял ее с тебя. У тебя могли быть другие раны на теле. Хватит одного умирающего.

– Что стало с Джеймсом Бэрроу?

– За ним ухаживает Николь Хирург.

– Кто заплатил за вечеринку?

– Лорд Стрейнж. Отец заметил, что на тебе пояс с деньгами, и если ты хоть немного пришел в себя, можешь убедиться, что он по-прежнему на тебе. Ни одного су не пропало.

– Да, я пришел в себя. По-видимому, ты действительно Анна из Гостиницы.

– Как мне убедить тебя?

Пьер замолчал, слегка устыдившись ответа, который сразу же пришел ему в голову.

– Мне кажется, я могу прочитать твои мысли, Пьер. Может быть, это и не имеет большого значения, но я должна сказать: то, что ты слышал обо мне – бессовестные сплетни.

Пьер почувствовал себя неловко и был рад, когда она продолжила:

– Пьер, у меня никогда не возникало желания ни защищать себя от клеветы, ни возвыситься – или опуститься – до моей репутации. – В темноте Пьер не мог видеть ее улыбку, когда она добавила, – до сегодняшнего вечера… Пьер, ты меня слушаешь? Или ты заснул?

Пьер откашлялся и слегка охрипшим голосом ответил:

– Я слушаю.

– Хорошо. Хотел бы ты узнать меня, Пьер? И быть единственным, кто будет знать, что он меня знает?

За Пьера ответили его руки.

Когда холодный поздний зимний рассвет пролил в комнату немного света, Пьер увидел, что это действительно Анна, хотя он уже не нуждался в подтверждении. Сейчас она спала, но когда он шевельнулся, сразу проснулась и посмотрела на него.

– Невероятно! – шепнул он.

Она кивнула и поцеловала его за ухом.

– Когда ты обратила на меня внимание? – спросил он.

– С первого взгляда. Я все время думала о тебе, когда танцевала.

Пьер вспомнил реалистичность танца и невольно покраснел. И поскольку он был одновременно смущен, возбужден и утомлен, и не знал, что сказать, он произнес, не подумав:

– Анна, ты выйдешь за меня замуж?

Он был поражен и слегка задет, когда она мягко рассмеялась и в то же время приложила палец к его губам:

– Ш-ш-ш! Ты еще пьян. Ты не понимаешь, что говоришь.

– Я не пьян. Я знаю, что говорю, – настаивал он.

Анна покачала головой.

– Скажи «Да», Анна.

– Нет. Но я рада, что ты сказал это. Теперь мне пора в свою комнату. Отец убьет нас обоих, если увидит нас вместе, и бросит наши тела в Сену. Ты ведь знаешь, что в погребе есть туннель, который ведет прямо к реке.

– Кажется, слышал.

– Одень свой пояс с деньгами, Пьер. То, что ты его снял, не похоже на тебя. – Он послушался. У него снова заболела голова, и глаз его горел. Ему снилось, что он идет по длинному унылому туннелю под рекой; он был вымощен надгробными плитами, и на каждой было написано имя Анны. Но она шла с ним рука об руку, а рядом шли Луиза де ла Тур-Клермон и, что уж совсем странно, ее худенькая младшая сестра Клер.

Николь Хирург спал чутким сном старого человека. Он услышал стук копыт и уже открыл глаза, когда слуга на цыпочках вошел в комнату, откашлялся и приготовился доложить о неожиданном прибытии раненого пациента.

– Двор полон людей, мой господин, и в паланкине привезли тело человека; они боятся, что он умирает.

– Если он умирает, его нужно везти к священнику, – проворчал хирург. – Отправьте его в монастырь.

– Лорд Уильям Стрейнж и Блэкмер пригрозил мне саблей и поклялся, что изрубит меня на куски, если я не доложу о нем. Я думаю, речь идет о молодом человеке, который, по словам официанта из Гостиницы Головореза, был ранен.

Николь раздраженно произнес:

– Я полагаю, что должен оказать внимание родственнику Джона Тальбота. – Он приподнялся на локте. – Пусть больного принесут сюда. Нет, подожди. Ты видел пациента?

– Да, господин. У него ранение в голову.

– Много крови?

– Крови почти нет, господин. Но у него из головы что-то торчит.

– Плохо, плохо, – сказал Николь. – Подай мне халат. Подбрось дров в огонь. Скажи, чтобы раненого не тревожили. Я хочу, чтобы они внесли паланкин сюда.

– Внести паланкин сюда, господин?

– Именно это я сказал. Или я должен налить оливкового масла в твои уши от глухоты? Ну, быстро!

Слуга вышел, качая головой. Лошади в спальне! Господин тронулся!

Николь Хирург опустил холодные ноги в красные комнатные туфли из русской кожи мехом внутрь. Он завернулся в тяжелую шерстяную мантию, одел высокую бархатную шляпу, повернулся спиной к огню и стал согревать костлявые старые руки, пока люди вводили лошадей с их ношей в комнату.

– Опустите паланкин и уберите кляч, – приказал он, не заботясь о вежливости. Испуганные протрезвевшие юноши отцепили от своих чистопородных коней паланкин и начали опускать его.

– Осторожнее, – предостерегал Николь, – осторожнее, осторожнее! – И когда паланкин коснулся пола, он сказал: – Теперь все отправляйтесь домой. Кроме лорда Стрейнжа. Мне нужен ассистент.

Они были рады повиноваться.

– Я бы в любом случае хотел остаться, добрый господин Николь. Это моя вина, – произнес несчастный Уильям.

Чарльз из Лиможа задержался, когда все начали выходить.

– Можно мне тоже остаться, господин Николь? – спросил он.

– Кто ты?

– Чарльз из Лиможа, он изучает ваше искусство, – ответил Уильям.

– Это хорошо, – сказал Николь. – Пусть остается. Я буду оперировать сейчас же.

Чарльз сделал судорожный глоток. Он знал, что это значит. Учитель не прикоснется к пациенту. Все будет делать студент.

Слуга принес таз с водой, скальпель, кое-какие железные инструменты, несколько бутылок из чистого прозрачного стекла с разноцветными жидкостями и много свежих тампонов. Он начал разогревать один из инструментов на огне. Он принес также несколько длинных прочных кожаных ремней.

– Как это случилось? – спросил Николь, внимательно осматривая лоб раненого.

– Я бросил в него бутылку, – признался Уильям. – Вино подействовало на меня.

– Подай мне опиум, Фернан, – сказал Николь слуге. – Чарльз из Лиможа, открой бедняге рот, – и когда Чарльзу удалось это сделать, хирург влил в глотку Бэрроу немного коричневатой жидкости.

– Теперь подними ему веки, – сказал Николь, и когда Чарльз выполнил указание, хирург поднес свечу близко к глазам пациента.

– В глазных яблоках нет крови, это хорошо, – пробормотал он, – но зрачки расширены, как у человека в темноте. Это плохо. Чарльз из Лиможа, надеюсь, что ты это знаешь.

– Я не знаю, учитель.

– Я так и думал, – сказал Николь, подавая ему свечу. – Посмотри, есть ли кровь в ушах.

– Нет.

– А есть ли жидкость или кровь в носу?

– Только немного крови, мастер.

– Пожалуй, все не так уж плохо, – произнес хирург. – Свяжи ему ноги, Фернан. Но не касайся его рук. – Слуга проворно стянул вместе ремнем ноги Бэрроу до колен.

– Теперь нужно удалить кусок бутылки, – сказал хирург.

Чарльз сжал зубы и приготовился выполнить указание, но Николь удержал его руку:

– Нет, юноша. Я слишком стар, чтобы беспокоиться о своей репутации. Позволь мне сделать это.

Чарльз с огромным облегчением отодвинулся в сторону. Николь встал на колени рядом с головой человека, находившегося в бессознательном состоянии, положил ему ладони на виски, а большими пальцами сдавил осколок с двух сторон, но не раскачивал его, как поступает цирюльник с больным зубом, а тянул вертикально вверх.

Сначала ничего не изменялось. Потом вдруг осколок выскочил со щелчком и ужасным коротким чмоканьем. Из раны хлынула кровь. Несмотря на неожиданность, с которой осколок вдруг поддался, Николь крепко держал его сильными искусными пальцами. Он не позволил ему упасть. Чарльз из Лиможа понял, что перед ним мастер.

– Возьми камень, – приказал Николь, твердо прижимая голову Бэрроу к полу. Пациент начал стонать и двигать конечностями.

– Подай скальпель и щуп, Фернан, а сам сядь на его колени. Лорд Стрейнж, – продолжал он, – у вас длинные ноги. Встаньте на колени по обе стороны его грудной клетки, лицом ко мне. Но не садитесь ему на грудь. Его дыхание и так затруднено. Поставьте колени ему на плечи, чтобы он не двигался. Наблюдайте за моими действиями и помните об этом, когда в следующий раз у вас в руках окажется бутылка.

– Рана готова к прижиганию, мастер Николь? – спросил Чарльз.

– Многие хорошие хирурги сказали бы «Да», – ответил старик, – но поверь мне, что он умрет через неделю, если я закрою рану в этом состоянии. Конечно, он и так может умереть.

– Я верю вам, Николь Хирург, но я не понимаю.

– Смотри, – сказал мастер.

Своим скальпелем, острым как бритва, он рассек кожу на участках длиной около дюйма с каждой стороны от раны, которая шла горизонтально, параллельно линии лба. Он резал до самой кости, медленно и тщательно, а не как преподаватели медицины, гордые собой и своей быстротой. Джеймс Бэрроу пронзительно кричал и вырывался из рук людей и ремней, удерживавших его. Дважды Николь поднимал лезвие и с помощью стального щупа отводил в сторону кровеносные сосуды. Он закончил разрез и развел в сторону края раны, которая выглядела теперь как еще один рот.

– Дай мне тампоны, – сказал он Чарльзу. Он вытер кровь и они увидели белизну черепа.

– В кости еще остались осколки, – сказал Николь, – и сама кость треснула и раздроблена. Ты видишь это, Чарльз?

– Я вижу коричневатые кусочки, похожие на осколки бутылки, – ответил Чарльз.

Николь вытащил мелкие осколки прочным железным пинцетом. Бэрроу стонал, но не вырывался так сильно, как во время выполнения разрезов. Хирург несколько раз вытирал кровь, каждый раз тщательно присматриваясь, не осталось ли осколков.

– Кажется, вам повезло, мой юный лорд. Белая кожа под черепом не пробита. Его мозг не вытечет.

– Теперь вы, конечно, закроете рану, учитель Николь, почти умоляюще сказал Чарльз.

– Многие хорошие хирурги поступили бы так, – ответил Николь, – но кусок кости в виде пальца почти откололся от края трещины в черепе. Этот кусок отклонился внутрь и давит на мозг. Кроме того, тонкая красная линия уходит за пределы участка, который я обнажил. Осколок нужно удалить, иначе человек сойдет с ума. Линия означает, даже ты должен это знать, трещину в черепе. Нет смысла продолжать разрез, чтобы увидеть, как далеко она тянется. Даже если мы это узнаем, мы все равно ничего не сможем сделать. Дай мне клещи, Фернан.

Слуга отпустил колени измученного человека, который двигал ими вверх и вниз, как рыба, оказавшаяся на суше. Его сопротивление постепенно ослабевало.

– Опиум начал действовать, – пояснил Николь. – Это дар Богородицы. Без него мы не могли бы выполнять половину операций. Остается пожелать, чтобы его производили больше.

Николь взял клещи с острыми кромками и длинными ручками, которые могли обеспечить огромное усилие. Он надрезал костяной палец. Чарльз протянул руку, собираясь поднять его, чтобы мастер не запачкал руки кровью, но Николь сказал:

– Не прикасайся к нему! Они иногда слипаются с серой кожаной мембраной, расположенной ниже.

Он осторожно сжал осколок большим и указательным пальцами левой руки, а правой рукой надавил на оболочку мозга, так чтобы кость можно было удалить, не повредив оболочку. Он бросил осколок в огонь, где он зашипел и сгорел. Николь вытер руки о халат и с трудом поднялся, распрямив скрипучие старые колени. Он взял тампон и полил его из бутылки жидкостью с запахом спирта. Другой тампон он смочил из другой бутылки густой тяжелой жидкостью с сильным, сладким и резким ароматом. Он обмыл рану сначала первым тампоном, затем вторым. Кровотечение, и до этого незначительное, прекратилось.

– Ты сможешь закрыть рану, Чарльз из Лиможа? – спросил он.

– Думаю, что смогу, учитель.

– Ты когда-нибудь делал прижигание?

– Я внимательно наблюдал, когда демонстрировали применение инструмента.

– Конечно, холодного, – презрительно произнес Николь.

– Да.

– Тогда и это мне придется сделать самому. Подай мне инструмент для прижигания, Фернан.

Слуга принес утюг. Он был раскален добела.

– Теперь держите его все вместе, – приказал Николь. – Чарльз, сведи края раны настолько близко, насколько твои пальцы смогут это сделать. Я бы хотел, чтобы они соприкоснулись, если возможно.

Чарльз так старался, что рана закрылась, образовав кровавый рубец.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал Николь и провел утюгом поперек половины раны. Плоть зашипела; дым поднялся прямо в лицо Уильяма. Бэрроу закричал и стал бешено вырываться. Голова Уильяма начала склоняться вниз, глаза закатились. Он, очевидно, был близок к обмороку. Николь с тревогой посмотрел на него. Колени Уильяма играли важную роль.

Но у него не было незанятой руки, чтобы потрясти его или похлопать по щекам – привести его в чувство и не дать упасть прямо на голову раненого пациента.

Ни секунды не колеблясь, Николь прикоснулся раскаленным инструментом к одному из благородных и необходимых колен Уильяма. Полосатые праздничные чулки прожгло насквозь, металл коснулся колена. Уильям резко вскрикнул и пришел в себя.

– Прошу прощения, лорд, – сказал Николь. – Сейчас не время падать в обморок. Теперь другую половину, Чарльз.

Чарльз стянул края оставшейся части раны, и Николь повторил прижигание. Бэрроу опять громко застонал, будто весь воздух моментально покинул его легкие.

Теперь одного Фернана было достаточно, чтобы удерживать беднягу. Его порывы становились слабее и слабее, и через несколько мгновений Фернан тоже поднялся и начал собирать инструменты в небольшой ящичек с чистым белым песком, который поглощал кровь и предохранял инструменты от ржавчины.

– Он умирает? – спросил Уильям. Ему было стыдно, и он даже не решался потереть сильно болевшее колено.

– Не думаю, – ответил Николь. – Чарльз, возьми толстое одеяло с моей кровати и накрой его. Он не должен двигаться неделю, но он, разумеется, не может оставаться так долго на холодном каменном полу. Завтра мы подложим что-нибудь под паланкин, если он не умрет. Забинтуй голову, Фернан.

Слуга проворно обернул несколько раз голову Бэрроу чистой льняной полосой и подвернул конец так, чтобы она не размоталась.

– Ваше колено болит, лорд Стрейнж? – спросил Николь.

– Ничуть, – ответил Уильям. – Я сожалею, что вел себя как девчонка. Я выпил слишком много вина.

– Конечно, болит, – сказал Николь. – Фернан, смажь его моей мазью.

Фернан смазал обожженное место целебной мазью с чесночным запахом.

– Жжение действительно уменьшилось, господин Николь, – сказал Уильям. – Он потянулся за своим кошельком и в этот момент вспомнил, где он его оставил.

– Я оставил все до последнего пенни в Гостинице Головореза, – пояснил он. – Я принесу вам ваш гонорар завтра.

Николь Хирург сказал, что для него это не имеет значения и что если его не окажется дома, деньги можно передать Фернану.

Чарльз и Уильям, разумеется, были совершенно измучены, но перед уходом Чарльз задал профессиональный вопрос, который все время мучил его.

– Вы применили необычное лекарство, чтобы остановить кровь, – заметил он с вопросительной ноткой в голосе.

– В самом деле? – отозвался Николь.

– Позволено ли студенту медицины спросить величайшего мастера этой профессии, что это было за средство? – упрямо повторил Чарльз.

– Конечно, нет, Чарльз. Ты знаешь, что это неэтично. Но тебе я скажу, потому что ты умело ассистировал мне. Одно из средств – спирт, который применяют алхимики. У меня его не оказалось, поэтому я использовал бренди. Другое средство, – со злым умыслом продолжал он, – моего собственного приготовления: это продукт перегонки смолы из ноги тибетской мумии в тонком отваре мандрагоры, настоянном с белой ртутью в крепком едком спирте с эликсиром единорога и таким количеством тюленьих квасцов, которое умещается на ногте большого пальца обезьяны. Такова дозировка.

Чарльз кивнул головой и поздравил себя с большой удачей. Никто не имел доступа к секретам Николя Хирурга.

– Понятно, – сказал он, – я, конечно, знаком с отдельными ингредиентами – (все доктора того времени были знакомы с ними) – но никогда не слышал о таких пропорциях.

– Это самое главное, – глубокомысленно произнес Николь.

На следующий день состояние Бэрроу не улучшилось, еще через день ему стало хуже; на третий день он проснулся, но оказалось, что его парализовало. Его отец прислал четырех слуг и, несмотря на сердитые протесты Николя, они осторожно отнесли паланкин домой, держа его за углы. Николь вынужден был согласиться.

– Вы можете убить его, – произнес он с сомнением. – Ему нужен абсолютный покой.

– Его отец настаивает, – ответили они. – Вы продолжите его лечение?

– Естественно, – подтвердил Николь. – Но боюсь, что моя помощь скоро окажется излишней после этого глупого нарушения его покоя. Затените его глаза, чтобы он не мог взглянуть на солнце и ослепнуть.

Жители Руана наблюдали за серьезными мужчинами, которые медленно двигались по улицам со своим печальным грузом. Им был знаком вид смерти. Каждый знал, что с такой желтой кожей Джеймс Бэрроу не выживет. Он не мог моргать, его рот оставался открытым, он был парализован.

– У Головореза уже два убийства, – заметил человек в толпе.

Когда Пьер проснулся, лучи солнца залили комнату. Он увидел вокруг вооруженных людей. Он не различал перспективу, поскольку, подобно хозяину гостиницы, мог пользоваться только одним глазом. Поэтому одни мужчины казались ему гигантами, потому что стояли близко, а другие пигмеями, так как находились значительно дальше. Он потряс головой и протер открытый глаз, который передал в его сознание столь неожиданный образ. Он подумал, что, может быть, они исчезнут вместе с Анной, ее призрачным партнером, Луизой, Клер, туннелем-гробницей под рекой и несчастным Джеймсом Бэрроу с бутылкой в голове. Все это безнадежно перепуталось в его туманных воспоминаниях о прошедшей ночи. У него сильно болела голова и ему хотелось, чтобы большие и маленькие люди исчезли.

Но они упорно сохраняли реальность, и один из них заговорил:

– Если ты проснулся, молодой человек, скажи, ты ли Пьер, иногда называемый Пьер из Милана, приемный сын оружейника Хью из Милана?

– Конечно, это я, – ответил Пьер. – Меня все знают. Что вам угодно?

– Разумеется, мы тебя знаем, – сказал предводитель группы, – но мы должны были услышать, что ты подтверждаешь свою личность, прежде чем арестовать тебя.

– В чем меня обвиняют? – с некоторой тревогой спросил Пьер.

– Моя обязанность – арестовать тебя, Пьер, а не давать тебе объяснения, – сказал сержант, – но скоро ты, вероятно, услышишь от судей, что убил человека.

Теперь Пьер видел, что их в комнате пятеро, все были в кирасах и вооружены пиками. А он был нагим, за исключением пояса с деньгами. Он оделся.