Текст книги "Кровь нуар"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Глава двадцать четвертая

Поцелуй становился все крепче, и наконец Джейсон прижал меня к кровати, и я почувствовала, как растет желание в его теле. Настолько, что я обняла его ногами, и самая его интимная часть вдруг уперлась в самую интимную мою. Джейсон с нервным смехом отпрянул:

– Нужен презерватив.

Я закрыла глаза, на миг смутившись.

– Ну, конечно. Прости, я увлеклась.

Он наклонился ко мне, поцеловал меня быстро, резко, и на лице его светилась радость, что я настолько с ним забылась.

– Жан-Клод задал мне очень мало ограничений, но одно из них – вот это. Незащищенный секс запрещен.

Он снова меня поцеловал, потом соскочил с кровати порыться в багаже.

А я лежала и думала над этим фактом: я так увлеклась, что готова была на незащищенный секс с Джейсоном. Я принимаю таблетки, так что секс, строго говоря, незащищенным не назовешь. Такая осторожная я стала после того, как несколько месяцев назад испугалась, что беременна. И как же я могла стать такой беспечной? Вспомнились слова Ирвинга, что моя осторожность не помогает, значит, пора стать безбашенной. В них дело? Мне просто надоело, что мои самые искренние усилия сделать лучше всегда оборачиваются не той стороной, так чего вообще стараться? Да нет. Просто забылась с красивым мужчиной в постели.

Господи, это тоже звучит не лучше.

Джейсон вернулся с ленточкой нераспечатанных презервативов. Я насчитала не меньше четырех.

– Ну и амбиции!

Он посмотрел на презервативы и засмеялся снова:

– На случай, если окажется бракованный. Мне неохота снова вылезать из кровати.

Я невольно улыбнулась – это один из лучших моментов в том, чтобы быть с Джейсоном. Он всегда заставляет меня улыбаться. Никаких там стрингов, никакой трагической страстности – просто близкие друзья, сумевшие стать любовниками, оставаясь при этом друзьями. И это хорошо.

Он положил презервативы на тумбочку, потом залез на кровать, не переставая улыбаться. Придвинулся ближе – улыбка изменилась, глаза стали серьезнее, улыбка почти погасла, лицо лишилось выражения, остался только пристальный взгляд. Глаза как голубые небеса, весенние небеса, но он наклонился ко мне, и голубизна стала темнее, и глаза стали цвета летней жары, без малейшей весенней легкости.

Он остановился, потом наклонился ко мне поцеловать, лежа рядом со мной.

– Какое у тебя лицо, Анита, – выдохнул он.

– Какое?

Он улыбнулся, но глаза остались серьезными, темно-голубыми. Наклонившись, он ответил губами прямо мне в губы:

– Вот такое.

И поцеловал меня. Сперва нежно, потом сильнее, сильнее, телом прижимаясь ко мне сбоку, и обнаженный перед – вдоль длинного изгиба моего тела. Ощущение прижатого к бедру его паха заставило меня включиться в поцелуй руками, плечами, ртом. Он понял – или это отреагировало его тело, став тверже, мощнее, упираясь мне в бок, и он впился мне в рот, а я в его. Этот поцелуй был будто другой вид секса, нашедший свой собственный ритм, будто мы оба знали, что изображаем. Тела мое и его поплыли в этом поцелуе, и Джейсон начал тыкаться мне в бедро в такт с движением ртов.

Он отодвинулся, беззвучно смеясь, чуть отпрянув от меня, не касаясь больше бедра.

– Если не перестанем, то так оно все и кончится.

Я только со второй попытки смогла ответить:

– Тогда перестанем, потому что я хочу для тебя не так.

Он оперся на локоть – вторая рука тихо бродила по моему голому животу. Будь у меня меньше метафизической силы, сейчас он бы играл с вполне реальными шрамами, а так – тигр-оборотень, пытавшийся выпустить мне кишки, не оставил ни следа.

– Ты вдруг стала очень серьезна.

– Просто подумала, что будь я метафизически слабее, ты бы сейчас мог играть со шрамами.

Он тронул меня за лицо:

– Анита, не думай о том, что мы потеряли. Думай о том, что у нас есть.

Я улыбнулась ему, поскольку он этого хотел.

– Получается, ты просишь не думать о схватке, в которой мне могли бы остаться шрамы, и о том, кто погиб, чтобы меня спасти.

Лицо его стало серьезным и нежным:

– Вот теперь ты это поняла. – Я хотела возразить, но он положил палец мне на губы и сказал: – Дальнейший разговор на эту тему мне не поможет прийти в настроение.

Я улыбнулась, прямо в этот палец у меня на губах. Он отодвинулся, и я смогла сказать:

– Мне кажется, ты все еще в настроении.

– Девочкам намного легче, – сказал он. – Посмотреть вниз – и сразу все ясно.

– Вот это мне нравится в мальчиках.

Он тихо засмеялся:

– Я заметил.

Снова он прижался ко мне, показывая, что все еще вертикален, но не совсем еще тверд.

– Так что настроение у меня несколько упало, и давай бросим серьезные мысли. Думай только о сейчас и обо мне.

Я посмотрела ему в лицо. Тело его выражало радость, но лицо было серьезнее обычного. Наверное, этого следовало ожидать, но Джейсон всегда такой радостный партнер. В сексе по крайней мере – последующие постельные разговоры могли быть глубокими до психотерапии, но секс всегда неосложненный.

– Опять у тебя серьезное лицо, – упрекнул он.

– Я сделала, как ты просил, – стала думать о тебе.

– Зачем тогда так серьезно? – нахмурился он.

Я подсунула руку ему под шею, под короткий шелк волос, погладила, притянула его к себе.

– У тебя такие мягкие волосы, каких мне вжизни трогать не доводилось.

– Мягче, чем у Натэниела?

– Да, – ответила я и попыталась притянуть его для поцелуя.

– Врешь, – сказал он, упираясь рукой и не приближаясь.

– Вру?

– Я же был с вами двумя, не забывай. У него волосы как мех на коже.

– Да, но это не просто мягкость. У его волос другая текстура.

– У Жан-Клода мягкие волосы.

Я нахмурилась:

– Да, но не такие, как у тебя. Волнистые волосы никогда не бывают так мягки, как прямые.

– У Ашера волосы как пена.

Я нахмурилась сильнее, убрала руку, просто глядя на него теперь.

– Я тебе один раз сказала комплимент, и ты его не хочешь принять?

– Прости, но я вдруг тебе не поверил.

– Я во время секса не вру, Джейсон. Никогда не говорю того, чего не имею в виду, и никогда ничего не изображаю.

Он опустил голову, я теперь видела только его профиль – очень симпатичный.

– Прости, Анита. Это не у тебя пунктик, это у меня.

Он смотрел на меня, и глаза меняли цвет, возвращаясь к обычной, светлой голубизне.

– Какой пунктик?

– Ты теперь знаешь мое семейство. Сколько я живу, никому не был нужен. Отец хотел совсем не такого сына. Ты знаешь, каково жить, все время зная, что ты не такой сын, как хотел твой отец?

– Если заменить сына на дочь.

Он вгляделся пристальней, с неподдельным интересом:

– Твой отец хотел вместо тебя мальчика? Или что?

Я улыбнулась:

– Нет, он был мной доволен. Я была его напарником на охоте, мы всякими мужскими вещами занимались вместе.

– Мачеха, Джудит, – сказал он.

– Бываешь ты иногда излишне сообразителен.

– Прости.

– Они поженились, когда мне было десять, и с тех пор я ни разу не была достаточно хороша. Недостаточно белокурая, недостаточно женственная, недостаточно вежливая, недостаточно послушная – не та дочь, которую ей хотелось.

– У нее есть дочка твоего возраста?

– Да, Андриана. Идеальная дочь для Джудит.

– И чем она занимается?

– Адвокат, и помолвлена с адвокатом.

– Bay! Адвокат и помолвлена, и выйдет замуж еще до тридцати лет. С этим трудно конкурировать.

– Я где-то лет в пятнадцать поняла, что конкурировать мне с ней невозможно, и даже не стала пытаться. Ты выработал себе путь, я тоже какой-то свой нашла.

– И какой же?

Он лег на живот, положив голову на скрещенные руки, лицо его оживилось вниманием. Секса он, конечно же, хотел, но и слушать хотел тоже.

– Стала отчаянным сорванцом. Отказалась носить платья. Отказалась играть с Джудит в ее игру.

– Черная футболка и гробовой грим?

– Ты спрашиваешь, стала ли я готом?

Он кивнул, не снимая голову с рук.

– Да, наверное. Но не потому, что мне это на самом деле было приятно, а потому что было неприятно ей. Ходила в футболках с самыми агрессивными надписями, и почти все черные. Но подругами в школе у меня были хорошие девочки, а не те, что пишут стихи о смерти. Те меня раздражали.

– Почему?

– Потому что я видала смерть, а они все только притворялись.

– А ты не слишком хорошо выносишь притворство?

– Вообще не выношу.

– Но ты всегда могла сказать себе, что твоя Джудит – злая мачеха.

– Да, но Бабуля Блейк, которая меня воспитывала те два года, пока папа не встретил Джудит, – с ней Другая была проблема.

– Какая?

– Ты помнишь, я еще в первых классах школы видела призраков. Годам к тринадцати я случайно смогла поднять сбитую машиной зверушку. В четырнадцать я подняла из могилы моего умершего спаниеля. Папа возил меня к маминой маме, бабушке Флорес, чтобы я научилась владеть этим умением. Но Бабуля Блейк не хотела, чтобы я этому училась. Она верила, что если будем как следует молиться, зло отступит от нас.

Джейсон посмотрел на меня большими глазами:

– Она вправду в это верит? И даже сейчас?

– Я думаю, что да. Точно знаю, что она молится за мою душу. Знаю, что она верит: поднимать мертвых – зло. А спать с вампирами – смертный грех.

– А про оборотней она что думает?

– О, вы тоже прокляты.

– Она знает, что ты живешь с двумя такими?

– Нет.

Он улыбнулся мне:

– Приберегаешь весть до того момента, когда ее она сильнее всего стукнет?

– Нет, я вообще родственникам рассказывать не собираюсь.

Он посмотрел на меня:

– Никогда не приедешь домой на каникулы и никого с собой не привезешь?

Я вздохнула:

– Ну кого мне привозить?

Он задумался:

– Вампиры, как я понимаю, исключаются.

Я кивнула.

– Постой, получается так, что ты не хочешь приезжать домой на каникулы, а жизнь с двумя оборотнями как раз это тебе и запрещает?

Я подумала несколько секунд.

– Может, и так. Но Натэниел и Мика – это не предлог не ездить к родным. Я их люблю, и мы наконец создали домашний уклад, который мне подходит.

Он кивнул.

– Я с тобой знаком дольше, чем оба они, и никогда не видел тебя такой спокойной или такой довольной.

Я улыбнулась:

– Ладно, со мной мы провели психоанализ. Теперь твоя очередь?

Он даже смутился немного:

– Прости, пожалуйста.

– Если бы не хотелось на эту тему говорить, я бы не стала.

– Верно, но зачем ты так много… открыла?

– Потому что я видела твоих родных и решила, что ты имеешь право узнать больше о моих.

– Ты это сделала, чтобы мне было лучше? – спросил он.

– Может быть. Но ведь помогло?

Видно было, как он задумался, потом кивнул.

– Да. Наверное, мне нужно было знать, что не я один был чужим в своей семье за каждым праздничным обедом.

– Да, эта фраза вполне передает смысл. Всякий едет домой ради ностальгии и счастливых воспоминании. А у меня такое чувство, что в детстве я своей семье не подходила, и выросла – легче не стало. Когда я была маленькой, то думала, что меня цыгане подкинули или в роддоме подменили – но были мамины фотографии. Слишком я была на нее похожа, чтобы не быть ее дочерью.

– Она была из Мексики?

– Ее семья. А она американка в первом поколении.

– У тебя не слишком испанский вид.

Я улыбнулась:

– Цвет кожи от отца, но волосы, глаза, сложение – все от мамы. У отца скулы немножко не такие, чтобы дать мне эту прелестную экзотическую форму лица, но все равно я призрак на пиру, Джейсон. И чем старше я становилась, тем больше напоминала папе его утраченную жену, а Джудит – ту женщину, которую она заменила.

– Так это твой пунктик или их?

– И мой, и их. Понимаешь, мама была у папы первой любовью, может, даже, первой любовницей – не знаю, но много в чем первой. Очень многое пришлось преодолевать. Потом еще это самое «трагически погибла молодой» – оно на все набрасывает романтический флер.

– То есть Джудит было трудно состязаться с погибшей святой? – спросил Джейсон.

– Что-то вроде этого.

– Ты домысливаешь? Или точно знаешь, что именно такие чувства были у твоей злой мачехи?

– Не знаю, Джейсон. Я знаю, какие чувства были у меня, и какие, мне казалось тогда, у них. Я была девчонкой, а сейчас вижу их яснее. Слишком много багажа у них накопилось.

– Слышу, – ответил он, и лицо его снова стало серьезным и не очень довольным. – Я хотел утонуть в сексе и не думать, а мы влезли в психотерапию, которую ты так ненавидишь.

Я тронула его за плечо:

– Некоторый разговор ты заслужил.

– Чем? Тем, что мой отец – во-первых, сволочь, а во-вторых, умирает?

– И это. И то, что ты мой друг, и я здесь для того, чтобы давать тебе то, что тебе нужно. Если тебе беседа нужна больше, чем секс, значит, будем беседовать.

– Тебе нужно накормить ardeur, – напомнил он.

– Да, но если до этого дойдет, я могу просто спустить ardeur с цепи, и он сметет все наши сомнения.

– Ardeur – штука отличная, и может заменить очень долгую прелюдию, но мне сейчас не этого хочется.

– А чего тебе хочется? – спросила я.

Он посмотрел на меня с серьезным лицом, почти незнакомым, будто то, что мы сегодня видели, переменило его. А может, то, что случилось сегодня, позволило ему показать скрытую свою сторону. А может, путешествие по волнам моей измученной памяти придает всему более серьезный вид. Самой не разобраться, и нет Натэниела или Мики, чтобы мне в этом помочь. Единственный кроме них мужчина, который обычно помогает мне разгрести лабиринт замешательства, лежит сейчас рядом со мной, запутавшись в собственных проблемах.

– Я тебя хочу, – ответил он просто.

Я нахмурилась.

Он ласково улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла.

– На выраженный в твоих глазах вопрос я сейчас дам исчерпывающие разъяснения.

– Ты так хорошо меня знаешь?

– В постели – да. Когда ты раздеваешься, то перестаешь следить за выражением лица. А в одежде тебя иногда так же трудно понять, как Жан-Клода.

Я задумалась на секунду:

– Наверное, мне не хочется раздеваться при тех, кому я не доверяю.

– Да, – улыбнулся он.

Я устроилась поудобнее на подушках и потребовала:

– Так давай разъясняй.

– Я вполне могу найти женщин с которыми спать или трахаться. Я стриптизер. Они мне суют телефонные номера, склоняют к чему-нибудь, выходящему за рамки закона. Еще я pomme de sang Жан-Клода – многие женщины за одно это готовы были бы со мной спать, чтобы быть ближе к вампирам. И за вервольфами тоже бегают фанатки, но совершенно иного типа. – Он блеснул белозубой улыбкой, и даже глаза заискрились. – А еще есть достаточно женщин, ничего этого не знающих, которых вполне можно уговорить.

Я ждала продолжения, но сперва увидела, как погасло сияние в глазах, растаяла на лице улыбка. И лицо как бы застыло между прежним обаянием и этой новой серьезностью.

– Но? – подсказала я.

Он перевел дыхание и ответил:

– Но только ты говоришь мне правду. Только ты говоришь мне, чего именно ты хочешь и чего не хочешь. Говоришь сама и ничего не изображаешь. Не щадишь мое самолюбие, хорошо у меня получается или нет. Не ловишь меня ни в какие ловушки. Никаких иных у тебя нет целей, кроме чистой радости. Тебя не волнует, что мы будем делать потом или что мы делали до того. Ты полностью и целиком поглощена сексом, почти с той минуты, как прикоснешься к мужчине. И это дает такое расслабление, самозабвение – ты даже представить себе не можешь.

– Но разве не все так?

Он улыбнулся и покачал головой:

– Нет, не все. У большинства в голове вертятся события дня, мешающие сексу. Многие женщины не умеют отключить голову достаточно надолго, чтобы просто наслаждаться.

– Я и мужчин таких знаю, – сказала я.

Он снова улыбнулся:

– Меня, например.

– Не как правило, но иногда. Психоанализ ты обычно откладываешь на потом, будто секс тебе расчищает путь для общения сердец.

– Да не в этом дело, – ухмыльнулся он. – Я больше хочу секса, чем разговоров.

– Но не сегодня, – тихо напомнила я.

В глазах его еще задержалось веселье, но лицо опять посерьезнело – будто это был тот Джейсон, что станет постепенно с течением лет все чаще из этих глаз выглядывать. Все мы взрослеем, наверное, и даже Джейсон.

– Нет, не сегодня. Но я с разговорами уже покончил. Я хочу касаться тебя и чувствовать твои прикосновения. Хочу утонуть в аромате твоей кожи, во вкусе твоего тела. Секс был моей зависимостью еще с детства и до сих пор он для меня – любимый способ Ухода от действительности.

– И правда у тебя секс-зависимость?

– Опять психотерапия?

Я невольно улыбнулась:

– Ты знаешь, что Натэниел проходит курс психотерапии?

– Знаю, что ему ставят или ставили диагноз секс-зависимости, если ты об этом.

– Так ты знаешь, как это у него серьезно обернулось?

– Знаю, – ответил Джейсон. – И если ты хочешь действительно получить от меня определенный ответ – нет, я не секс-зависимый. Я был к этому близок в школе и совсем близок в колледже. Но когда Райна чуть не убила меня в процессе, это меня несколько излечило от рискового поведения. Как ни одному психотерапевту не удалось бы.

В результате одного метафизического события я однажды разделила с ним эти воспоминания. Это было ужасно, потому что я была в голове у Райны, и знала, что бывшая лупа нашей стаи вервольфов плевать хотела, будет Джейсон жить или нет. Он согласился, чтобы его привязали, а она на нем перекинулась, чтобы таким образом он был введен в стаю. Чего он не понял – это что она будет его полосовать как захочет, ни о чем не думая. Для нее тут было больше крови, чем секса – у нее была ментальность истинного серийного убийцы. И счет трупов был бы куда больше, если бы ликантропия не спасала жизнь ее жертвам. Хотя, если честно, я не могла вспомнить никого, кто был бы обращен так же кроваво, как Джейсон.

От этой мысли я отмахнулась – Райна иногда возникала у меня в мозгу, и сейчас было совсем не время.

– И потому что ты сумел после этого шока изменить поведение, у тебя нет настоящей зависимости?

– Что-то вроде этого, хотя, наверное, разные психотерапевты могли бы рассудить по-разному.

Мы смотрели друг на друга, слишком оба серьезные для этой ситуации – голые в кровати. Оба мы слишком глубоко задумались для намеченного занятия. Я стала уже думать, как бы нам перейти к чему-то другому, или, может, пришла пора одеться опять.

– Люблю смотреть, как ты думаешь, – сказал он.

Я нахмурилась:

– В смысле?

– В смысле, что даже посреди секса иногда тебе случается задуматься. Не о прошедшем дне, не о чем-то постороннем, а именно о сексе, о том мужчине, который с тобой, о том, что ты делаешь.

– Откуда ты можешь знать, о чем я думаю?

– Ладно. О чем ты думаешь?

Я попыталась не улыбнуться – не получилось.

– Гадаю, как нам от разговоров перейти к сексу.

– Видишь?

– Ладно, о чем думаешь ты, мистер Серьезная Морда?

Он улыбнулся.

– О том, что я хочу видеть твое лицо, когда ты смотришь снизу мне в глаза и мы занимаемся любовью.

– Так ты хочешь быть верхним? – спросила я, попытавшись обратить это в шутку. Но шутка сдулась под его серьезным взглядом.

– В итоге.

– Ха! В итоге…

Он подался ко мне, и на его лице появилась такая улыбка, что если бы ее видели посетительницы «Запретного плода», они бы выскребли свои банковские счета до цента.

– Именно.

Я хотела было спросить, с чего он хочет начать, но он меня поцеловал, скользнул руками по моему телу, и спрашивать не пришлось. Он мне продемонстрировал.

Глава двадцать пятая

Продемонстрировал свои руки у меня между ног, свои губы на моих. Продемонстрировал, что нет больше его сомнений, ничего нет, кроме наших двух тел.

Я с ним никогда не была наедине, кроме случаев, когда мною владел ardeur. Никогда не была с ним, когда мы могли бы видеть только друг друга, только друг о друге думать, больше ни о ком и ни о чем, и никто и ничто не отвлекало ни меня, ни его.

Он был – весь руки, пальцы, губы, зубы – и весь желание. Довел меня до конца, заведя мне пальцы между ног, потом ввел их внутрь и нашел точечку. Снова довел меня, и снова, и снова, касаниями пальцев, сгибанием кисти, довел до того, что я дергалась, извивалась, билась в судорогах на кровати, а он стоял у меня между бедрами, чтобы правильно держать руку.

Еле-еле смогла я выдохнуть:

– О господи, Джейсон! – и тут же слова изменили мне, смытые потоком наслаждения. Глаза закатились под лоб, я ничего не видела, не слышала, не чувствовала, кроме ощущений собственного тела.

И вот только тогда я почувствовала его над собой. Ощутила давление его тела, тяжесть, навалившуюся на меня, и снова не могла не вскрикнуть. Заставила себя открыть глаза, увидеть над собой его лицо – и в этом лице было все, что хочется увидеть в такой момент. Никакой неуверенности, лишь знание, что это сделал он, что его тело, прикосновение, знание и опыт привели меня к этому моменту, когда просто от тяжести его тела я не могу не застонать от наслаждения.

– А теперь я тебя поимею, – сказал он шепотом.

И единственное слово, которое я могла прошептать в этот момент:

– О да!

Он улыбнулся, и я попыталась было решить, какого рода была радость, выраженная этой улыбкой, но именно в этот момент он вдвинул бедра мне между ног и втолкнулся в меня. Я так была готова для него, так влажна, что он вошел одним мощным движением.

У меня снова глаза закатились под лоб. вырвался крик из глотки, голова запрокинулась, спина выгнулась, подбросив нас обоих.

Рядом с ухом, прямо в волосы, прозвучал его голос:

– Какая влажная, какая тугая, какая готовая!

Он вдавился до упора, снова заставив меня извиваться и кричать, поцеловал меня, поцеловал в этом сплетении тел, и в этом поцелуе был он сам, и весь мир, и он целовал меня, имел меня ртом в рот, как тело его имело мое тело. Все предыдущее он сделал правильно, и минуты всего прошли, как я уже выкрикивала оргазм ему в рот, выдавливала в пах, вжимала ногтями в плечи, и руки скользили по его вспотевшей спине, я вопила, вопила для него, но его рот не отпускал моих губ, и тело во мне держало ритм, и одно лишь поменялось: он бил сильнее и тверже, быстрее и быстрее, в вопле моем и визге, цепляясь за его тело ногтями и ладонями, коленями и локтями, и наслаждение рвало меня на части, а я рвала на части его тело.

Наконец он приподнялся, припечатал к кровати мои запястья. Это значило, что он не мог меня уже целовать, но мог иметь, и имел, имел…

Я видела, как входит и выходит его тело, и от одного этого вида снова меня пробило. Рот его мне больше не мешал, и крики стали долгими, прерывистыми.

На выдохе, на мощном выдохе послышался его голос, сдавленный напряжением, а тело его работало как поршень машины:

– Ешь, Анита, ешь!

Я не сразу смогла вынырнуть из волны наслаждения, услышать его слова, даже попытаться их понять. Сумела только произнести:

– Что?

– Корми ardeur, Анита. Корми, пока я еще продолжаю.

Я заморгала. Наверное, что-то такое выразилось у меня на лице, потому что он засмеялся – чудесным, счастливым, мужским, Джейсоновым смехом:

– Ты забыла, забыла! Ты забыла про ardeur!

Я смогла кивнуть.

– Молодец я, – выдохнул он. – Но теперь давай, потому что я почти…

Тело его изогнулось в судороге, глаза закрылись, он начал сбиваться с ритма.

– Давай!

Я едва смогла собраться, чтобы найти этот метафизический затвор и открыть его в себе. Но в последний момент, когда Джейсон уже почти взорвался надо мной и во мне, и лицо его исказилось усилием, руки, плечи, грудь свело судорогой, я успела найти ardeur и выпустить его на волю – он взмыл почти видимой силой. И тело Джейсона среагировало на нее, как на удар – он вскрикнул, вдвинулся в меня последний раз – и отпустил вожжи. Перестал сдерживаться, и ardeur подхватил и его и понес, и Джейсон отдал себя ему, кормившемуся наслаждением. Ardeur питался радостью его тела, зарытого в глубины моего, силой рук, прижавших меня к постели, соленым привкусом его кожи, ощутившимся, когда я подняла голову и лизнула нависшую надо мной грудь.

Джейсон остановился, опустив голову – волосы прилипли к лицу от усилий. Плечи его стали опадать, и наконец он лег на меня, расслабленно держа мои руки за запястья, зарывшись лицом в подушку рядом со мной. Он все еще был во мне, но с нас обоих было достаточно, и мы лежали вместе уже не в сексе, а пытаясь перевести дыхание и ожидая, когда тела снова смогут шевельнуться.

Он поцеловал меня в щеку, и я с усилием повернулась, чтобы подставить губы. Это был легкий, нежный поцелуй – и клянусь, во рту ощущался его пульс.

– Ты мне нравишься, – сказал он и сумел даже улыбнуться.

Я невольно засмеялась, и он дернулся, а не вздрогнул от наслаждения, еще оставаясь во мне.

– Ой, только прошу тебя, не надо больше.

Он достиг вершины, где дальше уже была боль. Класс. Я его поцеловала в ответ и сказала:

– И ты мне нравишься.

Там, где «люблю» в меню не указано, совсем неплохо иметь возможность сказать «нравишься» – тем более, когда это правда.