Текст книги "Прекрасные тела"
Автор книги: Лора Каннингем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
Глава пятнадцатая
ТОЛЬКО ДЕСЕРТ
В которой Марта восседает на троне, а на Нохо обрушивается «буря столетия»…
Разгневанная Марта уселась на неудобный унитаз Джесси. Она опорожняла мочевой пузырь целую вечность, избавляясь от вина, воды и прочих жидкостей, которые скопились в ее организме за день. Ну уж и денек сегодня выдался… Сперва триумфальное завершение многомиллионной сделки по триплекс-пентхаусу, потом унизительный разговор со специалистом по бесплодию, затем «сошествие» в этот дурацкий Нохо. И в довершение всего – полная катастрофа: ее жених вынужден отмечать свое сорокалетие в одиночестве за столиком на двоих в самом модном заведении города, ресторане «Зеленый омар» (и это после того, как она дважды подтвердила заказ!).
Сердце Марты бешено застучало, а на лбу выступил пот. Проклятие, как она могла забыть? Она же слизнула абрикосовую глазурь с цыпленка, будь он неладен! Должно быть, в этих абрикосах углеводов в два раза больше, чем в апельсиновом соке, вызвавшем у нее днем приступ аритмии. «Вот он, пролапс митрального клапана», – подумала Марта, оседая и едва не скатываясь с сиденья. В довершение всех бед около унитаза примостилась пушистая кошка…
Так, где таблетки? Она распахнула сумочку от «Кейт Спейд» и громко выругалась. Боже, да она совсем лишилась мозгов – забыла коробочку с таблетками дома! У Марты екнуло сердце, а в животе что-то оборвалось и стало падать, как неисправный лифт, пролетающий мимо этажей. Проклятие, она может потерять сознание, удариться головой о неровно уложенные плитки и умереть прямо здесь, в черт знает как отремонтированной конуре Джесси.
Марта заглянула в сумочку и заметила косяк, конфискованный у Сью Кэрол. Иногда, в гостях, она могла из вежливости покурить марихуаны. Некоторые друзья Дональда этим баловались. Она вспомнила о расслабляющем эффекте травки и о якобы целебных ее свойствах. «Существует же „лечебная марихуана“», – подумала Марта, оглядываясь в поисках спичек.
«Чуть-чуть травки не повредит, – убеждала она себя. – Мне же нужно стабилизировать свое состояние. Если я покурю, симптомы исчезнут, сердечный ритм замедлится и выровняется и все наладится. Я должна, должна привести себя в порядок, чего бы мне это ни стоило…»
К счастью, Марта обнаружила смятый спичечный коробок рядом с подсвечником, стоявшим возле ванны. Значит, Джесси тоже любительница совершать омовение при свечах… Марта заметила, что в подсвечник воткнут скомканный обрывок фольги, чтобы свеча лучше держалась. Может, это след романтической истории, сродни той, что случилась с Клер?
Марта никогда не занималась любовью в ванне. Дональду не нравилось, как влажные тела шлепаются друг о друга. Однажды Марта предложила заняться сексом в их позолоченной душевой кабине, но Дональд потребовал, чтобы она сперва вытерлась.
«Любовник он, конечно, старательный, – думала Марта, зажигая спичку и раскуривая косяк, – но не изобретательный». Выходит, их сексуальная жизнь будет… Затягиваясь, она закрыла глаза. Не думать, не думать о его «проблемном» пенисе – это ведь не поможет ей улучшить свое состояние.
Марта знала: она должна прийти в себя, а потом попытаться помочь подругам, если, конечно, им еще можно помочь.
Преследуя намеченную цель, она вдохнула добрую порцию отменной дури, которую Боб привез с телесъемок на Гавайях и которую Сью Кэрол похитила из его запасов перед тем, как покинуть мужа, квартиру «11 Н» и вообще положить конец их браку. «Каким бы негодяем ни был этот Боб, – подумала Марта, выпуская дым, – надо отдать ему должное – он купил отличной травы».
По-видимому, от марихуаны ее аритмия поутихла, а нервы успокоились. Более того, у нее неожиданно прояснилось в голове, и она застыла в ошеломлении, явственно осознав одну вещь, смутно беспокоившую ее весь вечер: корнуоллских цыплят было всего пять.
Марта пересчитывала и пересчитывала, но у нее каждый раз получалось: шесть гостей, пять цыплят. Значит, кто-то должен был остаться без ужина. Конечно, Нина сидит на диете, но знала ли об этом Джесси, готовя стол?
Всего пять цыплят, да еще бесконечные попытки выставить Марту за дверь. Может, против нее заговор? Неужели они интригуют за ее спиной? Она позволила этой мысли воспарить в клубах ароматного дыма.
Марта напомнила себе, что они ее лучшие подруги. И что же, все они против нее?
Лисбет тоже хотелось покурить. «Голуаз» был нужен ей как воздух… причем немедленно. Сжав в кулаке небесно-голубую зажигалку и синюю пачку, она на цыпочках пробралась мимо кухни, пока Нина и Джесси возились с посудой.
Марта засела в туалете, а Сью Кэрол лежала пластом на диване, по-видимому, в полной отключке. Клер читала одну из книг по уходу за младенцем, подаренную ей Мартой, и, казалось, была увлечена этим занятием. Если повезет, Лисбет сможет выскользнуть через другой выход и подняться по пожарной лестнице на крышу – на ту славную маленькую площадку, где она курила во время прошлого визита к Джесси.
Не стоит брать пальто – она ведь всего на несколько минут. Лисбет надеялась, что от свежего воздуха у нее прояснится в голове: водка, конечно, прибавляла куража, но мысли от нее путались. Лисбет все еще волновалась по поводу квартиры. Она была так взбудоражена, увидев в метро Стива, что забыла выйти на станции «Пенсильвания», чтобы отправить документы. Теперь ей ничего не остается, кроме как тащиться на следующее утро в неведомую «Герц-плазу», затерянную где-то в Куинсе.
А может, не стоит бороться за «2 А»? Пусть Фейлер заграбастает ее квартиру и поселит там своего жирного сынка. В последнее время их давление стало слишком сильным, и Лисбет все труднее и труднее…
Но, поднимаясь по металлической лестнице и пытаясь заслониться от ледяного ветра, хлеставшего ее по лицу, она услышала голоса своих родителей: «Очнись, у тебя никогда не будет такой квартиры, такой хорошей квартиры в самом сердце Манхэттена».
Надо сказать, это жилище представляло собой своего рода ренту, позволявшую родителям Лисбет заниматься искусством. Лисбет также припомнила, что всегда любила эту квартиру и хотела там жить. Она покинула родительский дом лишь однажды, ненадолго переселившись в «Тереза-хаус», чтобы обрести независимость. Ничего удивительного, что в двадцать лет она жаждала отделиться от родителей, несмотря на всю свою любовь к ним. Лисбет рвалась навстречу романам, которых, увы, оказалось гораздо меньше, чем она ожидала. И тем не менее – то было время взросления, время самостоятельной жизни вдали от дома.
А шесть лет назад, когда родители погибли в автокатастрофе во время очередного турне, для Лисбет настало время вернуться домой. Квартира «2 А» принадлежала ей по праву рождения и была единственным наследством, доставшимся ей от кочевого семейства. К тому же именно здесь происходили ее свидания со Стивом, а значит, в каком-то смысле это был их общий дом.
Нет, Лисбет должна сохранить эту квартиру, но не слишком ли она запоздала с отправкой документов? «Не думай об этом», – приказала себе Лисбет, борясь с ледяным ветром, в котором теперь ощущалось едва заметное присутствие колючего снега. Холод проникал под свитер, и она с таким же успехом могла бы лезть на крышу нагишом. Хорошо еще, что она захватила зажигалку: на таком ветру от спички было бы не прикурить. Лисбет зажала губами сигарету, щелкнула зажигалкой и вдохнула крепкий аромат «Голуаза».
Ах.Чем только не заплатишь за мимолетные радости жизни? Лисбет вздохнула, выпустив дым. Она так погрузилась в свои мысли и так отдалась процессу курения, что даже не слышала шагов по пожарной лестнице.
Конечно, Джесси видела, как Лисбет выскользнула через пожарный выход. Она что, с ума сошла, – выходить на мороз без пальто? Интересно, она только покурить или решила свести счеты с жизнью? А может, и то и другое?
Спеша вслед за подругой, Джесси тоже не надела пальто. Она стала подниматься по пожарной лестнице. Лестница была узкая, ржавая и тянулась до самого верха старого кирпичного здания. Джесси надеялась, что лестница прикреплена надежно, но та покачивалась от сильного ветра, и, взбираясь по ней, Джесси вспомнила выражение «усталость металла».
Поднимаясь, Джесси увидела ноги Лисбет в элегантных лайковых сапожках. Ага, подруга забралась на ту площадку, где обычно устраивают перекур мастера по установке антенн и прочего оборудования.
Джесси остановилась, окидывая взглядом огни Сохо и мерцание рождественских украшений на магазинах и офисных зданиях. Ее взгляду открылись горы неубранного мусора, а также подтаявший снег, собранный снегоуборочным комбайном и теперь превратившийся в почерневший Эверест, усеянный отбросами и обрызганный желтой мочой собак и бомжей. Поваленные ветром мусорные контейнеры с грохотом перекатывались по пустой улице, словно били тревогу, оповещая о приближении урагана.
– Лисбет! – что есть мочи крикнула Джесси, но ее крик прозвучал как шепот. Немудрено, ведь она не только запыхалась, поднимаясь по лестнице и сражаясь с ветром, но еще и вконец обессилела от вина, взвинченной атмосферы вечера и явно напрасного ожидания звонка…
– Лисбет, – повторила она с интонацией, подразумевающей: «Ты что, спятила? Что тебя понесло на такую холодину?»
Глаза подруг встретились.
– Я же волнуюсь за тебя, – сказала Джесси, но ветер заглушил ее слова, и Лисбет прокричала:
– Что? Я ничего не слышу!
Джесси хотела крикнуть: «Бросай сигарету – ты же убиваешь себя, клетка за клеткой», но подумала, что, возможно, Лисбет идет на это сознательно. И тогда она просто сказала:
– Спускайся к нам. Мы уже переходим к десерту.
– Я сейчас, – как можно громче крикнула Лисбет, старясь быть услышанной.
Между тем ураган настолько усилился, что казался поездом, проносящимся над ними по черно-серому небу.
Джесси хотелось плакать, но она сдержалась и только повторила:
– Спускайся… спускайся к нам…
Лисбет покачала головой и сделала очередную затяжку. Она улыбалась, как ребенок, забравшийся в домик на дереве и знающий, что находится вне пределов досягаемости.
Пока Джесси стояла, задрав голову, в ее памяти вдруг всплыла история пятнадцатилетней давности. Тогда они с Лисбет залезли на колокольню, венчавшую «Тереза-хаус», и украли язык колокола. Их не поймали, и они, вдоволь посмеявшись удачной проделке, вернули язык на место и зазвонили в колокол.
Тогда, вспомнила Джесси, они забрались на колокольню прямо в пижамах и хохотали так, что им пришлось крепко стиснуть ноги, чтобы не описаться, а под ними во всем своем ночном блеске раскинулся Манхэттен… С той ночи они стали лучшими подругами, и теперь Джесси опасалась, что с Лисбет случится беда. Она слишком хрупка и обитает на самом краю пропасти, которую Джесси даже представить себе боится.
– Давай спускайся, – настаивала Джесси. Она поднялась еще на один пролет и попыталась взять Лисбет за ту руку, в которой подруга держала сигарету. – Брось это, и пойдем в дом.
Джесси сама подивилась той силе, с какой она произнесла эти слова. Вообще-то, она не имела такой привычки – указывать другим, чтоим следует делать, но ей казалось преступным бездействовать, когда ее подруга пытается убить себя, тем или иным способом, прямо у нее на глазах. Не переставая удивляться собственным словам и упорству, с каким она пыталась заставить Лисбет спуститься с крыши, Джесси внезапно потеряла равновесие. Она поскользнулась, и только одна ее нога осталась на ступеньке, а другая повисла в воздухе. Руку она по-прежнему протягивала Лисбет.
Что же могло случиться в следующее мгновение? Ни Джесси, ни Лисбет этого не знали. Может, Джесси вновь обрела бы равновесие, ухватившись за лестницу рукой… а может, и нет, и она пролетела бы двенадцать этажей и приземлилась бы на Бутан-стрит рядом со своим разбившимся вдребезги мобильником.
Но этого не произошло, потому что Лисбет цепко схватила своей тонкой, изящной, почти детской рукой руку Джесси и помогла подруге удержаться. Джесси подтянулась и нащупала ногой ступеньку. Вероятно, она находилась в «подвешенном состоянии» всего пару секунд…
«О господи, – подумала Джесси, – и это я намеревалась спасать ее». В то решающее мгновение Джесси оценила хватку Лисбет. Такая ли уж она хрупкая и глупенькая?
Подруги не сказали ни слова и, само собой разумеется, не собирались обсуждать это в дальнейшем. Джесси почувствовала, что готова заплакать. Лисбет улыбнулась, хотя и у нее в глазах стояли слезы, которые, впрочем, можно было объяснить нестерпимо-колючим холодом. Стараясь перехитрить все усиливающийся ветер, Лисбет согнулась и ловко зажгла вторую сигарету. Пламя зажигалки озарило ее тонкие черты голубым светом.
– Последняя, – сообщила Лисбет и кивнула Джесси, чтобы та возвращалась в квартиру.
– Последняя? – Джесси хотела знать наверняка.
– Ну да, – подтвердила Лисбет, – последняя.
Глава шестнадцатая
«ОНА ВСЕ ЕЩЕ ДЕРЖИТСЯ»
В которой Нина выходит на связь с мамой и призраками дома в Ривердейле.
Пока Джесси забиралась на пожарную лестницу, Нина сверлила взглядом телефон на кухне. При этом она намыливала грязные тарелки – посудомоечная машина не работала, поскольку была неправильно подключена, как и большинство приборов в доме. Извинившись перед Ниной, Джесси сказала, что посуду придется мыть вручную.
– Если включить машину, из нее хлынет мыльная вода, – предупредила она.
Тогда Нина намылила тарелки и сложила их в одной половине мойки, а потом – в другой половине – стала ополаскивать их под струей горячей воды. Удивительно, как много посуды они уже использовали, а ведь еще оставались тарелки от десерта.
Возясь с посудой, Нина раздумывала, не позвонить ли матери. Конечно, за ней присматривают Фло и Бася Беленкова, и Нина велела им обязательно сообщить, если маме станет хуже или пульс будет ниже пятидесяти пяти. Но вдруг они просто не хотят беспокоить Нину? Вдруг положение настолько ухудшилось, что звонить уже нет смысла? Словом, Нина почувствовала острую необходимость связаться с матерью.
Весь день она мысленно бранила себя за то, что позволила себе эту маленькую сексуальную передышку с Дондоком. Что если бы мама умерла или, как говорят в «Объединенном проекте», «скончалась», пока у Нины было это дурацкое свидание? Она ведь могла потерять единственного любящего ее человека, проводя время с тем, кому не было до нее никакого дела. И все-таки, собираясь к Дондоку, Нина чувствовала, что это свидание ей необходимо: оно должно спасти ей жизнь, а вернее, что еще важней, сохранить смысл жизни. Будущее без мужчин, без плотских утех ей вовсе не улыбалось. Ну что хорошего в такой жизни? А так Нина по крайней мере знала, чтоимеет для нее значение, – жизненная сила в самом любимом ею проявлении. И мама одобрила бы это решение.
– Ты бы хоть немного развеялась, дочка, – то и дело повторяла Мира. – Ты так добра ко мне. Чем я это заслужила?
– Уж и не помню, – шутливо отвечала Нина, хотя на самом деле прекрасно помнила.
За всю свою жизнь она не видела от матери ничего, кроме доброты. Да, материнскую любовь она получала в избытке, без каких-либо ограничений или условий. Но теперь, соскребая подливку с фарфоровых тарелок Джесси, Нина задумалась, почему же ей не довелось испытать любви другого рода.
Мать с отцом любили ее и считали милой и привлекательной. Однако ни один мужчина не говорил, что влюблен в Нину. Никто не предлагал ей хотя бы какое-то время пожить вместе. Мужчины, с которыми она была, желали ее и, возможно, даже восхищались ею в течение нескольких минут, но никому из них и в голову не пришло сделать ей предложение или «поставить вопрос ребром», как говорят в «Объединенном проекте».
Самая продолжительная ее связь была с пожилым мужчиной из Аризоны, занимавшимся продажей нижнего белья. Два раза в год он приезжал в Нью-Йорк за товаром. Два раза в год в течение последних шести лет он спал с Ниной и после каждого свидания награждал ее шлепком пониже спины, как добрую пони, приговаривая:
– Вот это мне нравится.
Но даже он не сказал ей «люблю».
Нет, вся любовь, что-то значившая для Нины Московиц на этой планете, была сосредоточена в слабеющем теле женщины, давшей ей жизнь. «Боже мой, вдруг она умерла?» – подумала Нина, выронив губку. Она представила себе трех женщин, собравшихся в высотном здании в Ривердейле, и в ту же минуту бросилась к телефону.
Трубку сняла Фло. На заднем плане послышались латиноамериканские ритмы.
– Ах, да. С вашей мамой все в порядке.
– Можно мне ее на минутку? – спросила Нина.
Она представила, как красивая чернокожая Фло встает, идет в комнату Миры, величаво покачивая бедрами, и передает той радиотелефон.
– Вообще-то, – в голосе сиделки послышалась усмешка, – сейчас она говорит с каким-то Саулом…
Нина вцепилась в трубку. Саул. Ее отец. Умерший четыре года назад. В сознании Нины мгновенно всплыла брошюра «Признаки приближения смерти» – так отчетливо, что она даже увидела шрифт названия. В разделе пятом – «Посещения» – рассказывалось, что умирающему могут являться дорогие ему люди, уже покинувшие этот мир, что он может «видеть» и «слышать» умерших родственников.
– Саул у вас? – спросила Нина.
– Ну, я-то его не вижу, – ответила Фло, – но Мира очень рада, что он пришел. Она улыбается и смеется. Так что вы не волнуйтесь.
Нина тут же попросила, чтобы сиделка передала трубку Басе.
– Бася, – взмолилась Нина, – пожалуйста, скажи мне правду. Что, мама умирает? Сегодня… сейчас?
Ответом ей было молчание. Пока длилась пауза, Нина представила Басю в домашнем наряде – в клетчатой кофте с огромной молнией спереди и косынке (выходя на улицу, Бася меняла косынку на вязаную шапочку с блестками). Ее толстые узловатые руки не знали покоя – она то вязала, то помешивала суп, то массировала ноги Миры, пытаясь ускорить замедлившееся кровообращение и заставить кровь быстрее бежать вверх, к усталому сердцу.
– Прошу тебя, Бася, – настаивала Нина, – я должна знать… правду. Я могу приехать домой… Я не хочу, чтобы она умерла в мое отсутствие.
Опять молчание. Что-то случилось. Что-то ужасное. Если Бася не решается сказать, значит, дело плохо.
– Сегодня твоя мать путешествовала, – заговорила наконец старушка. – Она закрыла глаза и покинула нас, но…
Сердце Нины замерло.
– …потом вернулась и с тех пор беседует с Саулом и своими родителями.
– Какой у нее цвет лица? – стала выспрашивать Нина. – А пульс?
Ответ: «Цвет лица хороший, пульс пятьдесят семь» – звучал слишком неопределенно.
– Пожалуйста, дай мне ее на минутку, – попросила Нина. – Я хочу сама с ней поговорить.
Наступило долгое молчание. Неужели Мира умерла или не приходит в сознание? Может, Бася сказала неправду?
Наконец прозвучало признание:
– Теперь она говорит только по-русски.
Значит, мама Нины действительно ушла, но не в другой мир, а в свое одесское прошлое…
– Дай ей трубку, – потребовала Нина. – Я должна слышать ее голос.
Послышался шум – это Бася тяжело шлепала по паркету, потом шуршание – она передала трубку Мире.
– Мамале?
Ответом было молчание. Нина судорожно рылась в памяти, пытаясь вспомнить несколько известных ей русских выражений, но в голове вертелось только «до свиданья», совершенно неуместное в этой ситуации.
Наконец она вспомнила еще одно русское слово и гордо произнесла его, словно посылая некий сигнал из Нохо в другой конец города:
– Мороженое. Я приду домой, – пообещала она матери, – и принесу тебе мороженого.
Теперь Нина была уверена, что мама уже не отправится «в путешествие», не дождавшись ее. И действительно – Мира услышала ее и даже высказала пожелание:
– Ванильное.
Нина с облегчением повесила трубку и почти бросилась в объятия Джесси, только что вошедшей с черного хода, когда у той за спиной появилась Лисбет, бледная и замерзшая, и с неожиданной бодростью предложила:
– Давайте уж доедим этот торт, а?
Нина покосилась на стол и ужаснулась: оказывается, она слопала целых два куска.
Вошла Клер. Женщины заметили, что спину она держала как-то по-другому.
– Слушайте, мне действительно лучше уйти сейчас, пока еще не слишком поздно.
– Но уже очень поздно, – ответила Джесси. – Вы вседолжны остаться… Смотрите.
Она сделала жест в сторону своих гигантских «видовых» окон. Мимо пронеслось нечто бесформенное. Лисбет тут же вспомнила ураган, описанный в «Волшебнике из Страны Оз». Женщины были так высоко, что чувствовали себя как на борту самолета, и любой объект, пролетающий за окном, казался им вражеским снарядом.
– Это мусорный смерч, – объявила Марта. – Ветер разносит всякую дрянь по округе.
Джесси коснулась окна – стекло было холодным и каким-то ненадежным, словно могло в любую минуту дрогнуть и сдаться на милость стихии.
– Такое ощущение, что ветер продувает стекла, – сказала она подругам.
Она потуже обмоталась шерстяным платком и подбросила дров в камин. Полено треснуло, и оранжевые языки пламени взмыли вверх, готовые рассыпаться искрами по ледяному ночному небу над Нохо.
Прохаживаясь у камина, Джесси вспомнила нечто, о чем, казалось, давно забыла.
– Знаете, когда я была маленькая, в такие вот зимние вечера мой отец разжигал камин и ложился на пол у огня. Мама ложилась к нему на спину, а я… забиралась на спину к ней. Это была наша семейная пирамида. Мы могли провести так весь вечер. Тишина была… Когда я об этом думаю, то понимаю, что у нас царили мир и покой.
– Еще бы – в таком-то захолустье! – откликнулась Марта. – Я люблю Вермонт, но там слишком уныло.
– Нет, – возразила Джесси. – Там было чудесно. Мне всегда хотелось жить именно так…
– Лежа с детенышем на спине у мужа?
– Да, – ответила Джесси. – Знаешь, как здорово? У меня было десять кукол и никаких сомнений. Помню, когда мне исполнилось семь, я все думала: «В восемнадцать я смогу выйти замуж и рожать детей, осталось подождать всего одиннадцать лет…»
– И что же? – не унималась Марта.
– Что же… Того, что было у моих родителей, я не нашла… а другого я не хочу. Мне нужно… мне нужно это… священное безмолвие.
– И теперь ты его обрела? – подозрительно спросила Марта.
– Да, но только на мгновение. Наверно, я ошиблась… Он должен был позвонить сегодня вечером, но не позвонил.
Теперь казалось, что стекло прогнулось под напором вихря, завладевшего городом. Очередная порция мусора скользнула по окну, прежде чем закружиться в пространстве. Джесси вдруг вспомнила о нейтрино, про которые говорила Лисбет. Да, все сущее – это молекулы, материя, бесконечный круговорот…
Господи, стоит ли сопротивляться? Может, просто выйти на улицу и познакомиться с любым мало-мальски приличным мужчиной? Ничего не скажешь – здравая мысль… Но какая здравая мысль могла прийти в голову ледяной ночью в Нохо? Какой мало-мальски приличный мужчина станет торчать на улице в такую погоду?
Джесси подошла к Клер и протянула ей свой платок.
– Думаю, ты приняла правильное решение. У тебя будет свой…
– Знаешь, ребенок меня здорово согревает, – сказала Клер, возвращая платок Джесси. – Это первая зима в Нью-Йорке, когда я не мерзну.
– А вот я еще никогда так не мерзла, – призналась Джесси. – Такое ощущение, что где-то в центре моего тела ледник. Иногда я спрашиваю себя: «Зачем я здесь? Как я вообще здесь оказалась?»
– Ты хочешь сказать, в Нью-Йорке? Или на Манхэттене? – не поняла Марта.
– На этой планете, – ответила Джесси.
– Бог ты мой, какой безнадегой от тебя веет! – воскликнула Марта.
Ветер тут же показался игрушкой в сравнении с бурей негодования, захлестнувшей женщин. Чуть не свернув себе шеи, они резко повернулись к Марте, готовые защищаться:
– Безнадегой?!
