Текст книги "Джентльмен Джоул и Красная Королева (ЛП)"

Автор книги: Лоис МакМастер Буджолд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Если моя семья рада за меня, – заявила она, позволив вызову повиснуть в воздухе, – то сергиярская, или любая иная, публика может просто пойти и заткнуться.

Катерина по-прежнему выглядела обеспокоенной. Что, учитывая ее природную сдержанность, граничащую со стеснительностью, было неудивительно. Не в первый раз Корделия поражалась, как такая женщина вышла замуж за мужчину, находящегося столь далеко за пределами ее зоны комфорта. «Но я так рада, что она это сделала!»

– Тетя Фортиц в разговоре со мной как-то заметила, что любую женщину, являющуюся публичной фигурой, ее враги первым делам очерняют посредством сексуальной клеветы.

Корделии пожала плечами:

– Професор – мудрая женщина и прекрасный историк, но с моей точки зрения это уже не новость. Не могу даже вообразить такой клеветы, сексуальной или нет, какую не повторяли шепотом про нас, когда Эйрел был регентом или даже позже, в бытность его премьер-министром. Просто не понимаю, как, по их мнению, у нас хватало времени на все это.

– Пожалуй... так, – признался Майлз неохотно. – В основном их воображение заводило то, что ты бетанка. А уж папа всегда был мишенью для клеветников. Полагаю, он считал, что слова не так опасны, как гранаты.

«Приятными не были ни те, ни другие».

– Признаюсь, моя прежняя научная подготовка в АЭК оказалась совершенно неприменима к форбарр-султанской политике. Я раньше считала, что нет ничего хуже, чем сказать или повторить нечто, в истинности чего ты сам не убедился. Человеческие жизни могут зависеть от твоей точности. Поэтому для меня слухи и сплетни выглядели не просто жестокостью, но чем-то нездоровым.

– Странно, – удивилась Катерина. – Обычно барраярцы считают бетанцев повернутыми на сексе, но, оказавшись на Бете, понимаешь, что это совсем не так.

– Разумеется. Они и не должны быть такими, – отозвалась Корделия.

Майлз чуть шевельнул губами, но ничего не произнес, какое бы возражение ни пришло ему на ум.

Корделия поглядела на него, хмурясь:

– Мне жаль, что тебя беспокоили подобной клеветой. Ты никогда не рассказывал…

– В основном это случалось в школе. Парни старались меня подначить, а оскорбления типа «мутант» действовать перестали. В конце концов я научил их… не лезть. Айвену было проще. Он мог просто двинуть им кулаком. А я не мог позволить ему драться за меня слишком часто. Не считая того раза, когда один недоумок обвинил тетю Элис в том, что она спит с тобой… Вот тут их подначка сработала. В каком-то смысле. – Он злобно ухмыльнулся.

– Элис навлекла на себя множество упреков тем, что не вышла замуж снова, – призналась Корделия. – Что ж, по крайней мере, те, кто придумали эту сплетню, не отказывали мне в хорошем вкусе. Я была польщена.

– Дед как-то сказал мне, когда я разозлился на одну сплетню – бог мой, даже не помню, на какую именно: «Мы Форкосиганы. Если нас обвиняют в чем-то меньшем, чем убийство или государственная измена, мы даже не почешемся». – Потом он подумал и уточнил: – «Или только измена». – Подумал еще и заключил: – «А иногда бывает и на это плевать».

Корделия мрачно фыркнула:

– В этом весь старик Петр. Прямо слышу его голос. Воззрения Эйрела были во многом схожи. Наверное, от отца он их и получил. Единственное, что его по-настоящему злило – это та грязь про «Мясника Комарры». А прочее всего лишь утомляло.

– Зато меня злило, – проворчал Оливер.

Майлз поднял взгляд:

– Ага, ты в это сразу окунулся с головой, когда отец был премьер-министром.

– И мне тоже не разрешалось никому двинуть кулаком. – Мрачно припомнив что-то скверное, Оливер добавил: – Это было невыносимо.

Когда он служил у Форкосигана, про симпатичного адъютанта премьер-министра тоже ходили слухи, включающие в себя самые разные комбинации сексуальности и (не)верности. Среди них упоминалось даже искаженное подобие истинного положения дел, возникшее по тому же принципу, что и идея правильного времени, которое дважды в сутки показывают сломанные часы. Майлз в свое время наверняка его услышал и так же отбросил вместе с прочими. Или он вообще ничего не слышал – учитывая, как редко в то время бывал на Барраяре? Корделия не знала, как уточнить. Она покосилась на Оливера, но тот, похоже, не желал уловить намек.

– К окончанию школы и моему поступлению в Академию все стихло. Ну, по большей части. Но чем меньше сплетен звучало, тем гаже они становились, когда всплывали.

– К тому времени Эйрел ушел с поста Регента. Постепенно все утихло, – прибавила Корделия. – И слава богу.

– А что насчет реакции здешнего общества? – осторожно поинтересовалась Катерина. – И на твоих будущих детей тоже. Тебе это важно?

– Не особо, хотя не вижу смысла самой навлекать на себя оскорбления. – Корделия пожала плечами. – Учитывая смешанное население Сергияра, предсказать трудно. В барраярский Период Изоляции вдов, еще способных к деторождению, не просто поощряли к новому браку, но принуждали. Чтобы обеспечить их дальнейшее участие в генном пуле.

Тень скользнула по лицу Катерины:

– И не только в Период Изоляции, как ни грустно мне это заметить.

Корделия, кивнув, продолжала:

– Вдовы возраста, превышающего репродуктивный, давлению не подвергались, предположительно потому, что не могли привязать к себе мужчину таким образом. Да, вслух об этом не говорили, но именно такой общий эффект создавали все эти дикие социальные предрассудки, если подумать.

Майлз хмыкнул. Он, похоже, никогда раньше не давал себе труда задуматься над этим.

– Мы не на Барраяре, сейчас не Период Изоляции, и понятие репродуктивного возраста уже необратимо устарело. Можно не только законсервировать свои гаметы на много десятков лет, но есть и доступная вообще в любом возрасте рекомбинация генов из соматических клеток. Она возможна даже посмертно, если позаботиться о том, чтобы заморозить образец. Кстати, в теории можно получить яйцеклетку даже от младенца женского пола. А если ближе к реальным примерам, есть твой клон-брат Марк.

Майлз отмахнулся, мол, «с этим не спорю в принципе». Однако прибавил:

– Все так, но… люди не подумают, что Оливер, немного, гм, молод для тебя?

Судя по выражению на физиономии, он уже представлял, какие шутки прозвучат на эту тему, и перспектива его не слишком радовала.

– Ну, спасибо, что ты не уточнил, не слишком ли я стара для Оливера, – едко прокомментировала Корделия.

– И от меня спасибо, – поддержал ее Оливер с легким оттенком юмора в голосе. – Между прочим, мне вот-вот исполнится пятьдесят. И, кстати, вас всех я приглашаю на пикник в честь дня рождения, если вы еще будете здесь.

– Звучит заманчиво, – заметила Катерина.

– Не знаю, как насчет заманчивости, но он обещает быть оживленным, – уныло заметил Оливер. – Там будет множество семей с базы. Значит, и куча других детей.

– О, отлично!

Майлз, которого превосходили числом и довели практически до капитуляции, все же попытался исправить ситуацию:

– Хотя, предполагаю, цифры сопоставимы. Бетанская продолжительность жизни по сравнению с барраярской и все такое.

Катерина поморщилась, но героически скрыла это улыбкой.

«Что ж, кто-то должен был это сказать». Корделия внезапно поняла, что хочет сделать – и то, как забавно выглядел сейчас уязвленный Майлз, было тут не при чем. Она повернулась к Оливеру и произнесла, решительно и четко:

– Если ты только способен дать мне слово насчет всего одной вещи, Оливер, пообещай, что переживешь меня.

Оливер выглядел ошарашенным.

– Я… постараюсь? – рискнул он. Он потер пальцем губы, и в его глазах медленно зажглось понимание. Рука, как бы случайно обнимающая Корделию за плечи, прижала ее крепче в безмолвном жесте поддержки.

Майлзу потребовалась целая минута, чтобы сообразить, о чем они, но, в конце концов, он, кажется, справился, отозвавшись неопределенным «А-а». Вот у Катерины не возникло никаких проблем с тем, чтобы понять ее как женщина женщину, и она ответила свекрови мрачным кивком.

Вскоре вечер закончился – трое слишком устали, а четвертый… выглядел так, будто ему требовалось очень многое переварить. Но за Корделией хотя бы никто не увязался, когда она пошла проводить Оливера до дверей, и там они обменялись – увы, только лишь – поцелуем и пожеланием доброй ночи.

Он наконец-то выдохнул:

– Уфф. Все это…

«Прошло отлично? Или скверно?»

– …включало больше политики, чем я ожидал.

– Майлз последнее время ведет себя очень по-графски.

– Я так и не понял, как он все воспринял, а ведь я сидел прямо перед ним и наблюдал.

– Я так думаю… он еще выскажет свои дальнейшие сомнения нам прямо в лицо – хотя еще более вероятно, что он вывалит их на бедняжку Катерину, – однако перед посторонними мы все выступим единым фронтом. – По крайней мере, она горячо на это надеялась.

– «Я против моего брата, и мы с братом против всего мира»?

– Вот в двух словах все о взаимоотношениях Майлза и Марка. Так что у него есть опыт.

– Сказал бы, что мне не терпится это увидеть, – вздохнул он, – но вообще-то я готов потерпеть.

Корделия хихикнула.

– Я увижу тебя до завтрашнего вечера на базе? – Откуда они отбывали на катере на скачковую шлюпку, затем на ней – на борт «Принца Серга».

– Боюсь, что нет. Мои помощники составили для меня длинный список того, что я должна просмотреть, прежде чем сбегу от них на целый день в пределах досягаемости всего-то трех десятков каналов по сжатому лучу. – На день и две ночи на борту, выпавшие им благодаря счастливому случаю с расчетом орбит. Хотя, если вспомнить, что Оливер некогда имел дело с расписанием самого занятого человека в Форбарр-Султане, случайностям там явно не было места.

Он ушел к машине, а она вернулась в дом. «Итак, мы благополучно миновали второй П-В туннель». Сколько еще их придется пройти, чтобы целыми и невредимыми достичь дома?

Глава 12

Ночью Корделия встала в туалет, а после со знакомой досадой поняла, что уже не сможет заснуть. Она вышла в кабинет отыскать отчет поскучнее. Ей было из чего выбирать, и в конце концов она остановилась на чем-то касавшемся финансов и устроилась в уютном кресле. Через полчаса, все еще не заскучав достаточно, чтобы заснуть, она подняла голову на негромкий стук в дверь.

– Ты там не спишь? – раздался тихий голос Майлза.

– Для тебя – не сплю. Заходи.

Майлз проскользнул внутрь. Пижамой ему служили старая футболка и свободные трикотажные подштанники. Пока он шел к указанному ею креслу, то опирался на трость, не пытаясь скрыть необходимость в ней, и сел с тихим «у-уф».

– Ты выглядишь... измотанным. – Лицо в морщинах, помутневшие глаза, тронутые сединой волосы взъерошены.

– А. Припадок. – Он пренебрежительно пожал плечами.

– Спровоцированный или, м-м, естественный? – Специфическая эпилепсия осталась у него после криозаморозки, из-за которой он и вылетел с военной службы больше десяти лет назад. Сейчас уже почти пятнадцать лет, кажется? Команда неврологов из Имперского госпиталя сконструировала для него стимулятор, хоть и внушающий определенные опасения, но позволяющий контролировать припадки. Это устройство провоцировало приступы в выбранный им момент и в выбранном месте, вместо потенциально опасных и неудобных спонтанных. Методика работала – но лишь когда он пользовался им регулярно.

– Вызванный. Я терпеть не могу похмелье после припадка, но у меня повышался уровень показателей, и я не хотел рисковать испортить поездку на «Серг».

– Я рада, что ты стал благоразумнее.

Его губы слегка дернулись.

– Катерина настояла. Вообще-то.

– В таком случае, с твоей стороны было разумно жениться на ней.

– О, да.

– Я думала, после них ты спишь как убитый.

– Они нарушают мозговую биохимию сна. Иногда я вырубаюсь мгновенно, иногда они вызывают бессонницу.

– Добро пожаловать в мой клуб.

– Да, но мне не, как там, семьдесят шесть?

– В яблочко. Отлично.

– У тебя недавно был день рождения. Я вспомнил, потому что мы посылали видео с детьми.

– Это лучший подарок.

Он слегка улыбнулся и постучал тростью по полу.

– Я не спал и размышлял над нашим вечерним разговором.

– А? – Она отложила ридер в сторону, пряча озабоченность. «Не подсказывай свидетелю».

– Те старые слухи в Форбарр-Султане?

– Не слишком конкретно, милый.

Он кивнул.

– Полагаю, что так. – Набрал воздуху в грудь и решился: – В частности, слухи о Джесе Форратьере. И папе. Когда они были молодыми.

Ха. Не то, к чему она готовилась. Нечто гораздо более древнее, чем история с Оливером.

– Дело в том, что я слышал их не только от людей, пытавшихся меня взбесить. – Он поколебался, – Так... они действительно были, э-э, любовниками? Я имею в виду: они же приходились друг другу свояками.

– М-м… Эйрел никогда не посчитал нужным подтвердить это для тебя или опровергнуть?

Майлз выглядел так, будто ему крайне не по себе.

– Я никогда не спрашивал, – ответил он и добавил: – Но он никогда открыто не отрицал этого, как делал с другими вещами. Например, бойню на Комарре. Эта тема никогда не переставала его злить.

– Там было на что злиться.

– О, да.

Корделия вздохнула:

– Так... ты считаешь, у меня есть право или обязанность рассказать тебе то, чем Эйрел так и не счел нужным с тобой поделиться? Что у тебя есть право знать? – она надеялась, он понял – вопрос не риторический.

Он развел руками.

– Право? Или необходимость? Но полагаю, если бы это была неправда, кое-кто так мне и сказал бы. А если это все же правда... то есть несколько человек, которым я задолжал извинения. Как говорится, мертвых оклеветать нельзя.

– Чушь. Еще как можно. Просто за это не подают в суд.

Он усмехнулся, сухо признавая ее правоту.

– Короткий ответ может ввести в заблуждение, – предупредила она. – Более подробный... требует объяснения некоторых обстоятельств.

Он откинулся головой на спинку кресла.

– Я не тороплюсь.

– Сказка на ночь получится не очень хорошая.

– А из какой барраярской истории тех лет получится хорошая?

У нее вырвался смешок:

– В самом деле. – Она глубоко вздохнула. – Я знаю ты в курсе, что после того как большую часть его семьи уничтожили убийцы Юрия Безумного – боже, Эйрелу ведь тогда было столько же, сколько Алексу сейчас? – генерал граф Петр-Делатель-Императоров не отпускал его от себя ни на шаг всю гражданскую войну. Полагаю, теперь ты понимаешь, почему.

Майлз сверкнул глазами, видимо, представив себя на месте Петра, а Алекса – на месте Эйрела. Его лицо помрачнело.

– В результате, после своего великолепного военного ученичества у самого генерала, закончившегося расчленением Юрия, Эйрел попал в твою Военную академию; в то время она была совсем другой. Ее недавно открыли и еще не до конца сформировали. Джес и Эйрел были троюродными братьями и на тот момент – друзьями, и, пожалуй, ни одного из них нельзя было назвать психически здоровым по бетанским стандартам. Даже учитывая обстоятельства их юности.

– С этим не поспоришь.

– Очевидно, что в таком контексте на гомосексуальные эксперименты между подростками мужского пола смотрели сквозь пальцы – ну, закона, запрещавшего их, на Барраяре никогда не было, это просто не одобрялось обществом. Я не знаю, к лучшему это или худшему, поскольку в такой ситуации у человека нет и никакой юридической защиты – но, в любом случае, ожидается, что такие вещи не выставляют напоказ. Я не могу понять, зачем старик Петр устроил брак Эйрела с сестрой Джеса. Его мать была из Форратьеров, так что, возможно, такой семейный альянс казался ему идеальным. Или, может быть, у него был более сложный план, и он хотел с помощью брака заставить Джеса отдалиться. Он, и не зря, к тому времени считал молодого Джеса источником всяческого вреда. Но я не думаю, что Петр предвидел кровавый кошмар, который в итоге спровоцировал.

– Значит, все же была тайная дуэль? Из-за ее неверности?

– Две. Эйрел сам рассказал мне, и я не сомневаюсь, что это правда.

Майлз присвистнул.

– Это чертовски незаконно...

– Весьма. И они привели ее к этому таинственному самоубийству.

– Папа однажды рассказывал...– Майлз колебался, – Тогда давно, когда в столице ходили слухи, что я устранил первого мужа Катерины. Боже, как это меня бесило. Но отец тогда упомянул, что никогда не был до конца уверен, что ее убил не Петр. Пытаясь исправить свою собственную ошибку. Как ужасно подозревать такое насчет собственного отца. И никогда не иметь способа узнать это наверняка... Он сказал, что не смог спросить.

– Неумение разговаривать друг с другом кажется семейной традицией Форкосиганов.

– Я...вообще-то считаю, что как раз у него прекрасно получалось.

– М-м, – Корделия вдохнула через нос. – В любом случае, следующие два или три года после ее смерти у Эйрела и Джеса был очень скандальный, полный пьянства и демонстративно публичный роман.

Пара, которую подбирали в каком-то особом барраярском аду: начинающий садист и человек, предрасположенный к саморазрушению. Э-э, пожалуй, Майлзу не нужно столько деталей.

– Я не думаю, это было нацелено на Петра, но он точно попал под перекрестный огонь. В финальной ссоре перед расставанием они пустили друг другу кровь. Эйрел смог собраться и занялся своей карьерой. Джес продолжил падение. Хотя, к сожалению, не в смысле военной карьеры. Его последующее возвышение... сильно навредило Имперской Службе.

– Это все тебе папа рассказал?

– Отчасти, а о чем-то я догадалась сама, с помощью других источников. Изумления достойно, сколько народу считало необходимым просветить меня в этом отношении, когда я только приехала на Барраяр, хотя прошло уже двадцать лет к тому моменту. Даже адмирал Джес, минут за двадцать до своей своевременной кончины. Результат их неизменно разочаровывал, – «Джеса сильнее всего, пожалуй...»; она стиснула зубы и постаралась не улыбнуться. – Я, наверно, должна прояснить, раз зашла речь о давних романах, что все мои возражения относились к характеру Джеса, а не его полу.

Майлз пожал плечами, как бы говоря: «Бетанские стандарты, еще бы».

– Так это все же клевета, даже если это правда?

– Одни и те же факты... можно представить и нейтрально, и так, чтобы вызвать шумиху, и чтобы навредить и причинить боль, в зависимости от намерений рассказчика. Хотя мне кажется, то, что этот эпизод никогда не был секретом – по крайней мере, для того поколения – сделало его не столь жалящим.

– Меня он еще как ужалил, – нахмурился Майлз. – Про тот тяжелый период па основное рассказал мне сам, но только не про Джеса. То есть... я ведь наполовину бетанец, так? На момент разговора назвать меня ребенком было никак нельзя; разумеется, детям такое не рассказывают. Но мне-то было уже тридцать! – Он сморщил нос, демонстрируя все оттенки смятения и беспокойства. – Вместо этого он оставил меня... в заблуждении.

Корделия потерла шею, которая начала болеть.

– Это случается, когда два человека столь важны друг для друга. Подумай про такой вариант... он так же отчаянно беспокоился о том, как ты оцениваешь его, как ты всегда был озабочен его мнением о тебе.

– Гм.

– Попробуй так, – Корделия прикусила губу, – Подумай о трех самых глупых, вызывающих наибольшее сожаление поступках в твоей жизни.

– Только трех? Думаю, их было больше.

– В этом упражнении перевыполнять задание не требуется, – сухо заметила она. – Трех достаточно.

– Все еще есть из чего выбирать, но... ладно. – Он откинулся назад, катая трость между ладонями и сжав губы из-за каких-то старых воспоминаний.

– Итак, насколько взрослыми должны быть Зелиг и Симона, чтобы ты мог рассказать им об этом? Десять лет?

– Конечно, нет! Они чересчур юны для таких моральных кошмаров, – он добавил через мгновение: – И любых других кошмаров, если это будет в моей власти.

– Двадцать?

– Двадцать... возраст растерянности, – рискнул он, очевидно поняв, куда она клонит. И ему это не понравилось.

– Тридцать?

– ...возможно. – Уклончивое выражение, столь знакомое Корделии по временам его отрочества, на мгновение мелькнуло у него на лице.

– Сорок?

– Сорок, может, и подойдет, – сухо согласился он.

– Эйрелу следовало выбрать тридцать девять, по-видимому.

– Э-э. – Тихий болезненный выдох, как те, что он издавал теперь, когда садился и вставал.

– Если перевернуть в обратную сторону, сколько лет должно быть тебе, чтобы рассказать мне о своих трех худших поступках?

Теперь он выглядел слегка встревоженным.

– Два тебе известны. Оставшийся... на сегодня практически устарел.

– Я не прошу тебя исповедаться, милый. Просто хочу, чтобы ты приложил усилие и увидел в своем папе человека, а не супермена. Слишком высокий пьедестал, чтобы с него падать.

– Полагаю, что так. Ха. – Он наклонился вперед и оперся подбородком на трость. – Я знаю. Я действительно знаю. – Он поколебался, – Интересно, чем я свожу с ума моих детей?

– Подростковый возраст уже на горизонте, не так ли? Скоро ты сможешь получить от них ответы. Или понаблюдать сам.

Он вздрогнул. Потом вздохнул:

– Еще советы будут, о Провидица?

– Ну, раз уж ты прямо спросил, – она пожала плечами, – боюсь, ничего оригинального. Прощай и будешь прощен, и чтобы ты ни хотел сказать, не откладывай, ты можешь опоздать.

Сухой смешок.

– Последний был из моей тройки, вообще-то.

– Как и для многих.

Он откинулся назад и помолчал.

– Я... он всегда казался таким самодостаточным. Таким сильным. Я пропустил его сердечный приступ, потому что лежал в криозаморозке. Услышал уже потом, когда все стало налаживаться... наверное, я не...

– Сильным, да. А второе... никто не может быть таким сильным и так долго в одиночку. Но, думаю, это ты уже знаешь.

Он наклонил голову, соглашаясь, и слегка улыбнулся. Подумал о Катерине?

Несколько серебристых волосков на его голове блеснули в свете лампы, и Корделия потрясенно моргнула.

– В следующем году тебе будет столько же, сколько Эйрелу, когда мы познакомились. В его волосах тогда было столько же седины, как теперь у тебя.

– Правда? – Он нахмурился и дернул прядь в безуспешной попытке рассмотреть ее. – Может, к восьмидесяти у меня тоже все волосы побелеют.

«Я надеюсь, – подумала Корделия, и у нее перехватило дыхание. – Нет, не позволяй страху мешать счастью, которое у тебя есть прямо здесь и сейчас». Или горю пожирать твое будущее? Последнее было сложнее.

Она безуспешно попыталась подавить зевок.

– Как думаешь, теперь ты сможешь заснуть?

Он потянулся, расправив плечи.

– Да, наверно.

– Завтра утром ты сможешь спать сколько захочешь.

– Но не ты, я помню. – Он взял трость, с ее помощью поднялся на ноги и направился к выходу. – Тогда – ночи.

– Спокойной ночи. Хорошего сна, сынок.

– Тебе тоже удачи с этим, – он благодарно взмахнул рукой и вышел. Без каких-либо «Спасибо» или «Я рад, что мы об этом поговорили». Впрочем, неудивительно, учитывая все обстоятельства.

Но мгновение спустя он просунул голову в дверную щель:

– Так когда ты расскажешь Аурелии все эти дурацкие истории?

«Ого, мальчик кусается!

...И хорошо».

– Когда она повзрослеет достаточно, чтобы спросить, я полагаю. – «Или никогда». Пусть будущее освободится от тяжелой руки прошлого с помощью небольшой выборочной амнезии? Не самый плохой подход, согласно богатому опыту Корделии.

Майлз коротко рассмеялся и ретировался. Корделия тяжело вздохнула и потушила свет.

Утреннее совещание канцелярии вице-королевства прошло довольно живо, поскольку Корделия, измотанная после прерванного ночного сна, была не расположена терпеть отклонения от темы и уже мечтала, как сегодня днем сбежит пораньше. Вернувшись к своему комм-пульту, она нашла вместо обычной виртуальной горы дел, помеченных специально для ее внимания, только небольшой виртуальный холмик, «Спасибо, Иви». И там даже не обнаружилось никаких скрытых вулканов, пока она не добралась до самого последнего документа в списке.

– Ну, льстивые сукины дети! – рявкнула она, едва бросив на него взгляд. Очевидно, вышло не вполголоса, как ей казалось, потому что Иви осторожно спросила через открытую дверь, не преступая границ чужой территории:

– Вы... добрались до предложения «Плас-Дан», не так ли?

– Да, – Корделия разомкнула стиснутые зубы и задумалась, не позволяет ли бюджет повысить зарплату ее исполнительному секретарю. Если бы та поместила их предложение первым в списке, Корделия не смогла бы сосредоточиться и расправиться с остальным так быстро.

На сторонний взгляд предложение выглядело безупречным. «Плас-Дан» хотел построить завод переработки вторичных материалов в Гридграде, и Гридград в этом нуждался. Поэтому «Плас-Дан», самодовольно уверенный в своей монополии, составил список требований, касавшихся поддержки своего предприятия, которые... конечно, нельзя было их назвать невозможными, но они были довольно жесткими. В голову ей пришло сравнение с человеком, который сам себя удерживал бы в заложниках для получения выкупа. Ну, однажды им такое сошло с рук, не так ли?

И, из-за отсутствия альтернатив, Корделия должна была прогнуться и дать им все желаемое. Или смотреть, как ее план перенести столицу если и не останавливается полностью, то замедляется до скорости медленно ползущего ледника.

– Вот черт.

Она перечитала письмо снова. Детали не меняли общей схемы. Пока самым подходящим вариантом было пометить его как «Получено, ожидает рассмотрения». Но вряд ли после третьего прочтения что-то изменится. И вряд ли она сможет достать из воздуха альтернативное предложение.

Она составила и отправила по сжатому лучу напоминание Марку, нескольким друзьям в Форбарр-Султане и даже одно на Комарру, но, если ее первое сообщение не имело успеха, нет уверенности, что поможет повторное. Вряд ли то, что она отложила ответ до своего возвращения с «Принца Серга» послезавтра утром, обеспечит ее индустриальной Немезиде бессонные ночи, ведь они наверняка провели те же тактические расчеты, что и она. Похоже, даже не получится получить удовлетворение от мелкой мести. И, тем не менее, она отложила ответ на потом.

Чуть позже, когда она уже считала, что все же сможет ускользнуть пораньше, и размышляла, чем дети и внуки заняты на той стороне сада, прожужжал сигнал от Иви. Она могла просто заглянуть в кабинет; и почему она этого не сделала, Корделия поняла, едва Иви официально доложила:

– Вице-королева, к вам мэр Кузнецов.

Все проделано специально так, чтобы было проще отказаться его принять, если Корделия так захочет. И она хотела, но не смогла бы оправдать такой поступок. Теперь, когда не было Йеркса, ей придется наводить мосты с Кузнецовым. Йеркс был порой шумноват, но, по крайней мере, приучен поддаваться на уговоры. Сама Корделия голосовала за Моро. Очередное разочарование было не внове: в молодости на Колонии Бета при голосовании она, как правило, оказывалась в меньшинстве. «Лапуля Фредди, в самом деле!» Бетанским избирателям потребовались годы, чтобы избавиться от этого болвана.

Корделия вздохнула:

– Пригласи его.

Кузнецова сопровождала женщина постарше, в которой Корделия узнала члена городского совета. Но они занимались управлением Кейбурга, избавляя от такой необходимости имперское правительство, очко в их пользу. Обменявшись с ними приветствиями, Корделия с приклеенной к лицу дружелюбной улыбкой указала на удобные стулья по другую сторону комм-пульта. Пара выглядела решительно и нервно. Корделия сменила заготовленную как обычно приветственную фразу «Чем же Правительство Его Императорского Величества может сегодня быть полезным Каринбургу?» – на более нейтральную, хотя все еще дружелюбную, поскольку хотела сдвинуть беседу с мертвой точки:

– И что же вы хотели сегодня донести до моего сведения, мэр, советник?

Кузнецов наклонился и выложил на черное стекло комм-пульта несколько потертый планшет.

– Это, – высокопарно начал он, – официальная петиция против планируемого перенесения Имперской планетарной столицы из исторического Каринбурга в незначительный провинциальный город. Мы уже собрали более пяти тысяч подписей и совершенно точно можем собрать больше. Если они понадобятся, чтобы голос тех, кому мы служим, прозвучал громче.

– Отличное упражнение в демократии, – заметила Корделия, не дотрагиваясь до петиции. Многие барраярские иммигранты постарше с недоверием относились к подобным инопланетным процедурам, другие же расторопно приняли их, заново изобретая всевозможные способы набирать голоса с головокружительной скоростью. Поднаторевшие в том, что касалось выборов, комаррцы держали первенство. Более этичные кадры из местных волонтеров шли с ними наравне в этой «гонке вооружений», но обогнать все же не могли.

– Как бетанка, – произнесла женщина-советник, госпожа Нойе, – вы, разумеется, не можете оставить петицию без внимания.

Корделия откинулась в кресле и скрестила руки на груди.

– Я не бетанка уже около сорока лет, но да, я вас понимаю. Процедура правильная. Но сам предмет спора неверен.

– Попытка украсть у нас столицу задушит рост Каринбурга, – спорил Кузнецов, – уничтожит его шанс на славу!

«Вот именно», – подумала Корделия, но вслух сказала:

– Никто не предлагает нанести вашему городу смертельный удар. Все что здесь находится, тут и останется. Включая базу и гражданский космопорт: центры развития, которые никто не собирается закрывать, – по крайней мере, в ближайшее время. Она поджала губы, – Подумайте также о том, что размер – не единственный показатель славы. Какое здесь сейчас население, около сорока тысяч? Так же, как во Флоренции, в Италии во времена Высокого Возрождения. Так где наш Леонардо да Винчи? Наш Микеланджело? – Она не стала добавлять «Где наш Брунеллески?» – любимый сумасшедший архитектор Эйрела со Старой Земли, – потому что возводить гениальные строения в обреченном городе было бы трагедией.

– Мы были первым – и передовым – поселением колонистов на Сергияре, – сказал Кузнецов. – Наша история значима для мира.

– Да, я сама тут была первой, – сухо сказала Корделия. В те времена Кузнецов, наверное, пачкал пеленки где-нибудь на Барраяре. Нойе по возрасту годилась на роль его старшей кузины. – История – да, славная – нет. Кейбург, вернее, база создавалась как тайное хранилище военных запасов, чуть позже – как площадка для шаттлов и весьма гадкий концентрационный лагерь. Там происходили довольно некрасивые вещи. Неудачное нападение на Эскобар нельзя, знаете ли, назвать самой светлой страницей барраярской истории. Никто тогда не удосужился составить рациональные планы заселения, все занимались интригами старой Партии Войны. О мирной колонизации одной из лучших землеподобных планет, открытых за последние два поколения, они вряд ли задумывались: слишком много тяжелой и кропотливой работы и слишком мало возможностей быстро урвать себе славы. Да и отдачу получишь нескоро.

Кузнецов, не будучи фором, пожал плечами и вынужденно согласился. Он не питал отвращения к труду, как успела заметить Корделия; и, в конце концов, сейчас выполнял те обязанности, за которые получал жалование. К сожалению.