Текст книги "Убить чужой рукой"

Автор книги: Лиза Гарднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– И вы снова собираетесь запить? – негромко спросила Элизабет.

– Да.

– Вам не кажется, что стоит вступить в Общество анонимных алкоголиков?

– Не люблю обсуждать свои проблемы с посторонними.

– Тогда, может, лучше поговорить обо всем с отцом?

– Я не люблю обсуждать свои проблемы с отцом.

– А на чью помощь вы рассчитываете, Бобби?

– Наверное, только на вашу.

Доктор Лейн задумчиво кивнула.

– Вы кое-что должны знать, прежде чем мы пойдем дальше, – сказала она. – Я некоторым образом вовлечена в это дело. Я виделась с судьей Гэньоном.

– Что?!

– Он не мой пациент.

– Какого хрена? – Бобби сорвался с места и с яростью взглянул на нее, он просто поверить не мог. – Разве это не столкновение интересов? Как вы можете?.. Сначала вы общаетесь с человеком, у которого возникли проблемы, а потом даете консультацию тому, кто преследует его в судебном порядке…

Доктор Лейн вскинула руку:

– Я беседовала с судьей Гэньоном полгода назад. Я поговорила с ним полчаса, а потом порекомендовала ему своего коллегу – как мне показалось, он сможет ему помочь.

– Зачем он к вам приходил? О чем хотел узнать? – Бобби оперся на стол, стиснул челюсти. Он был зол как черт и знал, что все написано у него на лице.

Элизабет невозмутимо продолжала:

– Судья пришел ко мне, поскольку хотел знать мнение профессионала. С его позволения, я сообщу вам, о чем шла речь. Но предупреждаю, не уверена, будто это поможет.

– Говорите!

– Сядьте.

– Говорите!

– Мистер Додж, пожалуйста, сядьте.

Ее лицо оставалось спокойным. Бобби недовольно отошел от стола, вернулся на место, взял банку из-под колы и принялся ее крутить в руках. Сердце его бешено колотилось – страх, паника. Черт возьми, он устал чувствовать себя так, словно весь мир отдалился от него и он никогда больше не сумеет контролировать ситуацию.

– Судья Гэньон пришел ко мне по рекомендации своего коллеги. Он искал специфическую информацию касательно некоего психологического феномена. Возможно, вы об этом слышали. Синдром Мюнхгаузена. ^[1]

– Черт.

– Судья кое-что рассказал мне о своей невестке Кэтрин. Он хотел выяснить, может ли человек с ее прошлым подходить под описание больного, страдающего синдромом Мюнхгаузена. По сути дела, он спрашивал – чисто теоретически – не является ли болезнь его внука выдумкой Кэтрин или, может, она намеренно поддерживает его в таком состоянии, чтобы привлечь внимание к самой себе.

– И что вы ответили?

– Сказала, что это не в моей компетенции, но, судя по всему, не похоже на симптомы синдрома Мюнхгаузена. Если он действительно думает, будто его внук в опасности, пусть немедленно обращается к специалистам и изолирует ребенка от матери правовым путем.

– Он так и собирается поступить?

– Не знаю. Он взял у меня телефон человека, которого я ему порекомендовала, и поблагодарил за консультацию.

– Судья просил у эксперта совета, поскольку речь шла о безопасности его внука, но ничего не предпринял в течение шести месяцев?

– Бобби, – тихо сказала Элизабет, – я не знаю, что творится в этой семье. И, заметьте, вы тоже не знаете.

– Нет, – с горечью признал он. – Я просто выступил в роли судьи и присяжных и застрелил человека. Черт знает что.

Элизабет подалась вперед. Ее лицо выражало дружелюбие.

– Вчера вечером вы сделали очень верное наблюдение. Вы сказали: «Боевые единицы не располагают такой роскошью, как информация». Вы помните это, Бобби?

– Да.

– И вы по-прежнему так думаете?

– Тот парень мертв. Неужели это все, что я могу сказать в свое оправдание?

– Это не оправдание, Бобби. Это факт.

– Ну да. – Он скомкал банку из-под колы и отбросил ее. – Заковыристая задачка.

Элизабет перебирала бумаги на столе. Пауза затягивалась.

– Мы можем поговорить о вашей семье? – спросила она.

– Нет.

– Тогда о том, что случилось?

– Черт! Нет.

– Хорошо. Давайте побеседуем о вашей работе. Почему вы пошли в полицию?

Бобби пожал плечами:

– Понравилась форма.

– Кто-нибудь из вашей семьи служил в силовых структурах? Друзья, родственники, знакомые?

– Нет.

– Значит, вы – первый? Положили начало новой семейной традиции?

– Просто я такой. Трудный ребенок. – Бобби по-прежнему был настроен воинственно.

Элизабет вздохнула и побарабанила ногтями по столу.

– Бобби, что привело вас в полицию? Почему среди всех прочих профессий вы выбрали именно эту?

– Не знаю. Когда я был мальчишкой, то собирался стать или космонавтом, или копом. Стать космонавтом оказалось куда сложнее, поэтому я выбрал профессию копа.

– А ваш отец?

– А что отец? Он не возражал.

– Кем он работал?

– Водителем грузовика в компании «Жиллетт».

– А мама?

– Не знаю.

– Вы когда-нибудь расспрашивали отца о ней?

– Быстро перестал. – Он многозначительно взглянул на Элизабет. – Эй, это уже пошел разговор о моей семье.

– Вы правы. Значит, вы стали полицейским, поскольку стать космонавтом было не в пример труднее. Но почему именно отряд специального назначения?

– Что-то вроде вызова, – немедленно ответил Бобби.

– Вы хотели быть снайпером? Привыкли обращаться с оружием?

– Из винтовки до тех пор стрелять не приходилось.

Он окончательно сбил ее с толку.

– Вы не умели стрелять из винтовки? До того, как попали в отряд специального назначения?

– Да. Мой отец коллекционировал оружие, делал кое-что на заказ, в основном пистолеты. Если честно, отец вообще мало интересовался стрельбой, ему просто нравилось мастерить оружие. Его привлекала техника, красота самой вещи.

– Так как же вы стали снайпером?

– У меня хорошо получалось.

– Хорошо получалось?

Бобби вздохнул.

– Когда я проходил отбор, то сдавал экзамен на степень владения оружием по своему выбору. Я взял винтовку и неплохо справился. Немного практики – и я достиг уровня профи, в общем, лейтенант предложил мне стать снайпером.

– Значит, на ты с оружием?

– Наверное. – При этой мысли Бобби стало неловко, и он тотчас добавил: – Но быть снайпером – это не только стрелять. Официальная должность – снайпер-наблюдатель.

– Объясните.

Бобби чуть подался вперед.

– Слушайте. Раз в месяц я отправляюсь в тир, чтобы не утратить навык. Но в реальной боевой ситуации шанс, что мне придется стрелять, один к тысяче – может, один на миллион! Ты тренируешься, чтобы быть готовым ко всему. Изо дня в день я занимаюсь наблюдением. Снайперы – это разведка. Мы используем оптические прицелы и бинокли, разглядывая то, что больше никто не может увидеть. Мы определяем, сколько людей находится на месте событий, как они одеты, чем заняты. Снайперы – это глаза спецгруппы.

– Это вы тоже отрабатываете?

– Постоянно. Играю в «Кима» ^[2]и все такое.

– В «Кима»?

– Ну да. Не помню, откуда это взялось, так называется какая-то книга или что-то в этом роде. Эдакое упражнение на тренировку внимания. Ты занимаешь позицию, и инструктор дает тебе минуту на то, чтобы обнаружить десять объектов и описать их. Берешь бинокль – и вперед. – Он указал на банку из-под колы. – Я вижу объект, предположительно покореженную банку из-под газировки, вероятно, колы, новую, красно-белого цвета, – Бобби слегка повернул ее, – судя по всему, пустую. Вижу объект, предположительно кусок провода, примерно восемнадцать дюймов длиной, в зеленой обмотке. С одного конца срезан, внутри медная проволока. И так далее.

Доктор Лейн взглянула на него с изумлением.

– Значит, вы натасканы на то, чтобы все замечать? А это не мешает вам в повседневной жизни? Куда бы вы ни пришли, вы повсюду видите всякие мелочи.

Бобби поморщился и снова пожал плечами.

– Сьюзен сказала бы вам, что я ни черта не замечаю. Когда она в последний раз сделала стрижку, до меня дошло только через два дня.

– Кто такая Сьюзен?

– Моя девушка… – Он запнулся. – Бывшая девушка.

– Вы упоминали о ней в пятницу. Я думала, у вас все в порядке.

– Я соврал.

– Почему?

– Я пришел к вам в первый раз и чувствовал себя неуютно. Черт возьми, думайте что угодно. Я мужчина. Иногда мужчины врут.

Доктора Лейн, видимо, не удивило это заявление.

– Так что случилось со Сьюзен?

– Не знаю.

– Она просто ушла?

– Не то чтобы… – Он вздохнул. – Это я ушел.

– Вы ушли? Подождите, я хочу понять. Вы вообще не общались со своей девушкой после той перестрелки?

– Нет.

– Почему?

– Не знаю.

– Хреново.

Она сказала именно так, и он от неожиданности моргнул.

– Вы ведь разумный человек, Бобби Додж. Куда разумнее, чем представляетесь. Если вы что-то делаете – значит, на то есть причины. Так почему же вы не поговорили со Сьюзен? Неужели вам просто плевать?

– Не знаю. – Бобби осекся.

Элизабет была права: он знал.

– Я подумал, она испугается. В представлении Сьюзен полицейские – это такие славные ребята, которые поддерживают порядок. Она считает, копы не вышибают людям мозги, да еще на глазах у их собственных детей.

– А вдруг ваша девушка все поймет?

– Я уверен, что нет.

– Какая неимоверная забота с вашей стороны.

– Вы спросили – я ответил.

– Именно так. Вы не правы, и вы об этом знаете.

Он выпрямился:

– Какого черта, откуда вам все известно?

– Бобби, я хочу спросить у вас кое-что, и можете не отвечать прямо сейчас. Хорошенько подумайте над этим, прежде чем произнесете хотя бы слово. В мире Сьюзен полицейские – славные ребята… или в мире Бобби? Это Сьюзен считает, будто полицейские не вышибают людям мозги, или вы сами? Вы как-то сказали, это сводит вас с ума. Бобби, разве вы не испугались?

Он молчал. Его взгляд был прикован к ковру.

– Вы несколько раз повторили, что убили Джимми Гэньона на глазах у его сына. Судя по всему, вас действительно это беспокоит. С кем из действующих лиц вы себя соотносите? Что вас тревожит больше – когда отец, такой сильный, умирает на глазах у ребенка или когда беспомощный ребенок наблюдает за смертью любимого человека?

Бобби не поднимал глаз.

– Бобби? – требовательно спросила она.

Он наконец взглянул на нее и сказал:

– Я не хочу больше об этом говорить.

Он уже надел пальто и принялся заматывать шарф, а потом поинтересовался:

– Вы думаете, судья Гэньон прав?

Элизабет, сидя на краешке стола, наблюдала за тем, как ее пациент одевается, и чувствовала себя обманутой.

– Понятия не имею.

– Такое нелегко представить: женщина причиняет вред своему ребенку лишь затем, чтобы привлечь к себе внимание.

– Синдром Мюнхгаузена не так уж распространен, но я читала, в среднем наблюдается тысяча двести новых случаев в год.

– И каковы признаки?

– Ребенок с длительной, но непонятной болезнью, когда симптомы противоречат друг другу. Он прекрасно чувствует себя целую неделю, потом внезапно заболевает и так далее. Семья, в которой часто и загадочно умирают новорожденные дети.

– Сегодня я разговаривал с лечащим врачом Натана Гэньона, – кратко сказал Бобби. – У него нет никакого определенного диагноза.

Элизабет сделала паузу.

– Вы думаете, это была хорошая идея?

Бобби взглянул на нее:

– Хорошая идея или нет – теперь уже не важно.

– Что вы делаете, Бобби?

– Надеваю шарф.

– Вы поняли, о чем я.

– Гэньоны возбудили против меня уголовное дело. Вам никто об этом не говорил? Они предпринимают какие-то хитрые маневры, пытаясь обвинить меня в убийстве их сына. Если честно, док, то слово «хороший», по-моему, едва ли применимо к моей нынешней жизни.

– Да, быть обвиненным в убийстве – это нелегко.

– Вы так думаете?

Доктор Лейн с трудом преодолела желание ответить на его сарказм.

– Бобби, вечером в четверг случилась ужасная трагедия. Для вас. Для Гэньонов. Для маленького Натана. Неужели вы и вправду думаете, будто какая-то информация поможет вам забыть о том, что вы убили человека?

Бобби пристально посмотрел на нее. Во взгляде его темно-серых глаз сквозило нечто новое, чего она прежде не видела. От этого у нее слегка перехватило дыхание. По коже побежали мурашки.

– Я хочу во всем разобраться, док, – тихо сказал он. – Если она вредит сыну и если она использовала меня, чтобы избавиться от своего мужа… Кэтрин Гэньон, наверное, думает, будто умеет обращаться с мужчинами. Но такой, как я, ей еще не попадался.

Он завязал шарф.

Элизабет тяжело вздохнула и покачала головой. Она многое хотела ему сказать, но знала: добра из этого не выйдет. Он не готов ее слушать. Может, Бобби еще не понял, но она уже поняла, с кем именно из участников трагедии он себя соотносит, и это был не Джимми Гэньон.

– Вы не несете никакой ответственности за Натана Гэньона, – негромко произнесла Элизабет, но Бобби уже вышел.

Глава 14

Кэтрин приехала в больницу. Натан еще спал, аппарат отсчитывал удары сердца, морфин медленно поступал в кровь. Ночной сиделке, в общем, не о чем было докладывать. Натану по-прежнему вводят внутривенные, температура спала, боль его не мучает. Вероятно, завтра мальчика можно забрать домой, Кэтрин следует поговорить с врачом.

Кэтрин выглянула в длинный полутемный коридор. Датчики попискивали, гудели аппараты искусственного дыхания, в своих кроватях беспокойно метались больные. Больница ночью: слишком мало персонала, чересчур много незнакомцев. И повсюду темные углы.

– Натан очень болен, – повторила она.

– Да.

– Мне кажется, ему нужен усиленный уход. Нет ли здесь частной сиделки, которую можно нанять, или кого-нибудь в том же роде? Я все оплачу.

Сестра взглянула на нее:

– Мэм, в этом учреждении за больными ухаживаем только мы.

– Это мой сын, – тихо сказала Кэтрин. – Я за него волнуюсь.

– Милочка, все здесь чьи-то дети.

Сиделка ничем не могла ей помочь. Кэтрин в конце концов вызвала врача, но разрешения забрать Натана он ей не дал. Мальчику, учитывая его состояние, необходимо оставаться в больнице.

Что еще за состояние, в бешенстве подумала она, если никто ничего конкретного сказать не в состоянии? Ее вдруг посетила мысль позвонить Тони Рокко. Попросить его. Если потребуется, она будет умолять, может быть, тогда Тони придет и даст распоряжение о выписке.

И что потом? Она увезет Натана домой, и он исцелится как по волшебству?

«Смерть» – гласила надпись.

Внутри ее собственной машины, припаркованной на подъездной дорожке у отцовского дома, – надпись, сделанная губной помадой.

Она почти бегом, с трясущимися руками покинула больницу.

Дома Кэтрин принялась бездумно бродить по комнатам. Репортеры, прежде толпившиеся на улице, исчезли. Полиция тоже. Куда деваются все эти стервятники, когда они действительно нужны? Наверное, сегодня застрелили кого-нибудь еще. Или сенатора застукали в постели с хорошенькой молодой секретаршей. Только печально знаменитое событие, происшедшее 11 сентября, имело право на столь продолжительное внимание.

Она проверила окна и двери. Включила свет, и весь дом засверкал, как посадочная полоса. Только спальня ее тревожила. Полиция по-прежнему называла ее «местом преступления», и Кэтрин не дозволялось ничего там трогать. Им легко говорить. Они залатали разбитую дверь пластиковыми панелями, которые даже от ветра не защищали. Разве эти штуки помешают незваному гостю?

Кэтрин передвинула бюро, установив его прямо под дверью. Конечно, если она смогла его сдвинуть, то это с легкостью проделает и мужчина. Ладно. Она забаррикадирует проход, включит фонарь, чтобы осветить балкон, потом запрет дверь спальни и заколотит ее снаружи. Отлично!

Кэтрин пошла вниз, чтобы разыскать Пруденс.

– Ты мне нужна, – коротко сказала она. – Мы сделаем небольшую перестановку.

Пруденс промолчала. Многолетняя выучка, подумала Кэтрин. И чертовски дорогая английская выучка.

Они поднялись наверх. Пруденс помогла ей передвинуть тяжелый сосновый комод и загородить им разбитую стеклянную дверь. На ковре по-прежнему валялись осколки. И виднелась кровь. Пруденс все это видела, но не произнесла ни слова.

Кэтрин спустилась в прачечную и принялась искать ящик с инструментами. Когда она стала вгонять гвозди в наружный косяк двери, няня наконец заговорила:

– Мэм?

– Я кого-то видела, – отрывисто произнесла Кэтрин. – Он прятался. Возможно, газетчик, который пытается заработать лишний доллар. Интересно, сколько заплатит редакция за фото места преступления в Бэк-Бэй? Я никому не позволю извлечь выгоду из этой трагедии.

Это объяснение, видимо, удовлетворило Пруденс.

Потом Кэтрин добавила:

– Я хочу тебя поблагодарить. У нас были тяжелые времена. Ты, наверное, думала бог знает что, но тем не менее осталась здесь ради Натана. Я это ценю. Ты ему необходима. Если учесть, что он пережил, ты очень ему нужна.

– Натану лучше?

– Завтра я, наверное, привезу его домой, – ответила Кэтрин. Тут ей в голову пришла еще одна мысль. – Если здоровье ему позволит, может, все мы поедем куда-нибудь отдохнуть. Туда, где тепло, будем бегать по пляжу и пить коктейли из бокалов с маленькими зонтиками. Мы уедем… от всего этого.

Она наконец вбила последний гвоздь, а потом изо всех сил потрясла дверь. Доски держались.

Хорошо, если так оно и случится. Кэтрин очень надеялась на это.

– Пруденс, если появится незнакомый человек, не открывай. А если увидишь репортеров, пожалуйста, скажи мне.

– Да, мэм, – отозвалась няня. – А свет?

– Пожалуй, – сказала Кэтрин, все еще тяжело дыша, – мы пока оставим его включенным.

У Тони Рокко выдался длинный день. В десять часов вечера он наконец уехал из больницы. Десять лет назад доктор Рокко мог об этом только мечтать, но сейчас он находился на пике своей карьеры и возиться с бесконечной чередой сопливых ребятишек должны были его ординаторы. Доктор Рокко появлялся тогда, когда дело требовало его личного вмешательства.

Его жена любила напоминать об этом каждый вечер.

– Черт возьми, Тони, когда ты, в конце концов, потребуешь хоть какого-то уважения к себе? Брось эту больницу, частная практика – вот где настоящие деньги. Ты будешь зарабатывать втрое больше того, чем приносишь домой сейчас.

Он перестал прислушиваться к словам этой женщины еще лет пять назад. Однажды, в самый разгар праздничного обеда в честь Дня благодарения, в гостях у родителей, когда мать жаловалась на отца, игравшего в гольф со своими приятелями, Тони посмотрел на другой конец стола, где сидела его прелестная невеста, с которой он был помолвлен уже три года, и впервые осознал, что она такая же, как его мать. Тони будто дубинкой по голове огрели.

Мать постоянно ворчала. И жена постоянно ворчала. Через пятнадцать лет он превратится в копию своего отца – сутулого, с подбородком, плотно прижатым к груди, как у черепахи, и время от времени глухого на оба уха.

Ему следовало бы развестись, если бы не дети. Да, двое прелестных, замечательных ребятишек, которые уже научились смотреть на него с упреком, точь-в-точь как жена, каждый раз, когда он опаздывал к ужину.

Доктор Рокко обнаружил, что снова думает о Кэтрин. О том, как она впервые появилась у него девять месяцев назад. Ее пальцы касались его руки, а длинные черные волосы защекотали лицо, когда она перегнулась через его плечо, чтобы заглянуть в историю болезни Натана.

Однажды она пришла к нему одна, в длинном черном пальто. Зашла в кабинет, заперла за собой дверь, взглянула прямо в глаза и сказала: «Ты мне нужен».

А потом Кэтрин распахнула пальто, и оказалось, что под ним ничего нет, кроме черного кружевного белья и гладкой белой кожи. Он овладел этой женщиной прямо там, приперев ее к стене. Она испытала потрясающий оргазм, вцепившись зубами ему в плечо. Потом они рухнули на пол – она стояла на четвереньках, а он, по-юношески возбужденный, словно ощутив второе дыхание, энергично входил в нее сзади.

Позже, когда они оба, обессилевшие, немного пришли в себя, Тони с трудом дотянулся до трубки и попросил регистраторшу отменить на сегодня все встречи. И в этот момент он заметил синяк на левом боку Кэтрин.

Она сказала: пустяки, ударилась о кухонный стол. В тот день никто из них ни слова не произнес о том, что синяк имел отчетливую форму ладони.

Кэтрин плакала, рассказывая ему о Джимми. Они находились в номере отеля на Копли-сквер. Незадолго до того она стояла перед ним на коленях и делала нечто такое, о чем Тони до сих пор доводилось лишь читать. Потом он обнял ее и погладил по голове.

«Ты нужен мне, – снова шепнула Кэтрин, тычась в его грудь. – Боже мой, Тони, ты даже не знаешь, что это такое… Мне так страшно…»

Ему следовало бросить эту чертову больницу, думал Тони теперь, шагая через пустой гараж. Шаги гулко разносились по всему помещению. Его уже достали люди, которые постоянно указывают, что делать, – жена, главврач, уроды вроде судьи Гэньона. Стоило ли столько лет работать не покладая рук, если его так жестко контролируют?

Он любит Кэтрин Гэньон. Ему надоела вся эта суета. К черту жену, к черту детей! Он поедет к Кэтрин сию же минуту. Откажется от своих слов, попросит прощения за то, что подвел ее и сказал, будто не в силах помочь Натану…

Черт возьми, сегодня утром он сидел перед каким-то копом и чувствовал себя полным идиотом, пытаясь объяснить, почему он, любя Кэт, не сделал ровным счетом ничего, чтобы защитить ее от Джимми. Как этот полицейский смотрел на него…

Вот оно! Он вырвется из круга, встанет на ноги. Прямо сейчас он сделает то, что хочет, и пошлет к дьяволу всех остальных женщин из своей жизни.

Тони подошел к машине и достал ключи. Руки у него дрожали от волнения.

Только открыв дверцу, он услышал шум у себя за спиной.

В коридоре раздавались негромкие шаги. Кто-то в обуви на резиновой подошве осторожно шел по белым пластиковым полам. Мягкий шелест занавесок. Писк датчиков, шипение бесчисленных вентиляторов.

Сиделка куда-то ушла.

Коридор был пуст и тих.

Мужчина шел на цыпочках, пока не добрался до нужной палаты.

На изножье кровати упала тень. Четырехлетний Натан пошевелился. Он повернул голову на звук и приоткрыл глаза – мутные щелочки.

Мужчина затаил дыхание.

Мальчик прошептал:

– Папа…

Глава 15

Это просто судьба. Голова Бобби наконец коснулась подушки, и тут же раздался телефонный звонок. Однако сейчас он подумал не о Сьюзен – в его сознании возник образ Кэтрин. Бобби понял, что грезит. О вдове Джимми Гэньона. И в его мечтах она предстает перед ним обнаженной, с распущенными черными волосами, которые щекочут ему грудь.

– Я всего лишь хочу немного поспать! – прорычал он в трубку.

– Все еще играете в детектива, мистер Додж?

Ему потребовалось несколько секунд на то, чтобы узнать голос – Харрис, ретивый адвокат Гэньонов. Бобби взглянул на будильник. Два часа ночи. Господи, ему нужно выспаться.

– Что надо? – спросил он.

– У вас есть друзья в бостонском полицейском департаменте? Здесь кое-кого убили, и я подумал, вам захочется побывать на месте преступления.

– Кого?

Харрис выдержал краткую паузу.

– Доктора Тони Рокко. В больничном гараже. И наденьте обувь похуже. Здесь… грязно.

Детектив Д. Д. Уоррен работала в бостонском отделе по расследованию убийств уже больше восьми лет. Миниатюрная блондинка, с невероятно синими глазами, очень гибкая, появилась на месте преступления в облегающих джинсах, сапогах на шпильке и кожаном жакете цвета карамели. «Секс в большом городе» плюс «Закон и порядок» в одном флаконе. На нее глазела уйма мужчин. Но поскольку главным для Д.Д. всегда оставалась только работа, у них не было ни малейшего шанса.

Они разошлись с Бобби уже давно. Они встречались, будучи еще новичками: она только-только вступила на поприще служения Нью-Йорку, а он – целому штату Массачусетс. Они с пониманием относились друг к другу, поскольку между ними не существовало прямой конкуренции. Бобби так и не вспомнил, почему они все-таки расстались. Наверное, оба оказались слишком заняты. В общем, не важно. Они начали лучше работать, став друзьями. Бобби всегда предсказывал ей головокружительный взлет карьеры (скоро наверняка она получит лейтенанта), а Д.Д. неизменно интересовалась его успехами в отряде специального назначения.

В тот момент, когда Бобби увидел Д.Д., она заглядывала в салон темно-зеленого «БМВ», покусывая нижнюю губу. Неподалеку деловито щелкал затвором фотоаппарата криминалист. Щелчки и жужжание разносились по огромному пустому помещению, словно подчеркивая шаги Бобби.

Народу в гараже было мало, учитывая то, что стояла глубокая ночь. Машины коронера и детективов, уйма полицейских джипов и красивый седан, судя по всему, принадлежавший окружному прокурору. Слишком много авто для обыкновенного убийства, да и внимания тоже чересчур.

Дыхание Бобби клубами повисало в морозном воздухе. Он засунул руки поглубже в карманы пиджака и попытался смешаться с толпой. Несколько голов повернулись в его сторону. Кого-то он узнал – а его узнали все, и, несмотря на все старание, к тому моменту, когда Бобби подошел к «БМВ», в воздухе повис легкий гул.

– Привет, Бобби – сказала Д.Д., не отвлекаясь.

– Классные сапоги.

Д.Д. трудно было обмануть.

– Поздновато для прогулок по городу, – сказала она.

– Не мог заснуть.

– Телефон прямо-таки разрывался? – Она наконец взглянула на него, с любопытством прищурив синие глаза. – У тебя хорошие осведомители, Бобби. А ведь мы сделали все возможное, чтобы не поднимать шума.

Он понял, о чем она говорит, но решил промолчать.

– Что плохого, если я часок постою здесь, прислонясь к столбу и полируя ногти?

– Я бы сказала, это явно не то место, где стоит заниматься маникюром. – Д.Д. указала налево, и Бобби заметил окружного прокурора Рика Копли, занятого беседой с патологоанатомом. Когда Бобби встречался с Копли в последний раз, люди прокурора отчаянно старались повесить убийство на загнанного в угол полицейского. Так что присутствие здесь Бобби окружной прокурор наверняка сочтет крайне нежелательным.

– Что тебе известно? – негромко спросил он.

Д.Д. снова посмотрела на него.

– Сколько раз нам попадется твое имя, когда мы начнем собирать данные о погибшем?

– Один. Я видел его сегодня днем. Пришел побеседовать с ним о Натане Гэньоне.

До Д.Д. быстро дошло. Она отозвалась:

– Вот черт. Он лечил парнишку?

– Да.

– Что еще?

– И спал с его матерью. Его уже допрашивали, вероятно, чтобы побороться за опекунские права. Твоя очередь.

Она оглянулась. Копли по-прежнему беседовал с экспертом, но теперь смотрел в их сторону, и его курносое лицо выражало неудовольствие.

– Доктор Рокко скончался до приезда медиков, – негромко проговорила Д.Д. и, указав внутрь машины, продолжила: – Похоже, он едва успел открыть дверцу, когда кто-то напал на него сзади.

– Пистолет?

– Нож.

– Круто, – произнес Бобби, пытаясь заглянуть в салон, но плечо Д.Д. преградило ему путь.

– Это лишь половина истории, – предупредила она.

Копли двинулся к ним.

– Тебе лучше исчезнуть, – сказала Д.Д.

– Ты права.

– Но помни, всегда есть запасной вариант.

Бобби смекнул.

– Увидимся.

Он выскочил на черную лестницу как раз в ту секунду, когда Копли приблизился к машине и один из криминалистов воскликнул: «Черт возьми, это кровь?», – а второй ответил: «По-моему, губная помада».

«Касабланка» – это шикарный ресторан со средиземноморской кухней. В баре неизменно толклась куча народу, а разнообразное меню угождало вкусам самых взыскательных посетителей – в частности, богатых родителей, чьи детки числились в «Лиге плюща». ^[3]Излюбленным же местечком полицейских стала «Богги» – крошечная закусочная, притулившаяся неподалеку от здания Законодательного собрания. Круглосуточное обслуживание, ободранные табуреты и гигантские сковороды, не моющиеся годами.

Бобби шел туда пешком, чтобы морозный утренний воздух выветрил из его головы последние остатки сна. Он добрался до «Богги» в начале шестого, солнце еще не встало, но в закусочной уже было полно народу. Ему пришлось прождать двадцать минут в помещении, пропахшем яичницей с беконом, прежде чем освободилось место в дальнем углу. У Бобби заурчало в животе, и он заказал глазунью из трех яиц, бекон и английскую булочку с маслом. Вряд ли стоило считать это достойным завтраком, но ему хотелось есть, и потому Бобби быстро проглотил еду и занялся кофе.

Сытость и переизбыток кофеина уже успели погрузить его в состояние легкой эйфории, когда пришла Д.Д. В узенькой белой футболке, на которой красными блестками было вышито «Берегись!». И по-прежнему в сапогах.

Она села рядом с Бобби, окинув взглядом его пустую тарелку.

– Ты ничего мне не оставил?

– А чего ты хочешь?

– Яичницу с беконом, французский тост. Ну и, может, порцию блинов.

– Даже так?

– Да. Я умираю от голода.

Бобби пошел к стойке сделать заказ. Когда он вернулся, Д.Д. переливала остатки его кофе в кружку, унесенную с раздачи. Он снова вернулся к стойке, наполнил кофейник и добавил сливки. Если память его не подводит, пристрастия Д.Д. в еде такие же, как у дальнобойщика. Побольше сливок, побольше сахара – и так далее, прямой путь к закупорке артерий.

Вернувшись к столу, он передал ей кофе, и она наконец смягчилась.

– Итак, кто тебя навел? – спросила Д.Д., раскрывая пакетик с сахаром.

– Харрис Рид, сыщик, работает на Гэньонов.

– Гэньонов? На Джеймса и Марианну?

– Весьма энергичный дуэт.

Д.Д. нахмурилась:

– А он откуда узнал?

– Понятия не имею.

– У него есть связи в департаменте?

– Возможно.

Она поморщилась.

– Ох уж мне эти полицейские участки. Один напьется, а у всех остальных похмелье. Стало быть, Гэньоны следят за событиями?

– Судя по всему.

– Как интересно. – Она высыпала в кофе сахар и теперь принялась за сливки. – А ты, Бобби? Если хорошенько подумать, не отправиться ли тебе куда-нибудь на рыбалку?

Он развел руками:

– Не могу.

– Да, я слышала об иске. Не повезло.

Бобби не мог не согласиться с ней.

– У тебя есть адвокат? Насколько все это серьезно?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Я пока еще не подыскивал себе адвоката, был слишком занят.

Она перестала размешивать кофе.

– Бобби, нужно относиться к таким делам серьезнее. Если на полицейского подали в суд лишь за то, что он делал свою работу… Это повод для размышления.

И он снова признал ее правоту.

– Вы, ребята, когда получили этот звонок, отправились на вызов вместо нас, никто и не думал вас подставлять.

Бобби не хотелось об этом говорить, сделанного все равно не поправишь.

– Так что произошло в гараже? – спросил он. – Что стряслось с нашим добрым доктором?

Д.Д. вздохнула, отхлебнула кофе и уселась поудобнее.

– Ничего толком не известно. Предположительно, что он с кем-то переспал ровно на один раз больше, чем следовало бы.

– Конкурент?

– Больше похоже на месть обозленного супруга. Доктора Рокко атаковали сзади. Нападавший оказался настолько силен, что отхватил ему ножом полшеи.

– Крови было много, – пробормотал Бобби.

– Еще бы. Убийца подождал, пока доктор начнет садиться в машину, поэтому почти все выплеснулось на водительское сиденье. И веселье на этом не закончилось. Доктора Рокко кастрировали.

– Кастрировали?

– Да, отрезали ему член, – устало уточнила Д.Д. – Мы нашли его в бардачке.

– Боже, – сказал Бобби.

– Точно.

Бобби нахмурился. Слишком личное дело. И чересчур много суеты.

– А что показывают камеры наблюдения?

– Я как раз просматривала записи. Они очень нечеткие, почти ничего не видно. Тот, кто это сделал, неглуп. Застал доктора врасплох, в его собственной машине. Убийца предположительно прятался на заднем сиденье. В «БМВ» тонированные стекла. Вдобавок стояла глубокая ночь. Любой прохожий увидит всего-навсего силуэты двух людей, сидящих в салоне. И никому в голову не придет, что один из пассажиров мертв, а у другого в руках зазубренное лезвие. Ох, люди. Готова поклясться, они насмотрелись слишком много фильмов.