Текст книги "Правильный ход (ЛП)"

Автор книги: Лиз Томфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Плейлист

Caught Up – USHER

Wild – Carter Faith

Juice – iyla

Save Me The Trouble Dan+ Shay (Breathe) – Russ

Wild as Her – Corey Kent

Lil Boo Thang – Paul Russell

Lovely – Arin Ray

Best Shot (Acoustic) – Jimmie Allen

Miss Shiney – Kaiit

Stay Down – Brent Faiyaz

Come Over (Cover) – JVCK JAMES

Grateful – Mahalia

I Just Want You – JAEL feat. Alex Isley

Snooze – SZA

If You Let Me – Sinéad Harnett feat. GRADES

Until The End Of Time – JVCK JAMES / Justin Timberlake

BRB – Mahalia feat. Pink Sweat$

My Boy (My Girl Version) – Elvie Shane

So Gone – Vedo

Глава 1

Кай

– Ты, должно быть, шутишь, Эйс.

Монти бросает отчет о игре на свой стол в гостиничном номере.

– Ты уволил его в день игры? Какого черта ты планируешь делать с Максом сегодня вечером? Это твоя звездная ночь.

Я позаботился о том, чтобы привести своего сына на эту встречу, отчасти потому, что мне больше не к кому было обратиться, чтоб присмотреть за ним. Но в большей степени потому что я знал, Монти разозлится из-за того, что я уволил последнюю няню, но будет меньше злиться, когда пухлощекий Макс с улыбкой посмотрит на него в ответ.

– Я не знаю. Я разберусь.

– Мы уже с этим разобрались. С Троем все было в порядке.

Как будто, черт возьми, с Троем не было ничего плохого. После утренней тренировки с врачом команды и тренерским штабом, расслабившим мне плечо перед сегодняшним стартом, я вернулся в свою комнату и обнаружил своего сына в подгузнике, который несколько часов назад нужно было поменять. Добавьте это к неделям, которые он провел, восхищаясь моими товарищами по команде вместо того, чтобы сосредоточиться на своей работе.

– Не подходит, – это все, что я говорю в ответ.

Он протяжно выдыхает, побежденный вздох, и Макс хихикает над разочарованием моего полевого менеджера.

Монти смотрит на него через стол, наклоняясь. – Ты думаешь, это смешно, малыш? Из-за твоего отца я становлюсь седым.

– Я думаю, в этом весь ты, старина.

Мой полуторагодовалый сын улыбается в ответ моему тренеру, сидя у меня на коленях, демонстрируя десна и молочные зубки. Монти перестает вести себя как крутой парень, как я и предполагал, потому что он питает слабость к Максу. Черт возьми, он – слабое место для всей команды, но особенно для человека, сидящего за столом напротив меня, в этом гостиничном номере.

Эммет Монтгомери, или Монти, как мы его называем, не только полевой менеджер «Windy City Warriors», чикагской команды MLB, но и отец-одиночка. Он никогда не рассказывал мне подробностей о том, как сложилась его семья, но я был бы шокирован, если бы его ситуация была такой же абсурдной, как и моя. То есть, если только у него не было интрижки, которая год спустя с тех пор, как он видел ее в последний раз, пролетела через всю страну, только для того, чтобы сбросить на него бомбу о том, что он отец, и она не хочет этого ребёнка, прежде чем оставить его в качестве родителя-одиночки с шестимесячным малышом.

Я стараюсь не использовать Монти в своих интересах, зная что он, и вся организация из кожи вон лезут, чтобы помочь мне наладить сложившуюся семейную ситуацию, но когда дело касается моего ребенка, я отказываюсь идти на компромисс в вопросе о том, кто позаботится о нем, пока я работаю.

– Я поговорю с Сандерсоном, – предлагаю я, имея в виду одного из тренеров в штате. – Он будет в тренировочном зале всю ночь. Я могу расположить там Макса. Пока там никого не будет, в комнате будет тихо. Он все ровно будет спать.

Монти потирает брови большим и указательным пальцами. – Кай, я пытаюсь. Я делаю для тебя все, что в моих силах, но это не сработает, пока у тебя не будет няни для Макса, на которую мы все могли бы положиться.

Монти называет меня по имени только тогда, когда хочет, чтобы я приняла его слова близко к сердцу. В остальном он и вся команда называют меня по прозвищу – Эйс.

Но я принял его слова близко к сердцу. Это те же самые слова, которые он проповедовал мне последние три месяца, с самого начала сезона. Я уже сменил пять нянь. И причина этого в том, что, ну… я не уверен, что хочу, чтобы это сработало.

Я не уверен, что хочу дальше играть в бейсбол.

Единственное, в чем я уверен, так это в том, что я хочу быть самым лучшим отцом для Макса. На данном этапе моей жизни, в тридцать два года и десяти лет работы по специальности, ничто другое не имеет для меня значения.

Игра, которую я когда-то любил, о которой думал как о всем своем существовании, теперь я рассматриваю как время вдали от своей семьи.

– Я знаю, Монти. Я разберусь с этим, когда мы вернемся в Чикаго. Я обещаю.

Он испускает еще один сокрушенный вздох. – Если бы твоего брата не было в моем списке, ты был бы самой большой занозой в моей заднице, Эйс.

Я поджимаю губы, пытаясь не улыбнуться. – Я в курсе.

– И я бы поменял тебя, если бы ты не был таким чертовски талантливым.

Я не могу удержаться от смеха над этим парнем, потому что он полон дерьма. Я один из лучших питчеров (Питчер, или подающий, бросает мяч (в бейсболе – с замахом над головой, в софтболе – из-под руки) в направлении бэттера, или бьющего.) в лиге, да, но несмотря на мой талант, Монти любит меня.

– И если бы я тебе так сильно не нравилась, – добавляю я за него.

– Убирайся отсюда, и иди поговори с Сандерсоном о том, чтобы присмотреть за Максом сегодня вечером. Я встаю со своего места, перекидываю сына через бедро, прежде чем повернуться, чтобы покинуть его гостиничный номер. – И, Макс, – окликает Монти моего ребенка, который не может ему ответить. – Перестань все время быть таким чертовски милым, чтобы я мог время от времени орать на твоего отца.

Я закатываю глаза, наклоняясь поближе, чтобы поговорить со своим сыном. – Помаши Монти на прощание и скажи ему, что в старости он становится сварливым и немного уродливым.

– Мне сорок пять, придурок, а ты можешь только надеяться на то, что будешь выглядеть так же хорошо через тринадцать лет.

Макс хихикает и машет рукой моему тренеру, понятия не имея, о чем мы говорим, но он любит Монти так же сильно, как Монти любит его.

– Пока! Макс кричит с другого конца комнаты.

Достаточно близко.

– Пока, приятель. Монти смеется. “Увидимся позже, хорошо?”

Я не думал, что когда-нибудь буду так близок с тренером, как с Монти. До прошлого сезона я играл за «Сиэтл Сэйнтс», команду, в которую меня задрафтили и в которой я провел первые восемь лет своей карьеры. Я уважал их игроков, и мне достаточно нравился менеджер, но наши отношения были исключительно деловыми.

Потом, в прошлом сезоне, мое агентство привело меня в Чикаго, исключительно потому, что мой младший брат был в стартовом составе «Warriors», и я скучал по игре в мяч с этим маленьким засранцем. Когда я встретил Монти, он мне сразу понравился, но наши рабочие отношения стали больше похожи на семейные, когда Макс вошел в мою жизнь прошлой осенью. Я не могу в достаточной мере отблагодарить его за то, что он для меня сделал. Именно благодаря ему, понимающему, каких жертв стоит быть отцом-одиночкой, эта ситуация сработала.

Он сказал руководителям команды, что мой сын поедет со мной в этом сезоне, и он не примет отказа. Потому что он знает, что если ему откажут, я уйду на досрочную пенсию. Я отказываюсь оставаться без своего ребенка в течение полугода, когда его собственная мать бросила его в возрасте шести месяцев. Ему нужен кто-то постоянный и стабильный в его жизни, и я не позволю чему-то такому тривиальному, как игра, стать причиной того, что у моего сына этого нет.

Мне, вероятно, следует прекратить увольнять всех, кого я нанимаю, чтобы я мог немного облегчить жизнь Монти, но это другой разговор.

Мой брат Исайя пробегает по коридору и запрыгивает в лифт сразу после нас. Его растрепанная светло-каштановая копна волос все еще имеет ту форму, какую придала ей кровать, на которой он спал. Я не спал уже несколько часов, после пробуждения Макса и утренней тренировки, но готов поспорить на хорошие деньги, что он только что встал с постели.

И я готов поспорить на свою жизнь, что там все еще есть обнаженная женщина.

– Привет, чувак, – говорит он. – Привет, Макси, – добавляет он, выдувая жевательную резинку с ароматом малины, возле лица моего сына. – Куда это вы, ребята, направляетесь?

– Надо идти и умолять Сандерсона присмотреть за ним сегодня вечером во время игры.

Исайя ничего не говорит, просто ждет, пока я продолжу.

– Я уволил Троя.

Он смеется. – Господи, Кай. Сделай так, чтобы это было не так очевидно, что ты не хочешь, чтобы это соглашение сработало.

– Трой – отстой, и ты это знаешь.

Исайя пожимает плечами. – Я имею в виду, я предпочитаю, чтобы у твоих нянь были сиськи и сильное желание переспать со мной, но, кроме этого, он не был ужасным.

– Ты идиот.

– Макс… – Исайя поворачивается к моему сыну. – Разве ты не хочешь тетушку? Скажи своему папочке, что твоей следующей няней должна быть девушка, незамужняя, лет двадцати-тридцати. Бонусные баллы, если она будет сногсшибательно смотреться в моей футболке.

Макс улыбается.

– Ну да, и не возражала бы стать матерью тридцатилетнему мужчине, – добавляю я. – А еще, чтоб ее устраивала отвратительная квартира, и знала как готовить и убираться, поскольку ты в буквальном смысле ребенок-мужчина и отказываешься это делать.

– Ммм, да, это звучит идеально. Присмотрись к кому – нибудь вроде – двери лифта открываются, – нее.

Внимание моего брата приковано прямо перед собой, когда мы оказываемся на уровне вестибюля.

– Черт, я пропустил этаж Сандерсона.

– Забудь что я сказал, Макс.

Мой ребенок слишком рассеян, чтобы слушать, как я ругаюсь, пока он грызет пальцы и наблюдает за своим дядей. Упомянутый дядя остается стоять посреди лифта, ошарашенный.

– Исайя, ты выходишь или нет?

В лифт входит девушка, становясь между нами что делает его внезапное состояние шока немного более очевидным. Хорошенькие девушки, как правило, делают его глупым.

А эта действительно хороша.

Темно-шоколадные волосы ниспадают на загорелую кожу, которая покрыта замысловатыми чернилами. И там очень много кожи. Под обрезанным комбинезоном у нее маленькая майка или лифчик, из-под подола выглядывают толстые бедра. Хотя на этих бедрах нет такого рисунка, как на ее руке

– Привет, – наконец выплевывает Исайя, ошеломленный и отвлеченный.

Протягивая руку ей за спину, я легонько шлепаю его по затылку, потому что последнее, что ему нужно, – это другая женщина в другом городе, которая могла бы занять его. Я жил той жизнью, которой он сейчас наслаждается, и теперь у меня на бедре пятнадцатимесячный ребенок. Мне нужна повышенная ответственность моего младшего брата, чтоб он не пошел по моим стопам

– Выходи из лифта, Исайя.

Он кивает, машет рукой и уходит обратно в вестибюль. – Пока, – говорит он с сердечностью в глазах, обращаясь не ко мне или к моему сыну.

Девушка просто поднимает руку в знак прощания.

– Этаж? – спрашивает она хриплым и глубоким голосом, прежде чем смазать горло глотком пива. Она проходит мимо меня, прижимаясь к стене, возле которой я только что стоял прежде чем оглянуться через плечо, ожидая моего ответа.

Глаза нефритово-зеленые и совершенно рассеянные, крошечное золотое колечко в носовой перегородке блестит, и теперь я понимаю, почему мой брат превратился в ошарашенного подростка, потому что внезапно я стал таким же.

– Мне следует просто догадаться? Я могу нажать на все, если хочешь, и мы могли бы вместе приятно прокатиться на лифте.

Макс тянется к ней, наконец возвращая меня к реальности, как будто я никогда раньше не видел привлекательной женщины.

Я выворачиваю бедро, чтобы его маленькие пальчики не запутались в ее волосах, что звучит ужасно забавно, но эта женщина выпивает не одно пиво в 9 утра в четверг, она выпивает сразу два.

Я прочищаю горло и сам нажимаю на этаж Сандерсона.

Мисс Двойной фистинг в будний день перекидывает волосы через плечо, занимая свое место в лифте рядом со мной. Независимо от того, какие напитки она предпочитает по утрам, от нее не пахнет выпивкой. От нее пахнет тортом, и совершенно внезапно я пристрастился к сладкому.

Краем глаза я замечаю, что она смотрит на Макса с легкой улыбкой.

– У тебя милый ребенок.

У тебя милое все, вот что я хочу сказать ей в ответ.

Но я этого не делаю, потому что с прошлой осени это уже не я. Я больше не могу позволить себе роскошь флиртовать с каждой хорошенькой девушкой, мимо которой прохожу на улице. У меня нет возможности выпить пива в 9 утра, и я не могу привести случайную женщину в свой гостиничный номер, не обменявшись именами, намереваясь никогда их больше не видеть, потому что указанные гостиничные номера загромождены детскими кроватками, стульчиками для кормления и игрушками.

Мне особенно не нужно бросаться кокетливыми заявлениями в адрес такого типа женщин. Не нужно быть телепатом, чтобы понять, что она необузданная.

– Он говорит? – спрашивает она Макса.

– Он?

Она издает тихий смешок. – Я имела в виду тебя. Значит, у тебя просто вошло в привычку игнорировать людей, которые с тобой разговаривают?

– Эээ, нет. Макс снова тянется к ней, чтобы схватить ее, и я отворачиваюсь в другую сторону, чтобы он не схватил незнакомку.

– Прошу прощения.

Макс перекидывается всем телом через мою талию, продолжая тянуться к ней своими пухлыми пальчиками, собираясь то ли зацепиться за неё, то ли за одну из ее банок пива, я не совсем уверен.

Девушка снова усмехается про себя. – Может быть, он знает, что тебе нужно что – то из этого.

Она протягивает мне свою вторую «Корону».

– Сейчас 9 утра.

– И?

– И сегодня четверг.

– Я вижу, мы склонны к суждениям.

– Я очень ответственный, – поправляю я.

– Господи, – смеется она. – Тебе нужно что-нибудь посильнее «Короны».

Что мне нужно, так это чтобы лифт двигался немного быстрее, но, возможно, она что-то заподозрила. Мне действительно нужно пива. Или десять. Или несколько часов валяться с обнаженной девушкой. Я не могу вспомнить, когда я делал что– то из этого это в последний раз. Такого точно не случалось с тех пор, как Макс появился в моей жизни, а это было девять месяцев назад.

– Папа. Макс сжимает мои щеки, прежде чем снова указать на девушку.

– Я знаю, приятель.

Я ни хрена не знаю.

Все, что я знаю, это то, что мой ребенок не перестанет пытаться сбросить с меня свое тело, чтобы добраться до нее. Что странно, потому что Макс не очень-то любит незнакомцев и, тем более, ему не очень комфортно с женским полом.

Я виню в этом тот факт, что та, кто его родила, оставила его на воспитание отцу-одиночке, безрассудному дяде и команде буйных бейсболистов. Единственная девушка, которая задержалась в поле зрении моего приятеля, – это невеста, но даже тогда ему потребовалась минута, чтобы проникнуться к ней теплотой.

Но по какой-то причине ему это нравится.

– Давай, Макс, – выдыхаю я, подгоняя его. – Ты должен перестать ерзать.

– Я знаю, это странно предлагать, но я могу подержать его, если ты…

– Нет, – огрызаюсь я.

– Боже. Я имею в виду, нет, спасибо. Он не очень ладит с девушками.

– Интересно, откуда у него это.

Я бросаю на нее многозначительный взгляд, но она просто пожимает плечами и делает еще глоток.

Макс снова смеется. Буквально ни над чем. Просто она странно нравится этому парню, и поездка в лифте занимает слишком много времени.

– Ты получил свою улыбку от своей мамы? – спрашивает она его, наклоняя голову и любуясь им. – Потому что я не думаю, что твой отец знает, как это вообще сделать.

– Забавно.

– Я притворюсь, что это был не сарказм, и у тебя действительно есть чувство юмора.

– У него нет мамы.

В помещении воцаряется зловещая тишина, как это обычно бывает, когда я произношу эти четыре слова. Большинство людей обеспокоены тем, что они перешли черту, потому что его мама трагически скончалась, а не потому, что она не сказала мне, что беременна, а потом появилась через шесть месяцев после родов, чтобы перевернуть мой мир с ног на голову перед отъездом.

Ее дразнящий тон тут же меняется. – О Боже, мне так жаль. Я не имела в виду…

– Она жива. Ее просто нет рядом.

Я физически вижу, как ее охватывает облегчение. – О, ну что ж, это хорошо. Я имею в виду, что это не хорошо. Или, может быть, это хорошо? Кто я такая, чтобы говорить? Черт возьми, этот лифт тянется вечно. Она прикрывает рот ладонью, ее глаза метаются к Максу. – Я имею в виду… – Она немного растерялась. – Он же не повторит это?

Это заставляет меня усмехнуться.

Она немного смягчается. – Он действительно улыбается.

– Он улыбается намного больше, когда его не обсуждает незнакомка в лифте, которая первым делом после пробуждения пьет пиво в двойном фистинге.

– Может, она вообще не ложилась спать.

Еще одно небрежное пожатие плечами

Боже милостивый.

– Может, ей стоит перестать говорить о себе в третьем лице.

Наконец лифт открывается на нужном ей этаже.

– Может быть, ему стоит время от времени расслабляться. У него симпатичный зад, а улыбка еще милее, когда он ее показывает. Она протягивает мне свою «Корону», прежде чем допить остальное и выйти из лифта. – Спасибо, что подвез, папочка. Это было… интересно.

Да, так оно и было.

Глава 2

Миллер

Я люблю масло. Представьте себя человеком, создавшим величайший Божий дар человечеству. Я могла бы расцеловать их за это открытие. С хлебом? Совершенство. Растопленный на печеном картофеле? Посланный небесами. Или мое любимое блюдо, масло в моем знаменитом шоколадном печенье.

Теперь вы можете подумать, что все печенье с шоколадной крошкой одинаковые. Неправильно. Совершенно неправильно. Я могла бы быть известной по всей стране своей способностью наладить неэффективную десертную программу ресторана, претендующего на мишленовскую звезду, но я бы хотела чтобы один из этих модных ресторанов сказал “к черту все” и позволил мне испечь им это чертово печенье с шоколадной крошкой для их меню.

Они распродавали их все. Каждый вечер.

Но даже если бы они позволили мне пофантазировать на подобную тему, этот рецепт – мой. Я поделюсь своим творчеством, советами и техниками. Черт возьми, я даже создам свежее и вдохновляющее десертное меню для ресторана, в котором есть список ожидания на год. Но классические рецепты, те, которые я оттачивала последние пятнадцать лет, те, от которых ваше тело тает, как только сахар касается вашего языка, напоминая вам о доме, – знайте, это мои рецепты.

В любом случае, никто не просит их. Это не то, чем я известна

Но я совершенно уверена, что единственное, чем я буду известна, – это психическое расстройство, которое у меня вот-вот случится посреди этой кухни в Майами, просто потому, что за последние три недели я не смогла приготовить ни одного нового десерта.

– Монтгомери, – зовет один из поваров. Он, по какой-то причине, не считает нужным называть меня по титулу, поэтому я не утруждаю себя тем, чтоб запомнить его э

имя. – Ты пойдешь с нами куда-нибудь сегодня после смены?

Я не смотрю на него, пока убираю со своего рабочего места и молюсь, чтобы суфле в духовке дошло до конца и не подгорело. – Полагаю, ты забыл, что моя должность «шеф-повар», – говорю я через плечо.

– Милая. Ты просто выпекаешь пирожное. Я не стану называть тебя шеф-поваром.

Как будто время остановилось, вся кухня замолкает, каждый повар застывает со своими инструментам в руках.

Давненько я не видела такого неуважения по отношению к себе и своей профессии. Я молода, мне всего двадцать пять, и порой не легко стоять на кухне среди взрослых, как правило, мужчин, и говорить им что они делают не так. Но последние пару лет я усердно работала, для того чтоб у меня была репутация и соответствующие уважение.

Три недели назад я получила премию Джеймса Бирда, высшую награду в моей отрасли, и с тех пор, как меня назвали «Выдающийся шеф-кондитер года» мои консультационные услуги были забронированы. Сейчас у меня трехлетний тур по кухням всего мира в которых я проведу сезон, включая эту поездку в Майами. Я разрабатываю для них десертную карту и даю шанс на получение звезды Мишлен.

Так что да, я заслужила звание шеф-повара.

– Ты идешь, Монтгомери? – он начинает снова. – Я угощу тебя пивом или еще чем-нибудь с зонтиком, что тебе, наверное, понравится. Что-нибудь сладкое и розовое.

То, что он не замечает того факта, что его коллеги молча умоляют его заткнуться, выше моего понимания.

– Я знаю кое-что еще сладкое и розовое, я бы не отказался угостить тебя и этим.

Он всего лишь пытается вывести меня из себя, разозлить единственную девушку, работающую на кухне, но он не стоит моего времени. И, к счастью для него, мой таймер подает звуковой сигнал, возвращая мое внимание к работе.

Открываю дверцу духовки, и меня встречает пылающий жар и еще одно подрумяненное суфле.

Премия Джеймса Бирда – всего лишь лист бумаги, но каким-то образом ее тяжесть раздавила меня. Я должна быть благодарна что получила награду, к которой большинство шеф-поваров стремятся всю свою жизнь, но единственное, что я чувствовала после победы, – это непосильное давление, из-за которого у меня помутилось в голове на столько, что теперь я не могу создать ничего нового.

Я никому не говорила, что у меня проблемы. Мне слишком стыдно признаться в этом. Все взгляды прикованы ко мне больше, чем когда-либо прежде, и я не могу облажаться. Я уверенна, что когда через два месяца, я появлюсь на обложке осеннего выпуска журнала Food & Wine, единственное, что будет сказано в статье, – это то, как грустно критикам видеть, что еще один новый талант не смог реализовать свой потенциал.

У меня больше нет сил это выносить. Как ни стыдно признавать, прямо сейчас я не могу справиться с давлением. Это просто небольшое выгорание, творческая колея. Как творческий кризис для шеф-кондитера. Это пройдет, но, черт возьми, уж точно не пройдет, пока я работаю на чужой кухне с надеждой научить других своему ремеслу.

Стоя спиной к персоналу, чтобы они не увидели мой очередной прокол, я ставлю формочку для суфле на стойку, и как только я это делаю, чья-то рука ложится мне на талию, каждый волосок на моей шее встает дыбом в тревоге.

– У тебя здесь еще два месяца, Монтгомери, и я знаю хороший способ скоротать время. Способ понравиться местному персоналу. Горячее дыхание повара касается моего затылка.

– Убери от меня свои руки, – холодно говорю я.

Его кончики пальцев впиваются в мою талию, и я чувствую, какие они мозолистые. Мне нужно убраться подальше от этого мужчины и этой кухни. Мне нужно сбежать с каждой кухни.

– Тебе, должно быть, одиноко, путешествовать по стране таким образом. Держу пари что в каждом городе, который ты посещаешь, у тебя есть друг, который согреет твое тело в твоем маленьком фургончике.

Его ладонь скользит вниз по моей пояснице, направляясь к моей заднице. Я хватаю его за запястье, поворачиваюсь всем телом и бью коленом по яйцам, сильно и без малейшего колебания.

В тот же миг у него подгибаются ноги и он падает на пол от боли, издавая жалобный стон.

– Я же сказала тебе, убрать от меня свои гребаные руки.

Персонал молчит, позволяя крикам своего коллеги эхом отражаться от приборов из нержавеющей стали, пока он остается согнутым пополам. Часть меня хочет сделать какой-нибудь комментарий относительно того, как мало ощущался его член на моем колене, но его действия показали, что он уже переоценивает себя.

– О, да ладно тебе, – говорю я, расстегивая пальто шеф-повара. – Поднимайся с пола. Ты выглядишь слишком жалко.

– Кертис.

Джаред, шеф-повар, в шоке заворачивает за угол, уставившись на своего развалившегося на полу повара. – Ты уволен. Вставай на хрен и убирайся с моей кухни.

Кертис, как я узнал его имя, продолжает держаться за яйца и кататься по земле.

– Шеф-повар Монтгомери.

Джаред поворачивается ко мне. – Я очень сожалею о его поведении. Это совершенно неприемлемо. Я обещаю вам, что это не та культура, которую я здесь пропагандирую.

– Думаю, с меня хватит я здесь закончила

Повар, которого больше никогда не возьмут на работу в высококлассный ресторан, был просто соломинкой, переломившей хребет верблюду, но я нутром чую, что этим летом я ничем не помогу шеф-повару Джареду.

И я чертовски уверена, что мне не нужно, чтобы другие узнали, с чем я борюсь. Эта индустрия беспощадна, и в тот момент, когда критики узнают, что высококлассный шеф-повар, не говоря уже о лауреате премии Джеймса Бирда, тонет, они начнут кружить вокруг, словно стервятники, упоминая мое имя в каждом из своих кулинарных блогов, а мне сейчас не нужно такое внимание.

Джаред слегка съеживается, что странно. Этот человек почитаем в мире кулинарии и вдвое старше меня. – Я все понимаю. Я позабочусь о том, чтобы вам выплатили деньги по условию контракта, включая следующие два месяца

– Нет. Не нужно этого делать. Я пожимаю ему руку. – Я просто собираюсь уйти.

Кертис все еще лежит на полу, поэтому я показываю ему средний палец когда ухожу, потому что, черт возьми, хоть я и признанный кондитер, но иногда все еще веду себя как ребенок.

Как только я оказываюсь на улице, меня душит влажность конца июня. Не знаю, о чем я думала, когда согласилась провести лето, работая на кухне в Южной Флориде.

Быстро запрыгнув в свой фургон, припаркованный на стоянке для сотрудников, я включаю кондиционер на полную мощность. Мне нравится мой фургон. Он полностью отремонтирован внутри, с моей собственной маленькой кухней а снаружи нанесена свежая темно-зеленая краска.

Я живу в нем, пока путешествую по работе, с распущенными волосами и без всяких забот. Затем, когда я добираюсь до места назначения, я включаю рабочий режим и провожу следующие месяцы, покрываясь татуировками, и меня называют “Шеф-поваром” в течение десяти часов в день.

Это странное сопоставление, которое я называю своей жизнью.

И если быть честной это не совсем то, что я хотела для себя. Когда-то я мечтала открыть собственную пекарню и печь все свои знаменитые печенья, батончики и торты, которые я пекла для своего отца, когда была маленькой. Но мне посчастливилось сразу после окончания школы пройти стажировку у одного из лучших кондитеров Парижа, а затем пройти еще одну стажировку в Нью-Йорке.

С этого началась моя карьера.

Теперь это тарталетки размером с монету, муссы, названия которых не могут произнести большинство людей, и сорбеты, которые якобы более сытные, чем мороженое. И хотя есть части элитного мира, которые кажутся претенциозными и нелепыми, я благодарена, что жизнь привела меня именно сюда.

Моя карьера впечатляет. Я знаю это. Я работала бесконечно, чтобы произвести впечатление, достичь этих пограничных недостижимых целей. Но теперь, когда я достигла большинства из них, я плыву без направления, ища следующую цель для погони.

И это именно то, о чем мой хаотичный разум напоминал мне в течение последних трех недель. Я либо добиваюсь успеха, либо быстро захожу в постоянно вращающуюся дверь, за которой называют имя самого нового и крутого шеф-повара в отрасли.

С головокружением в голове я выезжаю на шоссе, направляясь к отелю моего отца, как раз в тот момент, когда звонит мой агент.

Я отвечаю по Bluetooth. – Привет, Вайолет.

– Что, черт возьми, сделал этот маленький засранец, что заставило тебя, так быстро уволиться с работы? Шеф-повар Джаред позвонил мне, чтобы извиниться, и попытался переслать тебе зарплату за три месяца.

– Не принимай этот чек, – говорю я ей. – Да, его сотрудник – отъявленный придурок, но правда в том, что я бы все равно не смог ему помочь этим летом.

Она делает паузу на линии. – Миллер, что происходит?

Вайолет была моим агентом последние три года, и хотя у меня не так много друзей из-за моего беспокойного образа жизни, я бы назвала ее одной из них. Она управляет моим расписанием и выстраивает мои интервью. Любой, кто хочет написать обо мне в своем кулинарном блоге или попросить меня проконсультироваться по их меню, должен сначала обратиться к ней.

У меня очень мало людей, с которыми я могу быть честна в том, с чем имею дело, и Вайолет одна из них.

– Ви, ты вероятней всего захочешь убить меня, но я думаю, что собираюсь взять отпуск до конца лета.

Если бы шоссе Майами не было таким чертовски громким, можно было бы услышать падение булавки.

– Почему?

Я никак не могу растолковать ее тон. – Осенью у тебя самая важная работа в твоей карьере. Мы забронировали обложку для журнала Food & Wine. Пожалуйста, не говори мне, что ты отказываешься от этого.

– Нет. Боже, нет. Я все еще этим занимаюсь и буду в Лос-Анджелесе к началу моей следующей работы, я просто…

Черт, как мне сказать ей, что ее самый высокооплачиваемый клиент теряет терпение? – Вайолет, я уже три недели не могу приготовить новый десерт.

– Ты имеешь в виду, что у тебя не было времени? предполагает она. – Потому что, если тебе нужно больше времени, чтобы усовершенствовать рецепты для статьи, я могла бы это понять.

– Нет. Я имею в виду что все, что я только не готовила, либо развалилось в процессе, либо сгорало дотла в духовом шкафу. Было бы смешно, насколько плохо я справляюсь со своей работой, если бы я не была на грани психического срыва из-за этого.

Она смеется. – Ты шутишь надо мной, да?

– Вайолет, пятилетняя девочка с простой духовкой могла бы приготовить десерт лучше, чем я прямо сейчас.

На линии снова воцаряется тишина.

– Вайолет, ты еще там?

– Я перевариваю информацию.

Направляясь к выходу из отеля моего отца, я жду, когда она заговорит.

– Хорошо, – говорит она, успокаивая себя. – Хорошо, все в порядке. Все в полном порядке. Тебе понадобятся следующие два месяца, чтобы отдышаться, собраться с силами и отправиться к Луне к первому сентября.

Luna's – ресторан шеф-повара Мейвена, в котором я буду консультировать осенью. Мэйвен проводила семинар, когда я училась в кулинарной школе, и я до смерти мечтала о возможности поработать с ней, но она ушла из индустрии вскоре после того, как мы познакомились. Она стала матерью, затем вернулась в мир кулинарии, открыв ресторан, названный в честь ее дочери, и попросила меня помочь ей составить меню десертов. Интервью для журнала Food & Wine состоится на ее кухне в Лос-Анджелесе, и я очень рада этой возможности.

По крайней мере, я была взволнован, пока все не превратилось в дерьмо.

– Ты ведь будешь у Луны к первому сентября, верно, Миллер? – Спрашивает Вайолет, когда я не отвечаю.

– Я буду там.

– Хорошо, – выдыхает она. – Я могу это продать. Ты празднуешь свою новую награду, проводя лето с семьей, и с нетерпением ждёшь возвращения на кухню в сентябре. Боже, блоги и критики будут лезть мне в задницу из-за этого, задавая вопросом, где, черт возьми, ты. Ты уверена, что твой отец не болен? Я мог бы это раскрутить.

– Господи, Вайолет – недоверчиво смеюсь я. – Слава Богу, с ним все в порядке.

– Хорошо. Этот мужчина слишком красив, чтобы умереть таким молодым. Наконец Вайолет смеется в трубку.