Текст книги "В год огненной векши (СИ)"

Автор книги: Лия Нежина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 21

Забава не помнила, как оказалась в своей комнате на кровати. С трудом выбиралась она из забытья, будто муха из липкой паутины.

– Матушка, очнулась! – зашептала сидящая рядом Раска. – Сейчас водички принесу. Или кваску? – засуетилась она.

– Не нужно ничего, – отрицательно покачала головой Забава, садясь на кровати. – Будто не со мной это деется, – сказала, закрывая лицо руками.

– Княгинюшка, девки воды принесли и одёжу. Умывайся, да выходить надо, – торопливо заговорила Раска.

Забава непонимающе посмотрела на груду одежды, разложенную на скамье, медленно встав, подошла и взяла в руки черный платок. В тот же момент отдернула руку, будто обжегшись.

– Что это, Раска? – срывающимся голосом воскликнула она. – Зачем вдовье принесли?

– Так ведь как же? – не поняла служанка ее вопрос. – Князь Изяслав приказал. Ведь на тризну же…

– Тризну? – как громом поразило Забаву это слово. – По живому тризну?

– Просил князь очень, чтоб вышла, уважила… – умоляюще посмотрела на нее Раска, но Забаву это только разозлило.

– Сам во что хочет пусть рядится, а мне Изяслав не указ, – гневно ответила она, отшвырнув черные одежды. – Пусть хоть силой ведет – никуда не пойду.

Раска огорченно покачала головой и, утерев уголками своего черного платка выступившие слезы, оставила Забаву одну.

В гриднице княжеского дома до позднего вечера продолжалась тризна, которая больше была похожа на Перунов день. Изяслав, восседающий во главе стола в княжеской шапке и черном кафтане с серебряной вышивкой на груди и рукавах, был, как никогда, серьезен и собран. За одним столом сидела северомирская дружина Всеволода и бугровские воины Изяслава. Бугровцы не скрывали своей радости от того, что их князь стал старшим на Северомирской земле, поднимали кубки во здравие нового князя, славили его победу. Пожилые северомирцы исподлобья следили за их весельем, лишь изредка шикая на молодежь.

Северомирский воевода, не пригубивший ни чарки с самого начала трапезы, попытался было урезонить бугровских, но наткнулся на такой злой взгляд Изяслава, что не выдержал и первым поднялся из-за стола.

– Что ж, пора, братья, и честь знать, – со вздохом сказал он. – Каждый в своем дому вспомянет князя Всеволода добрым словом.

Вслед за воеводой поднялись из-за стола и северомирские дружинники.

– Негоже, Володар, обычаи нарушать, – скосил на воеводу глаза Изяслав. – Никто прежде князя из-за стола не встает.

Он помолчал, наблюдая, как растерянно посматривают дружинники на своего воеводу, потом продолжал снисходительно:

– Да уж ладно… Знаю, как верен ты был брату моему, да жду для себя такой же верности.

Воевода, уже собиравшийся тихо покинуть гридницу, закипел от гнева. Приезд Изяслава и его рассказ о смерти Всеволода поразили его. Но чем больше он думал над словами князя, тем меньше им доверял. Как и многие северомирцы, он презирал бугровского князя, потому не мог стерпеть сейчас его унизительного высокомерного тона. Все, что сдерживал днем, поднялось и душило. Руки сжались в кулаки, глаза засверкали от злости.

– Князя нашего нет за столом, – грозно отвечал он Изяславу, – потому не нарушен обычай. А княгиня верно сделала, что не явилась на тризну, потому как тризна эта на балаган похожа.

Вмиг стихли голоса. Все, кто был в гриднице, уставились на Володара, посмевшего в глаза князю сказать такие слова.

– Вот как ты заговорил! – воскликнул Изяслав, вставая из-за стола и хмуря брови. – Отчего же, скажи, тризна на балаган похожа?

Кто-то из северомирских громко кашлянул, кто-то толкнул воеводу сзади, призывая замолчать, но тот не хотел уже молчать.

– Отчего? – загремел его голос. – Оттого, что первейший долг твой был перед братом тело его в Северомирск привезти да предать огню с почестями. Что ж ты сделал? Неоплаканным ушел князь в мир Нави. Как княгине в глаза смотреть будешь?

– Как смеешь ты слово молвить! – взвизгнул Изяслав, багровея от гнева. – Ты сам первый князя предал!

Бугровские дружинники, хмуро слушавшие эту перепалку, начали подниматься со своих мест. Немногочисленные северомирские воины, стоящие рядом со своим воеводой, насторожились.

– Князю своему и княгине я верой и правдой много лет служу, – вскидывая голову, отвечал Володар. Он знал, что никто из северомирцев не посмеет обвинить его в измене.

– Лучшие твои дружинники, сотники, все костьми лежат у Сурицы-реки, а ты жив-здоров! Отсиделся в Северомирске, как лис в норе, – продолжал обвинять Изяслав.

Он говорил, и возмущенный ропот наполнял помещение.

– Мне князем приказано было город защищать да княгиню! – едва перекрикивая этот шум, уже не так уверенно отвечал воевода.

– А ты и рад! – пальцем ткнул в него Изяслав. – А мои Бугровцы со мной стояли, землю нашу кровью своей напоили!

– Напраслину не возводи, князь! – подался вперед воевода. – Я с Всеволодом не в одном сражении побывал, пока твои бугровцы товары свои стерегли…

Но ему не дали говорить. Бугровские опять зашумели, загалдели так, что невозможно было перекричать.

Володар замер у входа, медленно начиная постигать смысл того, что произошло нынче в Северомирске, а поняв, ужаснулся. Невольно подсчитал он в уме, что на одного его дружинника приходится по двое-трое бугровских. Значит, стоит только захотеть Изяславу – живым из гридницы не выйдет никто.

Мысли эти прервал Изяслав, который с такой сильно ударил кулаком по столу, что загромыхала посуда и попадали на пол высокие кубки с золотистым пивом.

– Иди, Володар, – неожиданно примирительно заговорил князь. – Вижу, горе застит очи тебе. Потому прощаю неразумные речи.

Воевода только поклонился слегка, ничего не отвечая, и, придерживая меч, чтоб не бряцал об одежду, вышел вон вместе со своими воинами.

Забава не знала, что происходит в гриднице. Всю ночь она искала в Яви Всеволода. И плакала, и просила его откликнуться, но по-прежнему ничего не слышала в ответ. Рано утром ее разбудил шум за окном. Окончательно проснувшись, она схватилась за голову: с улицы раздавался громкий стук молотков. Стучали так, что тряслись стены.

– Раска, – осипшим голосом позвала Забава служанку, которая, видимо, только вошла. – Что за стук, скажи, за окном?

Женщина что-то суетливо и бестолково начала переставлять на столе, словно тянула время и не хотела отвечать княгине.

– Вот охальники, напугали! – бормотала она, – не бойся, княгинюшка! От воров это, от дурных людей защита.

– Какая защита? От каких воров? – приподнялась на кровати Забава, у которой вдруг потемнело в глазах.

– Князь Изяслав приказал, чтоб тебя защитить, – присаживаясь рядом с княгиней и протягивая ей серебряный ковш с водой, отвечала Раска.

– Что ты говоришь! – оттолкнув ее руку так, что расплескала воду, Забава вскочила с кровати и метнулась к окну.

С улицы тесовыми досками заколачивали ее окна. Одно уж было совсем закрыто, два других – еще наполовину.

Не помня себя, Забава кинулась к двери, да чуть не упала, споткнувшись о все ту же Раску, которая бросилась ей под ноги, обняла и не давала идти.

– Не надо, Забавушка, не пустят тебя! – завыла служанка.

Дрожащими руками отодвинув ее, Забава подошла к двери и толкнула. Дверь поддалась, и княгиня уже хотела выйти, но два чужих воина преградили путь.

– Не велено выпускать, – сказал один, холодно глядя на нее сверху вниз.

– Как смеете! – не своим голосом воскликнула Забава. – Я княгиня северомирская…

– Нам князь приказал, – все так же спокойно и равнодушно пробасил дружинник, – токмо служанку выпускать, а боле – никого.

Дверь закрылась, и Забава осталась стоять в полутемной комнате.

– Раска, – медленно развернувшись к женщине, позвала она, – как же это? А воевода что? А Ратибор?

Служанка подошла, обняла ее за плечи и, отведя к кровати, ответила:

– И не знаю, что сказать… Беда одна не приходит! Помер воеводушка-то наш, пропал, голубчик.

– Как? Куда пропал? – Забава схватила ее за руки, не замечая, что делает больно.

– В колодце утоп, – зашептала Раска. – Вроде хмельной больно был, ночью пошел воды испить и не вернулся.

– Да как хмельной, Раска! –не верила Забава. – Сроду я не помню, чтоб он лишнего…

– Вот и жена воет, кричит, что не мог он! А на голове-то вроде рана, и руки содраны в кровь!

Забава, словно оглушенная происходящим, встала с кровати и подошла к столу. Еще не до конца понимала она происходящее, но страшная догадка мелькнула в голове. Вспомнились вдруг слова Мокоши, что нельзя допускать шакала в волчью стаю.

Не замечая ее отчаяния, служанка продолжала:

– А может, и вправду, брага всему виной. Вон сколько бочек для народа выставили. У нас столько отродясь не было! Видать, из самого Бугрова везли. Да серебро раздают монетами иноземными. Щедро раздают!

Слова ее прервал надрывный стон. Забава, вся сжавшись, осела на пол.

– Княгинюшка! – закричала было служанка, собираясь уже звать на помощь, но Забава повернула к ней перекошенное от боли лицо и резко оборвала:

– Молчи!

Она сидела, кусая губы, прислушиваясь к тянущей боли внизу живота и стараясь дышать ровно. Перепуганная Раска опустилась перед ней на колени и во все глаза глядела на свою госпожу.

Когда боль прошла, и Забава взглянула на служанку, у той в глазах светилась понимание.

– Батюшки! – воскликнула Раска, помогая Забаве встать. – А что ж все молчала-то? Тяжела ведь?

– Раска, – развернувшись к служанке и глядя ей прямо в лицо, заговорила Забава, – Никто о том знать не должен. Слышишь!

– Да как же? Ведь дитя это Северомирск наследует.. – недоумевала та.

Но княгиня не дала ей говорить:

– Никому! Ни единой живой душе! – умоляла она. – Если Всеволода ты любила, если мне зла не хочешь…

Раска обиженно опустила голову.

– Неужто плохо обо мне думать можешь? Я князю как мать была, а ты мне вместо дочери.

– Потому и прошу тебя, чтоб помогла. Видишь сама, что Изяслав делает, – кивнула Забава в сторону заколоченных окон. И грустно добавила:

– Как же наши-то это допускают?

– Да что наши! – обреченно вздохнула служанка. – Наших двадцать, а тех – пятьдесят, и всё едут, едут каждый час. А Ратибора нигде нету. Уж и спрашивала, и искала. И не знает никто. Неужто убёг?

– Не верю, что мог он сбежать, – покачала головой Забава, – не про него это. Найди его, Раска, только тебе выходить позволено. Скажи: помощь его нужна.

Служанка собралась было возразить – уж больно не хотелось ей оставлять княгиню одну, но увидев, что та не передумает, коротко кивнула и вышла.

Она не появлялась весь день. Обед и ужин Забаве приносила Луша и как-то виновато, быстро спрятав глаза, тут же уходила.

Так прошел еще один день.

Ночью Забава опять не спала: молилась матушке Мокоши и все звала, и звала Всеволода. Никто не откликался на ее зов; только осенний ветер стучался в окно и далеко, у леса, жалобно выл волк.

С утра княгиня была уже на ногах – ждала вестей от Раски. Поэтому, когда отворилась дверь, думала, что пришла служанка и с надеждой и радостью встала ей навстречу.

Но в дверях, красивый да разодетый, стоял Изяслав.

Улыбаясь Забаве, прошел он в горницу и присел на лавку, указывая на место подле себя.

– Утро доброе, княгиня, – сказал так, будто не врагами вечор расстались они, а добрыми друзьями.

– И тебя, князь, пусть Доля стороной не обойдет, – отвечала Забава, оставаясь стоять и не опуская глаз.

Он не смог выдержать этого прямого взгляда. Поднялся и отвернулся к окну. Такое негодование поднялось в груди Забавы, что не могла дольше молчать.

– Доколе, князь, в остроге будешь меня держать? – гордо вскинув голову, спросила она.

Изяслав повернулся к ней, сцепив за спиной руки, и княгиня увидела, что у него дергается щека.

– Для тебя же, Забава, лучше это. Народ мой за смерть князя отомстить может, – сказал холодно.

– За смерть князя! – воскликнула она, пристально глядя в его глаза, – если умер Всеволод, где прах мужа моего? Где дружина северомирская, что в Бугров с ним ушла?

– Всеволод сам пожелал, чтоб прах его на том поле развеяли, где он победу одержал, – снова отворачиваясь, отвечал Изяслав. – В память о том у Сурицы курган насыпан. Издалека видать.

Забаву сбивало с толку его спокойствие. Это было страшнее, чем если б Изяслав начал злиться. Значит, все решено уж им, и поступки все продуманы. Князь лишь идет к своей цели.

– Что же ты вдову брата своего взаперти держишь? – едва сумев справиться с дрожью в голосе, спросила она. – Не твоя забота теперь, что со мною станется. Отпусти к Сурице-реке. Хоть праху мужнину поклонюсь.

– Не о том ты сейчас, княгиня! – с горечью воскликнул Изяслав, вновь садясь на скамью. – Земля разорена, посмотри, сколько сирых да убогих по дорогам скитаются. И ты здесь нужна. Дружинники северомирские… кто почил навек, кто раны залечивает в Бугрове. Дорога оттуда неблизкая. Братьев твоих смерть на моих глазах совершилась. И тот, и другой в честном бою погибли и похоронены были как воины.

Забава почувствовала сильную, нестерпимую горечь во рту. «Врет! – догадалась она. – Все то ложь, что Изяслав говорит!».

Видя, что она не перечит, Изяслав продолжал:

– Оставим мертвых Моране, княгиня, да о живых думать будем. Не тебе во вдовье рядиться да плакальщицей становиться. Отцы наши ошиблись, а мы исправить можем.

Забава подняла на князя удивленный взгляд, холодея произнесла:

– Не пойму я, о чем ты сказать хочешь.

– Знаешь ведь, как сердце мое рядом с тобой замирает да как руки дрожат. У дедов еще обычай был за себя брать вдову брата. Как только месяц пройдет со дня смерти Всеволода, замуж за меня выйдешь.

– Что ты говоришь, князь? – ужаснулась Забава, отпрянув с отвращением. – Ни за тебя, ни за кого другого я не пойду.

– Что так? Или с нежитью миловаться понравилось? – вскипел Изяслав. И окинув княгиню похотливым сальным взглядом добавил. – Ничего, время придет, поймешь, как с живым-то сладко.

Забава с трудом подавила желание кинуться и задушить его, как мерзкую гадину.

– Никогда, слышишь меня! – выкрикнула она ему в лицо. – Как только мысли такие в голову твою пришли!

– Ничего, Забава, – снисходительно усмехаясь, отвечал Изяслав. – Через месяц не так заговоришь.

Он встал с лавки и пошел к выходу, а в дверях уже добавил, не оборачиваясь:

– А покуда не одумаешься – из горницы не выйдешь.

Глава 22

Весь день прошел в бесплодных попытках придумать хоть какой-то выход. Теперь Забава поняла, что сама своим бездействием отдала Изяславу северомирский престол. Народ ее полюбил, воевода был предан ей, и дружинники северомирские не дали бы ее в обиду. Теперь же ничего не стоило Изяславу обвинить ее в гибели князя и дружины и настроить народ против своей княгини.

От этих мыслей словно ледяной рукой сжимало сердце, и Забава металась по комнате, не находя покоя. Когда Раска принесла ужин, она поднялась ей навстречу с немым вопросом в глазах. Служанка без слов поняла ее, но вести, которые она принесла, были безрадостными.

– Ой, что деется! – тяжело вздохнув, заговорила она. – Изяслав своего человека хочет поставить воеводою, а наши гудят, не принимают.

Забава обреченно опустила голову. Если северомирцы примут нового воеводу – вся власть в городе будет в руках Изяслава.

– Про Ратибора узнала ли что? – с надеждой спросила она.

– Нет его, и след простыл. Но Лушка помочь обещала, она нынче во все двери вхожа. Говорит, что добро твое помнит. Так что не грусти: чай не иголка в стогу сена. Отыщется Ратибор.

– Да можно ли верить Луше? – с горечью воскликнула княгиня. – Всеволод мне не один раз наказывал, чтоб не подпускала ее в себе.

– Да и мне, правду сказать, не по душе это, – согласилась Раска. – Да деваться-то некуда. У кого еще помощи просить?

И Забава кивнула обреченно. Что тут скажешь? Выбора все равно нет.

Будто не сразу решившись, Раска неуверенно добавила:

– А в гриднице-то князь вроде как совет собирает.

– Как совет? – переспросила Забава, насторожившись.

– Бугровских много там, да наши все, а еще старики и жрецы. Вот и выходит, что совет, – объясняла Раска, выкладывая перед Забавой свежеиспеченные пироги. – И хотела, было, послушать, какие речи поведут, да двери затворили. Одна Лушка там прислуживает, никого других и рядом не допускают.

Забава откусила кусочек пирога и едва смогла проглотить. Что задумал Изяслав? Ведь не могут же северомирские так легко от нее отступиться, сделать вид, будто и нет ее вовсе.

Неожиданно княгине пришла в голову одна мысль. Еще толком не понимая, что будет делать, Забава стала выпроваживать служанку.

– Ты иди, Раска. Одну меня оставь и нынче уж не приходи, я позже поем.

– Да когда же? – возмутилась служанка. – Ведь и так уж время позднее…

Ей совсем не хотелось уходить, хотелось еще о чем-нибудь поговорить с княгиней, разделить с ней свою скорбь, но у той было уже другое в голове.

Оставшись одна, она снова села на кровать и задула свечу. В детстве была у нее одна забава, которая могла бы сейчас помочь.

Княгиня закрыла глаза и всю силу свою направила на поиски живого существа, способного слышать. Наконец смогла она разобрать, как в лукошке за печкой копошатся котята. Но они были далеко, и не могли ей помочь. На чердаке под крышей хлопали крыльями летучие мыши, но и они не могли подобраться ближе к гриднице.

Наконец почувствовала она живое тепло под полом. Это мышонок копошился в пыли, выискивая хлебные крошки, упавшие сквозь щели между половицами. Забава осторожно направила на него свою силу, прося помощи. Маленькое существо откликнулось не сразу, сопротивляясь и пытаясь освободиться от чужой силы. Но поняв, что сама жизнь управляет ей, повиновался, юркнул к щели в полу, высунул мордочку и прислушался.

Сначала Забава ничего не могла разобрать сквозь нестройный гул голосов, шум и стук посуды. По всему было понятно, что в гриднице разгорелся нешуточный спор.

Вдруг будто чем-то сильно ударило по столу, так что зазвенели тарелки, и шум стих.

Тогда услышала Забава голос Изяслава.

– Стонет Северомирская земля после супостатов, а защитить ее некому! – гремел он. – Глядите, прознают враги о смерти князя, со всех сторон на Северомирск навалятся. Бугров свой защитить смогу, а вас кто защитит?

Среди наступившей тишины раздался серьезный голос пожилого северомирского дружинника, верного товарища почившего воеводы.

– Сумеет Северомирск за себя постоять, – возразил дружинник. – Многих храбрых мужей потерял город, да остались еще те, кто жизни своей не пожалеет за земли севера.

Забава услышала и одобрительный шепот, и недовольное ворчание.

– А случись что, кто полки поведет? – усмехаясь, сказал князь.

– Я поведу, – твердо ответил все тот же северомирский воин.

– Ты? – будто недоумевал Изяслав, и Забаве показалось, что видит она, как исказила издевка его красивое лицо.

Но воин продолжал стоять на своем:

– Может и не княжеского я роду, да народ меня знает, с князем Всеволодом во всех битвах побывал, – глухо прозвучали его слова.

Дружинника поддержал гул голосов, и у Забавы появилась надежда, что есть еще те, на кого она сможет положиться.

Но снова заговорил Изяслав, и речи его черной гадиной вползали в умы северомирцев.

– Забыли вы, видно, что народ северомирский черного волка ждет, – шипел он. – А коли не будет над вами князя – не вернется волк в Северомирск.

Все притихли.

– Что же делать, князь? – спросил кто-то из стариков. – Ты последний в роду северомирских князей.

– Хочется мне чтоб по совести все было, – уже мягче ответил Изяслав. – Не могу я вдов да сирот обижать. У брата моего вдова осталась – пусть станет она мне женой, тогда я сяду на северомирский престол и в обиду стольный город не дам.

В гриднице опять загудели. Забава различила недовольные голоса некоторых северомирских дружинников:

– Давно уж, князь, никто обычаю этому не следует!

– Да и как такое мы решать можем?

– Только-только мужа потеряла, и уж опять замуж!

Кто-то из стариков, перебивая всех, сказал:

– О том, князь, не у нас – у княгини спрашивать надо.

Но Изяслав пренебрежительно отмахнулся:

– Видать, не мужи вы больше, раз с бабой о том совет держать собираетесь!

– Дак ведь княгиня! – не скрывали северомирцы своего возмущения.

Но Изяслав нашел уже слабое место и продолжал давить:

– А ты жену свою спрашиваешь, когда на промысел едешь? Бабье дело – детей рожать да щи подавать, – высокомерно отвечал он. – А как придут светоградцы к Северомирску, кто защитит город?

Тогда услышала Забава, как заговорил один пожилой, уважаемый всеми воин, сподвижник умершего Болеслава:

– Так-то оно так, князь, да ведь тяжела может быть княгиня. И у Всеволода может сын родится…

Забаву словно обожгло. Даже думать боялась она о своем крохотном счастье, от всех таила, что появится вскоре новая жизнь.

– А если будет так, – уверенно отвечал Изяслав, решая и ее судьбу, и судьбу не родившегося еще ребенка, – не обижу княжича. Сыном мне будет. И Северомирский престол он наследует. А покуда в возраст войдет да меч держать сможет, и им с княгиней, и всей земле Северомирской сильная рука нужна. Потому не хочу долго тянуть: как срок придет – возьму за себя княгиню, чтоб сироту без защиты не оставлять.

Изяслав замолчал, давая всем присутствующим время обдумать эти слова. Слышно было, как шептались в гриднице, но не пытались больше возражать. Потом кто-то из пожилых негромко и будто виновато произнес:

– Что ни говори, а ты, князь, последний в роду. Кому ж как не тебе в столице сидеть?

Другой подхватил:

– А княгиня пусть замуж идет да княжат рожает. Северомирску волчонок нужен.

– Княгиня за Всеволодом хорошо жила, – неуверенно возразил третий голос, – а ну как не захочет она…

Все притихли, видимо, ждали, что скажет Изяслав, но ответил не он, а кто-то из бугровских:

– Наш князь ей честь великую оказывает, что за себя берет! На нашей земле живет, по нашим законам – пусть же чтит их и решение князя исполняет.

Больше Забава не слушала. Отпустила мышонка и открыла глаза. «Бежать! Бежать прочь отсюда! Бежать, куда угодно!» – вот единственная мысль, которая билась в ее голове. Нет больше надежды, что дружинники Всеволода или иной кто на этой земле заступится за нее и подумает о чести князя. Разменной монетой она стала в игре Изяслава.

Ночью княгине было не до сна. Она перебирала все вещи в сундуках, перекладывала свадебные жемчуга и взвешивала на руке серебряные украшения, подаренные Всеволодом. Первой мыслью ее было – подкупить дружинников. Потом нашла в сундучке, привезенном из Светограда, одно зелье, от которого человек засыпал и просыпался только через сутки. Но чем дольше думала Забава, тем все больше понимала, что без помощи Раски и Ратибора ей не обойтись.

Так ничего и не решив, под утро прилегла она на кровать, и тяжелый сон сморил ее.

Вечерние сумерки опускались на маленькую полянку между скал. Все здесь было знакомым, только осень похозяйничала и погасила яркие летние краски: травы пожухли и стали изжелта-серыми, а кусты бузины покрылись инеем.

На плоском прямоугольном камне в центре капища сидела Мокошь в прежнем летнем своем наряде и грустно смотрела на Забаву.

– Что же ты волка своего не зовешь? – услышала Забава то ли голос богини, то ли шелест сухой травы.

– Не слышит он, матушка! И я его не слышу! – опускаясь на колени, ответила княгиня на этот упрек.

– Зови! Волк волчицу завсегда услышит! – едва различимо прошелестел все тот же голос.

– Да какая ж я волчица! – отчаянно сцепив руки, воскликнула Забава. – Я рыжего оленя дочь…

Мокошь отвернулась от нее и тяжело поднялась на ноги.

– Глупости ты говоришь! – не повышая голоса, сказала она. А потом добавила поучительно. – Разве может олениха волчонка выносить? Зови! Волк свою кровь всегда услышит, из Нави явится!

– Так в Нави он? – крикнула Забава вслед уходящей богине.

Но вопрос ее был обращен в пустоту. Светлый силуэт уже растаял в вечерней дымке, будто и не было вовсе. Только холодный камень лежал посреди опустевшего капища.