Текст книги "В год огненной векши (СИ)"

Автор книги: Лия Нежина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 14

Яркий утренний свет бил в глаза, и, сонно щурясь, Забава разомкнула веки. На дворе было раннее утро. Дом постепенно наполнялся разнообразными звуками. Оглядевшись, девушка увидела подле себя спящего Всеволода. Он лежал на животе и, обнимая подушку, чуть улыбался. Руки князь положил под голову, но следы от ожогов Забаве были видны, как видны были на его обнаженной спине и предплечье старые, зажившие уже шрамы.

«Неужели пожалел меня этот суровый сильный мужчина?» – удивлялась Забава про себя, вспоминая события минувшей ночи.

Князь вдруг приоткрыл глаза и посмотрел на нее. Потом, зарывшись лицом в подушку, повернулся спиной, сел на кровати и начал одеваться.

– Придут скоро, – хрипло бросил ей.

И вдруг резко повернулся, посмотрел так, будто вспомнил что-то важное. Тревожно взглянув на дверь (не идет ли кто), закатал рукав рубашки почти до локтя. Не обращая внимания на Забаву, сдернул с кровати одеяло и, вынув длинный нож из чехла, полоснул по руке выше запястья. Как только первая капля крови упала на простыню, отвел руку и зажал рану. Но второпях, видимо, порезал руку слишком глубоко, и кровь не останавливалась.

Забава не сразу поняла, что он сделал. Но увидел, как потекла по руке кровь, подскочила к Всеволоду и, не прикасаясь, встала рядом.

– Позволь, князь! – сказала, поднося руку.

Всеволод хотел уже сказать что-то резкое, отстранить ее, но вспомнив капище и их обручение, остановился, послушался. Забава не стала прикасаться к нему. Она только поднесла ладонь к ране и сразу почувствовала, как легко потянулась к нему ее сила. Порез затянулся на глазах, и следа не осталось.

Чем-то теплым обдало Всеволода, будто часть души вернули. Вытирая руки рушником, он все поглядывал на Забаву, хотел поблагодарить, но в эту минуту отворилась дверь, и на пороге появилась Раска, а за ней четыре богато одетые взрослые женщины.

Князь вышел из горницы, а с княгини сняли сорочку, переодели в богатый наряд с синим узором. Волосы Раска расчесала, заплела в две косы и покрыла голову длинным платком. После женщины подошли к кровати, убрали одеяло и сняли простыню с каплями крови, аккуратно сложили и унесли. Забаву, пунцовую от стыда, повели в гридницу, где сидели уже князь и дружина.

Княгиня со страхом ожидала повторения вчерашнего застолья, но пир шел спокойно, только время от времени кто-нибудь из молодых дружинников заводил обычные для свадьбы шутки, да князь их не поощрял.

Чувствуя к себе доброе отношение княжеского окружения, Забава повеселела. Всеволод посматривал на нее и любовался: так веяло от нее природной силой и красотой.

Когда пожилые дружинники затянули старую протяжную песню о прошлых временах, Забава заслушалась и лишь изредка отвечала на вопросы воеводы Тучи, который сидел тут же.

В разгар пира в гридницу вошел слуга и, подойдя к князю, что-то зашептал ему на ухо. Забава почувствовала, как Всеволод напрягся, рука, лежащая на столе, сжалась в кулак.

«Видать, дурные вести», – подумала она.

Князь кивнул слуге, и тот поспешно вышел.

Когда дверь снова отворилась, Забава увидела празднично одетого Изяслава. Дружинники, завидя бугровского князя, загудели, что де поздно явился на свадьбу брата. Всеволод и Забава встали, приветствуя родича. Изяслав, весело улыбаясь и отвечая на приветствия, подошел к молодым, поставил перед ними на стол тяжелый кованый ларец.

– Прости, брат, – заговорил весело, будто и не было между ними ничего, – что не поспел я на свадьбу. Вот примите, молодые, подарок от Бугрова. Лучшие изумруды выбирал для лучшей невесты. А коли что не так было, так простите вину мою.

– Спасибо, брат, – отвечал Всеволод, кланяясь в ответ на поясной поклон Изяслава. – Возьми кубок, выпей за здоровье княгини.

Служанка передала Забаве поднос с кубком, наполненным брагой, и княгиня, смущенно опустив голову, подошла к Изяславу.

– Спасибо на добром слове! За здоровье ваше пью, князь с княгиней! Живите в мире и любви до старости.

Одним махом осушив кубок, громко воскликнул:

– Эх, горька что-то нынче брага! – и швырнул на поднос горсть монет. – Подсласти поцелуем, невестушка!

Забаву обожгло. Дружинники оживились, загоготали, поддерживая Изяслава. Смотреть туда, где стоял Всеволод, было страшно. Обхватив лицо Забавы руками, Изяслав сильно прижался к ее губам. Потом, не отпуская, жадно взглянул в глаза, ища ответной страсти.

Забава слышала, как веселятся дружинники, подбадривая князя. В душе поднялось негодование.

«Что ж ты, Изяслав, думаешь, – пришла ей в голову мысль, – что княжна Светоградская вроде Лушки-служанки? Видно, не понял ты меня, не распознал, что дочка Мирослава душу вынет, да не предаст».

Видя, что Всеволод сидит чернее тучи и не смотрит на нее, подошла к нему, не пряча глаз, не опуская головы. Села близко, рукавом коснувшись его руки. Изяслав только лукаво улыбался, поглядывая на молодоженов. Выпив еще, повернулся к Туче:

– Скоро ли в Светоград, воевода, или еще погостишь?

– Завтра едем с Могутой, – отвечал тот неохотно, заметив недоброе между братьями. – Ратибора здесь оставляю при княгине служить. Все сделано, как Мирослав просил: дочку его довез в целости, замуж выдал. Пора в обратный путь.

– Я к тому говорю, что прибыл на днях в Бугров купец из Светограда. Говорит, совсем невесело в Светлом городе.

Забава побледнела. Всеволод, еле сдерживая гнев, спросил:

– Что рассказывает купец?

– Братья, будто, междоусобие затеяли, – осторожно, словно что-то недоговаривая, начал Изяслав.

– А Мирослав что же? – недоверчиво спросил воевода.

– Не знает больше ничего купец. Говорит, что и товары, и серебро отобрали, самого чуть не зарубили. А народ волнуется: серпень на пороге, скоро хлеб убирать, а князья войной того гляди друг на друга пойдут.

– Брешет твой купец! – не выдержал Туча. – Быть такого не может, чтоб Мирослав допустил… Да и братья сроду в согласии жили.

– Чего не знаю, о том врать не буду, – согласился Изяслав. – Только купец надежный, проверенный.

Туча недовольно завозился на лавке. Забаве стало страшно. Что могло случиться в Светограде, что поссорились братья? Мельком посмотрев на Изяслава, заметила его недобрый взгляд из-под бровей.

К Всеволоду с поклоном подошел Ратибор, слышавший разговор.

– Князь, дозволь с воеводой в Светоград отправиться. Разузнаю все и вернусь.

– Нет, – сказали одновременно Всеволод и Туча.

– Твое место подле княгини. Так Мирослав хотел, – покачал головой воевода.

– В Светоград мои послы поедут, – задумчиво отвечал Всеволод. – Если Мирославу помощь нужна, Северомирск в стороне не останется.

Забава вздохнула с облегчением, не видя, как в довольной улыбке изогнулись губы Изяслава.

Пировали опять до позднего вечера. Всеволод обсуждал с дружиной, кому ехать к Мирославу. Выбрали пятерых опытных дружинников и начальником – пожилого сотника Храбра. Вместе с светоградскими будет восемь человек. Поклажи возьмут самую малость, так что налегке быстро доберутся.

Когда Туча встал и начал прощаться, Всеволод помог подняться Забаве, за руку поддержал, когда она подошла к воеводе.

– Прощай, княгинюшка, – сказал Туча, глядя в лицо ей так, будто насмотреться хотел, запомнить. – Не так я думал расставаться с тобой. Да делать нечего. Проси за Светлый город у Перуна с Мокошей. Авось еще свидимся.

Троекратно поцеловав дочку Мирослава, Туча тяжелым шагом пошел в отведенные покои.

Дружинники потянулись к выходу. Когда в гриднице остались лишь несколько человек, Всеволод подозвал жестом Раску.

– Проводи княгиню в опочивальню, – приказал ей. И обратившись уже к Забаве добавил. – У меня еще дела с посольством, так что не жди.

Забаве то ли показалось, то ли и вправду послышалось, будто он сказать хотел, чтоб и вовсе не ждала его больше.

Оставшись одна в опочивальне, девушка присела на кровать и задумалась. Невеселыми были ее мысли. Что за игру затеял Изяслав? А Всеволод?

Совсем скоро наступит новолетие, закончится год огненной векши. Пророчество исполнено. Отчего же из родных земель дурная молва идет? Неужто и вправду что плохое стряслось?

Глава 15

Черные тучи нависли над Светоградом. Ярче солнца горели за городом огни погребальных костров. Едкий дым ветром сносило к городу, наполняя его запахом смерти – сладковатым запахом горящей плоти.

Черный ворон, пролетая мимо, покружился и уселся прямо на конек княжеского терема. Родислава, дочка Владигора, увидев птицу, замахала руками, закричала на нее, пытаясь прогнать, но ворон только глаз скосил на девочку, продолжая сидеть на самом виду.

С грустными криками поднялась с реки стая черных лебедей, полетела над городом, громко хлопая крыльями. Один лебедь отделился от стаи и, развернувшись к дому Мирослава, камнем стал падать вниз. Родислава закричала, когда увидела, как черный ворон слетел с конька и бросился к лебедю.

Сцепившись, упали они, расшиблись прямо у крыльца, где когда-то Мирослав встречал северомирское посольство. Но, сбросив личины, встали держась за руки две сестры, Мста и Обида. Не обращая внимания на плачущую Родиславу, шагнули они на крыльцо.

В княжеских палатах было тихо, темно и душно. Незамеченные никем, прошли сестры в гридницу, где горели свечи. Села Мста за широкий стол, за которым некогда пировал Мирослав, а ныне сидели хмурые его дружинники. Обида же встала позади Владигора, который в княжеском одеянии и соболиной шапке сидел во главе стола.

– Про то и говорю, – продолжал Владигор речь свою к дружине, – что любого кара ждет, кто от клятвы отступится и к братьям переметнется. Никого не пощажу, как не пощадил и жену свою, мужа предавшую.

Дружинники по-прежнему молчали, сгорбившись и опустив головы, лишь изредка поглядывая в лица друг друга: коли князь везде ищет измену, каждый мог стать доносчиком.

Кто-то из старших не выдержал:

– Уж и так в каждом доме поминки справляют. Разобраться бы лучше надо.

Слыша, что князь молчит, не возражает, его поддержал другой:

– Детей-то почто? Княжич вон на Мирослава как походит – твоя кровь. Да и Родислава за мать не ответчица.

Обида положила бледные худые руки на плечи Владигора, и тот вскочил, громко хлопнув ладонью по столу.

– Изведу сучье племя! – вскричал, скалясь и брызгая слюной. – Отца моего эта ведьма отравила, и я ее под корень…

Потом замолчал, успокоился. В звенящей тишине змеиным шепотом разнесся его голос:

– Братьев к княжескому престолу не допущу, даже если города их придется с землей сровнять. А после Забаву верну. И будет у вас княгиня – всем княгиням княгиня.

Мста встала, взяла кувшин и пошла вдоль стола, наливая в кубки золотистое пиво. Потом подошла к окну и, обернувшись черным вороном, вылетела из гридницы. Обида еще чуть постояла за плечами Владигора, по-матерински гладя его голову, а потом вылетела в окно вслед за сестрой.

Улицы города были безлюдны – народ собрался на капище, где у ног Перуна лежали многочисленные дары. Одна горбатая старуха, почти лежащая грудью на корявой клюке, заправила седые космы свои, выбившиеся из-под платка, и Забава узнала в ней свою покойную бабку. Та тоже узнала Забаву, впилась в нее взглядом, потянула сухие руки.

– Кровь родная из Нави меня зовет! – выпучивши мертвые свои глаза зашептала старуха. – Пришло время мести, Забава!

Девушка попятилась было назад, но пропала бабка, а на ее месте Забава увидела красивую полную женщину в красно-белом узорчатом сарафане.

– Есть еще время, княгиня, – ласково заговорила она с Забавой. – Можно еще успеть, если захочешь. Сила в тебе, и в нем сила. Не нужно ее бояться – она тебе вреда не причинит. Это твоя кровь ее пробудила. Две силы связать нужно, как две ниточки, и крепче будет плетение. Ты найди меня. Я недалеко. Не все время разрушило. Я еще жду.

В следующее мгновение Забаву словно выбросило из сна. Проснувшись, она почувствовала, как затекло напряженное тело, будто судорогой свело. Потянувшись, поняла, что спала, не раздеваясь, поверх одеяла, что Всеволод еще не приходил, потому что из гридницы слышались голоса.

С трудом поднявшись с постели, Забава скинула платье и юркнула под одеяло.

«Это только сон дурной. Это сон!» – успокаивала себя, зная уже, что не все было лишь видением.

Бабка учила Забаву толковать сны, но кошмар был таким жутким, что княгине страшно было даже думать о нем. «Отец! – позвала она мысленно. – Что же сейчас в Светограде? Почему Владигор о смерти говорил?».

Родные покойники – всегда к добру, они защитники и помощники. Вот и покойная бабка редко снилась Забаве, и сны эти были светлыми, добрыми. Но страшные слова старухи напоминали о проклятии, когда-то произнесенном ею, и предвещали беду.

А женщина та, что о силе говорила уж больно похожа на Мокошь. Но если так, что она сказать хотела? Слова ее непонятны были Забаве. Кто «он»? Всеволод? Владигор? Отец?..

Отец! Ниточка тонкая-тонкая, как волосок, будто порвалась где-то в душе… Забава теперь знала, чувствовала: нет его больше в Яви. Только холод мертвый там, где когда-то горел огонек души его.

В ужасе села Забава на постели, зажмурилась, задушила рыдания, готовые вырваться из горла. Никто не должен знать известную уже ей правду. Если в Светограде и вправду вражда – Всеволод может отменить посольство.

Свернувшись калачиком под теплым пуховым одеялом, девушка тихо плакала и мысленно просила пращуров встретить отца в Нави.

Когда она проснулась, бледный утренний свет едва пробивался сквозь ставни. Быстрым взглядом окинув кровать, поняла, что Всеволод так и не ложился. Постель была не смята. Умывши бледное заплаканное лицо, оделась, наспех причесала волосы и, спрятав их под платком, вышла из горницы.

Служанки уже заняты были своими обычными делами. Раска стояла у печи и растапливала масло.

Увидев Забаву, она всплеснула руками:

– Да как же не позвала, сама одевалась! – возмутилась громко.

Княгиня только отмахнулась, спеша на крыльцо, чтоб успеть попрощаться с воеводой, но Раска остановила ее:

– Ты куда бежишь, княгинюшка? – ополаскивая руки, спросила она.

– Проводить хочу своих, увидеть еще разок, – кутаясь в платок ответила Забава.

– Так уехали они, еще затемно. Сам князь провожать отправился.

– Как уехали! – на глазах девушки навернулись слезы обиды.

– Торопились больно, – отвечала Раска, вытирая полотенцем мокрые руки. – Решили до рассвета отправиться. Здесь земли наши, опасаться нечего.

– А князь? – не поняла до конца Забава.

– Так не вернулся еще, – отвечала служанка, – хотя уж пора бы…

Рассуждения Раски прервал конский топот по деревянному настилу. Забава поспешила к двери. Во дворе дружинники уже спешились. Одни уводили коней, другие убирали оружие. Конюх держал под уздцы княжеского жеребца, а Всеволод, стряхивая с одежды пыль, о чем-то беседовал с воеводой.

– На-ка вот, князю подай! Вылетела! – недовольно ворчала Раска, протягивая Забаве белый чистый рушник и закрывая дверь за ее спиной.

Завидя вышедшую княгиню, дружинники расступились, пропуская ее к князю, который умывался, продолжая разговаривать с воеводой. Они стояли спиной, когда подошла Забава, и девушка услышала обрывки разговора:

– Не верь ему, знаешь ведь, ради кого приехал сюда бугровский князь, – говорил воевода, поливая из ковша на руки князю.

Тот, вымыв руки, вдруг скинул через голову пыльную рубашку, и ключевая вода из ковша полилась на его голову, плечи, спину.

Забава стояла, как завороженная этим зрелищем молодого сильного тела. Впервые подумав о том, как красив и силен ее муж.

– Знаю, – отвечал князь воеводе. – Потому и выехали на 2 часа раньше, чем было условлено.

Тряхнув головой, Всеволод привычно повернулся за полотенцем, не глядя взял его из рук Забавы и только утерев лицо понял, что перед ним жена.

Воевода тоже обернулся и молча хлопал глазами на Забаву. Наконец понял, что нехорошо так глядеть, отмер, и, поклонившись, пошел в дом.

Забава не смела поднять глаз на князя, который стоял перед ней без рубашки в одних портах, с мокрой головой. В дверь выглянула Раска и, кинув Забаве чистую княжескую рубаху, зашептала:

– В дом зови. Завтрак стынет.

Забава протянула князю рубаху, забрала мокрое полотенце.

– Доброго утра, – заговорил он наконец.

– И тебе доброго утра, князь. Я проводить хотела, увидеть еще разок своих родичей, да опоздала, – сказала она, чтоб только не молчать.

Всеволод быстрым движением надел рубаху. Ему тоже было неловко.

– Не стал уж будить тебя. Рано выехали. Сам до бора проводил, – ответил, подходя ближе и внимательно следя за тем, не отпрянет ли, не испугается.

Подошел так близко, что Забава почувствовала какую-то новую ниточку в душе, потянувшись за которую, услышала едва заметный отклик. Так могла она слышать только кровных родичей своих – отца с братьями. Но то были не они! То была другая, гораздо более сильная, хоть и не кровная связь.

Всеволод, глядя на жену свою, такую близкую сейчас и все же недоступную, подумал: «Сколько угодно серебра дал бы, чтоб узнать, что за мысли у нее сейчас в голове. Вот опять глаза спрятала. Душу показать боится. А все ж выдали тебя твои очи карие. Не было страха в них, и отвращения не было. Только любопытство девичье. Что ж… Пусть не соперник я Изяславу в росте и красоте, да и ты ведь не одними глазами смотришь».

Прервав его мысли, Забава, смущаясь, сказала:

– В гриднице стол накрыт, завтракать пора.

Когда Всеволод с Забавой наконец вошли в гридницу, там уже шумели дружинники. За трапезу никто не принимался – ждали князя. Завидев Всеволода, все притихли, и Забава порадовалась тому молчаливому уважению, с которым встречали суровые воины ее мужа.

Князь привычно сел во главе стола; справа к нему придвинулся Изяслав, слева сел Ратибор, которого благодаря природному уму и рассудительности приняли здесь как своего.

Забава хотела было устроиться на другом конце стола, да подскочившая Раска зашикала на нее и, вручив большое блюдо с пирогами, подтолкнула к столу. Забава поставила блюдо на стол и снова попыталась присесть, но служанка дала ей знак идти на кухню. Рассерженная княгиня на кухню пошла, но лишь для того, чтобы отчитать служанку. Только Раска ее опередила:

– То не пир ведь нынче! – запричитала она, не глядя на княгиню, ворочая в печи ухватом тяжелые чугуны. – Жене хозяйничать надобно, угощать, приказать курник подать, творог, меду долить или еще чего. Неужто матушка не научила!

Слова Раски больно резанули по сердцу. Хотелось ответить резко. В родном доме была Забава всегда при отце и братьях, и никто не смел выпроводить ее из гридницы.

– Без матушки росла – некому научить было, – сказала, отвернувшись.

Раска тут же бросила свою работу, стукнула чем-то по столу, рушником стегнула вертевшуюся тут и начинающую прислушиваться девку-служанку.

– Прости старуху глупую, княгинюшка! – сказала отчаянно, со слезами в голосе. – Не знала, прости бестолковую…

Забава только улыбнулась этой искренности и села завтракать на кухне.

В гриднице ели с охотой, не чинясь, попутно разговаривая о том, о сем, не касаясь серьезных дел. Когда позавтракали, отодвинули в сторону блюда и разложили на столе берестяные свитки, столпились над ними, что-то оживленно обсуждая.

Заметив, как заинтересованно смотрит на это через приоткрытую дверь Забава, Раска объяснила:

– Скоро рыба придет в северные моря. Наши на челнах да осиновках в море пойдут. Князь завсегда руководит.

Забава кивнула. Хоть мало что поняла, но пытать не стала. Хотелось ей о другом спросить.

– Скажи, Раска, – решилась наконец она. – Почему идола Мокоши нет на капище?

– Князю Род покровитель да Перун, – ответила служанка равнодушно, будто говорили об очевидном. – А Мокошь отвернулась от черных волков давно уже. Когда-то было в Перуновых горах капище, и идол стоял каменный, высокий. А как ушел из Северомирска черный волк, так и не стал народ на капище ходить да Мокоши кланяться. Позабыто, позаброшено там нынче.

– Что же, неужто ничего не осталось? – спросила Забава, в памяти которой всплыли слова женщины из сна о том, что не все время разрушило.

– Кто ж ее знает… – пожала плечами Раска, – давно это было. Да ты у князя спроси, он скажет. Бывал он там не раз. Это всего в дне пути, у серебряных рудников заброшенных.

Из гридницы послышался стук отодвигаемых лавок. Выглянув, Забава увидела, как тяжело встают из-за столов, расходятся мужчины. Пора было идти в покои.

Когда княгиня открыла дверь в горницу, Всеволода еще не было. Подойдя к зеркалу, девушка сняла с головы плотный сине-белый платок и будто впервые увидела себя: все те же волосы, и глаза вроде те же, а, вместе с тем, вся она другая. И сила внутри поет, не смолкая.

Вошедший неслышно в горницу Всеволод смотрел на лицо в отражении и не узнавал в этой красавице той беззаботной девочки, что без страха когда-то цеплялась за него, идя к капищу. «Как бы обнял сейчас, – подумал он, – закутал в руки свои…»

Улыбнувшись довольно своему отражению, Забава не сразу увидела, как сзади подошел муж. Показалось вдруг, будто на плечи плащ накинули или шаль пуховую, так тепло стало.

Встретившись в зеркале с ее удивленным взглядом, Всеволод спросил рассеянно:

– Здесь уже?

Она кивнула его отражению, не оборачиваясь. Отпустив ее взгляд, князь расстегнул широкий пояс и, сняв его, положил на лавку. Сам устало сел, облокотившись спиной о стену.

– Нынче дел у меня много, Забава, – сказал, как бы сожалея о чем-то. – Ты Раске не дозволяй собой помыкать – в доме ты хозяйка. Скоро мы с Изяславом уедем. К лукоморью рыба пришла, надо промысел поглядеть. Неделю с небольшим не будет меня, а там, глядишь, и посольство вернется.

Новость одновременно обрадовала и испугала Забаву. Услышав, что Изяслав уезжает, она облегченно вздохнула. Чувствовала, хоть и не подавал бугровский князь виду, что добра от него ждать не следует, сквозила в каждом движении его резкость, нервозность какая-то. Но отъезд Всеволода ее огорчил. Чужой город вокруг, и она всем чужая.

– С тобой Ратибор останется, – будто услышав ее мысли, произнес Всеволод.

– Отец с братьями завсегда с собой меня брали, а по хозяйству здесь Раска и одна справится… – грустно ответила Забава.

С трудом пряча улыбку, Всеволод подумал: «Вот ведь глупая! Как взять тебя? Уж здесь как пьяный хожу, а там и подавно. До промысла ли будет… Поеду, хоть голову чуть остужу. К тому же, Изяслав там будет. Уж не за ним ли ехать хочешь?..»

Ответил сдержанно:

– Нынче уж серпень на исходе, холодные ветра с моря дуют.

Поняв, что спорить не имеет смысла, Забава попросила о другом:

– Князь, служанка моя, Луша, ведь в подвале до сих пор…

Всеволод непонимающе посмотрел на нее.

– И не думал я ее держать долго в подвале, – сказал, нахмурившись. – Отпущу и отправлю подальше от Северомирска.

– Князь! – воскликнула Забава. – Мы ведь с детства вместе. Отец ко мне ее еще девочкой приставил. Наша она, светоградская.

– Она-то светоградская, да ведь ты теперь княгиня северомирская, – сказал, не сумев скрыть обиды.

Потом, завидя погрустневшие глаза жены, смягчился, попытался объяснить:

– Не хочу я, чтоб подле тебя эта девка была, нет ей веры после того.

Не приходилось княжне светоградской просить да унижаться, потому просьбу свою повторять Забава не стала, спрятала только глаза, наполнившиеся слезами унижения.

Но Всеволод заметил и, чувствуя свою вину, отказать не смог.

– Ладно, Забава, – вздохнул обреченно. – Луша – твоя рабыня, тебе и решать ее судьбу. Только не забывай, что нету веры тому, кто однажды предал.

– Спасибо, князь! – искренне поблагодарила его Забава. – А еще спросить хотела: знаю я, что было капище Мокоши в горах. Можно ли там побывать?

Всеволод недовольно сжал губы.

– С детских лет не был я на том капище, да уж и тогда лишь камни глухие там стояли да козюли в чернобыльнике ползали, – сказал, задумавшись.

– Сон мне нехороший приснился об отце, о братьях, – объяснила Забава. – Может, осталось что на том месте… Хоть кудельку отнесу.

И опустила глаза. Что скажет Всеволод? Ведь и на смех может поднять.

Но он только улыбнулся в ответ и неожиданно согласился:

– Вот приеду, тогда и покажу тебе старое капище да рудник заброшенный. Кто знает, может, услышит тебя богиня.

Забава не стала скрывать радости своей и с такой благодарностью посмотрела на князя, что тепло стало от этого взгляда. Невольно прикрыл рукой шрам на левой щеке. И она заметила, догадалась.

«Почто так глядит! – негодовал Всеволод, – И уезжать-то от нее тяжко, и оставаться рядом нестерпимо».

– Что ж, идем за Лушей, – сказал он, вставая со скамьи и застегивая кожаный пояс.

Лушу держали в небольшом подвале, куда на зиму складывали припасы. Вход был со двора, и Забава прошла к нему вслед за мужем. За крепкой деревянной дверью была кованая решетка. Когда Всеволод спустился вниз по каменным ступеням и приоткрыл дверь, Забава почувствовала, каким затхлым и сырым был воздух. Князь обернулся и остановил жену, собиравшуюся спуститься вслед за ним:

– Подожди здесь. Там сыро, – сказал, исчезая в темной пасти подвала.

Всего через несколько минут, щурясь на свету и пошатываясь, из подвала вышла Луша. Всеволод шел следом, изредка поддерживая девушку и недовольно хмурясь. Забава с трудом сдерживала слезы, глядя на Лушу: похудевшая, с растрепанными волосами и в порванном грязном платье предстала перед ней ее бывшая подруга. На лице чернел еще след побоев. Встав перед Лушей и отгородив ее от княгини, Всеволод сказал сурово:

– Твоя госпожа простила тебя и зла больше не держит. Коли будешь жить мирно и зла не замышлять – никто тебя не обидит.

Бросив на Забаву предупреждающий взгляд, он ушел, оставив девушек одних.

Луша стояла, сгорбившись и не поднимая глаз, и только после ухода князя решилась взглянуть на Забаву. Но на лице ее не увидела упрека, лишь сочувствие и жалость. Не сдерживая больше рыданий, упала она к ногам княгини.

– Прости меня! – плакала Луша. – Разум помутился, не знала, что делаю. До конца дней своих ножки целовать буду.

Забава, потрясенная видом девушки, старалась утешить и успокоить ее, обнимая и гладя по голове.

Почти весь оставшийся день они провели вместе. Не обращала внимания Забава на осуждающие взгляды Раски и внимательные – Ратибора. Молодого воина Всеволод, видимо, приставил приглядывать за ней, и он теперь старательно исполнял приказание князя. А старая служанка не скрывала своего недоверия к Луше и старалась это всячески показать Забаве.

– Нашла за кого просить! – возмущалась она громко, чтоб слышал Ратибор. –Отогрей змею, так она не посмотрит, кто ее от смерти спасал.

Всеволод, как освободил Лушу, уехал по делам, взяв с собой нескольких дружинников и Изяслава. Готовились к отъезду: чинили подводы, осматривали и перековывали лошадей, готовили припасы.

Обедовали, так и не дождавшись князя. День прошел в хлопотах, которые отняли все время. Забава училось быть княгиней, хозяйкой в большом доме. Раска ей помогала, подсказывала, иногда с неохотой, а иногда и с явным удовольствием.

Лушу поселили в дальней клети, где жили другие слуги. Забава хотела было устроить ее поближе к себе, да Раска намекнула, что это не понравится князю, и девушка не стала спорить. Служанка была слаба и все время только плакала и умоляла ее простить. Княгине не терпелось поговорить с ней по душам, выспросить все о том, что произошло у них с Изяславом, но рядом постоянно находились либо Раска, либо молоденькая служанка, либо Ратибор; и княгиня решила оставить пока Лушу и отложить разговор.

Мужа Забава не видела до самого вечера. Только когда уж Ярило смирил золотые лучи свои, услышала она во дворе стук копыт и, выглянув, увидела, что подъехали к дому три всадника: Всеволод, Изяслав и один дружинник северомирский.

Бугровский князь первым вошел в гридницу и сел за стол. Забава, как рачительная хозяйка, подала квас, принесла пирогов, каши. Другие всё не шли. Изяслав сидел молча, облокотившись на стол обеими руками, и исподлобья наблюдал за хлопотами невестки.

– Не серчай на меня за прошлое, – сказал он вдруг негромко. – Ты теперича жена брата моего, родные мы. Сможешь ли обиду простить и забыть?

У Забавы при первых словах его душа ушла в пятки. Ожидала разговора с ним и боялась, а теперь, как главное сказано, будто от сердца отлегло.

– И ты прости меня, коли что не так сделала, – тихо ответила Изяславу.

И самой чудно стало, как могла когда-то поцелуев его желать да с Всеволодом сравнивать. Чужой он, непростой, непонятный, стужей веет от взгляда его.

Гнетущая тишина, которая стояла в гриднице, не понравилась Всеволоду. Лишь взглянув на жену и брата, князь сразу понял, что между ними произошел разговор: Изяслав сидел насупленный, а Забава стояла у стола, нервно теребя рушник.

Ужинать сели в молчании.

После, убирая со стола, Забава подумала, что надо бы заглянуть проведать Лушу, но Раска убедила ее идти отдыхать, обещая, что сама присмотрит за девушкой.

Утомленная волнениями дня и домашними хлопотами, Забава отправилась в княжеские покои и, без стука открыв дверь, вошла в горницу.

Посреди комнаты лицом к ней стоял Всеволод, он уже снял рубаху, только перчатки чернели на руках. При тусклом пламени свечи Забава невольно задержала взгляд на широкой груди с густой порослью коротких черных волос.

Увидев жену, князь растерялся. Он на минуту забыл, что в опочивальню может войти кто-то так запросто, и потянулся было, чтоб накинуть чистую льняную рубаху, лежащую на кровати. Да передумал. Прямо взглянул в глаза оробевшей Забаве, будто говоря: вот я, гляди, не Изяслав, да уж какой есть, и тебе решать – принимать меня или нет.

Забава стояла в полутьме комнаты, прижав руки к груди, и так притягательна была сейчас для него, так желанна, так измучилось ожиданием сильное здоровое тело, что Всеволод забылся, шагнул нервно к жене, чувствуя лишь непреодолимое желание прикоснуться. Он обнял ее, притянул к себе и приник к губам, страстно целуя.

Сначала Забава испугалась и замерла. Поцелуй этот вовсе не был похож на то целомудренное, легкое касание губ, какое позволял себе Всеволод на пиру. Нежный и одновременно страстный, он жаждал взаимности, требовал ответа.

Забава сама не поняла, как поддалась этому напору, ответила робко, едва уловимо. Но та нежность и обожание, с которым Всеволод прикасался к ней, не могли оставить ее безучастной. И он, почувствовав ее ответ, стал осыпать поцелуями ее лицо и волосы, а руки стянули с головы тяжелый платок, уронив косы.

Волна неведомого доселе возбуждения накрыла Забаву. Щеки ее горели, и, прикрыв глаза, она сама потянулась к мужу, положила руки на его обнаженную, тяжело вздымавшуюся грудь.

Опьяненный давно желанной близостью, Всеволод потерял голову, забыл, что перед ним невинная девушка. Он тесно прижал к себе Забаву, прошелся левой рукой вдоль ее тела и обхватил грудь.