Текст книги "В год огненной векши (СИ)"

Автор книги: Лия Нежина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

В год огненной векши
Лия Нежина

Глава 1

– Едут! Едут!

Крики, раздавшиеся с наблюдательной башни, всполошили Светоград. Тут же очнулись от дремы могучие стражники у дубовых ворот; любопытные девки, подбирая подолы, ринулись к городской стене; босоногие мальчишки, обгоняя друг друга, неслись к воротам, лезли на крыши; кухарки, прачки, слуги– все заторопились, заметались по двору, поднимая пыль, спеша убраться с глаз долой и не попасть под копыта княжеским дружинникам.

Неразбериха эта продолжалась всего несколько минут. Вот уже распахнулись двери княжеского терема, и с крыльца во всем военном снаряжении степенно сошел светоградский князь Мирослав в сопровождении своей свиты. Народ, столпившийся на площади, благоговейно притих, увидев своего князя. Мирославу шел шестой десяток, но до сих пор вся его фигура выражала силу и уверенность, и только седина в густых темно-русых волосах выдавала возраст.

Солнце уже клонилось к закату, но раскаленный воздух по-прежнему обжигал, и князю невыносимо было стоять в тяжелой кольчуге. Наконец стал слышен топот копыт, толпа изумленно вздохнула, и у городских ворот в клубах пыли показались всадники.

Они въехали попарно, держа ровный строй, и сквозь притихшую толпу направили своих вороных коней прямо к княжескому терему. Черные с серебром одежды воинов поражали красотой и роскошью. В первом ряду возвышался седовласый грузный старик на мощном жеребце – князь Болеслав, а рядом – юноша лет 16 в блестящем шлеме и кольчужной рубахе – его старший сын Всеволод. В руках юноша держал древко с треугольным стягом, на котором серебрился вышитый по черному фону силуэт волка – герб Северомирского княжества.

Северомирские земли лежали на северо-востоке от Светограда и простирались от Перуновых гор до самого Северного моря. Там почти не было лесов, зато Северомирск славился серебряными рудниками и рыбным промыслом. Оба княжества нередко враждовали, но год назад правители объединились для отражения общей угрозы. Тогда был подписан мир и условлено о скором визите северомирцев в Светоград.

Всадники спешились, приветствуя князя поклоном.

– Мир тебе, князь! – заговорил первым Болеслав, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Нелегко далась ему эта дорога.

– И тебе мир! Да с миром ли пришел? – ответил Мирослав по традиции.

– Если не с миром, то пусть покарают меня светлые боги. Вот и сына привез, – продолжал Болеслав, толкая вперед стоявшего рядом темноволосого юношу, – чтоб соседей в лицо знал.

Мирослав проводил гостей в гридницу, где уже столы ломились от самых дорогих и вкусных кушаний. Хозяин стремился поразить богатством и могуществом. За огромным столом, во главе которого сел сам Мирослав, присутствовали все важные мужи Светограда. А по правую руку от князя разместились три его сына: Владигор, Радимир и Еруслан. Все трое красивые, русоволосые, сероглазые.

Восемнадцатилетний Владигор – старший – особенно был похож на отца: такой же жилистый, невысокий, но крепкий, с резкими чертами лица. Он уже отведал кровавую чашу войны; не единожды наравне с отцом сражался, защищая южные границы княжества от набегов кочевников. И на войне, и на охоте считался одним из лучших мужей Светограда.

Нынче Владигор был мрачнее тучи. Он не одобрял союза отца с Северомирском, и на гостей посматривал зло и недоверчиво.

Его младшие братья – Радимир и Еруслан – погодки 13 и 14 лет; рядом с Владигором они напоминали неоперившихся птенцов рядом со взрослым ястребом. Но и они уже выделялись отцовской породой и, гордо расправив плечи, не стушевались перед грозным видом северомирцев.

Неудивительно, что среди этой молодой дружной своры сын Болеслава, княжич Всеволод, чувствовал себя затравленным волчонком. Ростом и статью он уступал только старшему из Мирославичей, но неприязнь, настороженность и высокомерие, сквозившие во взглядах светоградских княжичей, угнетали и без того дичившегося Всеволода.

Князья были заняты беседой и медовухой, так что молодежь оказалась предоставлена сама себе. Братья внимательно рассматривали невеселого княжича, сидевшего напротив. Внезапно один из них заметил, что тот пьет лишь ржаной квас, и громко обратился к светоградскому воеводе:

– А что ж ваш княжич медовухой нашей брезгует, или князь не позволяет?

Сказанная с издевкой реплика вызвала смех за столом.

– Отчего ж? Может и квас, и медовухи, – со спокойной улыбкой ответил воевода.

– Ну если так, – продолжал Еруслан, лукаво подмигнув братьям, – отведай с нами во здравие! – и, наполнив кубок золотистым крепким напитком, протянул его Всеволоду.

Тот хотел было отказаться, но воевода уговорил:

– Выпей, княжич! Потешься! – и снисходительно кивнул в сторону трех братьев, – Мальчишки ведь…

Всеволод нехотя поднес кубок к губам. В доме отца редко баловались медовухой – меды свои не варили, а то, что привозили из других земель, княжич никогда не пробовал.

Дразнящий медовый запах ударил в ноздри, сладкий напиток приятно согрел изнутри, снял напряжение и усталость долгого пути. За первым кубком последовал второй, потом третий…Всеволод не сразу понял, что опьянел. Нездоровым блеском загорелись синие глаза, черные вьющиеся волосы прилипли ко лбу, на котором выступила испарина; свинцовой тяжестью налились ноги. Как сквозь сон видел Всеволод смеющиеся раскрасневшиеся лица княжичей напротив, старых князей, молодую пышногрудую девку-служанку, прислуживающую за столом. Так и сидел насупленный, хмельной, понимая, что напротив о нем говорят и над ним потешаются.

Глава 2

Пир закончился за полночь. Обильные возлияния не прошли бесследно ни для гостей, ни для хозяев. Утром княжеский двор просыпался медленно и неохотно. Всеволод, которому отвели совместные с отцом покои, открыл глаза, едва в окне забрезжил свет. Он долго провозился в постели, безуспешно пытаясь снова уснуть, и поняв, что сон как рукой сняло, решил не тревожить отца и покинуть душное помещение, где запах перегара смешался с запахом крепкого мужского пота.

Наспех одевшись, княжич прошел в гридницу, в которой пиршествовали вечером. Здесь лишь немногочисленные слуги бесшумно сновали, настороженно поглядывая на чужака.

Долго не раздумывая, юноша вышел на крыльцо. Чужой город в предрассветных сумерках казался мрачным и враждебным. В родном Северомирске строили из белого камня, здесь же серые бревенчатые избы с тесовыми крышами ощерились черными глазницами окон, затянутых мутным бычьим пузырем.

Воздух даже во дворе казался тяжелым и липким. Захотелось взять коня и умчаться за городскую стену. Но рядом с конюшней служанки стирали белье, а юноше не хотелось никому попадаться на глаза, так что, оставив эту затею, он пешком направился к городским воротам.

За крепостной стеной Всеволод наконец вдохнул полной грудью. Незнакомые звуки и запахи окутали его. Высокие травы блестели от росы. Пахло душицей и иван-чаем, а где-то далеко в лесу пел соловей. Оглядевшись, княжич увидел справа на холме капище, огороженное невысоким частоколом. Черные фигуры идолов даже отсюда казались исполинскими. Направившись по дороге, ведущей налево, Всеволод обнаружил овраг, по дну которого протекала неглубокая речушка с ледяными ключами. По берегам росли ивы и черемухи. Занималось утро, и воздух дышал еще сыростью и прохладой, а над водой клубился туман.

Всеволод присел на берегу и долго смотрел на реку, вдыхая незнакомые запахи. Потом, осмотревшись и убедившись, что поблизости никого, скинул одежду и вошел в холодную воду. Река окутала, взбодрила тело, избавила от остатков хмеля. Он поплыл, сильными движениями рассекая воду, потом несколько раз нырнул, чувствуя, как просыпаются мышцы и светлеет голова.

В тени деревьев он не заметил, что солнце уже взошло. Остановился лишь тогда, когда увидел на склоне оврага наблюдающую за ним девушку с большой плетеной корзиной в руках. Всеволод узнал ее: вчера на пиру он невольно обратил внимание на красивую молодую служанку, прислуживающую за столом.

Встретившись взглядом с парнем, девушка смущенно отвернулась. Тогда княжич торопливо вышел из воды и быстро оделся. Он хотел было уйти, но ему так не хотелось возвращаться в духоту и суету княжеских покоев, что он остановился и присел на траву в нескольких шагах от берега. Девушка робко подошла к реке, поставила тяжелую корзину, в которой оказалось постиранное белье и, подобрав подол, вошла по колено в воду. Сильными привычными движениями она стала полоскать белье, отжимать и складывать его обратно в корзину.

Сначала княжич даже не смотрел в ее сторону. Но любопытство взяло верх, и Всеволод, сам не отдавая себе отчета, невольно стал наблюдать, как колышется полная грудь девушки, как промокший подол обнимает ее полные бедра, как солнце играет в светлых волосах. Босая, с растрепавшейся косой она была похожа на берегиню, вышедшую из воды.

Закончив работу, девушка утерла лицо передником и присела на берегу рядом с княжичем. Удивленно подняв глаза, Всеволод неожиданно поймал на себе ее прямой открытый взгляд. Никто из них не понял, как это получилось, но оба вдруг потянулись друг к другу. Его руки оказались на ее полной груди, а губы – на губах девушки. По тому, как уверенно и жадно она целовала его, Всеволод понял, что она была старше и искушенней в любви. Но его, никогда еще не знавшего женщину, это только сильнее распалило. Чувствуя под руками нежное податливое тело, он сошел с ума, жадно впиваясь в распухшие губы.

Когда они оба повалились в траву и его руки уже задирали подол ее платья, сверху неожиданно раздался смех:

– Ух, ты! Смотрите-ка, а княжич-то северомирский и дворовой девкой не побрезговал!

На склоне оврага стояли два младших сына Мирослава и смуглая девочка лет двенадцати – тринадцати. Юноши смеялись в голос.

Всеволод вскочил, поправил кожаный пояс, пригладил рукой растрепавшиеся темные волосы. Девушка уже бежала наверх, подхватив корзину. А княжичи, так же смеясь, спустились с холма и прошли мимо, нарочито толкнув Всеволода.

– Ну, Рада, жди сватов! – продолжали издеваться они.

Их кареглазая спутница бежала следом, сверкая голыми пятками и озорно поглядывая на юношу.

Только когда княжичи скрылись из виду, Всеволод пошел вверх по косогору. Поднявшись на пригорок, он увидел Раду, которая стояла и, видимо, ждала его.

– Не бери в голову, князь, – она первой нарушила молчание, называя Всеволода не принадлежащим еще ему титулом, и, ласково взглянув на Всеволода, продолжила:

– Никому они не скажут. Видишь: сестру свою к ведьме повели.

И заметив недоумение на его лице, добавила:

– Это Забава, дочка князя от колдуньи зареченской. А на той стороне реки, у леса, бабка живет, тоже ведьма. Она-то Забаву ворожбе и учит.

Рада улыбнулась Всеволоду, видимо, ожидая его ответа, но юноша почти ее не слушал и был так смущен, что не придумал ничего лучше, как молча кивнуть ей и, обогнав, быстрым шагом направиться к городу.

Глава 3

Гости находились в Светограде 4 дня. За это время князья обсудили условия мира, договорились вести торговые дела со взаимной выгодой, вместе оборонять границы и сражаться против общих врагов.

Поначалу Всеволод пытался вместе с отцом участвовать в переговорах, но вскоре понял, что его мнение мало интересует и отца, и, уж тем более, князя Мирослава. Лишенному привычной обстановки, ему было невыносимо находиться в княжеских палатах, поэтому он уходил за городскую стену и проводил время на охоте, в лугах, у реки. Часто встречал он здесь детей Мирослава, но встречи эти сводились лишь к коротким насмешливым репликам, которые бросали княжичи в сторону Всеволода.

Каждый вечер Мирослав устраивал пир, не скупясь на угощение. Вечером накануне отъезда в Северомирск князья дольше обычного засиделись за столом. Ужин подошел к концу, но они продолжали беседу, не обращая внимания на находившихся здесь же старшего сына Мирослава и Всеволода. Слуги торопливо убирали со стола. В льняном длинном платье мелькала тут и красавица Рада.

Раскрасневшаяся от духоты, она будто нарочно вертелась около северомирского княжича и даже несколько раз оказывалась настолько близко, что он чувствовал то ее теплое дыхание, то легкое касание руки, то пьянящий запах волос. В ее взгляде, который время от времени Всеволод ловил на себе, было и смущение, и неприкрытая нежность, и страстное обещание чего-то большего, что он пока не мог понять.

Чувствуя, как пылают щеки, и не желая больше находиться в гриднице, княжич встал из-за стола, чтобы выйти на ночной воздух, проветриться. Никто не остановил, и вскоре в лицо ему дохнула прохладой летняя ночь. Стояла тишина, только из-за реки лилась протяжная жалобная песня. Напрягая слух, Всеволод попытался разобрать ее слова. Но вдруг услышал шаги за спиной, и вздрогнул, когда горячие руки легли на его плечи.

– Иди на сенник, обожди меня минутку, – прерывистым шепотом обожгли ухо девичьи губы.

Всеволод не помнил, как нашел сеновал, как пришла Рада, как оказались они полуголые на колючем сене. Она была ловкой и податливой, направляла, подставляя тело под неумелые пылкие ласки, потом сама потянулась к тесемкам на его портах. Дрожащими руками он пытался помочь ей, торопился, будто боялся, что вот сейчас отнимут у него это мягкое тело, пахнущую яблоком и медом.

Они не сразу поняли, что уже не одни, когда в темноту сеновала вдруг ворвался свет факелов, зазвучали голоса, смех. У входа, громко разговаривая, стояли три княжича, их маленькая сестра и воины светоградской дружины.

Всеволод вскочил, отвернулся, завязывая тесемки на портах и прикрывая собой Раду. Она стояла лишь в короткой исподней рубахе. Ее платье лежало у самого входа на сенник, прямо у ног княжеской дочки.

Под градом насмешек и издевок Всеволод стоял прямо, широко расставив ноги и сжимая кулаки. В висках еще стучало хмельное возбуждение, а руки тряслись от стыда и желания задушить всех, кто видел его позор. Рада плакала за спиной. А вокруг потешались:

– Ух ты, кого Радка в сарай затащила!

– Когда только слюбиться успели?

– Чего прячешься? Выдь, мы тоже поглядеть хотим.

Наконец, утерев слезы, Рада робко выглянула из-за спины княжича и попросила Забаву, поднявшую с пола ее одежду:

– Забавушка, милая, отдай сарафан!

Но Забава только хихикала, дразня и размахивая одеждой. Тогда Всеволод, не способный уже сдержать свой гнев, метнулся к девочке и рванул льняной сарафан из рук Забавы.

От резкого неожиданного движения она не устояла на ногах, упала на колени. Это падение не могло причинить ей вреда: пол был устелен мягким сеном, но, уже не обращая внимания на поднимающуюся Забаву, на княжича бросились, повалили, начали бить без разбора.

Увернуться от ударов Всеволод не мог, только обхватил руками голову да подтянул ноги к груди. Подумалось уже, что обидно вот так глупо попасть в ледяные объятья Морены.

Внезапно удары прекратились и, открыв глаза, юноша увидел над собой перекошенные от злости лица светоградских дружинников, а впереди – старшего сына Мирослава.

– Вставай, княжич! – потребовал Владигор. – Сражаться честно будем, один на один!

Голова шумела, и тело не слушалось, лицо и руки уже были в крови, но Всеволод медленно начал вставать. Он понимал, что против Владигора не выстоит: тот старше, сильнее и опытнее, но отступить значило струсить, показать свой страх сыновьям Мирослава, дружинникам, Раде.

После первого же удара он едва устоял на ногах. На минуту сердце сбилось с ритма, дыхание перехватило. Следующий удар попытался нанести уже Всеволод, и он почти достал противника, только в последний момент Владигор сумел отскочить, и кулак лишь вскользь задел его правое подреберье. Но этот замах отнял все последние силы северомирского княжича. Лишь благодаря своему упорству он еще стоял на ногах. Кровь заливала глаза, он уже не видел ударов Владигора, не мог увернуться. Наконец ноги подкосились, и Всеволод упал на колени перед противником.

«Лучше смерть, чем этот позор, лучше бы убили!» – стучало в висках.

Сплевывая кровь, он обвел ненавидящим взглядом улюлюкающую толпу и наткнулся на карие глаза, ловившие каждое его движение. Было что-то во взгляде княжеской дочери, что Всеволод не смог отвернуться. Она стояла в 4-х аршинах от него, а казалось – на расстоянии вытянутой руки. Губы Забавы чуть шевельнулись, и он не услышал, но понял, как толкнуло в грудь непроизнесенное ею: «Вставай!». И такой злобой наполнилась кровь Всеволода, такой неистовой силой, что зазвенело все тело. Будто со стороны он видел себя, медленно встающего на ноги и готового продолжить бой.

Владигор, вначале пренебрежительно усмехнувшийся, еще не понял, что что-то произошло. Но уже все его удары проходили мимо цели, выматывая и рождая недоумение. Северомирский княжич, только что стоявший на коленях, не просто встал, но начал сражаться так, будто и не он это вовсе.

Наконец, сделав обманное движение, Всеволод со всей силы толкнул Владигора кулаком в грудь и повалил на землю.

Он не увидел, как хрипел и корчился поверженный Мирославич – не дожидаясь больше, дружинники кинулись, связали и повели Всеволода в княжеский терем.

Глава 4

Князья еще сидели за столом, мирно беседуя, когда с шумом распахнулись двери, и в гридницу ввалилась толпа дружинников во главе с младшими княжичами. Впереди с заломленными за спину руками вели избитого, окровавленного Всеволода.

Мирослав встал, встревоженно оглядываясь на вскочившего Болеслава и его воеводу, схватившегося за меч. Одно неверное движение – и быть беде.

Толпа замерла, в наступившей тишине слышно было только, как жалобно поскуливает Рада, которую за волосы притащил сюда здоровенный рыжебородый мужик.

– Отец! – первым нарушил молчание Радимир, – Суди! Мы встретили его как гостя, а он…

Но не успел княжич закончить, как дверь отворилась вновь, и воины под руки ввели в гридницу Владигора в порванной грязной рубахе и с разбитым лицом.

Мирослав все больше хмурился. Наконец заговорил старший сын:

– Отец, прости. Поединок был честным. Княжич бился один на один.

Ему не дали договорить, перебивая друг друга, загудели, заторопились рассказать, изредка лишь отвечая на короткие реплики Мирослава. И уже, подталкивая друг друга, расселись за столы, налили в чарки брагу. На столе вновь появились угощения и кубки с хмельным медом.

Выслушав все, Мирослав велел развязать Всеволода. Юношу посадили за стол справа от отца. Говорили все. Владигор более других выступил в его защиту, только сам княжич ни слова не произнес в оправдание. Разобравшись, в чем дело, Мирослав не стал гневаться, лишь беззлобно подшучивал над Всеволодом, удивлялся и расхваливал его силу и ловкость.

Всеволод выпил с Владигором мировую, но, не научившись еще скрывать свои чувства, сидел, низко опустив голову и пряча глаза. В углу, прямо на полу, тихо всхлипывала Рада. Когда Мирослав велел одному из дружинников увести ее, Всеволод было дернулся, порываясь встать, но северомирский воевода, сидевший подле него, успел схватить юношу за руку. Этот порыв не укрылся от Мирослава.

– Эк тебя, княжич, Радка присушила! – рассмеялся князь. – Али в гарем к ней собрался? Она ж не девка, а мужняя жена.

Вокруг загоготали. Всеволод не мог поднять глаза и посмотреть в лица окружающих. Под столом его руку крепко сжимала сильная рука отца, и юноша чувствовал, как она подрагивает от напряжения.

–Чего посерьезнел? – снова обратился к нему Мирослав. – Да разве такому молодцу за служанками увиваться? А ну-ка, Данила, забирай свою Раду, после решим, что с ней делать.

Хмурый рыжебородый мужик отошел от стены и потянул Раду из гридницы. Она пошла покорно, тихо постанывая и протяжно вздыхая.

– Как же ты Владигора-то поборол? – повернулся Мирослав к Всеволоду, пытливо разглядывая его. – Он у меня в дружине один из лучших, и постарше тебя и повыше…

Видя, что Всеволод молчит, северомирский воевода попытался пошутить:

– И так, князь, бывает, что голодный волчонок матерого оленя завалит, – усмехнулся он и, видя непонимающий, удивленный взгляд Мирослава, продолжил:

– У нас в роду черных волков так говорят. А твой сын из рода рыжего оленя. Вот я и говорю, что волчонок победил оленя.

Мирослав искоса посмотрел на Всеволода, потом – на Болеслава. По этому напряженному взгляду невозможно было понять, о чем думает светоградский правитель. Воевода успел уже пожалеть о своих словах, подумав, что чем-то обидел князя.

– Даа.,– обратился наконец Мирослав к Болеславу, отставляя кубок. – Хорошего сына вырастил. А невесту не сыскал еще?

– Да не до того все было, – с сожалением ответил тот. – Ну теперь мир установили на земле. Можно и женить. Нет ли у тебя, князь, невесты на примете?

– Я тебе здесь не сватья. У самого дочка подрастает, – лукаво улыбаясь, кивнул князь на Забаву, сидящую на другом конце стола рядом с младшими братьями.

– И не увидишь, как вырастет невеста, – осторожно заключил Болеслав, не понимая, к чему хозяин завел этот разговор.

–Вырастет… Уж кому попало ее не отдам, – задумчиво продолжал Мирослав. – А вот твоему молодцу отдал бы…И за приданым бы не поскупился.

Эту последнюю фразу князь произнес тихо, доверительно глядя в глаза Болеславу. Когда до того дошел смысл сказанного, князь чуть не поперхнулся.

«Это что же, – размышлял он, – князь сам предлагает свою дочь в невестки?»

– Хороша будет невеста! – ответил задумчиво, уже иначе поглядывая на девочку. – Только молода больно…

– А мы обряд проведем да обещание дадим, а лет через 5, в год огненной векши, присылай сына, – с готовностью предложил Мирослав.

Северомирский князь взглянул на сына, хмуро сидящего подле и никак не выражающего своего мнения, на смуглую подвижную девочку, играющую с братьями, и согласился:

– Ну что ж, так и решим: отдавай Забаву – вот мое княжеское слово. А как настанет год огненной векши – Всеволод приедет и заберет невесту.

Обручить детей решили следующим же утром, потому, осушив кубки, отправились каждый в свои покои. Гридница давно опустела, и в княжеских хоромах воцарилась тишина, только в двух опочивальнях не спали.

В покоях северомирских князей, понурый и растерянный, ходил из угла в угол молодой княжич. Он искал и не находил повода отказаться от обряда. Еще хмельной и очень довольный собой Болеслав прямо из кринки пил кислый клюквенный квас, принесенный слугами на случай похмелья.

– Ты мне обещал, отец, что не будешь неволить, – упрекал Всеволод князя. – В нашем роду испокон веку жен себе князья сами выбирали.

Болеслав только зло сверкнул глазами и отставил квас, вытерев губы рукавом.

– Да уж, дай тебе волю, так ты бы выбрал… девку гулящую, – и продолжил нравоучительным тоном. – Породниться с Мирославом – честь для нас. Земли приграничья твоими будут, уж я позабочусь. У князя трое сыновей – в любом деле тебе подмога. Да и чего раньше времени о том думать? За 5 лет многое может случиться, княжна мала еще, неровен час – помрет.

– Но обряд-то завтра…– настаивал Всеволод, отчаянно пытаясь отговорить отца.

– Эка невидаль, сын! Кровью идола напоить. Завтра же и в обратный путь тронемся. И боле о том не говори, – заключил Болеслав и, улегшись на скамью, отвернулся к стене.

Он был очень доволен собой, и через минуту в горнице уже звучал его раскатистый храп.

А в другой части дома, в покоях Мирослава, тоже не спали и при свете чадящей лампады спорили еще жарче.

Князь без сапог, в одной льняной рубахе навыпуск и портах сидел на скамье, опустив тяжелую голову. Сыновья, средний и младший, сидели по обе руки, так же задумавшись. Старший, уже успевший умыться и переодеться, уперев руки в бока, расхаживал по опочивальне и зло поглядывал на отца.

– Все равно не пойму, зачем ты Забаву за него отдаешь! – кричал Владигор. – Придет время – женихи один лучше другого понаедут. А за этого паскудника я б и рабыню не отдал.

– И вправду, отец, – вторили младшие, – откажись от сговора, пошутили на хмельную голову и забыли.

– Я слово княжеское не нарушу и Забаву за другого не отдам, – поднял голову князь, – А вы много чего не знаете, так и молчите. Да ведь не завтра же ему Забаву отдавать надобно, мало ли что за 5 лет сделается. А княжич и в бою хорош, и тебя вон посрамить сумел, – с горькой усмешкой посмотрел он на старшего сына.

Тот, еще более распаляясь, сверкнул глазами и, присев перед князем на корточки, торопливо заговорил:

– И я про то, отец! Ведь мальчишка этот уже на коленях стоял, чуть пощады не просил, а тут вдруг откуда только сила взялась, будто сама Мать Сыра Земля помогла, сам Перун в него силу вложил.

– Ну а коли сам Перун ему помогает, так негоже нам с ним спорить, – громко сказал Мирослав и встал со скамьи. Сыновья поняли, что на этом разговор окончен и побрели к выходу.