Текст книги "Литературная Газета 6258 ( № 54 2010)"

Смотри выше, Кай!

Искусство

Смотри выше, Кай!

ОТЗВУКИ

Сказка о Рождестве в Новосибирской опере

Многие ли из нас догадываются, что Барон Суббота может вовсе не жить на Гаити, а преспокойно учиться в РУДН? Избранные.

А многие ли отдают себе отчёт в том, что Барон Суббота не всесилен? Просветлённые.

Тот, кто знает первое, уже понял мир. Открывший для себя второе – преодолел его.

В общем-то, ровно об этом, если в двух словах, «История Кая и Герды» Сергея Баневича, написанная по мотивам «Снежной королевы». Не только, кстати, Андерсена, но и Шварца, хотя последний выступает, скорее, на декоративном уровне, нежели на смыслообразующем. От советского драматурга остаётся то, что делает серьёзную и грустную сказку датского поэта привлекательной для детей; либретто Татьяны Калининой в каждой своей букве относится бережно к глубинам первоисточника; постановочная группа усиливает лучшие черты как литературы, так и драматургии, лежащей в основе музыкального представления.

Вспомним «Снежную королеву».

Мальчик Кай, подкидыш, получает редкую способность видеть мир без прикрас. Но, не выдержав обжигающего сияния льда, предпочитает немощь человечества могуществу, но и одиночеству героя. Спасает его от снежного совершенства девочка.

Что тут важно? Да всё. И то, что Кай – подкидыш и его окружают женщины, поочерёдно играющие роль матери. И то, что женская природа изначальной, «ползающей», вселенной побеждает мужские порывы к полёту. И то, что мальчик чудом преодолевает гендерные противоречия мироздания, соединяя их в гармонии и совершенстве быта. Да, я не оговорился: именно быта.

Посмотрим, с чего начинается «История».

Художник спектакля Игорь Борисович Гриневич показывает нам ряд картин, плавно перетекающих друг в друга. Это Брейгель и Босх – духовидцы, а вовсе не беспочвенные фантазёры. Их мир – реальность не только мудрого Средневековья – изрядно поглупевшее Новое время не освобождается от мистического присутствия своим невежеством. Важно, что Гриневич разбивает зеркало именно этого мира, именно осколок Брейгеля–Босха попадает в глаз Каю. Кусочек истины.

Далее два вопроса: кто это сделал и как себя поведёт избранный?

Понятно, набезобразничали тролли. Но как решил их художник? О, они на сцене Новосибирской оперы – парное воплощение «безумного профессора». Чудаки, играющие в свои игры. Просветители? Ничуть – именно хихикающие сумасшедшие с непонятной логикой, персонажи не Евгения Шварца, но – скорее – Фридриха Дюрренматта.

Какова реакция Кая? Он перестаёт видеть хорошее. А ведь режиссёр спектакля Алексей Степанюк даёт понять, что вокруг есть на что посмотреть.

Взгляните – будто говорит он вместе с балетмейстером Татьяной Капустиной – рядом с нами прекрасные физкультурницы: они молоды, здоровы, бесконечно красивы. Не стоит забывать о них – они дарованы нам небом, лучше считать так, чем видеть в нечеловечески совершенных девушках маскирующихся хтонических чудовищ. В конце концов, инвертируя Уайльда, уродство в глазах смотрящего.

И что? Призывы режиссёра тщетны. Конькобежки скользят по площадке не то мюзик-холла, не то балета на льду, но Кай прицепляет санки к выезду Снежной королевы и устремляется в снег, во вьюгу. Желание понятное. Девочки слишком просты. Как прост, впрочем, и мир, наделяемый сложностью лишь постигающим его разумом.

Разума Каю не хватает, это да. Он ищет мужественного спокойствия застывшего – льда, а находит неуёмные круговороты женского непостоянства, текучего вихрения воды. Ему невдомёк, что высшее мужество – быть опорой для женской ножки в стальном коньке-скальпеле, таять под этим ланцетом Эроса.

Кай не герой, не следует заблуждаться. Герой не бывает зол – он в худшем случае равнодушен. Он стремится стать сверхчеловеком не для удовлетворения самолюбия, но для насыщения любопытства: что там открывается с этой вершины? Герой уходит, чтобы сложить слово «вечность» не для того, чтобы с отчаянием воскликнуть: «Вечность – это скучно!», но для того, чтобы сказать это же равнодушно.

Кай Сергея Баневича не таков. Он слаб, безволен, лишён воображения. Весь мир для него – ничто, если нет коньков в придачу. Только не ищите в этих коньках символ, возвышающий быт, это знак очевидной мелочности.

Да, у Кая был теоретический шанс «войти в опочивальню» Снежной королевы. Ему и нужно-то было всего лишь стать ещё более ледяным, чем она. Отринуть вечность с презрением аристократа. Но мальчик лишён субъектности. Лучшее, на что он способен, – откликнуться на «зов родимого хаоса» (Вяч. Иванов).

Такое решение режиссёра могло показаться чересчур пессимистичным, не разреши он конфликт не-героя в рамках христианской антропологии.

Действительно, сложить из льдинок слово «вечность» пока удалось только Фридриху Ницше, но вспомните, какую страшную цену он за это заплатил! Он был певцом аристократизма, но сам, к сожалению, аристократом не был. Он любил Диониса, но Дионис не любил его: греческий веселящийся бог послал философу вместо себя Барона Субботу, этого мрачного Вакха культа вуду.

Теперь посмотрим, как оформил мир даже Снежной королевы Игорь Гриневич.

Подобно всем знакомому потоку нулей и единиц, составляющих само существо вселенной «Матрицы», наш мир Игорь Борисович сделал не просто потоком букв – он дал понять, что то Слово, которое было «в начале», произносится до сих пор, и пока оно звучит, окончательная смерть нам не угрожает.

Поэтому и прерывается вдруг усиленное микрофонами пение, замолкает оркестр, зажигаются свечи, а на небе восходит звезда, которую увидели некогда волхвы. Негромкое пение а капелла – и мы видим выход из тупика необеспеченного сверхчеловеческого: куда как больший эстет и радикал, чем Ницше, Константин Леонтьев ушёл от безумия, сознательно «соскочив с темы». Русского барина спас Афон, тайное монашество, Свете Тихий, который предложили нам и авторы спектакля.

Мне понравился мюзикл Баневича. Да, вряд ли можно назвать «Историю» оперой, но по мне и в жанре мюзикла нет ничего постыдного. Мне понравился спектакль. Обычно я бываю строг к Алексею Степанюку и ругаю его. Но так ругают «своих» за недостатки вкуса, за чудовищные проколы, за эстетическую нечуткость, за леность мысли.

В «Истории Кая и Герды» я не нашёл ничего, за что смог бы упрекнуть режиссёра. Да, Алексей Олегович прекрасно понимает природу театральности, что доказал ещё раз – и теперь безукоризненно!

Степанюку удалось сделать быт спектакля тёплым.

Гриневич показал, что эта теплота священна.

Оба смогли выразить это в образах, близких детям.

Теперь дети знают, как победить Барона Субботу. Нужно просто посмотреть выше.

Евгений МАЛИКОВ, НОВОСИБИРСК–МОСКВА

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,0 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии:

Дело величавое войны

Искусство

Дело величавое войны

КНИЖНЫЙ

  РЯД

Кудря А.И. Верещагин. – М.: Молодая гвардия, 2010. – 428[4] с.: ил. – (Жизнь замечательных людей: Сер. биогр.; вып. 1202).

Не знаю, согласится ли со мною читатель, но мне жизнь Василия Васильевича Верещагина кажется до некоторой степени загадочной. И хотя внешне никаких тайн в биографии художника нет, его творчество мне видится не вполне понятым не только нами – современники мастера, как кажется, недоумевали не меньше.

Боюсь предположить, но, думается, Верещагин и сам до конца не знал, почему пишет войну ярко, сочно и в то же время спокойно. А если знал, то рассказать не стремился.

Дворянин и офицер, окончивший Морской кадетский корпус в Петербурге, Василий Верещагин уволился из флота сразу по окончании учёбы ради поступления в Петербургскую академию художеств. При этом художник не порвал ни с армией, ни, как выяснилось это позже, с флотом.

Любил ли Верещагин войну так, как любил её, например, поэт Гумилёв? Сейчас сказать трудно, но наполненные солнцем полотна художника вполне могут послужить иллюстрацией слов поэта о том, что война – дело величавое.

Смерть, жестокость, даже апофеоз военных действий – гора человеческих черепов – пронизаны у Верещагина светом. Бой, героизм, страдание, во-первых, не разделены у художника, а во-вторых, не отнесены к тёмной стороне жизни.

В войне Верещагина нет грязи, она по-настоящему празднична. Пусть на тот особый лад, которым характеризуется насилие, убийство и смерть в мифологизированном сознании, но ведь никуда от этого не денешься!

Да, нам трудно понять человека, который был выдвинут на соискание Нобелевской премии мира в 1900 году, оставаясь при этом солдатом империи. Он не был пацифистом. Верещагин служил в Туркестане. Можно, конечно, сказать, что к генерал-губернаторству он был прикомандирован в качестве художника, но заказ на работу он не раз получал от военного ведомства. Сегодня художника либералы могли бы назвать «соловьём генштаба», но Василий Васильевич не обиделся бы – он вряд ли понял бы смысл этого выражения.

Воинская служба была для него естественна. Офицер-художник не только получил Георгиевский крест за героизм, проявленный при обороне Самаркандской крепости, он твёрдой рукой уничтожил полотна, вызвавшие неприятие того же самого условного «генштаба». Даже без приказа – просто по замечанию о, скажем, неоднозначности указанных работ. Так что наступать на горло собственной песне придумал вовсе не Маяковский – государственный разум был присущ лучшим из дворян всегда.

Офицеры не бывают бывшими. Верещагин доказал это не только жизнью, но и смертью: уже в возрасте шестидесяти двух лет от погиб при взрыве броненосца «Петропавловск». Он уволился из флота, выходя в сознательную жизнь, но, по иронии судьбы, именно флотом её закончил. Шёл 1904 год, Русско-японская война.

Мне бы не хотелось пересказывать книгу Аркадия Кудри, говорить о её достоинствах и недостатках. Хочу привлечь читателя к личности художника, кажущейся сегодня парадоксальной.

Повторяю: Верещагина невозможно понять, рассматривая с одной только стороны. И неважно, какая она, эта сторона: пацифизма и гуманизма или же милитаризма и явного пренебрежения к самоценности жизни.

Загадка есть. Даёт ли на неё ответ Кудря – решать вам, читатель. Биография Верещагина стоит того, чтобы с ней ознакомиться.

Е.М.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии:

Золотые яйца ТНТ

ТелевЕдение

Золотые яйца ТНТ

ТЕЛЕПРОДУКТ

Золотые яйца ТНТ. Протухшие и свежие

– Бей его! Мирового злодея! 

Ты распустил гадов!

Михаил Булгаков  «Роковые яйца»

Хитроумные продюсеры популярного развлекательного канала разложили свои креативные яйца в разные, и не только, телевизионные корзины. Вылупившиеся на ТНТ комики-крокодильчики по-настоящему засверкали зубами после того, как переползли на центральные каналы, и их популярность была не только конвертирована в сумасшедшие гонорары на корпоративах, но и рачительно использована в кинематографе. Первый опыт («Самый лучший фильм») был крайне убог по художественным качествам и отвратителен по моральным, но оказался коммерчески чрезвычайно удачным. Развивая успех, кропая подобные «фильмы», продюсеры-удавы через некоторое время столкнулись с тем, что фекально-сексуальная тематика уже не катит. Наш вроде бы окончательно «готовый к разврату народ» не повёлся – накушался.

В фильме «Наша Russia. Яйца судьбы», на удивление, мало похабного «тухляка», а количество скабрёзностей и ненормативной лексики не превышает нынешних санитарно-эпидемиологических норм. Зато есть немудрёная, почти лубочная история о том, как два гастарбайтера, пытаясь спасти своего «нацайника» от преследований полоумного олигарха-убийцы, попадают в разнообразные в духе Лессли Нильсена ситуации, из которых они всё-таки выпутываются. (К слову сказать, у названного американского комика слизано очень много.)

Герои Михаила Галустяна и Валерия Магдьяша (Ровшан и Джамшут) в отличие от телевизионной «Раши-параши» не лживые и тупые халтурщики, а наивные и добрые работяги, беззаветно преданные своему непутёвому работодателю (Сергей Светлаков). Вообще все персонажи из названной телепередачи, перешедшие в фильм, как-то облагородились. Более того, в фильме обнаружилась даже некая нравственная задача, которой опять же нет в телевизионном первоисточнике: борьба добра со злом, критика язв нашего шоу– и просто бизнеса… Вспомнилось также подзабытое за последние годы слово «сатира». В фильме-капустнике высмеиваются пороки нашего замечательного капитализма, да, да, пороки, а не человеческая добродетель, как часто бывает в разнообразных телевизионных скетч-шоу. И героям сочувствуешь – особенно тем, конечно, кого можно назвать положительными (тоже основательно подзабытое слово).

В сценарии не все концы сходятся с концами, не все шутки лучшего качества и не все актёры играют на уровне Романа Мадянова (он хорош в образе олигарха-самодура, который гонит взашей Баскова за пение под фанеру на корпоративе), но смотреть кино не так скучно и… не так стыдно, как, к сожалению, часто бывает на кинопросмотрах.

Финал комедии, конечно, абсолютно не жизненный, зато жизнеутверждающий: враг посрамлён, кровавый палач (Александр Семчев) сдал своего сумасшедшего патрона (Виктор Вержбицкий) и перешёл на сторону восставшего «понаехавшего» народа. На фоне памятника Ленину (!), что на Октябрьской площади, был фактически пропет гимн интернационалу «соединившихся пролетариев», которые освобождают Москву от населяющих её идиотов, ментов и олигархов. Однако показанная в этой сцене огромная толпа гастарбайтеров где-то в подкорке вызвала и некоторый ужас, проклюнулось страшноватенькое предположение: если так пойдёт дальше, то Москва в скором времени превратится в какой-нибудь Марсель, фактически уже утративший исконную идентичность. Кстати, мой строительный опыт подсказывает, что далеко не все трудовые мигранты такие безобидные, как в фильме.

Порадовал неожиданный эпилог в исполнении Сергея Светлакова – и это было самое юморное место в картине. Он в образе «нашерашевского» пивного телебрюзги от имени простых телезрителей, не политкорректно, но весьма остроумно, «замочил» всех-всех создателей фильма по мере того, как их фамилии появлялись в титрах на его фоне. В первую очередь продюсеров (им особенно досталось) Артура Джанибекяна, Рубена Дишдишяна, Гарика Мартиросяна и Арама Мовсесяна, а также сценаристов Семёна Слепакова, Алексея Ляпорова, Вячеслава Дусмухаметова, режиссёра Глеба Орлова, оператора Марата Адельшина, актёров – кроме уже названных – Наталью Хорохорину, Михаила Багдасарова, Яну Романову, Владимира Тишко, Сергея Гинзбурга и других. Только свою фамилию Светлаков оставил в покое, заключив нежно: «Красавчик!». (Справедливости ради, должен заметить, что он-то как раз актёрски сильно уступает многим своим коллегам.) Могут же молодцы смеяться не только над страной, но и над собой, я имею в виду тех, кто придумал, и тех, кто не вымарал этот эпилог.

Сухой остаток таков: ожидал гораздо худшего, по-хорошему разочарован. На кошмарном фоне современного отечественного комического кинематографа он, возможно, обозначает некий поворот?

В одном из эпизодов фильма незадачливые Ровшан и Джамшут оказываются в прямом смысле по уши в дерьме. И тут фильм вдруг прерывается, и на экране появляется текстовая заставка примерно такого, вроде бы иронического содержания: «По этическим соображениям мы прекращаем показ фильма, так как в российском кино не должно быть места г...вну» (написание последнего слова я запомнил точно). И в следующем кадре герои волшебным образом предстают в тех же позах, но без каких-либо следов оного физиологического отправления, что вызвало благодарный смех в зале… Ах, если бы приведённые золотые слова стали девизом для тех яйценоских гадов (конечно, в булгаковском смысле слова), что руководят нашим развлекательным ТВ.

Александр КОНДРАШОВ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии:

Специальные люди, хоббиты...

ТелевЕдение

Специальные люди, хоббиты...

ЛИТЕРАТУРА В ЯЩИКЕ

Вячеслав ЛЮТЫЙ, ВОРОНЕЖ

Россия теряет свою литературоцентричность… Теперь говорят об этом с грустью в голосе именно те, кто вбивал осиновый кол в тело прошлой литературы, кто глумился над её героями, ниспровергал её авторов, разрушал её просторный природный и духовный дом. Но кажется, что голубой глаз телевизора подмаргивает внимательному зрителю – дескать, всё, как надо, не принимай всерьёз. И ловит наивного простака с короткой памятью, который любую стёртую бляшку примет за полновесную чеканную монету.

Да, на телевидении число литературных передач неуклонно снижается, их место занимает низкопробное и рентабельное «мыло» сериалов и реалити-шоу. Именно это вытеснение заботит вчерашних «революционеров», от лица которых сокрушается Виктор Ерофеев в «Апокрифе», призывая обратиться к истокам, и в качестве примера предлагает… «1001 ночь». На фоне полного отъединения либеральной литературы от простого человека, бедствующей страны, от смысла жизни такие заботы носят исключительно корпоративный характер. За прошедшие два десятка лет страна столько повидала и столько претерпела, что и отвыкла-то от сочувствующего слова интеллигента-писателя.

Разумеется, скажет профессиональный критик Наталья Иванова, всё дело в жадных издателях. Они зарабатывают неплохие деньги на тиражировании классики, но совсем не хотят поделиться заработком с молодыми, начинающими писателями. А ведь при хорошем «книжном продюсере» издательства от такой широты только выиграют. Известная журналистка Ксения Ларина, в свою очередь, озабочена «рынком рецензий», который является необходимой частью любого издательского проекта. Дамы глушат гуманитарную аудиторию рыночной лексикой, словно браконьеры заповедную рыбу – толом. Лишь модный писатель Дмитрий Глуховский возвращает собеседниц к реальности: издатель думает совсем не об образовании читателя, но о потакании его вкусам. Добавим от себя: заботится не о душевном совершенствовании, а об оправдании низких сторон суетливой жизни. И словно глубокий читательский вздох прозвучат из телевизора чьи-то одинокие слова о современном духопадении.

Раньше мы знали, сетует Ерофеев, где – книга, а где – хорошая итальянская обувь, а теперь они стоят на магазинной полке рядом. Ностальгия? Она, проклятая. Дальше по кругу: тоска о прошлом, добротные старые вещи, «сильная рука», «моё одинокое детство». Вспоминается известный фильм и директор пионерского лагеря Дынин: «Когда я был маленький, у меня тоже была бабушка!..» Но вот грустно о тоталитаризме на ночь – не стоит. Лучше что-нибудь весёленькое, наподобие «Двенадцати стульев», которые на исходе 1920-х «добили ностальгию по царским временам»…

Примечательно, как только на канале «Культура» закончился ерофеевский «Апокриф», по «России» пошёл фильм о Савве Ямщикове. Контраст огромный: с одной стороны – любовь к славному прошлому и подвижничество, с другой – «партсобрание», на котором судачат о чём-то игрушечном. Поэтесса, философ, режиссёр, филолог, писатель напоминают маленьких хоббитов, невесть каким образом попавших на беседу о большом мире.

Ещё в ноябре минувшего года Наталья Солженицына о телеканале «Культура» сказала: «Очень нужно, чтобы он стал живее, насыщеннее, а не был бы только воспоминаниями, ностальгией по культуре». Всё верно, вот только ностальгия почему-то всё более живёт среди зрителей, а совсем не в разудалой компании начитанных телехоббитов. Они не понимают Достоевского, Чехова, Лермонтова, Гончарова, они – духовные дети гончаровского Штольца. Обломов для них – неудачник, проспавший всё самое радостное в собственном существовании.

Дмитрий Бак в интересном выпуске «Культурной революции» вдохновенно говорит о замысле Гончарова. Обломов – это «специальный человек», который идёт мимо целесообразности, он – мерило метафизики в русской жизни. Но это был глас вопиющего в пустыне. Павел Санаев – режиссёр, писатель и сценарист – перечит филологу. Сочинительница детективных романов тоже. Очевидно, воспитанная на рассказах о Шерлоке Холмсе, она даже не подозревает, что великий сыщик при всём его рационализме любил игру на скрипке сердцем, а не разумом, был благороден и широк душой. А карьерный рост, кстати, увлекал тупицу Лестрейда, который, как ни крути, похож на карикатурного Штольца.

В «Разночтениях» Ирина Сурат, автор книги «Мандельштам и Пушкин», высказывает мысль, почти крамольную для лоскутного современного литературоведения. Важно то, что автор хотел сообщить в своём произведении другим людям. А совсем не интертекстуальные связи, которые нагромождают хаос обломков, но не собирают целое… Увы, молодым поэтам, полагает исследовательница, он сегодня нужнее ясного и гармоничного Пушкина, у которого, оказывается, нет последователей. Произведения Мандельштама собираются в виртуальный архив, а пушкинские рукописи даже не оцифрованы и могут погибнуть от любого локального стихийного бедствия – будь то пожар или бытовое наводнение. И это уже – из характеристики нашего государства.

К 80-летию со дня рождения Анатолия Жигулина был снят документальный фильм и показан в пятницу, в 18.00. Тут прослеживается последовательная политика телеканала «Культура», который вроде бы ценит недавние большие имена, но и незаметно уменьшает их, сокращает к ним доступ, дабы сегодняшние карлики выглядели посолиднее. По словам профессора Литинститута Владимира Смирнова, в горьких и пронзительных стихах Жигулина нет никакого кокетства со словом, поразительная естественность поэтической речи. К ним вполне можно отнести слова Василия Ливанова из фильма о Савве Ямщикове: традиция – это не повторение прошлых образцов, это развитие принципа.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 3 чел. 12345

Комментарии:

Назад к карточке книги "Литературная Газета 6258 ( № 54 2010)"