Текст книги "Затмение"

Автор книги: Линн Пембертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

9

– Простите, что беспокою вас, мисс Фергюссон, но какая-то дама спрашивает вашего отца. Вы сами поговорите с ней?

Голос секретарши звучал виновато.

Люна не могла скрыть своего раздражения.

– Мне кажется, я выразилась достаточно ясно: никаких переговоров. Придумайте что-нибудь – ну, что он уехал по делам или еще что – только не говорите правду.

– Я так и сказала, но она настаивает, чтобы ее связали с ним. По ее словам, дело неотложное.

– Хорошо, соедините меня, – сдалась Люна.

После небольшой паузы в трубке раздался приятный женский голос.

– Я говорю с Люной Фергюссон?

– Да. Кто вы?

– Леди Сирена Фрейзер-Уэст. Мне нужно поговорить с вашим отцом. Вы поможете мне связаться с ним?

– Боюсь, что теперь вам может помочь только медиум, леди Фрейзер-Уэст.

Люна услышала на другом конце провода сдавленный вскрик и приглушенное:

– О Боже!

– Вчера я похоронила его, – поторопилась сказать Люна, мгновенно пожалев о своей дерзости.

Последовало долгое молчание; наконец Сирена с трудом проговорила:

– Мне очень жаль. Такая потеря! Он был еще так молод. Мне ужасно жаль. Ужасно жаль, – повторила она.

В голосе женщины Люна уловила неподдельную боль и глубокую печаль. Это натолкнуло ее на мысль, что, возможно, Ройоль был для Сирены не просто случайным знакомым, с которым она когда-то встречалась на Ямайке.

– Он умер внезапно, восемь дней назад, от обширного инфаркта. Не мучился, не страдал…

«Это он оставил на мою долю», – горько подумала Люна. Помолчав, она прибавила уже более деловитым тоном:

– Если у вас к отцу какой-то рабочий вопрос, может, я смогу помочь вам?

– Нет. Нет. Просто хотелось поговорить с ним. Видите ли, я собиралась на Большой Кайман – отдохнуть – и думала повидаться с ним.

«Эта женщина умеет сохранять самообладание», – подумала Люна. Все тот же спокойный ровный тон – словно ничего не произошло. Нет, никогда она не поймет этих высокомерных, холодных англичан.

Люна ответила так же вежливо-отстраненно:

– Что ж, тогда, если у вас больше ничего нет ко мне, прошу извинить, леди Фрейзер-Уэст…

Она давала понять, что хотела бы закончить беседу.

– Да, конечно. Только, если можно, еще один вопрос. У вас есть родные?

Люна сочла, что вопрос слишком личный.

– А почему вы об этом спрашиваете?

– Без какой-то особой причины, – ответила неопределенно Сирена.

– У меня есть тетка, сестра матери. Она вдова и живет одна в Филадельфии. Есть еще дядя, с которым отец потерял связь довольно давно. И несколько двоюродных братьев и сестер, которых я с детства не видела.

– Ясно… Я не очень хорошо знала вашего отца, но хочу, чтобы вы знали: он мне очень нравился. Это тяжелая потеря. Прощайте, Люна.

– Прощайте.

Люна положила трубку и обхватила голову руками, ничего не чувствуя, кроме тупой боли в желудке. Попыталась работать, но не смогла даже снять копию с документа. Какая уж тут работа!

«Почему, отец? Ну, почему? Как ты мог оставить меня одну?»

Образы отца из разных периодов ее жизни сменяли друг друга в ее памяти с лихорадочной быстротой – некоторые из детства, другие – из последнего времени, когда отец навещал ее в Лондоне. Наконец она подняла голову – шея ее болела, а в горле пересохло. Взглянув на небольшие настольные часы, Люна с удивлением обнаружила, что уже больше двух: она целый час провела в одном положении.

Люна засиделась в офисе отца допоздна. Работа – лучшее лекарство, уверяла она себя, не в силах признаться, что ей просто тяжело ехать в отцовский дом, где он мерещился ей в каждой комнате, где повсюду слышался его голос. По дороге домой Люна остановила машину у кафе на побережье. Там она в течение трех часов хлестала ром с содовой, пока не поняла, что спиртное не заглушает боль. Только тогда она, пошатываясь, побрела к машине. Дважды, истерически хохоча, будто случилось нечто смешное, она чуть не вылетела с шоссе, а, поворачивая к своему дому, даже не заметила, как помяла крыло о стену. Можно сказать, домой она добралась чудом. Не в силах нажать на выключатель, потащилась вверх по лестнице в темноте, цепляясь за перила для равновесия.

Входя в спальню отца, она больно задела плечом за дверь.

Только там Люна включила свет. Открывая гардероб, она пошатнулась и чуть не упала, но удержалась и стала перебирать отцовскую одежду, пока рука ее не наткнулась на его любимый серый халат.

Нежно поглаживая халат, Люна вынула его из шкафа и, сбросив всю свою одежду, облачилась в него, туго затянув пояс. Затем, ползая по ковру, стала искать тапочки отца.

Не поднимаясь с пола, всунула в тапочки свои крошечные ножки. Тапочки были ей очень велики и, когда она поплелась к кровати, все время соскальзывали. Постоянно спотыкаясь, Люна в конце концов сдалась и последние метры проползла на четвереньках.

В постели она, обхватив себя руками, каталась от одного края к другому и с плачем звала отца:

– Папочка, пожалуйста, возвращайся домой, ну, пожалуйста! – пока наконец не провалилась в сон, как в пропасть.

На следующее утро Люна проснулась с головной болью и негнущейся шеей – ее разбудил настойчивый звонок, который она поначалу приняла за телефонный.

Немного придя в себя, она осознала, что звонят в дверь.

– Иду, иду, – крикнула Люна, сбегая по ступенькам.

Открыв дверь, она увидела перед собой встревоженное лицо Криса Джонсона – давнего приятеля отца и его правой руки.

– С тобой все в порядке, Люна? Мы беспокоились о тебе – телефон не отвечает.

Люна одной рукой держалась за голову, второй – упиралась в косяк двери, для равновесия.

– Я не очень хорошо себя чувствую, Крис. Боюсь, сама виновата. Не думаю, что смогу сегодня выбраться в банк. Заходи. – Она пыталась выдавить из себя улыбку, но от этого усилия голова заболела еще сильнее.

Крис вошел в дом – озабоченный и почему-то робкий.

– Не хотел беспокоить тебя, дорогая, но боялся, что ты после всего, что на тебя обрушилось, могла забыть… Сегодня – день вскрытия завещания.

Люна привалилась к двери – спутанные волосы падали ей на лицо. Когда она заговорила, несколько прядей зашевелились от ее дыхания.

– Как я могла забыть! Наверное, совсем рехнулась! На который час назначена встреча? – Она резким движением откинула волосы.

– Ты уже опоздала на пятнадцать минут, но без тебя не начнут.

– Дай мне две минуты.

Люна побежала наверх – от резких движений голова просто раскалывалась. Пока она принимала душ и одевалась, Крис сварил себе кофе. Когда Люна сбежала вниз, он уже мыл чашечку под краном.

– Я готова.

Крис прошел за ней в холл.

Он не мог не оценить выбор одежды: простое черное платье с короткими рукавами и нитка жемчуга на шее – подарок Ройоля жене на десятую годовщину свадьбы.

Волосы Люна подколола и убрала в пучок.

– Теперь ты выглядишь получше.

– Хотя чувствую себя так же скверно. Слава Богу, что на свете есть косметика.

Крис открыл дверь, и Люна проследовала за ним к машине. Тут только она заметила, что на крыле ее собственного автомобиля – основательная вмятина.

Юридическая контора «Бодден, Томпсон и Буш» разместилась на Харбор-драйв в Джорджтауне. Крис гнал изо всех сил и уже через пятнадцать минут был на месте.

– Иди, Люна, я догоню тебя, когда припаркую машину.

Люна с благодарностью посмотрела на него, вышла из автомобиля и помахала ему рукой.

Офис Фрэнка Боддена размещался на третьем этаже. Люна, торопясь и перескакивая сразу через две ступеньки, чуть не наскочила на спускавшегося вниз молодого человека.

Она постучала в дверь кабинета и, услышав: «Войдите», открыла дверь.

Уже с порога Люна стала извиняться.

– Прошу простить за опоздание, но я приняла снотворное и не слышала будильника.

Слезящиеся глаза Фрэнка Боддена были полны понимания и сочувствия.

– Конечно, Люна, мы прекрасно все понимаем. Ты знаешь, как я любил твоего отца. Все присутствующие здесь скорбят о нем.

Поднявшись со своего места, он сам провел ее к стулу. Когда Люна садилась, в кабинет вошел Крис, за ним – Даун, секретарша Ройоля, и еще одна женщина, которую Люна, поднапрягши память, вычислила как сестру отца – Элоизу. Та сразу же направилась к Люне, вызвав у последней вспышку гнева.

– Это ты, Элоиза? Твое отсутствие на похоронах всем бросилось в глаза.

Женщина понурила седую голову.

– Мне очень жаль, Люна. Я очень хотела приехать, но мне сообщили в последний момент, а тут еще у Чарльза случился тяжелый приступ астмы. Я не могла оставить его одного. Надеюсь, ты понимаешь меня, Люна?

Люна с отвращением отвернулась, не желая слушать патетические словоизлияния, от которых за версту несло ложью.

– Тебе все же стоило появиться, – сказала она резко, думая, что вот сумела же Элоиза приехать на чтение завещания, надеясь на щедрость брата, а попрощаться с ним не удосужилась.

– Хочешь что-нибудь выпить, Люна? – ласково спросил мистер Бодден.

– Если можно, диетическую кока-колу, Фрэнк.

Это было проверенное Люной средство от похмелья. Остальные пили поданный секретаршей кофе.

Мистер Бодден подождал, пока Люне принесут кока-колу. Затем, сев в огромных размеров кресло и как-то сразу потерявшись в нем, он, глядя Люне в глаза, заговорил:

– Я вас долго не задержу. Основным наследником своего имущества Ройоль Фергюссон назвал свою дочь Люну.

Надев очки, мистер Бодден зачитал завещание:

Последняя воля Ройоля Фергюссона-второго, проживающего в собственном доме по Саут-Саунд-роуд, Большой Кайман, Вест-Индия.

Я, Ройоль Фергюссон, завещаю все движимое и недвижимое имущество своей единственной дочери Люне Джозефине Фергюссон.

А именно:

все акции «Фергюссон-Банка»;

акции всех других принадлежащих мне компаний (перечень прилагается);

пятьдесят процентов акций «Телфакса»;

пятьдесят процентов акций «Палм Корт апартментс» и «Кайман Брак»;

мой дом на Большом Каймане (включая всю обстановку);

яхту «Мечта Люны».

Сорок тысяч долларов я оставляю Крису Джонсону, моему большому другу и замечательному банкиру, в надежде, что он наконец купит себе небольшую яхту, о покупке которой мечтал все годы, что я его знаю. Десять тысяч долларов оставляю много претерпевшей от меня секретарше Даун, они, надеюсь, помогут ей совершить путешествие по Европе, о котором она давно мечтает.

Собственность в Майами и квартиру в Коконат-Гроув я завещаю моей сестре Элоизе и, кроме того, ей же – пенсионное обеспечение, сумма которого обговорена в сопроводительных документах. Каждому из племянников завещаю по двадцать тысяч фунтов – в надежде, что они мудро ими распорядятся. Столько же оставляю и моему брату Роберту – если он объявится. Если же следы его не отыщутся, пусть их употребят на благотворительные нужды – по выбору сестры. И еще – завещаю моей дочери Люне бриллиантовое ожерелье с изумрудами, подарок от ее матери, с условием, что она наденет его впервые в день своей свадьбы. Ожерелье она найдет в банке – сейф под номером 514174.

Мне очень жаль, Люна, что я не увижу его на тебе.

Люблю тебя. Твой отец.

Мистер Бодден поднял голову, не замечая, как переменилась в лице Люна.

– Здесь список благотворительных организаций, которым помогал Ройоль Фергюссон, – каждой он что-нибудь оставил.

Мистер Бодден вручил всем присутствующим копию завещания.

Люна, пошатываясь, встала.

– Думаю, мне надо…

Не закончив фразы, она потеряла сознание и, падая, стукнулась головой о стол мистера Боддена.

Первое, что увидела Люна, придя в себя, было озабоченное лицо Криса Джонсона. Из-за его спины торчала голова Элоизы. Люна снова закрыла глаза. К ее губам поднесли стакан воды.

– Пей.

Она не знала, кто произнес это, но послушно выпила маленькими глотками воду. Мистер Бодден суетился рядом, поглаживая ее ушибленную голову.

– Со мной уже все в порядке, – сказала Люна, пытаясь снова сесть. Все, кто был рядом, поддерживали ее.

Наконец с помощью Криса Люна оказалась на стуле. Она сидела, опустив голову и понемногу приходя в себя.

К ней склонился Крис.

– Ты уверена, что тебе лучше? Ты нас очень напугала.

– Мне очень стыдно, – заговорила Люна нарочито бодрым голосом. – Простите меня, я с утра ничего не ела и очень устала.

– Мы все понимаем, – утешил ее мистер Бодден. – Думаю, вам надо лечь в постель. Поговорим позже. Когда вы будете себя лучше чувствовать.

– Я отвезу ее домой, – предложил Крис.

Из конторы Крис почти вынес ее на руках. Два лестничных пролета – и вот они на Харбор-драйв. С моря дул свежий ветер. Глубоко вдохнув, Люна вдруг почувствовала, что оживает. Впервые после смерти отца она захотела есть. Ничего – с этим можно подождать.

– Мне гораздо лучше, Крис, и я хочу посмотреть, что оставил мне отец в сейфе. Непонятно, почему мать передала ожерелье через отца? Почему не отдала сама перед смертью? Черт, забыла номер сейфа, а возвращаться в контору нет сил.

Крис взял ее за руку – как бы беря под защиту.

– Я знаю, где находится этот сейф.

Люна улыбнулась:

– Отлично, мистер Джонсон. Хотите пойти со мной и посмотреть, что оставила мне мать на свадьбу?

– Ты уверена, что хочешь этого, Люна? А вдруг подарок очень личный?

– Скорее всего просто украшение, с которым связаны сентиментальные воспоминания.

– Хорошо, если хочешь, пойдем вместе.

Крис отвез Люну в банк, где они спустились в цоколь. С легкостью найдя сейф под номером 514174, Крис открыл его с помощью двух ключей – основного и вспомогательного.

В сейфе лежал продолговатый стальной ящик. Поначалу Люне показалось, что он пуст, но, запустив внутрь руку, она нащупала коробочку, оказавшуюся потертым квадратным футляром для украшений. Предчувствие чего-то необычайного охватило Люну, когда она приподнимала крышку. – Черт побери! – вырвалось у нее, когда под крышкой вспыхнуло множеством огней ожерелье невиданной красоты. Крис тоже как зачарованный смотрел на игру ста тридцати бриллиантов и изумительных изумрудов.

– Ты была права, Люна, когда сказала «черт побери!» Вот это да!

Люна коснулась кончиком пальца одного бриллианта.

– Думаешь, настоящие?

Крис поднес ожерелье к глазам.

– Более настоящего не бывает. На него больно смотреть.

Взглянув на дно старого футляра, Люна объявила:

– Куплено в «Гаррарде» в Лондоне.

– Похоже. У них бывают такие штучки.

– Да, может быть, – согласилась сбитая с толку Люна. – Но откуда у моей матери оказалась такая вещь?

Она бросила последний взгляд на дивное ожерелье и, захлопнув футляр, прижала его к груди.

– Все это очень странно, потому что между мной и матерью не было настоящей дружбы. Ты знаешь, как она боготворила отца, но меня, кажется, недолюбливала. Понимаешь, она ни разу не сказала, что любит меня, ни разу. Может, только теперь этим подарком она призналась мне в своих чувствах.

Крису вспомнилась элегантная и самоуверенная Кэрон, которая всегда казалась ему излишне агрессивной и требовательной, а ее поглощенность мужем смахивала на манию.

– Возможно, – сказал он, не желая разочаровывать Люну.

Он сомневался, что мать Люны способна на такой романтический, даже сентиментальный, жест. Ройоль – да, но не Кэрон.

– Дай-ка еще разок взглянуть, – попросил он.

Люна открыла футляр, и Крис уткнулся в ожерелье, почти касаясь его носом.

– Старинная вещь – это несомненно: видно по оправе. Мой брат служит у «Кристи» в Лондоне, почему бы не справиться у него? Он постоянно имеет дело с драгоценностями. Пошли ему фотографию ожерелья, и он проведет для тебя маленькое расследование. Вреда от этого не будет.

– Неплохая мысль. Хотелось бы знать его происхождение. К тому же мне самой нужно поехать на пару недель в Лондон – уведомить банк об уходе и забрать свои вещи.

Впервые Люна заговорила о том, о чем Крис боялся спросить. Сейчас, пользуясь случаем, он осторожно задал вопрос:

– Ты решила вернуться на Кайман?

– Да. Я приняла это решение ночью. Хочу управлять отцовским банком.

– Теперь это твой банк, – поправил ее Крис, не в силах скрыть своей радости. Люна не заметила, как осветилось его лицо, когда он произнес: – Ройоль был бы рад!

10

Люсинда со стоном шла, пошатываясь, в ванную.

Там, опустившись на колени, она обхватила унитаз, и ее несколько раз вырвало. Подняв голову, чтобы глотнуть свежего воздуха, она решила, что уж на этот раз желудок ее пуст. Но не тут-то было! Скоро она почувствовала привычный позыв – ее снова тошнило. Люсинда опять опустила голову, и ее шестой раз за утро вывернуло наизнанку. Тяжело дыша, она с трудом поднялась на ноги, спустила воду и побрела к раковине. Умываясь холодной водой, она почем зря ругала своего гинеколога, который только вчера успокоил ее, сказав, что утренняя рвота должна закончиться.

Из зеркала на нее смотрела женщина с опухшим лицом цвета старой пожелтевшей бумаги. Боже, как она ненавидела свою беременность! Груди стали как вымя, стройные лодыжки отекли и раздулись, как у слонихи, а главное – она никогда не чувствовала себя так скверно. Люсинда не могла представить, как проживет в таком состоянии еще несколько месяцев. В спальне послышались шаги, и через секунду Райен просунул голову в дверь.

Он подождал, пока Люсинда закончит полоскать горло.

– С тобой все в порядке?

– Сейчас – да. Надеюсь, рвота скоро кончится. У меня просто больше нет сил.

Райен гримасой показал, что его силы тоже на исходе.

– А мне казалось, мистер Мортимер говорил, что все должно закончиться.

– Говорил. Но он ошибся. Не могу поверить, что этот кошмар происходит со мной. Где тот пресловутый расцвет женщины? Хотя Поппи действительно цвела, когда носила ребенка.

– Думаю, тошнота продлится только первые три месяца, – успокоил Люсинду Райен, отступая, чтобы выпустить ее из ванной.

Она состроила гримаску.

– Мама мучилась всю беременность. Может, я пошла в нее.

Люсинда села на кровать, с грустью глядя в открытый чемодан Райена. Сверху аккуратно лежали две новые рубашки, которые она купила ему на прошлой неделе.

– Как я хотела бы поехать с тобой! Могла бы заодно повидаться с подругой Салли в Нью-Йорке.

Райен вышел из ванной с несессером в руках и сунул его в чемодан.

– Я бы тоже этого хотел.

Райен сказал то, что хотела слышать Люсинда, но в душе он был рад, что едет один: дел невпроворот, и заниматься Люсиндой некогда.

– В Нью-Йорке я буду всего пару дней, Лу, а тебе надо остаться и сделать полное обследование. Это очень важно. Кроме того, я буду так занят, что на тебя у меня просто времени не останется.

Райен закрыл и запер чемодан. Затем, присев рядом с Люсиндой, нежно положил свои руки ей на живот.

– Заботься о малыше в мое отсутствие, а главное – не забывай о себе.

– Постараюсь, – произнесла она слабым голосом. – Но я все время так скверно себя чувствую. Мне было бы спокойнее, если бы ты не уезжал.

Чтобы как-то погасить нарастающее раздражение, он быстро поцеловал ее в губы, ощутив неприятный запах желчи.

– Время пролетит быстро.

– Только не для меня, – печально пробормотала Люсинда, нервно покусывая ногти. – Что я буду без тебя делать?

Райен тяжело вздохнул.

– Ну, не знаю. Что делают другие беременные? Покупают детскую одежду, встречаются за ленчем с подругами в таком же положении, делятся рассказами о самочувствии, об утренней рвоте, занимаются переоборудованием одной из комнат в детскую, посещают специальные занятия, вяжут…

Последнее предложение вызвало у Люсинды слабую улыбку.

– Я не умею вязать.

– Научись. Начни с пинеток. Слышал, это не очень трудно.

Райен взял в руки чемодан. Люсинда с улыбкой поднялась с постели.

– Обещаю связать за твое отсутствие, по меньшей мере, четыре пары пинеток – по паре в неделю. Только обещай хорошо вести себя в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.

Она сделала шаг к нему, и в эту минуту раздался звонок в дверь.

– Приехала машина, Лу. Надо идти.

Люсинда взяла его за лацканы пиджака.

– Ты еще не пообещал хорошо себя вести.

Райен поцеловал ее в кончик носа, в очередной раз произнеся то, что она хотела слышать:

– Обещаю, потому что по-другому вести себя не умею.

Стальные крылья авиалайнера довольно быстро перенесли Райена через Атлантический океан, и уже в четыре тридцать его самолет приземлился на аэродроме Кеннеди – на двадцать минут раньше, чем сулило расписание.

У Райена не было с собой большого багажа, и потому он довольно быстро прошел иммиграционную и таможенную службы. Около шести он уже вселился в отель «Карлайл» на Мэдисон-авеню. В Нью-Йорке он предполагал пробыть три дня, чтобы договориться с Тревором Гулдом о музыке для «Бумаг Митфордов». Потом предстояло лететь в Лос-Анджелес. Обычно в Нью-Йорке он останавливался в гостинице «Пенинсулар», но, позвонив, выяснил, что там нет свободных комнат.

Вспомнив, как один актер несколько месяцев назад восторженно отзывался об отеле «Карлайл», Райен решил сам убедиться, так ли тот хорош. Отведенный номер понравился ему с первого взгляда. Комната была невелика, но недостаток места компенсировался элегантностью обстановки. Райен принял душ, сменил джинсы и свитер на черные брюки и рубашку с открытым воротом и вышел из комнаты с пиджаком в руках.

Спустившись в лифте на первый этаж, Райен обратился к коридорному:

– Скажите, где здесь бар?

Юноша показал на другой конец холла.

– В той стороне, сэр.

– Спасибо.

Райен направился прямиком в бар. Там сидели в основном мужчины – по виду бизнесмены, решившие пропустить перед обедом по рюмочке. Райен уселся за стойку, заказал пива и жадно пил его, думая, как приятно наконец-то ощутить вкус по-настоящему холодного пива. Райен не заметил, как в бар вошла Люна, и вздрогнул, когда ее рука опустилась на его плечо. Но голос он узнал, еще не оборачиваясь.

– Не ожидала встретить вас здесь, мистер Тайлер.

Райен резко повернулся, чуть не расплескав напиток.

– Могу сказать то же самое о вас, мисс Фергюссон. – И немного придя в себя, предложил: – Разрешите чем-нибудь угостить вас?

– Спасибо. Я выпила бы бокал шардоне «Диамонд Маунтин». Это мое любимое калифорнийское вино – всегда его пью, когда оказываюсь здесь.

– Значит, вы часто тут бываете? Простите мое любопытство.

Обычный вопрос вызвал странную реакцию: лицо Люны приняло отчужденное выражение, взгляд стал рассеянным. Когда бармен поставил перед ней вино, Люна ответила:

– Отец любил останавливаться в этом отеле. Когда он приезжал, мы всегда встречались здесь. У нас был своеобразный ритуал – он брал водку и мартини, а я – вино.

Люна поднесла бокал к губам. Райен с его чуткостью к человеческим переживаниям не мог не почувствовать глубину испытываемой Люной печали.

– Что случилось, Люна?

Она смотрела прямо перед собой широко открытыми глазами, никого не видя, кроме отца: тот весело смеялся и бросал в рот орешки.

– Ничего, Райен, ничего… просто мне ужасно его не хватает.

– Кого? Простите, если я так непонятлив, но о ком вы говорите?

Люна тряхнула головой, словно желая прогнать печальные воспоминания, и перевела взгляд на недоумевающего Райена.

– Я говорю об отце, он оставил меня… умер меньше месяца назад.

Райен мысленно представил себе высокого красивого мужчину, которого видел рядом с Люной на банкете в честь окончания съемок.

– Мне очень жаль. Я ничего не знал. Представляю ваше горе. Сколько ему было лет?

– На следующей неделе исполнилось бы пятьдесят пять. Мы собирались отпраздновать его день рождения в Новом Орлеане – вдвоем. Он очень любил джаз, ну… и я тоже.

Ей вдруг пришло в голову:

– Кстати, я ведь зарезервировала для нас номера. Совсем забыла. Надо отменить заказ.

Решив, что нужно выпить чего-нибудь покрепче, Райен обратился к бармену:

– Налейте мне виски с содовой. – И указывая на почти пустой бокал Люны, добавил: – А даме – еще вина.

Райену не хотелось продолжать разговор на эту печальную тему, но инстинкт подсказывал, что Люне необходимо выговориться.

– Вы, наверное, были очень близки с отцом?

– Он был для меня всем – даже когда я была вот такая. – И Люна показала рукой над полом, какая она тогда была маленькая. – Не могу поверить, что никогда больше не поговорю с ним, не увижу его лица, не услышу голоса, не поделюсь своими огорчениями. Он был моим лучшим другом.

– А мать у вас есть?

Лицо Люны было белым как мел.

– Она умерла.

Райен не знал, как ее утешить.

– Представляю, как вам тяжело, Люна. Вряд ли вас успокоят мои слова, но все говорят, что время – лучший лекарь. Сейчас просто прошло слишком мало времени.

Люна согласно кивнула, одним глотком допила вино и пододвинула к себе второй бокал.

– Спасибо за вино, Райен. Но сейчас я не очень веселый компаньон. Кстати, сколько времени вы собираетесь пробыть в Нью-Йорке?

– Всего несколько дней. Хочу предложить Тревору Гулду написать музыку для «Бумаг Митфордов».

Люна присвистнула.

– У вас будет отличное музыкальное сопровождение – он очень талантливый композитор.

– А вы здесь долго пробудете?

Райен задал вопрос с задней мыслью, собираясь пригласить Люну пообедать с ним завтра вечером.

– Завтра улетаю в Лондон. Я приехала в Нью-Йорк на встречу с большим человеком – моим бывшим боссом Клейтоном Спенсером, чтобы предупредить о своем уходе с работы. Он попросил меня задержаться еще на месяц, пока они не найдут замену. Меня это устраивает – успею закончить все дела в Лондоне. О квартире вам беспокоиться не нужно – банк будет продолжать ее снимать.

– А чем вы теперь займетесь?

– Возглавлю банк отца. Он сам его создал, начав практически с нуля, и всегда мечтал, чтобы я продолжила его дело. Только произошло это слишком рано.

Она отодвинула недопитый бокал и встала из-за стойки.

– Спасибо, Райен, было приятно повидать вас.

Райен тоже поднялся.

– Не знаю, как вы, а я ужасно проголодался – только что прилетел из Лондона и весь день перебивался на кукурузных хлопьях, не считая легкого завтрака в самолете. А что, если нам пообедать вместе – ненавижу есть один.

Люна представила пустую комнату, любезно предоставленную ей банком, извечный гамбургер и бутылку вина, с которой она теперь не расставалась. Она уверяла себя, что пьет только для того, чтобы лучше заснуть, боясь признаться самой себе, что это не так.

– Хорошо. С удовольствием. Но не обещаю, что вам со мной будет очень весело.

Райен заплатил по счету.

– Не беспокойтесь. Над моими шутками все равно никто уже давно не смеется.

Люна не могла не улыбнуться. Райен повез ее в «Фузилио», итальянский ресторан, в котором бывал и раньше; тот располагался на Третьей авеню между Семьдесят пятой и Семьдесят шестой улицами. Там они съели великолепную пиццу и картофель фри, – все обильно поливая кетчупом и запивая великолепным «Вальполичелла», которого заказали целых две бутылки. В конце обеда каждый выпил по три чашки капуччино.

– Отлично провели время, – заметил Райен, когда они вывалились на улицу, безумно смеясь.

– Просто замечательно. Спасибо, Райен, давно я не чувствовала себя так хорошо. Правду говорят – пить надо, когда находишься с друзьями, когда весело, а не заливать горе.

– Дошло и до этого?

Выражение ее лица сказало ему, что догадка верна.

– Бывает.

Они молча шли по улице, но в этом молчании не было ничего тягостного. Неожиданно Райен нарушил тишину, с яростью проговорив:

– Что за штука эта жизнь! Иногда она приводит меня в отчаяние. Почему с хорошими друзьями случаются всякие жуткие вещи, а плохие живут благополучно?

– Не знаю, Райен.

Райен остановился и повернул ее к себе. Его лицо было так близко, что до Люны долетало его горячее дыхание.

– Но кто-то должен знать. Почему такое случилось с вами?

Как всегда, возбужденная его близостью, Люна поспешила разрушить интимность момента. За его спиной она разглядела желтое такси, махнула рукой – и машина подъехала.

– Спасибо за вечер, Райен. Надеюсь, с музыкой к фильму все будет в порядке.

Она держалась за ручку дверцы, не в силах сдвинуться с места. Райен тоже не хотел расставаться, мучительно ища предлог побыть с ней еще немного.

– Послушайте! Никогда не видел Ист-Ривер ночью. Может, покажете?

– Хватит, Райен! Вы ведь жили в Нью-Йорке – такого быть не может, чтоб не видели.

– Ладно. Признаю, слукавил. Но с вами вместе точно там не бывал.

Люна рассмеялась и распахнула шире дверцу.

– Ладно уж. Залезайте. Покажу вам реку.

Широко улыбаясь своей мальчишеской улыбкой, Райен забрался в машину, сев рядом с Люной. Доехав до места, они, взявшись за руки, пошли по набережной.

Люна показала ему здание своего банка, рассказала о первых месяцах жизни в Нью-Йорке и о своих тогдашних впечатлениях. Райен поведал ей историю своей жизни, ничего не утаив. Так искренне он еще никогда ни с кем не говорил. Люна внимательно слушала, видя в своем воображении маленькую ферму, где он провел десять лет жизни, где сформировался. Ей было интересно все связанное с этим человеком.

Оба улыбнулись, когда он, истощив запас воспоминаний, заговорил о сегодняшнем дне.

– Думаю, пора по домам? – сказала Люна.

– Вот уж нет. Что касается меня, так и бродил бы всю ночь.

Перейдя через дорогу, они остановили подъезжающее такси, и Люна назвала шоферу свой адрес.

Когда автомобиль остановился перед домом на Франклин-стрит, Райен расплатился и отпустил такси.

– Только не говорите какую-нибудь банальность вроде того, что… не видели, как переоборудовали под квартиры верхнюю часть здания, – сказала Люна, улыбаясь.

Она пригласила бы его к себе, если бы не мысль о беременной Люсинде. Люна сознательно не заговаривала о его предстоящем отцовстве, Райен тоже не затрагивал эту тему.

– К слову сказать, я действительно там не бывал. Но вы все равно не поверите.

– Райен Тайлер, вы неисправимый лгун.

Он шагнул вперед, страстно желая сократить расстояние между ними, коснуться ее лица, ее волос. Он вдыхал аромат ее дыхания и тела – непередаваемое волнующее сочетание нежного мускуса и каких-то экзотических цветов. Но Люна опередила его.

Ее пальцы нежно – словно перышком провели – дотронулись до его губ. Он перехватил руку и перецеловал поочередно все пальчики. Затем в безумном, испугавшем Люну порыве притянул ее к себе и страстно поцеловал. Губы ее приоткрылись – поцелуй становился все более жарким.

Вдруг Райен замер. Резко оттолкнув ее, словно обжегшись, он с трудом выговорил:

– Что же это такое, Господи… Люна…

Люна тяжело дышала, прижав руку к своим пылающим губам. Она отступила назад, боясь того выражения, которое снова увидела на его лице. Это было глубокое изумление – оно испугало ее еще на банкете. Люна инстинктивно подняла руки, словно моля его ничего не говорить, но Райен и так молчал – только очень долго не сводил с нее глаз. Наконец он проговорил:

– Прощай, Люна. Береги себя.

И пошел по улице.

– Прощай, Райен, – крикнула она вслед, в глубине души желая, чтобы он обернулся.

Но он продолжал идти, и тогда она поднялась в свою пустую квартиру, чувствуя нечто большее, чем просто разочарование.