Текст книги "Город Бесконечной Ночи (ЛП)"

Автор книги: Линкольн Чайлд

Соавторы: Дуглас Престон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Итак, это была чертовски хорошая зацепка. Но этот чердак начинал существенно действовать д’Агосте на нервы. Он обливался потом, ему нечем было дышать. Он не мог дождаться того момента, когда снова окажется на улице, окутанный декабрьским холодом.

– Скажите, мы здесь закончили?

– Полагаю, что да, – но вместо того, чтобы двинуться к лестнице, Марвин понизил голос. – Хочу сказать вам, лейтенант, что когда я попытался раздобыть список нынешних и бывших сотрудников «Ш&Г», я наткнулся буквально на каменную стену. Генеральный директор Джонатан Ингмар – первоклассный обструкционист…

– Позвольте нам самим с этим разобраться, мистер Марвин, – перебил его д’Агоста и, положив руку на плечо консультанта, повлек его к лестнице. Они, наконец, спустились и смогли глотнуть прохладного воздуха.

– Все это есть в моем отчете, – сказал Марвин. – Технические детали, специфика системы и работы. Я принесу вам все это завтра.

– Благодарю вас, мистер Марвин. Вы отлично поработали.

Когда они оказались в обширном пространстве пятого этажа, д’Агоста сделал несколько глубоких счастливых вздохов.

8

– Мартини?

В квартире на Пятой Авеню с окном, выходящим на Центральный Парк и водохранилище Онассис, поверхность которого блестела в лучах яркого солнца, Брайс Гарриман расположился на диване «Луис Куаторзе» со стоящим на коленях ноутбуком, под которым находилась специальная охлаждающая панель. Ноутбук, конечно же, был всего лишь декорацией – вся запись велась на диктофон, включенный на смартфоне, который был спрятан в нагрудном кармане его пиджака.

Было одиннадцать часов утра. Гарриман привык к тому, что многие пьют коктейли еще до полудня – он вырос среди людей, соблюдающих эту традицию – но конкретно сейчас он работал, поэтому предпочел бы воздержаться от алкоголя. С другой стороны, он прекрасно понял, что Изольда Озмиан, сидевшая в шезлонге напротив него, сама была не прочь пропустить стаканчик… и ему следовало поддержать это ее желание.

– С удовольствием, – согласился Гарриман. – Двойной и немного взболтать. «Хендрикс», если можно.

Он заметил, что лицо его собеседницы просияло.

– Отличный выбор. Предпочту то же самое.

Высокий, немного сутулый, мрачный дворецкий, ожидавший их поручений, кивнул в знак того, что он их понял, и – дополнительно сопроводив свой жест словами: «Да, миссис Озмиан» – с серьезным видом шумной походкой удалился за пределы видимости, исчезнув в недрах фантастически вульгарной и загроможденной квартиры.

Гарриман почувствовал свое небывалое превосходство над этой женщиной. Он собирался надавить на нее и выжать все, что только можно, потому что оно того стоило. Как он сразу понял, она была из тех людей, которые пытаются преподносить себя как представителей высшего общества, но без особенного успеха. Надо сказать, что подобного рода зрелища весьма забавляли репортера. Все в ней, начиная с окрашенных волос и чрезмерно яркого макияжа и заканчивая броскими украшениями с большими бриллиантами – которые были слишком вычурными, чтобы смотреться элегантно – вызывало в нем желание снисходительно покачать головой. Но он сдерживался, потому что его собеседница могла неправильно истолковать подобный жест. Такие люди никогда не поймут, что вульгарные бриллианты, длинные лимузины, обколотые ботоксом лица, английские дворецкие и гигантские дома в Хэмптонс являются социальным эквивалентом ношения плаката с надписью:

АЗ ЕСМЬ NOUVEAU RICHE[8]8
  Nouveau riche – новоиспеченный богач (фр.)


[Закрыть].

ПЫТАЮСЬ ПОДРАЖАТЬ ВЫСШЕМУ ОБЩЕСТВУ,

НО ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ,

КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ

Сам Брайс не был так называемым nouveau riche, ему не нужны были бриллианты, дорогие машины, дома и дворецкие, чтобы сообщить о своем положении. Все, что ему требовалось, это лишь его фамилия: Гарриман. Кому было надо, тот знал его, а те, для кого это имя было пустым звуком… что ж, на них даже не стоило обращать внимания.

Он начал свою журналистскую карьеру в «Нью-Йорк Таймс», где с помощью одного лишь таланта пробил себе путь от нудной редакторской работы до колонки городских новостей. Однако небольшие претензии к его статье об инциденте, более известном как «резня в метро», наряду с тем, что ныне погибший Уильям Смитбек постоянно вставлял ему палки в колеса, привели к его бесцеремонному увольнению из «Таймс». Это был самый болезненный период в его жизни. Поджав хвост, он перебрался в «Нью-Йорк Пост», забыв о всяком достоинстве, однако вышло так, что этот шаг стал лучшим, что он сделал в своей жизни.

Вечно бдительная, постоянно сдерживающая рука главного редактора, которая часто одергивала его в «Таймс» здесь, в «Пост», давала ему куда больше свободы. Больше не было надзирателей, которые постоянно заглядывали ему через плечо на еще не дописанные статьи, мешая ему раскрывать свой писательский стиль. У «Пост» был закрепленный за этим изданием «шипящий шик», который, как Брайс обнаружил, нисколько не мешал ему работать и не причинял никакого вреда. За десять лет работы в этой газете он поднялся очень высоко – достаточно для того, чтобы стать звездным репортером, известным на весь город.

Но десять лет в журналистском деле считались довольно долгим сроком, и в последнее время его карьера пошла на спад. При всей его снисходительности, в то время как Брайс смотрел на сидящую перед ним женщину, он ощущал и прохладный ветерок отчаяния. Уже довольно долгое время он не мог разрыть ни одной громкой истории, поэтому начинал чувствовать, как его младшие коллеги дышат ему в затылок. Ему нужна была сенсация – он истово в ней нуждался! И эта история – по крайней мере, так подсказывало ему чутье, и он надеялся, что оно не ошибалось – была именно таковой. Он умел вынюхивать нужные ему подробности и навещать правильных людей. Именно таким человеком и была сидящая напротив Брайса женщина: Изольда Озмиан, бывшая модель, взобравшаяся высоко по социальной лестнице, настоящая золотоискательница, непревзойденная жена великого Антона Озмиана, которая за девять месяцев своего супружеского счастья заработала девяносто миллионов долларов на громком бракоразводном процессе. Это, как заметил Брайс, значило получать десять миллионов долларов в месяц или 333 000 долларов за секс, учитывая, что надрываться ей приходилось не часто – Озмиан был одним из тех трудоголиков, которые оставались ночевать в офисе.

Брайс знал, что обладает хорошим чутьем на сюжеты, и у этой конкретной истории были все задатки, чтобы стать поистине громкой. Но сейчас ему приходилось слишком сильно беспокоиться о своих младших коллегах в «Пост» – о тех голодных молодых турках, которые спали и видели тот день, когда Брайс сойдет с трона. Ему не повезло увидеть Озмиана, которого он так ждал, да и полицейские держались крайне скрытно. Однако проблем с тем, чтобы увидеться с Изольдой, у него не возникло. Вторая жена Озмиана излучала горьковатый запах мстительности, и у Брайса возникло предчувствие, что здесь он найдет настоящий склад ценной информации, которую Изольда была готова вывалить.

– Итак, мистер Гарриман, – произнесла она с кокетливой улыбкой, – чем я могу вам помочь?

Репортер заговорил медленно и непринужденно.

– Я ищу какую-нибудь информацию о мистере Озмиане и его дочери. Вы ведь понимаете, я делаю это исключительно с целью показать их человеческие стороны, а не просто написать о них, как о предмете сплетен. Я полагаю, после столь трагического события это будет уместно.

– Человеческие стороны? – переспросила Изольда, и ее голос прозвучал неожиданно напряженно.

О, намечается весьма интересный разговор.

– Да.

Недолгое молчание.

– Ну… я бы не стала говорить о них в таком ключе.

– Простите? – переспросил Брайс, изображая глупое невежество. – В каком ключе?

– В человеческом.

Брайс сделал вид, что делает себе пометку, тем самым давая ей время собраться с мыслями и продолжить.

– Я была такой наивной девчонкой, невинной моделью из Украины, когда встретила Озмиана, – в ее голосе зазвучала неприкрытая жалость к себе. – Он сразил меня своими ухаживаниями, великолепными ужинами, частными самолетами, пятизвездочными отелями, предложениями о работе… – она фыркнула. В ее манере говорить сквозил приятный славянский акцент, уродливо смешавшийся с выговором жителей Куинс.

Гарриман знал, что она была не простой моделью: ее обнаженные фото ходили по интернету и довольно часто встречались среди эротических картинок – и, как он подозревал, всегда будут там встречаться.

– Ах, какая же я была дура! – воскликнула она дрогнувшим голосом.

В этот момент вернулся дворецкий и принес на серебряном подносе два огромных бокала с мартини. Один из них он поставил перед Гарриманом. Изольда же сама схватила второй и, вцепившись в него, как жаждущий в пустыне, одним глотком осушила половину, так и не удосужившись, как следует насладиться достойным вкусом.

Брайс сделал глоток. Он задумался о том, что вообще Озмиан в ней нашел. Разумеется, она была чертовски красива, великолепно сложена, подтянута, спортивна и грациозна, как кошка… но ведь в мире много красивых женщин, которых он мог заполучить. Почему она? Разумеется, могли быть причины, которые становились очевидными лишь в спальне. Пока она говорила, он позволил своей фантазии разгуляться на эту тему.

– Я решила воспользоваться возможностью, – продолжала она. – Я понятия не имела, во что именно ввязываюсь. Он решил силой взять маленькую глупую девочку и раздавить ее вот так, – она схватила небольшую подушку, сжала ее, а затем скрутила и отбросила в сторону. – Вот так!

– Каков был из себя этот брак?

– Уверена, все, что вам нужно, вы можете прочитать в газетах.

И в самом деле, он и сам писал об их браке. И она хорошо это знала. «Пост» принимала ее сторону – все ненавидели Антона Озмиана. Этот человек сделал все возможное, чтобы вызвать подобное отношение к себе.

– Всегда лучше услышать информацию из первых уст.

– Он был вспыльчив! Хоспади, как он был вспыльчив! Через неделю после свадьбы – неделю! – он разгромил нашу гостиную, разбил мою коллекцию «Swarovski Kris Bear» – всю без остатка! О, тот ужасный звон, он разбил мне сердце. Антон оказался совершенно невыносим!

Брайс помнил эту историю. Это было в тот момент, когда Озмиан обнаружил ее в постели с ее тренером по Кросс-Фиту – по совместительству, ее бывшим парнем из Украины – и там даже имело место предложение, которое она сделала им обоим наутро в день свадьбы. Так что пока ничего нового. Она пыталась заявить, что он избил ее, но это было опровергнуто в суде. В конце концов, она подала на развод и развела Озмиана на девяносто миллионов долларов, что, в сущности, не было настоящим подвигом, так как он был мультимиллиардером.

Брайс подался вперед, его голос преисполнился сочувствия.

– Могу лишь попытаться представить, через какие ужасы вам пришлось пройти.

– Я должна была с самого начала догадаться обо всем, когда мой маленький Пуфи укусил его сразу же, как только увидел. А потом…

– Интересно, – мягко перебил он, уводя разговор в нужную ему сторону, – а что бы вы могли рассказать о его отношениях с дочерью? С Грейс.

– О, ну, вы, наверное, знаете, что она была его дочерью от первого брака. Она не моя, это ведь понятно. И «Грейс»! Что за имя! – она рассмеялась. – Тем не менее, они с Озмианом были близки. Оба были одного поля ягодки.

– И насколько близки были их отношения?

– Он абсолютно ее избаловал! В колледже она все время тусовалась, и смогла окончить его только тогда, когда отец подарил школе новую библиотеку! Затем он устроил ей грандиозное двухгодичное турне по Европе, во время которого она, кажется, побывала в каждой спальне континента! Еще год она провела, тусуясь на Ибице. А затем вернулась в Америку прожигать деньги папочки и я уверена, что она обеспечивала половину валового национального дохода Колумбии.

А это уже было чем-то новеньким. Во время развода дочь держалась в стороне от прессы. Даже «Пост» не стала вовлекать ребенка в настолько грязный развод. Но теперь она была мертва, и Гарриман почувствовал, что его репортерский радиолокатор начинает выдавать учащенные сигналы.

– Хотите сказать, у нее были проблемы с наркотиками?

– Проблемы? Да она была отпетой наркоманкой!

– Изредка баловалась, или у нее была настоящая зависимость?

– Она дважды побывала в реабилитационном центре, в том самом для знаменитостей в Ранчо-Санта-Фе[9]9
  Ранчо-Санта-Фе – элитный район в Калифорнии, США.


[Закрыть]… как же его? Ах, да! «Нехоженая Тропа» – она снова издала невеселый смешок.

Мартини закончился, и дворецкий принес новую порцию. Его совершенно не заботило, что Изольда так быстро осушила свой бокал.

– И на чем именно она сидела? На кокаине?

– На всем подряд! И Озмиан позволял ей это! Превосходное воспитание, не так ли? Говорю же, он был ужасным отцом.

Теперь Гарриман предпочел перейти к сути дела.

– Миссис Озмиан, вы знаете о чем-то в прошлом Грейс, что могло бы привести к ее недавнему убийству?

– Такие девчонки всегда плохо заканчивают. Я в Украине работала в поте лица, и, попав в Нью-Йорк, старалась держаться подальше от наркотиков и алкоголя. Ела только здоровые салаты без заправки, работала в зале по два часа, спала по десять…

– Могла ли она сделать что-то… например, заняться организованной преступностью или продажей наркотиков? Чем-то, что могло привести к ее убийству…

– Не знаю насчет наркобизнеса. Но в ее прошлом кое-что было. Кое-что ужасное, – она поколебалась. – Я, наверное, не должна этого говорить… Озмиан заставил меня подписать соглашение о неразглашении в рамках урегулирования развода…

Она замолчала.

Гарриман почувствовал себя золотоискателем, который только что наткнулся на золотоносную жилу. Оставалось лишь нагнуться, разрыть немного и очистить ее от слоя грязи. Он решил, как следует, сыграть свою роль. Брайс знал, что лучший способ позволить интересной информации выйти на поверхность – это соблюдать молчание. Люди чувствуют себя вынужденными говорить, когда кто-то рядом с ними молчит. Гарриман сделал вид, что просматривает свои заметки, ожидая, пока вторая порция двойного мартини сделает свою работу.

– Но я ведь могла бы сказать вам. Могла бы. Теперь, когда она мертва, я уверена, что соглашение более не действительно. Вы же со мной согласны?

И снова – тишина в ответ. Брайс знал недостаточно, чтобы вот так запросто ответить на подобный вопрос.

– Перед самым окончанием нашего брака… – она глубоко вздохнула, – пьяная и накаченная чем-то Грейс сбила восьмилетнего мальчика. Он впал в кому и умер через две недели. Это было просто ужасно! Его родителям пришлось отключать его от аппарата жизнеобеспечения.

– О, нет, – пробормотал Гарриман, искренне ужаснувшись.

– Увы, да.

– И что же произошло потом?

– Папочка вытащил ее из этой истории.

– Как?

– Изворотливый адвокат. Большие деньги.

– И где это произошло?

– В Беверли-Хиллз. Где же еще? Он изъял все возможные записи, – она прервалась, с торжествующим видом опустошая второй бокал, – и засекретил все данные, но, боюсь, это больше не имеет значения. Не для нее. Похоже, в конце концов, удача отвернулась от этой девчонки.

9

Офис Говарда Лонгстрита в большом здании ФБР на Федерал-Плаза был точно таким же, каким Пендергаст запомнил его: скромно украшенным, заставленным книгами на всевозможные темы – и без компьютера. Часы на стене сообщали любому желавшему узнать время, что сейчас без десяти пять. С двумя пыльными креслами и небольшим чайным столиком посреди помещения, стоящими на ковре Кашан ручной работы, это место больше напоминало салон какого-то члена английского клуба джентльменов, чем сотрудника серьезного правоохранительного подразделения.

Лонгстрит сидел на одном из кресел, и перед ним как всегда стоял вездесущий «Арнольд Палмер». Сдвинувшись всей своей внушительной фигурой, он провел рукой по длинным седым волосам, затем той же рукой указал Пендергасту на второе кресло.

Пендергаст сел. Лонгстрит сделал глоток своего напитка и вернул стакан на место. Похоже, своему посетителю он не намерен был предлагать выпить.

Тишина все продолжалась и продолжалась, пока директор ФБР по делам разведки, наконец, не заговорил.

– Агент Пендергаст, – произнес он сухим, официальным тоном, – я хотел бы услышать ваш доклад. И узнать ваше мнение, считаете ли вы, что оба эти убийства были совершены одним и тем же человеком.

– Боюсь, что мне нечего добавить к уже имеющемуся отчету о первом убийстве.

– А что насчет второго?

– Я не занимался этим делом.

Лицо Лонгстрита подернулось изумлением. Забыв о суховатом официальном тоне, он воскликнул:

– Вы им не занимались? Почему же, черт возьми?

– Я не получал приказа расследовать это дело. Похоже, оно не подпадает под юрисдикцию ФБР, сэр, если только не предположить, что эти два убийства связаны.

– Сукин сын, – пробормотал Лонгстрит, нахмурившись и испепеляя Пендергаста взглядом. – Но ты же знаешь о втором убийстве.

– Да.

– И ты думаешь, что они не связаны?

– Я предпочитаю не строить предположений.

– Нет уж, предположи, черт тебя побери! Мы имеем дело с одним убийцей, или с двумя?

Пендергаст закинул ногу на ногу.

– Я рассматриваю несколько версий. Первая заключается в том, что оба убийства совершил один и тот же человек. Третье убийство станет классифицировать его как серийного убийцу. Вторая заключается в том, что убийца первой жертвы оставил тело, а ее голову отрезал несвязанный с ним человек, который после этого решил попробовать свои силы в качестве убийцы-палача. Третья заключается в том, что второе убийство было простым подражанием первому. Четвертая заключается в том, что убийства совершенно не связаны между собой, и два обезглавливания – простое совпадение. Пятая…

– Достаточно! – рявкнул Лонгстрит.

– Прошу прощения, сэр.

Лонгстрит снова сделал глоток и тяжело вздохнул.

– Послушай, Пендергаст… Алоизий… я бы солгал, если б сказал тебе, что не назначил тебя на это первое убийство в качестве наказания за твое поведение на Халсион-Ки в прошлом месяце. Но я хочу зарыть топор войны между нами. Потому что, честно говоря, в этом деле мне просто необходимы твои выдающиеся способности. Как ты, наверное, уже знаешь из газет, оно выходит из-под контроля.

Пендергаст не ответил.

– Очень важно найти связь между этими двумя убийствами или, наоборот, доказать, что никакой связи нет. Если мы имеем дело с серийным убийцей, это может сулить нам очередное кошмарное дело. Вдобавок ко всему, серийные убийцы – твоя специальность. Проблема в том, что, несмотря на шумиху, которую мы подняли насчет того, что первое тело было перевезено в Куинс из Джерси, фактически у нас нет никаких доказательств, что это преступление пересекло границы штатов, а раз так, то протокол предписывает нам не принимать участия в этом расследовании. Я не могу официально привлечь к этому делу кого-то другого из нашей структуры – это станет возможно только в том случае, если Департамент полиции Нью-Йорка сам запросит нашей помощи, а ты знаешь, что этого не произойдет, если только не будет замешан терроризм. Поэтому мне нужно, чтобы ты вмешался и внимательно изучил обстоятельства второго дела. Если это работа начинающего серийного убийцы, я хочу об этом знать. Если это два разных убийцы, мы сможем отступить и позволить полиции самой разобраться с этим.

– Я понимаю, сэр.

– И можешь уже перестать паясничать с этим «сэр».

– Как скажешь. Говард.

– Я знаю капитана Синглтона. Он стоящий парень, но даже он не будет долго терпеть наше участие без четких официальных полномочий. Я также знаю, что у тебя довольно давняя история знакомства с командующим лейтенантом… как его?

– д’Агоста, – кивнул Пендергаст.

Лонгстрит окинул его долгим оценивающим взглядом.

– Доберись до места второго убийства. Подумай, мог ли оба этих преступления совершить один и тот же человек или нет. И, конечно же, сообщи мне о результате.

– Хорошо.

Пендергаст собрался уходить, но Лонгстрит поднял руку, останавливая его.

– Я же вижу, что ты сам на себя не похож. Алоизий, мне необходимо, чтобы ты работал на все сто процентов своих способностей. Если есть что-то, что не позволяет тебе этого делать, я должен знать. Потому что что-то в этих убийствах кажется мне… я не знаю… странным.

– В каком смысле?

– Я не могу точно сказать, что именно, но мое чутье редко ошибается.

– Понятно. Можешь на меня рассчитывать.

Лонгстрит откинулся на спинку кресла и, подняв руку, жестом дал понять, что отпускает агента. Пендергаст поднялся, бесстрастно кивнул, затем отвернулся и покинул кабинет директора.

10

Через час Пендергаст вернулся в свои апартаменты в «Дакоте». Это его жилище представляло собой три объединенные квартиры с видом на Сентрал-Парк-Вест и Семьдесят вторую улицу.

Несколько минут агент беспокойно метался по комнатам: брал в руки предметы искусства, но почти сразу же возвращал их на место, бесцельно и нервно ходил из стороны в сторону. В конце концов, он остановился, налил себе стакан хереса, но по растерянности оставил его нетронутым в буфете. Его не покидало странное чувство непривычного опустошения: в последние несколько дней он едва ли получил удовольствие от любимого дела, которое ранее вызывало у него неподдельный интерес, будоражило воображение и приносило удовлетворение.

Встреча с Лонгстритом и того сильнее выбила его из колеи. Даже не встреча как таковая, а, скорее, проникновенные и до боли раздражающие замечания, которыми сдобрил ее Говард:

«Я же вижу, что ты сам на себя не похож».

Вспомнив эти слова старого друга, он нахмурился. Он знал из учения Чонгг Ран, что мысли, которые ты более всего пытаешься подавить, будут настойчиво возникать сами по себе вопреки твоей воле. Лучший способ не думать о чем-то – это полностью овладеть этим, а затем выработать к этому равнодушие.

По пути из помещений общего пользования к своим частным комнатам, Пендергаст забрел на кухню, где провел короткую дискуссию на языке жестов со своей глухонемой экономкой мисс Ишимура о меню сегодняшнего ужина. Обсудив несколько вариантов, они в конечном итоге сошлись на блинах okonomiyaki из картофельного теста с осьминогами и свиной грудинкой.

Прошло более трех недель с тех пор, как подопечная Пендергаста Констанс с категоричным заявлением покинула их дом 891 по Риверсайд-Драйв, и отправилась жить к своему маленькому сыну в уединенный монастырь в Индии. После ее ухода Пендергаст погрузился в нехарактерное для него эмоциональное состояние. Но шли дни и недели, и голоса в его голове – поначалу звучащие так громко – к этому моменту один за другим утихли, оставив только один голос – голос, который он хорошо знал и который лежал в основе его странного беспокойства.

«Можешь ли ты любить меня так, как я того желаю? Нуждаться во мне так же, как я нуждаюсь в тебе?»

Он оттолкнул этот голос с внезапной вспышкой гнева.

– Я с этим справлюсь, – пробормотал он, пытаясь убедить самого себя.

Выйдя из кухни, он по коридору добрался до крошечной аскетично обставленной комнаты без окон, которая мало чем отличалась от монашеской кельи. В ней был только простой нелакированный деревянный стол и стул с прямой спинкой. Пендергаст сел, открыл один из ящиков стола, после чего аккуратно, по очереди, извлек три предмета, которые в нем находились, и расположил их на столе: записная книжка в твердой обложке, камея и гребень. Несколько минут он сидел неподвижно и последовательно рассматривал каждую вещь.

«А я... я люблю тебя. Но ты ясно дал понять, что не отвечаешь мне взаимностью».

Записная книжка была изготовлена во Франции и переплетена в оранжевый итальянский кожзаменитель, она состояла из листов пергаментной бумаги «Клерфонтен»[10]10
  «Клерфонтен» – известный французский производитель канцелярских товаров, офисной бумаги, школьных тетрадей и пишущих принадлежностей.


[Закрыть], идеально подходившей для авторучек. В течение последних десяти лет Констанс пользовалась исключительно такими – с тех самых пор, как почтенный английский поставщик записных книжек с кожаной отделкой, которые она всегда предпочитала, ушел из бизнеса. Пендергаст забрал его из ее тайных апартаментов, скрытых в подвале особняка: это был ее последний дневник, так и недописанный – прерванный из-за ее внезапного отъезда в Индию.

Он еще не открывал его.

Затем он обратил внимание на антикварный черепаховый гребень и старую элегантную камею в оправе из восемнадцатикаратного желтого золота. Он знал, что последняя была вырезана из ценного сардоникса[11]11
  Сардоникс – одна из многочисленных разновидностей оникса, который принадлежит к группе халцедонов. Он же – ленточный агат. Его главная особенность заключается в уникальной и неповторимой окраске, которая воплощена в виде чередования красных, белых, светло-коричневых и коричневых полос.


[Закрыть] Cassis madagascariensis.

Оба предмета были любимыми вещами Констанс.

«Зная то, что знаю я, сказав друг другу все то, что мы только что сказали, продолжать жить под этой крышей, было бы для меня невыносимо…»

Забрав со стола все три вещи, Пендергаст вышел из комнаты, прошел по коридору и открыл дверь, ведущую в третью и наиболее уединенную часть апартаментов. За дверью находилась небольшая комната, которая заканчивалась седзи – раздвижной перегородкой из дерева и рисовой бумаги. А за седзи размещался скрытый глубоко за массивными стенами старого и элегантного жилого дома чайный сад, воссозданный Пендергастом по самым строгим стандартам.

Он медленно закрыл за собой перегородку и замер, слушая мягкое воркование голубей и вдыхая запах эвкалипта и сандалового дерева. Все это – изящная дорожка из плоских камней, лежащая перед ним, карликовые сосны, водопад, тясицу или чайный домик, который стоял наполовину скрытый в зелени – выглядело слегка размытым в туманном, рассеянном свете.

Наконец, он прошел по дорожке, миновал каменные фонари и направился к чайному домику. Низко пригнувшись, он вошел в тусклые пределы тясицу. Агент закрыл за собой садоу-гути, аккуратно положил три предмета, которые принес с собой, затем огляделся, убедившись, что для чайной церемонии есть все необходимое: мизусаши, бамбуковые метелочки, ложки, мангал, железный чайник кама. Он поставил чайную чашу и емкость с порошком маття[12]12
  Маття (яп. букв. «растертый чай») – японский порошковый зеленый чай, традиционно используемый в классической японской чайной церемонии.


[Закрыть] на свои места и сел на татами.

В течение следующих тридцати минут он полностью погрузился в церемонию: по традиции, сначала, он символически очистил всю используемую утварь, нагрел воду, прогрел чайную чашу тяван, и только потом, насыпал строго отмеренную порцию маття и залил ее кипятком. И наконец, после того, как с почти трепетной точностью были завершены последние приготовления, он попробовал чай, дегустируя его небольшими глотками. И как только он это сделал, то позволил – впервые за почти месяц – весу печали и вины полностью завладеть его разумом и постепенно, медленно покинуть его.

Наконец, спокойствие и эмоциональная стабильность были восстановлены, и он внимательно и размеренно провел заключительные этапы церемонии, в конце повторно очистив инвентарь и вернув все на свои надлежащие места. Теперь Пендергаст снова обратил внимание на три предмета, которые с собой принес. Через мгновение он потянулся к записной книжке и в первый раз – наугад – открыл ее и позволил себе прочитать только один абзац записей. И тут же через рукописные слова пред ним предстала личность Констанс: ее саркастический тон, ее холодный разум, ее немного циничное и слегка жутковатое мировоззрение – все это с налетом взглядов и нравов девятнадцатого века.

Пендергаст с большим облегчением обнаружил, что теперь может читать ее дневник с определенной долей отстраненности.

Он аккуратно положил записную книжку рядом с гребнем и камеей: простые, пустые стены и пол этого тясицу казались на тот момент самым подходящим для них местом, и, возможно, в недалеком будущем он снова вернется сюда, чтобы поразмышлять о них и об их владелице. Но в настоящий момент у него были более насущные дела.

Агент покинул чайный домик, прошел по дорожке из камней, вышел из сада и быстрым твердым шагом миновал длинную череду коридоров, достигнув входной двери. Как только он там оказался, то сразу же вынул из кармана пиджака свой мобильный телефон и быстро набрал номер.

– Винсент? – сказал он. – Если вас не затруднит, давайте встретимся в особняке Кантуччи. Я готов провести осмотр, о котором вы мне говорили.

И затем, вернув телефон на место, он надел пальто из шерсти викуньи и вышел из квартиры.