Текст книги "Город Бесконечной Ночи (ЛП)"

Автор книги: Линкольн Чайлд

Соавторы: Дуглас Престон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

21

Антон Озмиан сидел в своем угловом кабинете за огромным столом из черного гранита и смотрел в окно, выходящее на юг. Его внимание привлекали многочисленные огни Нижнего Манхэттена, отражающиеся в низко висящем пасмурном зимнем небе. Его взгляд пролегал мимо огромной массы башни Свободы, мимо здания Бэттери, пересекал гавань Нью-Йорка, и упирался в темный силуэт острова Эллис. Его бабушки и дедушки, прибывшие на корабле из Ливана, сошли на берег именно там. Озмиан был рад, что какой-нибудь высокомерный, чиновник-ксенофоб не попытался американизировать имя Освальда и не превратил его в какую-нибудь ерунду.

Его дед изготавливал и ремонтировал часы, как и его отец. Но когда двадцатый век подошел к концу, это умение стало умирающей профессией. В детстве Озмиан много часов проводил в мастерской своего отца, очарованный механическими движениями прекрасных часов – фантастически крошечными системами пружин, шестеренок и роторов, которые делали видимой неописуемую тайну, имя которой «время».

Однако с возрастом интересы Озмиана обратились на сложные системы другого типа: регистры команд, аккумуляторы, счетчики программ, указатели стека и другие элементы, являющиеся составными частями компьютеров и их систем. А также – на язык ассемблера, который регулировал эти процессы. Такая система не отличалась от качественных швейцарских часов, в которых в высшей степени сочеталась максимальная производительность с минимальными затратами энергии. Именно так работало кодирование на языке ассемблера – если вы были истинным программистом, то вы постоянно стремились уменьшить размер разработанных вами программ и сделать каждую строку их кода двоичной или даже троичной.

Выросший на окраине Бостона, молодой парнишка Озмиан после колледжа со всей страстью погрузился в ряд необычных увлечений – сочинение музыки, криптография, нахлыстовая рыбалка и некоторое время даже охота на крупную дичь. Но его увлечения отошли в сторону, когда он обнаружил способ сочетать его интерес к музыке и шифрованию с его фанатизмом к сжатому коду. Именно это тесное соединение интересов помогло ему разработать технологии для передачи и кодировки, которые легли в основу «ДиджиФлуд».

«ДиджиФлуд». Из-за мысли о своей компании он разволновался: цена на ее акции, которая росла годами, теперь обвалилась из-за несанкционированной утечки в Интернет ее наиболее ценных запатентованных алгоритмов.

Но сейчас – впрочем, как это часто случалось в последнее время – его мысли вернулись к убийству его единственной дочери... и всей той грязи, которая была выставлена напоказ этим ублюдочным членососом, репортером Брайсом Гарриманом.

Характерный тройной стук в дверь его офиса прервал свободный полет его мыслей.

– Войдите, – крикнул Озмиан, так и не отведя взгляда от окна.

Он услышал, как дверь открылась, затем до него донеслась мягкая поступь чьих-то шагов и тихий щелчок дверного доводчика. Он так и не оглянулся, потому что и так хорошо знал, кто только что вошел. Это была его самая необычная и загадочная сотрудница с благородным, старинным и необычно длинным именем Мария Изабель Дуарте Алвес-Ветторетто. На протяжении многих лет Алвес-Ветторетто работала на Озмиана, совмещая сразу несколько должностей: помощник, доверенное лицо, управляющий… и телохранитель. Почувствовав, что она остановилась на почтительном расстоянии от стола, он, наконец, повернулся к ней.

Изабель была миниатюрной, спортивной и спокойной, с ниспадающей гривой шикарных волос цвета красного дерева, одетая в облегающие джинсы и открытую шелковую блузу с жемчугом. За все годы своей жизни он никогда не встречал никого настолько безжалостно эффективного. Она была португалкой по происхождению и, по-видимому, обладала старинными представлениями о чести, мести и преданности: ее предки на протяжении восьмисот лет участвовали в коварных интригах. Подобное искусство было в ней отточено до совершенства.

– Докладывай, – приказал Озмиан, отвернувшись от ее напряженного лица, чтобы снова полюбоваться видом, пока она будет рассказывать.

– Наши частные детективы представили предварительный отчет по Гарриману.

– Изложи мне короткую версию.

– У всех журналистов сомнительная репутация, поэтому я не буду перечислять его второстепенные грехи и шалости. Если в общих чертах, то он падкий на разоблачения, обладающий чутьем на сенсации, распространяющий слухи вероломный журналист и весьма прямолинейный человек. Выпускник частной школы, происходящий из старого, очень старого рода – капитал, которого закончился на его поколении. Суть в том, что он чист. Никаких судимостей. Никаких наркотиков. Раньше он был репортером «Таймс», но затем – по причинам, которые не имеют отношения к делу – переметнулся в «Пост». На первый взгляд может показаться, что он таким образом убил свою карьеру, но он очень хорошо чувствует себя в «Пост». Там нет ничего, за что мы могли бы зацепиться, – она прервалась. – Кроме... одной единственной вещи, которая заслуживает особого внимания.

– Продолжай.

– Его подруга – они встречались со времен колледжа – умерла от рака около трех лет назад. Он приложил все силы, пытаясь помочь ей побороть это заболевание. И после ее смерти он объявил на это заболевание крестовый поход. Он писал статьи, информирующие об онкологии и разработке новых лекарств, и уделял особое внимание различным некоммерческим организациям, занимающимся профилактикой рака. Кроме того, несмотря на то, что в качестве репортера он зарабатывает не так уж много денег, на протяжении многих лет он делал все возможные пожертвования на выяснение различных причин, провоцирующих возникновение рака – как из его собственных денег, так и из семейных трестов: в основном в Американское Онкологическое Общество. Он также учредил небольшой благотворительный фонд и назвал его в честь своей покойной подруги.

Озмиан махнул рукой. Добрые дела Гарримана его не интересовали.

– Почему ты упомянула, что именно эта информация заслуживает особого внимания?

– Потому что только этот интерес позволяет говорить о возможности найти хоть какую-то почву для... воздействия. В случае крайней необходимости.

– Он что-нибудь еще написал о моей дочери?

– Нет. Все его последние статьи были посвящены последующим убийствам. Он выжимает из них все, что только возможно.

Повисла тишина, в то время как Озмиан продолжал рассматривать городской пейзаж за окнами.

– Дальнейшие указания? – спросила Алвес-Ветторетто.

Озмиан долго молчал, но затем глубоко вздохнул.

– Пока ничего, – сказал он. – Если эти новые убийства увлекли его целиком и полностью, возможно, он больше не будет публиковать ничего о моей Грейс. Это моя забота. Борьба с этой несанкционированной утечкой нашего запатентованного кода отнимает все мое время, и если этот парень больше не доставит хлопот, я бы предпочел не отвлекаться на него.

– Понятно.

Повинуясь внезапному порыву, Озмиан впервые в жизни крутанулся на своем кресле.

– Но следи за ним. И за тем, что он пишет. Если понадобится, мы раздавим его, как таракана, коим он и является. В случае крайней необходимости, разумеется.

Алвес-Ветторетто кивнула.

– Как скажете.

Как только Озмиан снова отвернулся, он махнул рукой, отпуская Изабель. Дверь тихо открылась и закрылась. Но Озмиан едва ли услышал это – он смотрел на гавань, и его мысли были уже далеко.

22

Эдди Лопес припарковал патрульную машину на Четырнадцатой-Стрит-Вест, сообщил свое местонахождение диспетчеру и вместе со своим напарником Джаредом Хаммером вышел из машины. Двое детективов из отдела убийств потратили несколько секунд на то, чтобы осмотреть окрестности. Дом 355 по Четырнадцатой-Стрит-Вест был неприметным пятиэтажным кирпичным зданием, стоящим рядом с похоронным бюро. Квартиры в этом квартале неожиданно подорожали с момента, когда был облагорожен район Митпэкинг, однако он все еще был застроен небольшими старыми зданиями с квартирами, которые снимали не самые благополучные квартиранты.

Пока Лопес изучал фасад, порыв холодного ветра подхватил старую газету и понес ее по улице прямо перед детективами. Солнце уже село, и на западе не осталось и следа от последних его лучей. Лопес вздрогнул.

– С каждой минутой холодает, – заметил Хаммер.

– Давай быстрее с этим покончим, – Лопес похлопал себя по карману куртки, проверяя свой значок, затем проверил наличие оружия и наручников. Взглянув на часы, он возвестил в рацию:

– Прибытие в пять часов сорок шесть минут вечера.

– Принято.

Лопес знал, что д’Агоста был приверженцем тщательного документирования, и он разозлится, если какие-то детали останутся неосвещенными. Он хотел, чтобы их отчет был у него на столе к семи тридцати – на все про все у них было менее двух часов. Прикинув, сколько времени потребуется на составление этого самого отчета, Лопес понял, что на весь допрос у них будет минут двадцать. За это время вряд ли можно было кого-то разговорить…

Что ж, возможно, этого парня – Лешера – даже не будет дома. В пять сорок шесть 23 декабря, за два дня до Рождества он мог запросто отправиться по магазинам. Лопес надеялся, что так и будет, потому что это значило, что он сможет вернуться домой вовремя, совершив предрождественский шоппинг.

Он подошел к домофону. Квартиры были пронумерованы, и напротив 5В значилась фамилия ЛЕШЕР.

Детектив нажал на кнопку и стал ждать.

– Кто там? – раздался слабый голос.

Значит, он дома. Очень плохо.

– Мистер Теренс Лешер?

– Да?

– Детективы Лопес и Хаммер, полиция Нью-Йорка. Мы хотели бы подняться и задать вам пару вопросов.

Не удосужившись даже ответить, Лешер разблокировал дверь. Лопес переглянулся с Хаммером и пожал плечами. Это было довольно странно: обыкновенно, после того, как они представлялись, следовала куча ненужных вопросов.

Они стали подниматься по грязной лестнице.

– И почему всегда подниматься приходится на верхний этаж? – буркнул Хаммер. – Почему они не могут жить где-нибудь пониже?

Лопес ничего не ответил. Хаммер страдал избыточным весом и даже не пытался его сбросить. Лопес же был стройным и подтянутым и каждый день вставал в полшестого утра, чтобы успеть перед работой в спортзал. Несмотря на то, что в целом Хаммер был приятным напарником – спокойным и уравновешенным – Лопес иногда сожалел, что приходилось работать в паре с таким увальнем, потому что это замедляло работу. И к тому же он постоянно просил заехать за пончиками. Лопеса же, несмотря на подобный стереотип в отношении полицейских, туда было не затащить под страхом смерти. В этом они с напарником никогда не пришли бы к пониманию.

Итак, детективы добрались до верхнего этажа. Здесь было две квартиры – одна напротив другой. Нужная им квартира 5В находилась в задней стороне здания. Детективы подошли к двери, и Лопес дал Хаммеру несколько мгновений на то, чтобы перевести дыхание.

– Готов? – спросил он.

– Ага.

Лопес постучал в дверь.

– Мистер Лешер? Полиция.

Тишина.

Лопес постучал настойчивее.

– Мистер Лешер, мы можем войти? Это полиция. У нас всего несколько вопросов, ничего серьезного.

– Полиция, – наконец, прозвучало из-за двери. – Зачем вы здесь?

– Мы хотим задать вам несколько вопросов о вашей прежней работе в компании «Шарп и Гунд».

Нет ответа.

– Пожалуйста, откройте дверь, – продолжил Лопес. – Это не займет много времени. Обычный рабочий процесс…

Лопес услышал слабый металлический щелчок и сразу же опознал его как щелчок закрывающегося дробовика.

– Ружье! – крикнул он и рухнул на пол, прежде чем громкий выстрел пробил в двери дыру. Но Хаммер оказался не настолько быстрым, поэтому заряд дроби угодил ему прямо в живот. Сила выстрела отбросила его назад, к противоположной стене, и он со вскриком повалился на пол.

Подползая к своему напарнику, Лопес услышал, как второй выстрел изрешетил стену прямо над ним. Он подхватил Хаммера под руки и оттащил его с линии огня, за угол к лестничной площадке, одновременно извлекая из кармана рацию.

– Офицер ранен! – прокричал он. – Огнестрельное ранение! Офицер ранен!

– Твою мать… – простонал Хаммер, зажимая руками рану.

Кровь сочилась между его пальцами. Лопес склонился над напарником и вытащил свой «Глок», направив его на дверь. Он почти нажал на курок, но остановился. Стрелять вслепую в закрытую дверь неизвестной квартиры – это прямое нарушение ведомственных правил ведения операции. Но если ублюдок откроет дверь и решит выстрелить снова, Лопес был уверен, что спустит курок.

Однако больше ничего не произошло. По ту сторону двери за двумя рваными отверстиями стояла полная тишина.

До их слуха уже доносился вой сирен.

– О, Боже… – застонал Хаммер, хватаясь за живот. На его белой рубашке расползлось огромное красное пятно.

– Держись, напарник, – произнес Лопес, зажимая его рану. – Просто держись, ладно? Помощь уже близко.

23

Винсент д’Агоста стоял на углу Девятой Авеню, глядя на Четырнадцатую-Стрит. Перед ним разворачивался настоящий сумасшедший дом. Весь район был оцеплен, здание эвакуировано. На месте работала команда спецназа. Так же были задействованы два переговорщика, бронированный подъемник, робот, подразделение К-9, куча снайперов и вертолет, кружащий в небе. Кажется, что за полицейскими баррикадами собрались представители всех средств массовой информации города: блоггеры, телевизионщики, представители кабельного, газетчики – все! Стрелок все еще оставался в квартире. До сих пор не удалось заставить его выйти оттуда или хотя бы показаться в окне. Подъемник с бронированной кабиной маневрировал, пытаясь занять наилучшую позицию. Четверо парней находились на крыше. Они устанавливали специальные кевларовые коврики и сверлили в потолке отверстия, чтобы можно было опустить камеры внутрь квартиры.

Д’Агоста координировал операцию по рации, чувствуя себя хореографом балетной труппы и отрабатывая несколько линий действия, каждая из которых могла завершить сложившееся противостояние. Рациональная часть его разума хотела взять преступника живым. Теперь из лица, вызывающего простой интерес, он превратился в подозреваемого номер один в деле об убийстве Кантуччи, и его смерть не принесла бы никакой пользы. С другой стороны, этот ублюдок стрелял в полицейского. Примитивный инстинкт д’Агосты диктовал ему немедленно убить эту сволочь. Хаммер находился в операционной – тяжелораненый. Он мог не выкарабкаться.

Это катастрофа! Синглтон, конечно, получил желаемый «прорыв» в деле, хотя бы с этим все было в порядке, если в при таком раскладе о порядке все еще шла речь... Но кто мог предположить, что обычное задание обернется так? Лейтенант задавался вопросом, насколько сильный дождь из дерьма обрушится на него после этого, но быстро отогнал подобные мысли. Сначала разберись с этим делом, а уж потом волнуйся о последствиях.

Солнце село уже несколько часов назад, и теперь с Гудзона дул холодный порывистый ветер, завывая по Четырнадцатой-Стрит. Температура заметно упала, и холод пробирал д’Агосту до костей.

Прерывая мрачные мысли лейтенанта, его рация вдруг ожила. Это был Карри.

– Переговорщик установил контакт. Канал 42.

Д’Агоста настроил гарнитуру на нужный канал и прислушался. Переговорщик, говоря из-за пуленепробиваемого щита, пытался общаться со стрелком через дверь. Было трудно разобрать, что говорит Лешер, но переговорщик продолжал, и по его речам д’Агоста догадался, что Лешер был одним из тех антиправительственных типов, которые считали, что теракт 11 сентября был устроен Бушем, что резня в Нью-тауне была сфальсифицирована и что Федеральная Резервная система и кабала межгосударственных банкиров тайно управляли миром и состояли в сговоре с целью забрать у него оружие. По этим причинам он не признавал авторитета полиции.

Переговорщик говорил спокойным голосом, словно занимался рутинной работой. Он пытался заставить стрелка положить оружие и выйти, обещал, что никто не причинит ему вреда. Слава Богу, парень прятался в квартире один, и у него не было заложников.

Снайперы находились на позициях, но д’Агоста сопротивлялся порыву отдать им приказ стрелять на поражение. Лейтенант чувствовал, как вокруг него нарастает давление, которое вот-вот запустит цепочку событий, в результате которых Лешер будет убит. Это было бы очень легко, и никто бы и слова ему не сказал. Хаммер был бы отмщен. И все же… живым Лешер нужен был больше.

Прошло еще десять минут. Переговорщик ни к чему не пришел: Лешер словно напился какого-то антипереговорного энергетика и был убежден, что, если он выйдет, то его тут же убьют. Он сказал переговорщику, что его не оставят в живых, потому что он знает слишком много. Он знал об их заговоре, знал их дьявольские планы, и именно поэтому, по его мнению, его намеревались казнить.

Разговаривать с этим сукиным сыном не было никакого смысла. С каждой минутой д’Агоста все сильнее замерзал и терял терпение. Чем дольше это будет продолжаться, тем хуже он покажет себя как командир.

– Ну, хорошо, – произнес он, – уводите переговорщика. Приготовьтесь бросить через крышу светошумовую гранату, входим через дверь и окно одновременно. По моей команде. Я поднимаюсь.

Он хотел быть непосредственно на месте действий, его не прельщала перспектива координировать операцию издалека. Он вошел в старое обветшалое здание, минуя команду спецназа, корпус К-9, тяжелые грузовики и бронированный подъемник. Этим ребятам очень нравятся их игрушки, – подумал он с почти любовной снисходительностью, – поэтому они и берут их с собой при каждой возможности.

Он поднялся по лестнице на четвертой этаж и остановился – на уровень ниже основного действа. Лейтенант убедился, что четверо парней на крыше осторожно и тихо проделали дыру в потолке квартиры, и туда можно было запросто бросить светошумовую гранату. Два штурмовых подразделения на пятом этаже заняли позиции и были готовы начать.

– Итак, – проговорил д’Агоста в рацию, – приступаем.

Через мгновение он услышал резкий взрыв гранаты, а затем двойной удар штурмовых подразделений – те бросились в квартиру одновременно, штурмуя ее с двух сторон. Внутри раздался выстрел, затем еще один, а затем… все закончилось.

– Разоружен и задержан, – прозвучало по рации.

Д’Агоста поднялся по лестнице, шагая сразу через две ступеньки, и вошел в квартиру. Лешер был там – на полу, в наручниках. Его удерживали сразу двое полицейских. Его квартира представляла собой захламленную маленькую вонючую дыру. Полицейские подняли его на ноги – хнычущего и рыдающего. Он был около пяти футов и трех дюймов ростом, худощавый, в прыщах и с козлиной бородкой. Из его плеча и живота текла кровь.

И это – Лешер?!

– Он стрелял в нас, сэр, – отрапортовал один из офицеров группы захвата, – было принято решение открыть встречный огонь, чтобы разоружить его.

– Ясно, – отозвался д’Агоста, отойдя в сторону и пропуская медика, который должен был обработать огнестрельные раны.

– Вы ранили меня! – пробормотал Лешер, и д’Агоста заметил, что он обмочился.

Лейтенант осмотрел комнату. На стенах висели плакаты групп, играющих в стиле death-metal. В углу громоздилась целая свалка оружия, по квартире – тут и там – было расставлено около дюжины разобранных компьютеров и куча других электронных устройств неизвестного назначения. Все это казалось настолько комично-абсурдно-пугающим, как будто д’Агоста угодил в декорации какого-то авторского кино. Он совсем не ожидал увидеть что-то настолько странное. Глядя на Лешера, волосы которого были набиты осыпавшейся штукатуркой и пылью, он видел перед собой лепечущего раненого сморчка – кровь на полу под ним уже начала собираться в лужу. Его тело било мелкой дрожью, он хныкал и плакал. Неужели это и есть тот парень, который с такой безжалостной точностью убил Кантуччи? Д’Агоста просто не мог в это поверить. Впрочем, этот мелкий ублюдок совсем недавно выстрелил из дробовика в полицейского! А затем пытался убить и других офицеров.

– Больно… – слабо простонал Лешер, тут же потеряв сознание.

– Везите его в Белльвью, – д’Агоста глубоко вздохнул и отвернулся.

Как только состояние этой сволочи стабилизируется, он допросит его с особым пристрастием. Его раны были серьезными, но отнюдь не смертельными. Он придет в себя. Но не сегодня. Сегодня д’Агосте требовалось хоть немного поспать – а после его снова будет ждать бумажная работа, которая, казалось, никогда не заканчивается.

Боже, как же у него болела голова!

24

В пять часов утра 24 декабря, примерно за час до рассвета специальный агент Пендергаст появился в дверях квартиры 5В в доме 355 по Четырнадцатой-Стрит-Вест. Он обнаружил, что место преступления охраняется одним единственным полицейским, дремавшим в своем кресле – криминалисты уже закончили свою работу и покинули здание.

– Сожалею, что вынужден побеспокоить вас, – начал Пендергаст, когда мужчина вскочил на ноги, и сотовый телефон, который он держал в руке, упал на пол.

– Простите, сэр, я…

– Прошу вас, – успокаивающе бархатным голосом произнес Пендергаст, извлекая свой значок ФБР и демонстрируя его полицейскому. – Я просто хотел немного осмотреться. Если, конечно, вы не против.

– Конечно, – пробормотал полицейский, – конечно, но… у вас есть разрешение?

Его лицо слегка вытянулось, когда Пендергаст медленно отрицательно покачал головой.

– В пять часов утра, мой дорогой друг, бывает крайне непросто получить чью-либо подпись. Однако если вы думаете, что по этому поводу вам следует позвонить лейтенанту д’Агосте, я, разумеется, вас пойму.

– Нет, нет, это не обязательно, – поспешно отозвался полицейский. – Вы ведь… уже уполномочены вести это дело?

– Разумеется.

– Ну, тогда, я думаю, вы можете пройти.

– Благодарю вас, мой добрый друг.

Пендергаст сорвал с двери ленту, опечатывавшую место преступления, сломал пломбу и проник в квартиру, после чего включил фонарь и закрыл за собой дверь. Он не хотел, чтобы его кто-либо беспокоил.

Обведя лучом света жалкое пространство, повернувшись из стороны в сторону, он запомнил всю окружающую его обстановку. Он осветил каждый плакат, затем перешел к груде оружия, лежавшей на полу на куске грязного ковра, и, наконец, к куче компьютерного оборудования, плат, и старых ЭЛТ[16]16
  Электронно-лучевые трубки (ЭЛТ) – класс вакуумных электронных приборов, в которых используется поток электронов, сконцентрированный в форме одиночного луча или пучка лучей, которые управляются как по интенсивности (току), так и по положению в пространстве, и взаимодействуют с неподвижной пространственной мишенью.


[Закрыть], ныне забрызганных кровью… Взгляд Пендергаста остановился на грубом верстаке, сделанном из бревна, верх которого был сильно обожжен и изрезан. Стена позади него была увешена инструментами. Он скользнул лучом по помятой кровати и кухонному уголку – неожиданно чистому – и вернулся туда, откуда начал осмотр.

Теперь он двинулся к верстаку – тот привлек его внимание. Агент осмотрел его слева направо, изучая каждую деталь под пристальным лучом фонарика, иногда используя лупу и время от времени поднимая что-то ювелирным пинцетом. Заинтересовавшие его образцы он собирал в пробирку. Его бледное лицо, чуть освещенное фонариком, плавало в темноте, как бесплотный лик, а серебристые глаза таинственно сверкали.

Он проводил осмотр около пятнадцати минут, пока вдруг не застыл. В углу, где грубый стол примыкал к стене, свет выхватил то, что оказалось двумя гранулами желтоватой соли. Первая, которую Пендергаст поднял тонкими пальцами и растер, оставила желтовато-белую пыль на его коже. Пендергаст принюхался к ней и, наконец, попробовал кончиком языка. Вторую гранулу он взял пинцетом и положил в небольшой пластиковый пакет, который тут же запечатал и убрал в карман пиджака.

Удовлетворившись результатами, агент развернулся и покинул квартиру. Дежурный полицейский встретил его, поднявшись со своего места и вытянувшись по стойке смирно. Пендергаст тепло обратился к нему.

– Благодарю за вашу помощь, офицер, и за ваше внимание к обязанностям. Я обязательно сообщу об этом лейтенанту, когда встречусь с ним.

После этого он скользнул вниз по лестнице – тихо и плавно, словно кот.