Текст книги "Дар Змеи"

Автор книги: Лине Кобербёль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Бобы и буквы

Мы сеяли бобы. Больше у нас ничего бы не поспело к осени – так поздно мы сеяли в нынешнем году. Подготовить землю к посеву можно было лишь тяжким трудом. Когда-то за хижиной был сад, но лесу целых два года позволили бесчинствовать, и он этим воспользовался.

Мы одолжили у кузнеца вилы, а лопата у нас была. Во всяком случае, она у нас была, пока Нико не потерял ее.

– Не понимаю, – сказал он, растерянно оглядываясь. – Она была здесь совсем недавно!

Я вообще этого не понимал. Как можно потерять лопату? Она ведь была большая. Не перстень же с пальца он уронил. Мы искали, искали…

– Подумай! – советовал я Нико. – Где ты видел ее в последний раз?

– Ох! – неуверенно вздохнул Нико. – Думаю, там…

Он указал на угол огорода, где земля была наполовину вскопана. Но никакой лопаты там не было. Терпение у меня лопнуло.

– Каким олухом нужно быть, чтобы потерять лопату! – прошипел я. – Тут требуется особый талант!

Нико, моргнув, провел грязной рукой по волосам.

– Думаешь, мне лопаты не жалко? – виновато произнес он.

И он вправду огорчался. Нельзя сказать, что Нико был неуклюж, это было бы неверно. Быть может, немного неловок, особенно с вещами, которые раньше в руки не попадались, а в крестьянском доме таких вещей было немало. Княжьи сынки не очень-то утруждают себя ремеслом и земледелием. Однако хуже всего то, что Нико словно бы вовсе не думал о том, чем занимался. Он был невнимателен к вещам. Мог бросить пилу в наполовину распиленном пне, да так, что полотно оставалось изогнутым – вот-вот лопнет. Оставлял молоток на земле и забывал, куда его положил. Бывало, уронит гвоздь и даже не обратит на него внимание. Рассыпал как-то целую пригоршню семян шпината по двору на радость птицам. И так далее. Однако же лопата была вершиной его подвигов. Причем самой худшей.

– У нас нет денег на новую, – угрюмо сказал я. – И если мы не посадим эти бобы, зимой будем голодать. Вы поняли это, молодой господин?

Нико съежился.

– Я отыщу ее, – тихо произнес он.

Немного погодя мама позвала нас завтракать.

– Где Нико? – спросила она.

– Он ищет лопату!

– Давин!

Я набрал ложку каши. Она была чуточку жидковатой.

– Нам нужна эта лопата, – сказал я. – А потерял ее он.

– Он ведь старается! – Матушка поглядела на меня. А я смотрел на кашу. – Он всего лишь хотел подсобить нам.

– Да, – ответил я. – Но у него это не очень-то получается.

Мы нашли лопату лишь на следующий день в зарослях крапивы, куда Нико зашвырнул ее, вместо того чтобы воткнуть в землю, как сделал бы каждый нормальный человек. И уже на другой день случилась эта история с кроликом.

Я расставил в подходящих местах силки – ведь должны же мы были хоть как-то воспользоваться тем, что жили в лесу. Каждое утро и каждый вечер я обходил все силки, осматривал их и порой кое-что находил. В тот день в силке оказался кролик, маленький светло-коричневый крольчонок. Он прыгал, он упирался, он пытался удрать, когда услыхал, что я иду, и наверняка до конца так и не понял, что это бесполезно. Я обхватил его шейку и быстро крутанул так, что она сломалась. У нас есть мясо к нынешнему ужину, а вообще-то это бывало не часто. Я был доволен собой, когда возвращался в хижину.

Нико, сидя в траве перед дверью, играл с Мелли. Подняв руку с пригоршней палочек, он спрашивал ее:

– Сколько палочек в моей руке?

– Четыре! – не колеблясь, отвечала Мелли.

Нико убрал эту руку за спину и вытянул вперед другую.

– А здесь?

– Шесть!

– Хорошо. А сколько их всех вместе?

Мелли заколебалась.

– Девять? – неуверенно спросила она.

Нико вытянул вперед обе руки.

– Сосчитай их! – сказал он.

Губки Мелли шевелились, пока взгляд ее считал палочки.

– …восемь, девять, десять! – бормотала она. – Их десять!

– Верно! Молодец, Мелли!

Мелли подняла глазки и увидела меня.

– Погляди, – сказала она, сияя от радости, и подняла вверх какую-то пустяковину из шнурка, веревок и палочек. – Это – М! Это первая буква слова «Мелли»!

До чего же я разозлился. Бобы еще не посеяны, курятник без дверей, лошади по-прежнему на привязи, поскольку мы не успели соорудить для них загон. У нас нет скамьи, чтобы сидеть, и один стол на всех. А он спокойно восседает тут и болтает всякий вздор с Мелли! Хотя мог бы заняться тысячей полезных вещей!

– Вот! – сказал я и бросил ему на колени кролика. – Освежуй его и отдай матери!

С этим-то он вполне справился бы. К тому же, я уже начал свежевать кролика и выпотрошил его.

Нико смертельно побледнел. Осторожно поднял кролика с колен и положил на траву. Он как-то неловко развел руки, и я увидел, что они кое-где окровавлены. Неужто он боялся запятнать кровью рубашку?

– Этого я не могу, – хрипло произнес он и поднялся. Подойдя к колодцу, он набрал ведро воды и начал старательно мыть руки, пока они снова не стали совсем чистыми. А потом ушел. Он исчез в лесу, не произнеся ни слова и ничего не объяснив.

Я этого не понимал. Ведь он, должно быть, сотни раз охотился с егерями своего отца. Охота – самое княжеское дело! Почему он так взвился из-за того, что капля крови попала ему на руки? А уж меч в руки взять его не заставишь! Если б я не знал, что однажды он убил дракона, я бы подумал: он попросту трус или кисляй! Нико, конечно, благородно поступил, когда отправился вместе с нами. Я только не понимал, для чего он нам?!

– Три птицы, – считала Мелли. – Нет, четыре! Гляди, Давин, четыре птицы!

– Да, Мелли. А теперь пойдем!

– Две лесных улитки. Две лесных улитки и четыре птицы – вместе шесть!

Хоть бы Нико никогда не начинал учить ее счету! Теперь Мелли пересчитывала все на свете: серые камни и белые камни, кусты орешника, конские яблоки, ежевику и следы ног. А по дороге от хижины до Глинистого селения – дома, столбы изгородей и трубы. Мешки с мукой у мельника, конские копыта у кузнеца. Можно было спятить, слушая все это.

Я отправился в селение, чтобы попытаться продать нашу понурую Вороную. Кормить всю зиму четырех лошадей у нас не было средств. На самом деле, быть может, даже трех, но Кречета и Шелк овую ни в коем случае продавать не следовало, разве что у нас вовсе не будет для них корма, а мы едва ли смогли бы просить Нико продать его лошадь до тех пор, пока нам не придется избавиться от двух наших собственных.

– Да ведь это настоящая маленькая трудяга, – похвалил Вороную кузнец и приподнял ее копыто. – И ноги хоть куда!

– Не знаете ли вы, Местер, кого-нибудь, кто купил бы ее?

Кузнец опустил заднее копыто Вороной и выпрямился.

– Гм-м! Пожалуй! Отчего бы и нет?

– Пять, шесть, семь! Семь гвоздей! – воскликнула Мелли.

– Мелли, помолчи!

– Семь гвоздей и три молотка, и одна лошадка… получается… получается – одиннадцать!

– Вот шустрая девчонка! – похвалил Мелли кузнец. – Кто научил ее считать?

– Это… ох, мой двоюродный брат Нико.

Мы полагали, что лучше сделать вид, будто Нико из нашей семьи, но я к этому по-настоящему не привык.

– А я могу еще читать по складам, – гордо сообщила Мелли. – МЕЛ-ЛИ. А кузнец начинается с буквы К!

Короткий, схожий с хрюканьем смешок сорвался с губ кузнеца.

– Это, пожалуй, подойдет, – молвил он. – Скажи-ка мне, а он, твой двоюродный брат, как по-твоему, он мог бы обучить моего сынка Олрика счету? Я и сам попытался было, но у него в одно ухо входит, в другое выходит и не задерживается там. А надо хоть немного знать эту науку, а не то его легко будет обмишулить.

– Я спрошу брата, – неуверенно ответил я, не зная, как воспримет Нико предложение стать домашним учителем сына кузнеца. В том мире, где прежде жил Нико, учителя нанимали, а после, заплатив ему, отправляли на все четыре стороны. Нанимали, само собой, лучших, но даже их не особо высоко почитали.

– Знаешь что, коли твой Нико сможет хоть немного вбить счет в башку моему Олрику, то у нас найдется несколько куриц, без которых мы обойдемся! И оставь у меня кобылу, я продам ее по хорошей цене, в накладе не будешь.

– Идет! – с быстротой молнии ответил я и протянул руку кузнецу. У нас снова будут куриные яйца! А коли Нико станет от этой сделки нос воротить, он будет иметь дело со мной!

Мы хлопнули по рукам, и делу конец!

– Четыре ножа и горшок… – твердила свое Мелли, – но горшок-то разбился вдребезги, как его считать?

– Не знаю, – ответил я. – Спроси Нико!

Ну и удивился же я при виде Нико, просиявшего, будто солнечный день, когда я рассказал ему о том, что посулил от его имени.

– Охотно возьмусь, – согласился он.

И уже на другой день отправился в Глинистое. Громко насвистывая, он шел по дороге, словно на любовное свидание. Покачав головой, я принялся за дело – сколачивал дверь к ветхому курятнику.

Спустя несколько дней явилась пекарка Агнета и учтиво осведомилась, может ли Местер Нико хоть ненадолго взять ее Корнелиуса в обучение? Местер Нико! Вот что пришлось мне услышать!.. Однако же Агнета постаралась, чтобы мы дважды в неделю получали свежий хлеб. Стало быть, Нико все-таки на что-то да сгодился! Похоже, Нико это занятие пришлось по вкусу, и все в селении заговорили, мол, сынок-то кузнеца Олрик выучился вдруг считать, хоть все знали, что прежде был он один из тех, кто складывал два и два, а получал три!

Мало-помалу Нико уже два раза в неделю до полудня держал школу для девятерых детей из Глинистого. Да еще Дина с Розой тоже ходили с ними, хоть я и шумел, и ругался из-за этого.

– Нам никак без них не обойтись! Работы тут невпроворот!

– Не вмешивайся в это, Давин! – твердо сказала мама. – Розе нужно научиться читать и писать. Да и Дина может помочь с малышами. – Она пронзительно глянула на меня. – Да и тебе, Давин, право, не помешало бы ходить вместе с ними. Не потому ли ты злишься, что и сам ведь не больно-то силен в грамоте, прямо скажем – ты и буквы не все знаешь.

Но тут я провел границу между нами. Мне сесть на школьную скамью и, затаив дыхание, слушать разглагольствования Нико о том, как читать по складам? И речи об этом быть не может. Никогда! Через мой труп!

Косые взгляды

Был школьный день. Нико и девочки ранним утром ушли, а мы с матушкой остались одни: поить лошадей и кормить кур, и лущить бобы, и собирать топливо для очага, и вообще делать самим еще много чего, даже если Его надутое Погань-Величество торопится играть в сельского учителя.

На этот раз дел было невпроворот, и я позднее обычного вышел взглянуть на свои силки. В третьем была неосторожная водяная крыса, уже дохлая. «Нет, мы еще не так голодны», – подумал я и нагнулся, чтобы распустить петлю. Чья-то желто-зеленая голова, шипя, толкнулась о мою руку, и я так перепугался, что споткнулся и упал навзничь, а потом уселся в каком-то низком, мокром и колючем кустарнике ежевики. Уж! Злобный и быстрый, как молния, но не ядовитый! Хорошо еще, что не медянка! Но если даже клыки ужа не ядовиты, они все же остры. И уж явно примеривался к водяной крысе как к своей добыче. Я перерезал веревку и оставил крысу змее.

Но с охотой на сегодня было покончено. Я был в земле, в грязи, промок насквозь, а одна рука кровоточила. Она вся была в колючках ежевики. И, само собой, зарядил дождь. Да, денек и вправду выдался удачный.

Внезапно я увидел Дину, идущую под дождем. Лицо у нее было какое-то чудное, и непохоже было, что она идет домой.

– Дина! – воскликнул я. – Ты куда?

Она остановилась и неуверенно огляделась.

– Это ты, Давин?

– Да, – ответил я. – А кому здесь и быть?

Ни слова не вымолвив в ответ, она постояла, не спуская с меня глаз, словно желая до конца увериться, что это и в самом деле я.

– Ты куда? – повторил я.

– Домой!

– Дина, домой по той дороге, – показал я.

– Да! – с готовностью подтвердила она, словно не держала путь точнехонько в другую сторону.

– Почему ты возвращаешься домой сейчас? Неужто ученый Местер Нико уже покончил со своими школьными фокусами на сегодня?

На краткий миг она стала прежней.

– Зачем ты вечно нападаешь на Нико? Тебе ведь по вкусу хлеб, что он нам добывает.

– Да, и он ест кроликов, которых ловлю я. Только бы ему самому не видеть кровь на своих руках.

– При чем тут кролики?

– Ни при чем!

Я смахнул капли дождя с ресниц.

– Что, уроки в школе кончились?

Она вновь словно окаменела.

– Нет, – только и ответила она, снова пускаясь в путь.

– Дина, погоди! Что-то случилось?

– А что могло случиться? Мне попросту стало худо.

Неужто она плакала? Или это капли дождя на ее лице?

– Дина, что стряслось?

– Я ведь говорю – ничего. Только живот заболел…

Она пошла. «Теперь хотя бы она идет к хижине, – подумал я. – Может, у нее и впрямь живот заболел. С кем не бывает?»

Но мне все же хотелось позднее расспросить об этом Розу.

– Не знаю, – ответила Роза. – Нам было дано задание – писать буквы на тех глиняных досках, что делала для нас Ирена. Дина уронила одну из них, так что доска разбилась вдребезги. И тогда она взяла и ушла.

– Ну… может, кто-то выругал ее? Нико или кто-нибудь другой?

– He-а! Нико почти никогда не ругается.

– Разве она не радуется всей этой канители со школой?

Мне хотелось верить, что школа была чем-то важным для Дины. Она сама обычно так прилежно читала, писала, и, в отличие от меня, ей все это было по нраву.

– Да… – словно бы чуточку запнулась Роза.

– Да, но?.. – спросил я. Потому что, как мне послышалось, это «но» витало в воздухе.

– Самые младшие – Катрин и Бет – они немного боятся ее. Они вроде замечают, что она не привыкла водиться с другими детьми. И хотя у Дины – по-настоящему – уже нет взгляда Пробуждающей Совесть, все-таки в ней по-прежнему есть что-то… что-то необычное.

Я вздохнул. «Обычное» никогда не было словом, которое можно было бы применить к Дине. Почему бы ей не попытаться стать иной? Порой она меня просто раздражает. Почему бы ей хоть чуточку не порадоваться? Почему она вечно бродит, повесив нос, и такая странная, что никому не хочется поболтать с ней и получше ее узнать? Так друзей не заведешь.

Несколько дней спустя я поругался с Розой, да так, что пух и перья летели.

Началось это с каких-то слов, сказанных Иреной, когда я пришел, чтобы вернуть одолженные нам вилы.

– Вы хоть как-то справляетесь, Давин? – спросила она и испытующе глянула на меня.

– Да! – ответил я. – Все идет как по маслу.

– И у вас ни в чем недостатка нет? И еды и прочего хватает?

– Да! Нынче у нас есть и хлеб, и куриные яйца.

– Я вот к чему – будете в чем-то нуждаться, только скажите! Я уверена: мы что-нибудь придумаем.

Почему у нее такой странный вид? Будто она что-то недоговаривает…

– Ни в чем мы не нуждаемся, – с обидой ответил я. Само собой, в чем-то мы нуждались, примерно в тысяче вещей сразу; но все это мы сами могли раздобыть или заработать. – И милостыня нам не нужна!

Я старался не думать о том, как дешево обходится нам житье в хижине Ирены.

– Боже упаси! – воскликнула Ирена. – Все это не в обиду сказано, а только чтобы помочь! Тут многие огорчатся, если вам придется уехать!

Что еще за болтовня? И она снова окинула меня этим своим чудным взглядом. Что-то тут явно происходило, что-то важное, чего я по-настоящему не заметил.

Ирена проводила меня до дверей. По другую сторону площади стояла Минна с постоялого двора, и при виде меня лицо ее заметно вытянулось. Я учтиво поздоровался, но она не ответила. Она лишь стояла, злобно глядя на меня.

– Что я ей сделал? – спросил я.

Ирена замешкалась.

– Ничего, – ответила она, выждав. – Она просто не в духе, потому что у нее пропало несколько кур. Верно, их утащила лиса.

Да, все это куда как странно. Почему Минна злится на меня, если лисица утащила ее кур? Я попрощался с Иреной и в недоумении отправился домой.

Я уже подошел к околице, как вдруг что-то твердое ударило меня по плечу. Я оглянулся, но не заметил никого и ничего. Однако тут вновь в воздухе просвистело, и на сей раз я увидел, что кидают и откуда свист. Наверху на яблоне арендатора Андреаса сидели двое наглых сынков башмачника и кидали в меня зелеными яблоками.

Я усмехнулся. Вон что! Стало быть, это они тут от безделья озорничают. Ну и задам же я, мальчишки, вам за такие дурацкие проказы! Я вам покажу! И быстренько подняв одно маленькое яблочко, я замахнулся, чтобы швырнуть его в ответ.

– Ворье! Воровской сброд! – заорал тот, что постарше.

Я остолбенел.

– Я ничего не крал! – крикнул я в ответ.

– А почему тогда в нашей кладовке пропал паштет? – заорал мальчонка, да так громко, что наверняка все Глинистое слышало его.

– Откуда мне знать? – возмущенно выкрикнул я. – Поганец!

Я прицелился как можно точнее и метнул яблочко.

– Ай! – послышался обиженный возглас с дерева. Будто мальчишку незаслуженно обидели. «Хоть бы у тебя синяк выскочил! – сердито подумал я. – Нечего орать такое людям вслед!»

И только на полпути домой я начал мало-помалу соображать, что к чему. Я сопоставил странные взгляды Ирены и ее слова: «Если будете в чем-то нуждаться, только скажите!..»

Исчезнувшие курицы. Исчезнувший паштет! Кто-то начал воровать в селении, и, ясное дело, подозрение тотчас пало на нас. На новоселов! На чужаков! Кому какое дело, что никто из нас в жизни ничего не украл!

Я резко остановился. Ведь на самом деле это может быть правдой! Роза! Роза, что явилась из Грязного города, где многим приходилось воровать, чтобы выжить! Роза, которая так мастерски умела высвистывать сигналы опасности, что даже сам черный дрозд и тот принял бы их за пение другого дрозда.

«Нет, это ужасно глупо, – подумал я. – Роза никогда не стала бы воровать кур! Да и на что они ей?»

Но у Розы была собака. Ну да, Лайка! Лайка, что весело бежала вместе с девочками в школу. А дома ведь мяса вдоволь не получишь. Неужто Лайка стибрила кур у Минны? Неужто Роза могла украсть паштет для Лайки? Я просто ошалел от всех этих подозрений и не знал, что и думать. Может, Роза не знала, что у соседей нельзя красть? Особенно если ты – чужачка. Я должен поговорить с ней.

Хлоп! Пощечина эхом отозвалась во всей хижине, и мне показалось, будто голова моя вот-вот отвалится. Лайка, вскочив, начала бешено лаять.

– Как тебе взбрело сказать такое!

Глаза Розы сверкали, а слезы заблестели на ее красных разгоревшихся щеках.

– Я ведь только спросил…

– Приблудная девчонка из Грязного города – вот что тебе пришло на ум. Вшивая девчонка! Воровка! Думаешь, я этого прежде не слыхала?

– Да, но я…

– Черт бы тебя побрал! Я никогда ничего в своей жизни не украла!

– Да, но ты умеешь… ты умеешь свистеть, будто черный дрозд.

– Ну да, ведь это просто ужасно! Как же не быть воровкой тому, кто свистит дроздом?

– Роза…

– Если тебе так хочется знать – да, мы занимались контрабандой! Несколько раз! Мой дрянной брат и я. Но это вовсе не то же самое, что воровать у своих же соседей!

– Пожалуй, это тоже незаконно…

– Да, это так! Будь добр, вздерни тогда меня на виселице!

– Я сказал это только потому, что нам так важно…

Но Роза не слушала. Она резко свистнула Лайке и исчезла за дверью вместе с собачонкой, следовавшей за ней по пятам. Я потрогал свою горящую щеку и подумал, что сейчас мне не надо идти за ней.

– Очень глупо, – произнес с полатей Нико.

Я круто повернулся. Я-то думал, мы с Розой одни в хижине.

– Кто-то ведь ворует! – защищался я. – А такое может кончиться тем, что нас выгонят отсюда!

– Роза жила у вас два года! – сказал Нико и уселся на краю полатей так, что ноги его болтались. – Украла она что-нибудь за это время?

– Нет, – пробормотал я.

– Значит, ты прямо спросил ее об этом потому, что она родом из Грязного города!

– Да, да, я понял это, – раздраженно ответил я. – Я был глуп и жесток и ужасно сожалею об этом. Но если Роза и Лайка ничего не брали, тогда кто?..

– Не знаю, – задумчиво произнес Нико. – Но стоило бы разузнать, прежде чем остальные в Глинистом будут судить столь же поспешно, как и ты!

– У нас нет времени валяться и выслеживать воров! – произнес я. – Нужно работать.

– Да, да! – пробормотал Нико, и видно было, что мысли его витают где-то уже совсем в другом месте. – Полагаю, мне надо повнимательней выслушивать моих маленьких школяров.

Медянка

Роза долгое время была вспыльчива и ядовита. Назавтра, когда я в полдень заделывал дыру на крыше курятника, я услышал, как она кричит Дине с делянки, где сеяли бобы:

– Может, ты тоже думаешь, что мы с Лайкой воруем?

– Нет, я…

– Хороша. Ты – настоящая подруга!

Роза, медленно шагая, завернула за угол. В глазах ее стояли злые слезы. Она окинула меня взглядом, который едва не заставил меня свалиться мертвым с крыши курятника, и исчезла в лесу.

– Вовсе я так не думала! – закричала Дина.

Она тоже свернула за угол, и вид у нее был ни капельки не веселее, чем у Розы.

– Что ты ей сказала? – спросил я.

– Да ничего! – ответила Дина. – Только чтобы она хорошенько приглядывала за Лайкой.

– И совсем не Лайка таскала кур.

– Я знаю! И не это имела в виду!

– А что ж тогда?

– То, чтоб она хорошенько присматривала, как бы Лайка не попала в беду.

Голос Дины звучал все слабее и слабее, а последние слова напоминали скорее шепот.

– Но почему же? Лайка не какая-нибудь бродячая собачонка…

Дина не вымолвила больше ни слова. Она лишь вернулась обратно и продолжала лущить бобы. Покачав головой, я попытался покрепче затолкать пригоршню соломы в дыру, чтобы не наделать дыр больше, чем уже залатал. Мне показалось, что Дина вела себя, мягко говоря, странно. Что приключилось с девочкой?

Нога моя соскользнула и проехалась прямо по крыше, чуть ли не в дыру. Проклятье! Взорвать бы весь этот несчастный курятник и выстроить новый!

– Дина! – позвала мама. – Нет ли нынче свежих яиц?

– Не знаю!

– Тогда погляди!

Голос матери прозвучал чуть раздраженно, потому что собирать яйца в курятнике должна была Дина.

Дина вышла на двор. Она вытащила ведро воды из колодца и смыла шелуху от стручков с рук. А потом вошла в курятник, вообще не взглянув на меня. Ну что ж, я ведь ей всего-навсего брат. Куры, яйца и все прочее куда важнее.

Она оставалась там ужасно долго. Так долго, что мне стало любопытно, и я улегся на крыше так, что смог заглянуть в дыру, которую как раз латал.

Дина стояла, держа что-то в руках. Яйцо! Но яйцо вовсе не куриное. Это было разрисовано и все в черных и красных завитушках. Дина взялась за верхушку и донышко яйца и дернула вверх и вниз… Яйцо распалось как раз посредине. Должно быть, оно было сделано из дерева или из металла, либо из чего-то другого в том же роде. А внутри лежал маленький клочок бумаги…

Теперь мне стало любопытно уже всерьез. Кто посылал письма Дине с такой яичной почтой? Неужто у нее появился воздыхатель? Может, поэтому она и была в последнее время такой странной со всем своим молчанием, угрюмыми взглядами и болью в животе? Но если она и влюблена, то не похоже, что это особо радует ее.

Дина развернула письмецо и начала его читать. Потом, внезапно швырнув его и яйцо, заплакала.

Я, скатившись с крыши, спрыгнул в траву и отворил дверь в курятник. Дина, испуганно глянув на меня, потянулась за письмецом, что валялось на земляном полу. Я опередил ее. «Дина! Я не желаю пугать тебя», – прочитал я. Но я не успел дальше сложить слова по слогам, как Дина вырвала бумажку у меня из пальцев.

– Отдай мне его, – сказал я и протянул руку.

Она покачала головой.

– Это не твое дело!

– Нет, мое! Я тебе брат, и если ты любишься тут с каким-нибудь мальчишкой-молокососом из селения…

Она поглядела на меня с каким-то странным выражением лица.

– Если я и занимаюсь этим, – медленно выговорила она, – это мое дело….

– Не тогда, когда он заставляет тебя плакать!

Она открыла было рот, но тут же закрыла его. Похоже, слезы прекратились так же внезапно, как начались. Положив руку мне на грудь, она слегка похлопала меня, словно Лайку, которую она, бывало, почесывала за ушком.

– Порой ты и вправду бываешь жутко милым, – сказала она.

И покуда я по-прежнему, застыв на месте, размышлял, как понимать ее последние слова, она проскользнула мимо меня, швырнув по пути письмецо в колодец.

– Сегодня ни одного яйца нет! – крикнула она матери.

Я поднял размалеванное яйцо. Оно было совсем легкое, так что никак не могло быть деревянным, но я не знал, из чего же оно сделано. Я снова составил вместе обе половинки.

Теперь я увидел, что там были не только завитки, но и какое-то животное – не то морская змея, не то дракон. Яйцо мерцало маслянистым блеском, словно рисунок еще не высох. Оно казалось красивым и причудливым, совсем не похожим на то, что мог бы сделать мальчишка из здешнего селения. А к тому же, разве не чудно начинать так любовное послание? «Я не хочу пугать тебя». Я, по правде говоря, еще не был горазд писать любовные послания. Но если бы мне пришлось посылать письмо девочке, я бы так начинать его не захотел.

– Дина! – пробормотал я. – Во что же ты вляпалась?

Невеселый ужин был у нас в тот вечер. К нам как раз пришел в это время кузнец, чтобы вернуть Вороную. Он сказал, что все-таки не смог ее продать. Но, говоря это, он не поднимал глаз и вообще не смотрел в сторону матушки.

– Ничего, – молвила она. – Тогда придется нам самим попытаться…

Он кивнул.

– Это хорошая кобылка, – похвалил он. – Может, вам стоит продать ее в Ткацкое или же чуть подальше к югу. Пожалуй, там найдется немало охотников на такую хорошую лошадку.

«Ну, не в Глинистое же, – подумал я. – Неужто это все из-за призраков украденных кур?»

Кузнец ушел, а мы сели за сколоченный мною стол. Хлеб и крапивный сун на ужин! Я был близок к тому, чтобы пожелать: пусть бы мы были теми, кто украл кур или паштет. Из мясного у нас теперь оставались добытые мной кролики. Дина сидела бледная и лишь ковыряла в миске, а у Розы по-прежнему было такое выражение лица, что казалось: вот-вот грянет гром.

– Нам что, никак не избавиться от кислых физиономий? – в конце концов спросила мама. – Так или иначе, продадим эту лошадь. А селение раньше или позже настроится на иной лад, изменит свое мнение, если не само по себе, так когда поймают настоящего вора.

Нико откашлялся:

– Катрин. Ты не помнишь Катрин?

Матушка кивнула:

– Маленькая, темноволосая. Самая младшая из твоих учеников.

– Да. И вот Катрин обмолвилась, что знает, как попасть в курятник на постоялом дворе. Может, стоит поразмыслить: не посторожить ли там ночью?

Мама покачала головой.

– Пусть селение само улаживает это дело, – сказала она. – Нам лучше держаться подальше, отстраниться от всего этого.

Дина поднялась и взяла свою шаль.

– Ты куда, юная дама? – спросила матушка.

– Я забыла мотыгу и корзинку возле бобовой делянки, – ответила Дина. – Лучше забрать их, пока не стемнело.

Она метнулась за дверь, прежде чем мы успели вымолвить хотя бы слово.

Я тоже встал.

– А что забыл ты? – резко спросила мама.

– Ничего. Я только хотел помыть посуду.

– Давин, уж не захворал ли ты?

У меня покраснели щеки.

– Я здоров!

С молниеносной быстротой собрал я глиняные миски и вынес их к колодцу. Я бухнул их в ведро с водой и завернул украдкой за угол хижины, чтобы увидеть бобовую делянку.

Дины там не было. Я успел лишь мельком заметить ее меж деревьев, прежде чем она исчезла из виду.

Я так и думал. У нее свидание! Ей нужно с кем-то встретиться.

Я вернулся к ведру с водой и начал перемывать миски. Я уже все сделал, а Дина еще не вернулась обратно.

– Ну, берегись теперь, Дина! – пробормотал я.

Я еще раз подошел к углу дома и заглянул в лесную чащу. По-прежнему никакой Дины… Еще немного, и мне придется искать ее. Что ни говори, ей было всего двенадцать годков, а уже почти стемнело. У меня из головы не шло странное начало письма: «Я не желаю пугать тебя». Чем больше я думал об этом, тем сильнее одолевало меня беспокойство.

– Давин!

В открытых дверях хижины стояла мама.

– Да!

– Где Дина?

– Я не видел ее. Но она, верно, скоро вернется.

– Попытайся отыскать ее!

В голосе матушки слышалось беспокойство, и я хорошо понимал его. Я лишь кивнул в ответ и направился к лесной опушке, где в последний раз видел Дину.

Едва миновав первые деревья, я заметил ее. Она шла мне навстречу, тяжело дыша и задыхаясь, неподвижная рука ее была отставлена в сторону.

– Меня ужалила змея! – сказала Дина.

И с этими словами она упала на колени, так что мне пришлось почти весь остальной путь нести ее домой на руках.

На предплечье Дины виднелись две кровавые полоски и следы двух клыков.

– Она свалилась на меня, – сказала Дина. – Сверху, с дерева!

Я не поверил, что здешние змеи взбираются на деревья. Но с этим можно было подождать.

– Какого она была цвета? – резко спросила мама и натянула кожаный шнур, которым перехватила руку Дины.

Я знал, о чем она думала. Если змея медно-зеленая, то это мог быть уж, какого я видел у силков, яростный, злобный, но не ядовитый.

– Буро-оранжевая, – сказала Дина.

Стало быть, ядовитая!

– Давин, – неестественно спокойно произнесла мама. – Дай мне нож!

Я дал ей нож. Моя рука дрожала. Я не понимал, почему ее рука так тверда! Быть может, оттого, что иначе просто нельзя. Ведь ей придется резать…

– Медянка! Ее яд убивает. Много ли смертельного яда впитала рука Дины?

– Зажги лампу! – велела мама. – Я не вижу, что делаю!

Нико зажег фитилек лампы и поднял ее так, чтобы свет поярче падал на руку Дины. Дина лежала теперь на столе, где еще совсем недавно стоял крапивный суп.

– Роза, забери Мелли наверх, на полати, расскажи ей какую-нибудь сказку! – велела мама.

Роза молча кивнула и взяла за руку Мелли. Девочка боязливо таращилась на руку Дины и сперва не желала уходить.

– Иди с Розой! – велела мама, и Мелли послушалась.

Какой-то миг матушка подержала нож на огне лампы. А потом посмотрела в глаза Дине.

– Это всего лишь один миг, моя малютка, сокровище мое! – прошептала она.

Дина, не произнеся ни слова, каким-то бледным взглядом смотрела на нее, но я видел, что она стиснула зубы.

Матушка приложила лезвие ножа к руке Дины, прямо над укусом. Затем быстро сделала разрез в форме креста. Всего раз Дина жалобно всхлипнула, но этот сдавленный, похожий на вздох звук пронзил меня, проник до мозга костей. Мама, приложив губы к ранке, высасывала кровь и сплевывала ее, высасывала и сплевывала. Только бы это и вправду помогло! Матушка продолжала высасывать кровь и сплевывать. Дина, не издавая ни звука, смирнехонько лежала на столе, хотя ей наверняка было больно. Сверху слышался голос Розы, пытавшейся рассказать Мелли какую-то сказку. Она то и дело сбивалась, повторяла одну и ту же фразу два или три раза, но Мелли ее не перебивала. Сомневаюсь, что она слушала Розу.

– Принеси мою корзинку, Давин! – сказала в конце концов мама. Ее губы были в крови. – И котелок!

Я принес корзинку и котелок. Матушка взяла из корзинки небольшую глиняную фляжку.

– Это спирт, – сказала она Дине. – Будет щипать, зато очистит рану!

Матушка плеснула спирт в ранку. Дина ловила ртом воздух и закусывала губу.

– Больно! – прошептала она.

– Я знаю, малютка, сокровище мое! Но самое худшее скоро пройдет и останется позади!