Текст книги "Дар Змеи"

Автор книги: Лине Кобербёль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Ослик нехотя двинулся с места, и слабое тело Скюгге снова чуть не соскользнуло с него.

– Держи его покрепче, – раздраженно велел мне Сецуан. – Придется мне найти что-нибудь и привязать его.

Я с отвращением взяла Скюгге за руку, на этот раз выше, чтобы не касаться его худого обнаженного запястья. Сецуан взял веревку, которой мы обычно привязывали ослика, и накрепко прикрутил эту неудобную ношу к спине животного. Казалось, Скюгге перестал быть человеком и превратился в неудобную и бесполезную поклажу.

– Так! – сказал Сецуан и затянул последний узел. – Неужто этот не выдержит?

Ослик прядал ушами и чему-то радовался. Теперь, когда Скюгге превратился в поклажу, нам пришлось тащить на себе большую часть снаряжения, которое перепортил Скюгге. Но, по крайней мере, у нас был мех с водой.

Солнце сияло так ярко, что скалы казались белыми. Красно-бурая ящерица таращилась на нас своими выпуклыми глазами. А долина была пустынна.

– Идем! – позвал Сецуан. – Ведь где-то здесь должны жить люди.

Мой живот, в котором была только вода, от голода урчал. Люди! Хлеб! А может, все-таки немного козьего сыра? А куда девать Скюгге? Ни один крестьянин, сколько бы Сецуан ни играл для него, не пригласит Скюгге под свой кров. Значит, нужно подумать об этом заранее. Сперва нам нужно встретить хоть кого-нибудь. Я заставила ослика, понукая его, сдвинуться с места, и мы пошли. Пошли медленно, ведь Скюгге был тяжкой ношей для маленького ослика. «Тот, кто с волами едет, все одно движется вперед», – бывало, говаривала мама, когда я теряла терпение. Но путь до Сагис-Крепости по-прежнему оставался долгим, и как раз сейчас казалось, будто нам никогда не добраться до нее.

Рассказывает Давин

V. Замок-крепость

Морской Змей

Лодка тихо скользила по темной воде. Весла беззвучно и осторожно разрезали водную гладь, и слышалось лишь неторопливое поскрипывание уключин. Никто не произносил ни слова. На корме стояли двое с длинными копьями в руках и зорко глядели в воду. Это продолжалось уже больше часа. Хотелось бы знать, против кого они собрались пустить в ход копья? Кого они высматривали? Рыбу или еще что-нибудь? Им не нужно было добывать пропитание. Два свежезаколотых теленка лежали у их ног.

Тонкая дымка тумана расстилалась над водой. Всякий раз, когда весло касалось глади, дымка на краткий миг расступалась, видно было черное зеркало вод. Здесь было глубоко. Если что-нибудь упадет за борт, назад не выудить.

Я попытался сесть, чтобы ребрам не было так больно. Цепи зазвенели, и один из стражей обернулся в раздражении.

– Тише! – прошипел он. – А не то мы живо отправим тебя…

– Отправим? Куда? – спросил я, хотя хорошо знал, что вопрос мой еще больше разозлит стражника.

– К Морскому Змею! – ответил он. – Так что не вводи меня в искушение.

– Какой еще Морской Змей? – Я вопросительно глянул на Нико, но он слабо покачал головой. Он тоже этого не знал.

Вокруг нас, словно крепостные стены, вздымались твердыни скал. Солнце скрылось за хребтами гор, и лишь темно-желтые отблески на небосводе возвещали, что оно еще не село окончательно. Другие люди в других местах могли еще видеть его. И только здесь, в тени Сагис-Крепости, уже настала ночь. Мира захныкала от страха и тоски по дому и все прижималась к Нико, хотя он никак не мог обнять ее скованными руками. И от того, что один из стражей грубо приказал ей «заткнуть свою дурацкую маленькую глотку», лучше не стало.

– Оставь девочку в покое! – сказал Нико. – Она не виновата!

Хотя он произнес это вполголоса, слов Нико было достаточно, чтобы страж отвесил ему удар древком копья по затылку. И тут Мира расплакалась всерьез. Ее тонкий девчоночий голосок взлетал, будто крик чайки, меж отвесными скалами и эхом разносился над водой.

Что-то зашевелилось там, внизу. Что-то огромное! Такое огромное, что лодка повернулась на месте, словно ее затягивало в водоворот. Гребцы боролись за то, чтобы направить суденышко в нужную сторону.

Им удалось повернуть лодку. Но тут они принялись грести назад, да так, словно речь шла о жизни или смерти.

Перед нами – меньше чем в трех лошадиных корпусах от лодки – взметнулся водяной столб, нет, какая-то гигантская рыба! Нет! Совсем не то!

Голова!

Чешуйчатая серая голова, что была больше всей Миры. Голова поднялась над нами и продолжала подниматься… Голова на шее, словно ствол дерева! Будто смерч! Эта голова и шея были слишком огромны, чтобы принадлежать живому существу. Но оно было живым! То был Морской Змей! Его черные глаза, лишенные света и пустые, как глазные впадины скелета, таращились на нас. Мира закричала – тоненький хриплый крик ужаса – и спрятала личико на плече Нико.

– Теленок! – заорал один из копьеносцев. – Киньте ему теленка – сейчас же!

Другой тут же схватил свежезаколотого теленка и перекинул его через борт как можно дальше от лодки. Змей, похоже, не обратил на это внимание. Он продолжал смотреть на лодку глазами глубокими, как горные пещеры. «Стоит ему разинуть пасть… – подумал я. – Один удар его челюстей, и он разнесет лодку в пух и прах».

Морской Змей слегка разинул пасть, и вонь от донной тины, разложившихся водяных растений и полусгнившей рыбы ударила в нос. Одного из воинов охватила паника. Он отвел руку назад и, похоже, собрался метнуть копье в чудовище.

– Нет! – взревел другой и выбил копье у него из рук. – Этим ты его не возьмешь! Его оно только раздразнит! Кинь второго теленка!

Плюх! Последний дохлый теленок упал в воду довольно далеко от лодки.

Морской Змей медленно повернул голову. Он фыркнул так, что целый водопад обрушился на нас. Потом чудовище снова опустилось в воду. Я не спускал глаз с поверхности моря и ощущал это громадное тело внизу, в безднах, тело огромное, как горный хребет. Рядом с ним мы были как блохи в собачьей шерсти.

– Спокойно! – рявкнул тот, что с копьем. – Попытаемся подойти к берегу, прежде чем он вернется!

Гребцы налегали на весла изо всех сил. Лодка рассекала воду, и вскоре мы уже различали проход между скалами.

– Вот вам Морской Змей! – сказал тот, что с копьем. – Крупнее его не сыщешь! Но у него немало змеенышей. Я говорю об этом на тот случай, если кому-нибудь захочется нынче же уплыть отсюда.

Между скалами оказался вход в грот. Скалы, похожие на иглы, надвигались на нас и сверху и снизу, будто клыки в пасти чудовища. Тут нужна была осторожность, чтобы пройти и не пропороть борт, но когда мы благополучно миновали опасности, лодка скользнула по блестящей, черной как уголь воде к причалу, где нас ожидали несколько человек. Здесь были стражники замка, закованные в кольчуги и кожу с железными пластинами и с двуглавыми драконьими головами рода Дракониса на фуди. Двое других, наверное, были Наставники, и вид у них был совсем не такой, как я себе представлял.

Одеты в черное. Ну, это-то я знал! Даже руки их были в черных перчатках. Но внимание привлекали их лица!

Было почти невозможно обнаружить разницу между ними. Черные капюшоны скрывали голову и шею, оставляя открытыми одни лица, а лица были…

Не старые. Не молодые. Безбородые. Безволосые лбы. А бровей даже следа не было! Похоже, все, что могло сделать их чуточку похожими на людей, было закрыто или удалено. «Вот они каковы – Наставники», – подумал я. Казалось, они вылупились из одного яйца, а не родились, как люди. Во всяком случае, они выглядели так, будто никогда не были детьми.

Мира пискнула от страха и снова заплакала. Я не понимал, как после встречи с Морским Змеем Мира может так испугаться этих двоих, хотя они и одеты во все черное. Но мне-то уже не шесть лет, и я не в первый раз в жизни отлучился из дома…

Один из городских стражей выпрыгнул из лодки на причал и протянул пергаментный свиток одному из Наставников. Местер взял свиток и тут же стал читать.

«Мира, дочь Антона Аврелиуса. Обитатели Благотворительного Заведения Давин и Николас». Он глянул вверх, измеряя нас взглядом, будто осматривая пару лошадей в раздумье – купить их или нет.

– Кое-кого доставляют в Сагис-Крепость учения ради, других для наказания. Но, говорю я вам, – продолжал он, – нет такой кары, которая не была бы и поучением. И тот, кто принимает свой урок с открытыми душой и сердцем, уходит отсюда, выпрямив спину и не сломленный, как верный служитель Князя. Но тот, кто не открывает свое сердце учению, никогда не выберется из мрака.

Я не понимал, что он хочет сказать. Что он имел в виду, говоря, что кара есть также поучение? И выходит, по его словам, что мне, мол, надо было учиться тому, как меня заковывают в цени и пинают в ребра? Но, быть может, Наставники всегда так только и говорят?!

– Мира Аврелиус, – продолжал Наставник. – Следуй за Местером Айданом в Дом Учения.

Мира вцепилась в Нико и не хотел его отпускать. Нико что-то шепнул, склонясь к ее светловолосой головке, но спокойней от его слов ей не стало, и в конце концов один из караульных крепости, потеряв терпение, схватил ее за руку и оторвал от серой рубашки Нико. Прежде чем она снова успела ухватиться за нее, он поднял девочку на мостки и толкнул к Наставникам.

Я затаил дыхание. У Миры нрав – что твоя гроза! И если она начнет кричать благим матом и пинать Наставника Айдана, как проделывала с Местером Рубенсом… Я и думать не хотел о том, что может произойти.

Но Мира была слишком напугана, чтобы скандалить. Она стояла тихо, как мышка, и слезы потоками лились по ее щекам. Когда Местер Айдан взял ее за руку, она последовала с ним молча, боязливо и в полном оцепенении, будто маленькая деревянная куколка.

– А что с серыми? – спросил один из стражей замка. Другой Наставник заглянул в пергаментный свиток, который держал в руке. Там, верно, были названы все те ужасные преступления, свершенные, по их мнению, Нико и мной.

– Пошлите их к Маше! – сказал он. – Тут мы и выбьем из них дух строптивости!

Гладкий Хребет

Лестница с причала вела вверх – в горы. Местами кирпичная, местами деревянная, то была узкая винтовая лестница, что петляла сквозь диковинный лабиринт пещер, которые закручивались, как раковина улитки. Летучие мыши, быстрые, бьющие крылами тени, с писком метались над нашими головами, близилась ночная охота. Множество, неисчислимое множество ступенек вело к сердцу Сагис-Крепости, и мои ребра болели все сильнее и сильнее с каждым шагом.

Лестница выводила в тесный двор, окруженный высокими стенами. Над нами высились остроконечные зубцы стен с бойницами. Далеко впереди я увидел Миру и Наставника Айдана. Они направлялись к большой черной двери, такой высокой, что даже Местер Айдан казался низкорослым рядом с ней. Мира же больше всего напоминала упрямого муравья. На камнях над дверью были выбиты отчетливые буквы, которые легко было прочитать даже издалека: «Поучение во всем!» – так было написано. Значит, это был вход в Дом Учения. Мира бросила последний отчаянный взгляд через плечо, а Нико поднял руки в приветствии. Он хотел утешить Миру, но в цепях у него был жалкий вид.

Стражник толкнул меня в плечо.

– Шевели ногами! – кисло произнес он. – Что, нам всю ночь с тобой ходить?

Они провели нас еще одним крепостным двором, ввели через узкую дверь в башню. Грязная каменная лестница спускалась в пустую круглую камеру, чьи голые каменные стены прерывались лишь шестью решетками.

Капитан стражей ударил рукояткой копья по одной из них.

– Маша! – воскликнул он. – Эй, Маша, проснись! Прибыл свежий корм для драконов!

Корм для драконов? Неужто он имел в виду нас? Где-то во мраке послышался шорох. А потом появился какой-то человек. Безбородый, с безволосой, гладкой, будто яйцо, головой. Но он не казался ни ребенком, ни стариком. Наоборот! Его обнаженное до пояса тело было испещрено бесчисленным множеством шрамов, некоторые наверняка от ударов кнута, другие – оставленные клинком. Он не был слишком высок, но его жилистая мощь не вызывала желания драться с ним.

– Опять! – только и сказал он. – А Эрлан не может взять их?

Страж покачал головой:

– Нет, они для тебя! Наказ Местера Вардо! Но ты и сам можешь обсудить это с ним, если не согласен.

Маша смолчал, но чувствовалось, что он недоволен. Страж ухмыльнулся.

– Так я и думал, – сказал он и отворил решетчатую дверь.

– Следуйте этой дорогой, милые друзья, а дядюшка Маша позаботится о вас.

Камера за решетчатой дверью была вытянутой, почти туннель, и с таким низким потолком, что мне пришлось нагнуться. Похоже, дверь была и в другом ее конце, но вряд ли за нею нас что-то обрадует. Теперь стражи расковали нам руки. Но взамен надели ножные кандалы и приковали к длинной цепи, к которой были присоединены также Маша и восемь других пленников.

– Спите спокойно! – сказал один из стражей со злорадной ухмылкой. – Вас ожидает завтра долгий день!

Заперев дверь, стражи тут же ушли, захватив с собой факелы. Даже во мраке голос Маши звучал твердо, глубоко, грубо и хрипло.

– Строптивых упрямцев всегда отдают мне, – сказал он. – Почему так?

Я ничего не сказал. Смолчал и Нико. Но явно Маша обращался ко мне, потому что, когда я промолчал, он сильно дернул цепь, так что я чуть не упал.

– А что думаешь ты, Гладкий Хребет? – продолжал он.

– Ничего не думаю, – устало ответил я.

– Ага, стало быть, ты не думаешь? Знаешь, это самое умное. Потому как наверху, при свете дня в замке за всех думает Князь. Но здесь, внизу, во тьме ночи – здесь король я. Король Маша. Понятно тебе, Гладкий Хребет?

Я уже ненавидел его. Мне хотелось сказать: пошел к черту. Но ребра по-нрежнему нестерпимо болели, и мне ни к чему были новые побои.

– Понимаешь?

– Да! – только и ответил я с отвращением.

Казалось, этого было достаточно. Во всяком случае, голос Маши прозвучал уже не так угрожающе.

– Спите! – сказал он. – Силы вам завтра понадобятся. А если придется встать по малой нужде, так вот он, желоб для стока воды. Попытайтесь не попасть на остальных.

Никаких одеял и прочей роскоши не было. Всего лишь охапка старой соломы, куда тоньше подстилки, что я обычно устраивал дома лошадям. Солома воняла, и там наверняка было полно паразитов, но я все же лег. Все мое избитое тело молило об отдыхе.

Теперь, когда факелы унесли, в камере стало темно, ни зги не видно, так темно, что все равно – есть у тебя глаза или нет.

Я слышал дыхание других узников. Время от времени, когда кто-то из них шевелился, я слышал, как гремела цепь.

Но тут я обратил внимание на другой звук. Еле слышный звук удара металла о стенку, звук быстрый и равномерный. Вот так же ночная бабочка бьется о стекло. Я прислушался, но никак не мог понять, откуда этот шум.

– Нико! – прошептал я. – Это ты?

– Что? – Его голос звучал так, будто он запыхался.

– Этот звук… Это – ты?

– Прости! – сказал он, и звук прекратился.

Вскоре он повторился. На этот раз я ничего не сказал.

Протянув руку, я коснулся ноги Нико. Его так трясло, что цепь на его лодыжке, ударяясь о каменный пол, издавала этот тихий звук: та-та-та-та-та-та!

Маша тоже услыхал его.

– А ну кончай, прекрати этот шурум-бурум, Гладкий Хребет! – раздраженно сказал он. – Неужто ты и впрямь так меня боишься?

Но не Маши боялся Нико.

Темнота – вот что его страшило!

Я это хорошо знал с той ночи, когда мы сидели в подвале под Домом Суда.

– Это пройдет! – прошептал я ему. – Ты привыкнешь!

– Да! – ответил он. – Разумеется!

Во всяком случае, он следил, чтобы цепь больше не звенела, но думаю, что дрожать он не перестал.

– Что такое «Гладкий Хребет»? – прошептал он мне.

Я не знал. Но это знал мой сосед по камере с другой стороны.

– Гладкий Хребет? – переспросил он. – Это тот, кого еще не били кнутом. Это – небитый.

Стены вокруг Сагис-Крепости были толщиной шесть альнов ^[17]и высоки, словно отвесные склоны ущелий. По верху крайней кирпичной стены шесть человек могли свободно маршировать плечом к плечу. А внизу перед ней располагался Драконий ров – более тридцати альнов ширины и населенный чешуйчатыми драконами-людоедами, такими же как у Дракана в Дунарке. С кирпичной стены, где мы стояли, я видел, как два дракона, лежа на теплых скалах, грелись на солнышке. От пасти до кончика хвоста длина их составляла, пожалуй, три-четыре корпуса лошади.

Маша заметил мой интерес к драконам.

– Гляди не свались вниз, Гладкий Хребет! – пробормотал он. – Им по вкусу придется вонзить зубы в такого молодого парня, как ты.

Я кисло взглянул на него. «Если я упаду вниз, – подумал я, – мне, пожалуй, не придется беспокоиться о драконах. Им достанется разбитый вдребезги труп».

Защитные сооружения Сагис-Крепости были неприступнее всех, что я когда-либо видел. Но Князю Аргосу этого было мало. Он повелел, чтобы внешняя стена была еще выше.

– Стена меж Ястребиной и Львиной башнями – ваша работа! – сказал подрядчик. – Стена от Львиной до Драконьей башни – дело людей Эрлана. Наставники хотят знать, кто первый справится.

Он произнес это без нажима, но заметный гул пронесся среди людей Маши – нечто меж стоном и шипением. И как только стражи освободили нас от ножных кандалов, наши соузники набросились на работу так, будто речь шла о жизни и смерти. Я никогда не видел, чтобы люди так надрывались.

– Эй ты, Гладкий Хребет! Ты пробовал раньше выводить каменную кладку? – спросил Маша.

Я покачал головой:

– Работать пилой и молотком мне приходилось, но мастерком я никогда не пробовал махать!

– А ты?

– Нет, – ответил Нико. – Никогда!

– Ну ладно! Тогда придется вам камни таскать. Идите с Гериком, он покажет, что делать.

Глыбы для крепостных стен были вырублены из скал в каменоломне, где крепость упиралась в гору, сливаясь с ней. Нам с Нико поручено было грузить камни на узкую, схожую с санями повозку и подтаскивать ее к той части стены, где трудились остальные люди Маши. Это было не очень-то опасно, и первую повозку мы кое-как дотащили. Но когда мы дошли до десятой, работа превратилась в нытку. Ребра болели так, что я мало-помалу стал ходить скрючившись.

– Давай на минутку остановимся, – предложил Нико, увидев, что я согнулся в три погибели.

Я кивнул. Чтобы говорить, мне не хватало воздуха. Пока мы стояли на вершине стены с нашей тележкой и пытались перевести дух, я заметил двоих детей, бегавших во дворе замка. Оба были так же коротко пострижены, как доносчик Маркус; один светловолосый, другой темноволосый, одеты в белые рубашки и черные жилеты, и на обоих одинаковые серые штанишки до колен. Должно быть, это парочка из тех бедолаг, что попали в Дом Учения. Похоже, они бежали наперегонки, и я порадовался за Миру. Я-то думал, что поучение – это лишь сидение взаперти в пыльных классах и зубрежка бесконечных, бессмысленных словес, вроде тех, что ей надо вызубрить, чтобы пройти годичное испытание. Но здесь детям явно позволяли немного поиграть.

Как они бежали! Ноги несли их, а руки болтались по сторонам. Похоже, целью был проем ворот, где их ожидал Наставник. Когда дети обогнули последний угол, темноволосому мальчику удалось чуточку опередить светловолосого. Внезапно светловолосый, протянув руку, рванул темноволосого за воротник, так что тот потерял равновесие, споткнулся и упал. Доверяй такому! Ну мерзкий же предатель! Он первый подбежал к воротам благодаря своей грязной уловке. Но неужто Местер Наставник не найдет что сказать об этом жульничестве?

Наоборот! Он положил руку на плечо светловолосому и похвалил его – во всяком случае, это выглядело так, потому что лицо мальчика просияло как солнце и он гордо выпрямился. Вместе с Наставником он прошел в следующий крепостной двор, и они исчезли в Доме Учения.

Темноволосый мальчик поднялся на ноги. Он поранил ногу, и тонкая струйка крови стекала по его голени. Казалось, он вообще не обратил на это внимания. Он смотрел вслед Наставнику и светловолосому, и тут я внезапно понял, что эта беготня наперегонки совсем не игра. Лицо мальчика застыло и побледнело от отчаяния. Вид у него был такой, словно весь мир только что рухнул.

– Дети никогда не должны выглядеть так! – пробормотал я.

Нико проследил за моим взглядом.

– Полагаю, в этом Доме немало отчаявшихся детей! – угрюмо сказал он. – Так что чем скорее мы вызволим отсюда Миру, тем лучше!

Я чуть было не расхохотался. Вот мы – два жалких цепных пса, два рабочих осла, которые даже себя спасти не могут, а он болтает о том, чтоб освободить Миру!

– Давай теперь попробуем хотя бы дотащить эту тележку до конца, чтобы Маша не оторвал нам голову. Я ничего не имею против того, чтобы еще немного побыть Гладким Хребтом! – сказал я.

Теперь уже не Маша, а Герик обратил внимание на нашу передышку.

– Вы что, спятили? – зашипел он, и слова его звучали скорее трусливо, чем злобно. – Шевелитесь! Или вам хочется, чтобы я удивленно взглянул на него.

– Ну и что? – спросил я. – Что тогда случится?

Он посмотрел на меня так, словно я выжил из ума.

– Этого я не знаю. Ведь мы никогда не знаем этого наперед. Но поверь мне – тебе мало не покажется. А если мы проиграем по твоей вине, то Маша об этом узнает. Это я тебе обещаю!

Когда дневной труд был наконец закончен, подрядчик тщательно измерил, как далеко мы прошли и как далеко прошли люди Эрлана. И хотя мы с Нико были новенькими и работали едва-едва, люди Маши прошли на альн ближе к своей стене, чем люди Эрлана. Подрядчик отметил это на своей доске, напомнившей мне долговые доски Заведения.

Явились стражи, и мы получили свои кандалы. Я думал, что нас опять ждет подвал, но стражи повели нас другим путем.

– Куда мы идем? – спросил я Герика.

– На Битейный двор! – ответил он так, словно это было самым что ни на есть обычным делом.

– Зачем? Что мы худого сделали?

– Да это всего-навсего дневной расчет, – ответил он. – Но сегодня, к счастью, подставлять спину придется людям Эрлана.

Он злорадно усмехнулся.

Дневной расчет? Что бы это значило?

Это значило, что тому, кто работал сегодня медленнее всех, предстоит получить три удара кнута. То было само по себе ужасно, хотя Герик и прочие явно не считали это чем-то удивительным. Но открытие стало страшнее, когда я увидел, кто держал кнут.

То был мальчик одиннадцати-двенадцати лет из Дома Учения, в штанишках до колен, в жилете и с очень коротко стриженными волосами. Наставник стоял за его спиной, положив руки ему на плечи. И даже издали видно было, как дрожали руки мальчика, сжимавшие кнутовище.

С одного из людей Эрлана уже сняли кандалы и крепко привязали лицом к толстому столбу, с руками, поднятыми над головой.

– Этот человек – недруг Князя! – сказал мальчику Наставник. – Твоей руке надлежит быть твердой, когда будешь наказывать его.

Мальчик не спускал глаз с привязанного к столбу. Медленно он поднял кнут. Потом снова опустил его.

– Я… я вообще не хочу… – прошептал он.

– Павел! Ты любишь Князя? – спросил Наставник мальчика.

– Да!

– Ты ненавидишь его недругов?

Мальчик послушно кивнул.

– Тогда ты не смеешь быть слабым. Исполни свой долг! Ты, верно, не из тех, кто может изменить.

Лицо мальчика исказилось, и это был страх.

– Нет! – громко сказал он. – Я не изменю! Никогда!

Он не спускал глаз с голой спины мужчины. Старые побелевшие шрамы и недавние красные рубцы говорили о том, что тот далеко не в первый раз стоял у столба на Битейном дворе. Мальчик собрался с духом, поднял кнут и ударил.

Но не жестко. Явно недостаточно жестко.

– Павел! – укоризненно произнес Наставник. – Ведь ты даже не отметил его. Неужто твоя ненависть к врагам нашего Князя так слаба?

Мальчик заплакал тихо и беззвучно.

– Да! – всхлипнул он. – Я ненавижу их! Я ненавижу их!

– Тогда докажи это!

Но мальчик по-прежнему медлил. Слезы сбегали по его бледному лицу, и он слабо всхлипывал.

Тогда человек у столба внезапно повернул голову и глянул прямо на мальчика.

– Принц Плакса! – презрительно прошипел он. – Мальчик-Девчонка! Бей и давай покончим с этим. Или, может, не посмеешь?

Это и требовалось… Мальчик поднял кнут и ударил яростно, что было силы три раза. Три новые красные полосы превратились в отметины на снине мужчины.

– Хорошо, Павел! – похвалил его Местер Наставник. – Ты сослужил верную службу своему Князю.

Стражи отвязали наказанного от столба, и нам позволили уйти, на этот раз в те дыры, где мы спали.

– Зачем он это сказал? – шепнул я Герику. – Ну, про Принца Плаксу? Можно подумать, ему хотелось, чтоб мальчик ударил его!

– Так он этого и хотел, – ответил Герик. – Антон ведь не глуп. Если бы мальчик не справился, стражи взялись бы за это дело. А от кого бы ты хотел получить трепку – от двенадцатилетнего мальчика или от кабанов, закованных в броню?

Да, выбор ясен.

– А почему как раз он, я имею в виду почему не другие из людей Эрлана?

Герик пожал плечами.

– Это решает Эрлан. Или Маша, когда проиграем мы.

Он слегка пожал плечами. Герик, ясное дело, и сам не раз получал свое у столба.

– У некоторых, кто проиграет, всегда назначают самого слабого получать взбучку, – продолжал он. – Потому что известно, от этого толку мало. У Маши это не так. Здесь чаще соблюдают черед.

Это удивило меня. После первой встречи с Машей я никак не подумал бы, что чувство справедливости может потревожить его совесть.

– А Маша сам? – спросил я. – Он тоже соблюдает черед?

Герик холодно посмотрел на меня.

– Случается! – ответил он. – Так что не внушай себе ничего подобного, Гладкий Хребет!

Это прозвище, ясное дело, было ругательным. Сказано почти так же, как говорил человек у столба «Принц Плакса» и «Мальчик-Девчонка». Здесь принимали свою трепку и, похоже, гордились ею.

Мне ясно было: из десяти узников – людей Маши – Нико и я были самыми презираемыми. Даже сгорбленный старик Виртус занимал более высокое положение и был более уважаем другими. И это при том, что он чаще всего полз вдоль стены и еще больше сгибался всякий раз, когда видел вблизи стража. Он ходил, постоянно бормоча какой-то бестолковый стишок, который, как я поначалу думал, был сплошной белибердой. У него так дрожали руки, что он едва мог держать инструмент. И все-таки никто никогда не сказал ему худого слова, даже Маша. На Нико и меня обрушивался поток грязной ругани, стоило нам остановиться, чтобы перевести дух, а Виртусу никто не говорил ни слова. Даже когда он обронил инструмент в Драконий ров, так что нам пришлось просить у стражей новый и мы потеряли из-за этого не знаю сколько времени.

– На что нам этот старый копун? – сказал я Герику.

Но тот разозлился.

– Берегись, парень! Язык твой – враг твой! Ничего-то ты не знаешь. А Виртус ничуть не старше меня.

– Чего же его так скрючило? – спросил я, покосившись на дрожащие руки и спину, согнутую, как у горбатого.

– Не твое дело, Гладкий Хребет, – прошипел Герик. Но немного погодя все-таки добавил: – Ты тоже можешь кончить, как он. Вот проиграем, тогда узнаешь.

Я снова украдкой глянул на Виртуса. Волосы – седые, лицо изборождено морщинами. Но это, пожалуй, правда, что никакой он не старец, хотя и держался старик стариком.

– А что они делают с нами, если мы проигрываем? – спросил я позже Машу. – Что нужно сделать с человеком, чтобы он стал как Виртус?

– Местеры Наставники выберут тогда для нас забавную маленькую игру, – ответил Маша. – Такую, чтоб мы лучше научились подчиняться…

Ненависть сверкала в его глазах, когда он произносил эти слова. И когда я увидел, как все его люди гнут спину и надрываются, чтобы не проиграть, до меня по-настоящему дошло: это будет такая игра, в которую мне бы не хотелось играть.

Так прошли следующие четыре дня. Мы надрывались с этой стеной до тех пор, пока солнце стояло на небе. На закате подрядчик измерял нашу работу и записывал результат на доске. А потом мы шли на Битейный двор. Три первых дня людям Маши удавалось справляться лучше, чем Эрлановым, может потому, что мы были чуть ближе к каменоломне. Каждый вечер новый мальчик из Дома Учения должен был брать в руки кнут. Не все испытывалитакое отвращение, как первый. Один из них и вправду приложил все свои силы, так что узник, которого он бил, застонал после третьего удара. Наставник поблагодарил мальчика за его силу и ненависть к недругам Князя. А мальчик сиял и гордо выпячивал грудь под градом похвал. Глядя на все это, становилось просто худо.

На четвертый день проиграли мы.

– Двенадцать с четвертью альнов! – возвестил подрядчик. – Против полных тринадцати Эрлана.

У меня подвело живот. Настал этот момент. Теперь подставлять спину при дневном расчете придется нам.

И я был глубоко уверен в том, что Маша выберет либо меня, либо Нико. Моя бедная спина и так уже была совершенно разбита после работы, а ребра, казалось, больше никогда не заживут. Я не был уверен, что смогу молча, как подобает мужчине, принять удары кнута, как делали это другие узники.

Мрачный взгляд Маши остановился сначала на Нико, а потом на мне. Лицо его совершенно ничего не выражало.

– Герик! – сказал он. – Нынче будешь ты!

Кажется, я разинул рот. Я был так уверен, что он выберет одного из нас, из Гладких Хребтов.

Герик не произнес ни слова. Он только кивнул, словно этого и ожидал. Был ли его черед? Или он совершил что-то такое, чего Маша не одобрял?

Я этого не знал. Но Герик дал привязать себя к столбу и принял, стиснув зубы, три удара, ничем, кроме стона, не ответив. И когда после этого мы снова возвращались в подвал, он послал мне суровый взгляд – взгляд, который говорил: «Так это и делают! Ты бы мог так поступить, Гладкий Хребет?»

Сдается мне, Нико почти не спал. Я ожидал, что он мало-помалу привыкнет к темноте и перестанет так бояться. Но он не смог. Слышно это было по тому, как он тяжело и быстро дышал, как пес в тесном ошейнике. А несколько ночей он будил всех громким криком и судорожными взмахами рук и ног. Яснее ясного – его мучил кошмар.

Остальные узники поначалу не очень-то обращали внимание на него. Его речь и, возможно, что-то в его походке даже со злосчастными кандалами на ногах выделяли его из толпы. Догадывались, что он «знатный» или, во всяком случае, был таковым. Из-за этого, а еще из-за кошмаров его презирали и старались уязвить, когда представлялся удобный случай.

Он никогда не отругивался. Он лишь молчал, когда поток брани обрушивался на него, и никогда не вскипал, когда кто-то из узников толкал его или норовил задеть кандалами. Будь я на его месте, я бы уже сто раз вышел из себя, и часто злился, что он не может ответить им, ведь я-то не давал им спуску – отругивался и осыпал бранью. Утром пятого дня, когда мы принялись за работу, меня все-таки угораздило подраться с Карле, одним из узников. Началось с того, что он отступил назад, когда Нико шел вперед, так что Нико споткнулся и упал, растянувшись во весь рост.

Когда проводишь половину суток прикованным к девяти другим мужчинам, учишься, как надо двигаться, чтобы не подставить ножку соседу. И потому я не сомневался, что Карле сделал это нарочно.

– Тупой боров! – пробормотал я тихонько, чтобы не услышали стражи.