Текст книги "На запад, с жирафами!"

Автор книги: Линда Рутледж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

«До Калифорнии я и сам смогу добраться, – сказал я себе. – У меня же еще осталось целых двадцать долларов… Справлюсь. Я жирафам не нужен. Они тоже обойдутся без меня… Даже и не заметят, что я исчез. А Старик… Ну потопчет немного свою Федору, а потом коротышка в цилиндре найдет ему хорошего водителя, который и доставит жирафов миссис Бенчли в целости и сохранности. И все будет прекрасно…»

А люди всё шли мимо меня и исчезали за воротами. Я сделал несколько глубоких вдохов и присоединился к ним. Но стоило мне смешаться с толпой, и тут кто-то схватил меня за руку. Я резко развернулся, готовый, как и всегда, дать отпор.

Но передо мной стояла Рыжик с камерой наперевес. Она взяла меня под руку.

– Так вот ты где, шкет! – воскликнула она. – Как там жирафы, целы? Что это за негодяи напали на вас вчера? Я вас почти потеряла в тумане, а потом увидела, что стало с прицепом и…

– Куда ты пропала? – перебил я.

Она взглянула на меня испуганно – точно олениха, ослепленная светом фар.

– Никуда. Просто меня немного задержали.

– Я все думаю, что нам с тобой пора бы распрощаться.

Она крепче стиснула мою руку.

– Со всем в этой жизни приходится прощаться, Вуди. Но наше время пока не пришло. Расскажи же скорее, что стряслось? Эти пройдохи хотели выкрасть жирафов, да? И ты пальнул в одного, я сама видела! Эдак и застрелить человека недолго!

– Я его припугнул, – проворчал я, недоумевая, отчего все так сомневаются в моей меткости. – Если бы я хотел его застрелить, он бы уже покоился с миром.

Рыжик посмотрела на меня с сомнением, совсем как Старик незадолго до этого.

– А что сказали в полиции?

– Ничего. Ее не стали вызывать.

– Мистер Джонс не обратился в полицию? Но почему?! Расскажи мне всё-всё-всё!

Но рассказывать мне особо ничего не хотелось все мысли сейчас были вовсе не о толстосумах да цирковых пройдохах, а о полицейских разнарядках и женах-беглянках.

Так что вместо ответа я спросил:

– А чего ж ты сама не осталась поглядеть, что будет?

Рыжик немного помолчала, а потом проговорила:

– Я была уверена, что мистер Джонс вызовет полицию, и решила, что мне лучше во все это не вмешиваться.

– Отчего же? – не отставал я.

Она выпустила мою руку и торопливо сменила тему.

– До чего же печальное зрелище, – сказала она и кивнула на парковый «Гувервилль» за воротами. – Гляди, что мне дал мужчина у входа, когда я его сфотографировала. – Она достала из кармана рубашки визитку.

СОЮЗ ВНУТРЕННИХ ТРУДОВЫХ МИГРАНТОВ

АМЕРИКАНСКИЕ ХОБО

Членская карточка № 103299

Благодарю за символический взнос в пользу дальнейшего моего существования.

Я в долгу перед Вами. Благослови Господь Вашу щедрую душу.

(переверните)

Рыжик перевернула карточку.

– Ты погляди, что с другой стороны!

Клятва хобо

Я, Джон Джейком Эстор, эсквайр, торжественно клянусь, что сделаю все возможное, чтобы помочь тем, кто стремится помочь самим себе. Клянусь, что никогда не воспользуюсь слабостями моих товарищей, буду всячески избегать несправедливости по отношению к другим, обличать несправедливых и делать все, что смогу, ради блага – собственного и Американского. Да поможет мне Бог!

– Обычная визитка хобо, – проворчал я.

– У бродяг есть визитки? – переспросила она.

– Хобо – не бродяги. Они гордятся званием «хобо».

– Да ладно! Как бы там ни было, все получилось. Я дала ему пенни. Снимок будет просто бомба! – заверила она меня, снова спрятав визитку в нагрудный карман своей белой шелковой блузки.

Тут уж я, не сумев сдержаться, бессовестно уставился на нее. Такие блузки только кинозвезды носят, впрочем, как и брюки! Но пока я наблюдал, как Рыжик вкручивает новую лампочку в камеру – счастливая, точно кабан в дождливую пору, – во мне вспыхнула жаркая ярость, которую мне требовалось излить как раз на нее.

Мне хотелось, чтобы Рыжику стало так же плохо, как мне, – за то, что она предала нас в пути; мало того, я нуждался в этом.

Не в силах больше выносить этой муки, я спросил в лоб:

– А почему за тобой гнался тот полицейский из Чаттануги?

– Что? – Рыжик напряженно замерла.

– Я же видел, как ты по газам дала. Он сказал, что ты украла «паккард».

Рыжик помрачнела:

– Ничего я не крала. Я его одолжила.

– Да я тоже без конца одалживаю то одно, то другое, – не сдержался я. – Это и называется воровством. А деньги у хозяина «паккарда» ты одолжить не забыла? Мало ли, понадобятся в пути!

– Шкет, не дерзи! – отрезала она, а потом, немного помолчав, спросила: – А мистер Джонс тоже все это слышал?

– Даже не сомневайся.

Она помрачнела еще сильнее, но мне и этого оказалось мало.

– Честно скажи: ты сбежала, чтобы закрутить интрижку с богатым папиком?

У Рыжика аж челюсть отвисла:

– Это еще что за вопрос?!

– Полицейский сказал, что ты подозреваешься в нарушении какого-то «закона Манна», касающегося жен, которые сбежали от своих супругов с другими мужчинами. Это так?

– Тебе же прекрасно известно, что я еду одна!

«А муж-то у тебя есть?» – так и подмывало меня спросить.

Но Рыжик уже отмахивалась от меня, так энергично, точно одного этого жеста было достаточно, чтобы развеять все подозрения.

– Лайонель получит назад свой «паккард», когда я вернусь. Он же сам отказался ехать!

Внутри у меня все оборвалось: «Мистер Великий Репортер? Но он же старый: ему лет тридцать, если не больше!»

– Я выпушу этот репортаж независимо от того, хочет он этого или нет! – воскликнула Рыжик. – Мне надо, чтобы мы все прославились! Ты бы разве отказался от такого?

– Так ты же уже взялась за работу.

Она только глаза закатила.

– Над текстом – да. Но ведь нужны еще фотографии… Это же сам журнал «Лайф»! Шкет, ну ладно, прекращай уже. Ты все равно меня не поймешь, – подытожила она и направилась к обезьянкам.

Я действительно не понимал, хотя очень хотел. Может, тот парень не только казался негодяем со стороны, но был им на самом деле? Может, ему надо бы еще разок съездить по физиономии? Я должен был это выяснить, так что зашагал следом за ней к обезьяньему вольеру. Но стоило Рыжику поднять камеру, как я опустил ее руку.

– Расскажи, чем же тебе так опостылел дом, что ты решила бежать?

Она ответила мне так тихо, что я едва разобрал:

– Дом – вовсе не то место, откуда ты держишь путь, Вуди. А то, где тебе хочется быть.

Я ждал продолжения. Но Рыжик не стала развивать тему. Поглядев на шумных, крикливых обезьянок в клетках, она проговорила:

– Ты когда-нибудь задумывался о том, что им на свободу уже не вырваться?

– Обезьянам-то?

– Всем, – уточнила она. – Даже жирафам.

Раздираемый противоречивыми чувствами, я ляпнул самое сомнительное предположение, до которого только мог додуматься:

– А может, им так даже нравится. Не приходится голодать. Львы в спину не дышат. Пыльные бури не истребляют всех родичей. Среди тех, кто сейчас толпится вон там, за воротами, наверняка нашлось бы немало желающих поменяться с ними местами.

Рыжик поморщилась:

– Да я ведь совсем не об этом… Представь, что тебе пришлось бы всю жизнь провести, сложив крылья.

Кажется, разговор уже не касался одних только обезьян с жирафами, но мне было все равно:

– У жирафов нет крыльев.

Поняв, что на этот раз меня очаровать уже не выйдет, Рыжик вздохнула.

– Наш уговор по-прежнему в силе, так? – Она протянула мне свободную от фотоаппарата руку в надежде на новое рукопожатие.

Но я ей руки не подал.

– Вуди, ну пожалуйста.

Я медленно вытянул руку, и тут она бросилась на меня с объятиями: приникла головой к моей груди, ткнула камерой в ребро, по-прежнему нестерпимо болевшее после удара. А потом подняла на меня глаза и улыбнулась той самой печальной, натянутой улыбкой. Мне вдруг страшно захотелось поцеловать ее ровно так, как я и представлял с тех самых ночевок на платформе, несмотря на недавнюю ярость, – и от этого несчастное, вконец запутавшееся сердце защемило так сильно, что я пожалел, что вообще с ней познакомился. А когда она направила на меня камеру, нажала на кнопку и меня ослепила вспышка, я даже не думал возражать. Меня ослепило само ее появление в моей жизни, я был слеп все время нашего знакомства, и вот теперь прощание на всю жизнь тоже озарилось слепящим всполохом. Сказать по правде, он даже принес облегчение.

– Ладно, еще увидимся по пути. Половина уже пройдена, а снимки… Знал бы ты, Вуди, до чего они прекрасные получились!

Прикосновение губ к щеке – и Рыжика уже и след простыл.

Так я и стоял, моргая после яркой вспышки, пока не услышал вдали шум очередного грузового поезда и не сосредоточил на нем свое внимание. Я направился к выходу и вынырнул из ворот как раз в тот момент, когда зажглись фонари в парке, но влетел сослепу в полицейского, который громко отчитывал хобо.

– Простите» сэр, – сказал полицейский – мне, — и снова дернул за воротник улыбчивого хобо, который пытался всунуть ему в руки визитку.

Я отшатнулся от неожиданности и едва не упал. Мимо прошли последние восторженные посетители, а впереди во всей красе открылся Гувервилль с его оглушительным гамом, кострами, разведенными в мусорных баках, логовами, сооруженными из картона и кусков рубероида. Они были повсюду, куда только хватало глаз. А шум, царивший вокруг, прямо-таки оглушал.

И все же в нем я умудрился уловить эхо жирафьего стона – хотя умом понимал, что это никак невозможно. В Гувервилле ведь стоял такой тарарам, что и мыслей собственных не было слышно.

Я попытался себя убедить, что мне, должно быть, почудилось. Но звук повторился.

Тогда я снова зашел на территорию зоопарка, прошел мимо обезьянок и высмотрел впереди наш прицеп. Он стоял на прежнем месте, и я, уверившись в том, что тревога моя напрасна, собрался было уходить.

Но стоило мне повернуться к выходу, как я уловил тихий хруст, доносящийся из-под подошв. Я поглядел под ноги – оказалось, что я наступил на какие-то зерна, с виду похожие на овес… Они тянулись тонкой вереницей от загончика с буйволом: создавалось ощущение, будто кто-то выкрал содержимое его кормушки и убежал. Жирафы взволнованно притаптывали. Я поднял взгляд и увидел, что кто-то прячется в тени прицепа.

Пожалев, что при мне нет дробовика, я сделал несколько шагов навстречу, готовый к нападению когтистого хищника.

Но не тут-то было: оказалось, что в тени стоит человек. Он прижимал к себе мешки с луком и пеканом и пялился на жирафов. Это зрелище так его увлекло, что он и не замечал моего приближения, но тут веточка у меня под ногой предательски треснула.

Он резко обернулся.

Жирафы затопотали еще громче, а мы с незнакомцем так и застыли как вкопанные. В слабом свете парковых фонарей я сумел получше его рассмотреть. Босой, в рваной одежде, он был примерно одних лет со мной, но уж очень тощий: одна кожа да кости, даже страшно взглянуть. Родимого пятна на шее у него не было, зато был полузаживший ожог, тянущийся от шеи к щеке, – такой можно заполучить, упав на горячие рельсы или вступив в драку с другими бездомными за право посидеть у костра, разведенного в бочке. На хобо парень не походил – слишком уж несчастный вид, а для закоренелого бродяги был чересчур юн, но я сразу понял, что этот бедолага путешествует по стране, прицепляясь к поездам. Впрочем, сейчас он был занят другим. А именно крал корм у зверей, ссутулившись, точно помойная собака. Наши взгляды встретились, и по моей коже поползли мурашки. В его глазах не осталось ничего, кроме страха, голода – и отчаянного желания скрыть и то и другое.

Тут кто-то из жирафов со всей силы лягнул прицеп, да так, что тот задрожал. Я вскинул взгляд, но тут парнишка бросился на меня и сбил с ног. Я приземлился на пятую точку – совсем как Старик на карантинной станции, – больно ударившись о землю, а на моем новеньком костюме остался запах бродяжки. Последнее, что я увидел, были мешки, которые он перебросил через каменную ограду – слишком гладкую, чтобы по ней можно было вскарабкаться, и все же ему это удалось с поистине кошачьим проворством.

Распластавшись на земле, усыпанной овсом, я еще долго смотрел вслед этому оборванцу, плененный моментом. И по прошествии многих лет я не раз видел в зеркале его лицо – сам не знаю почему. В тот день я опомнился лишь тогда, когда услышал, как раскачивается вагончик – он шатался до того сильно, что аж ось скрипела, грозя в любую секунду треснуть. Еще немного – и жирафы завалили бы прицеп набок.

Пока я вставал, под ноги мне попалась луковица, выкатившаяся из мешка, и я прихватил ее с собой. А потом уселся на перекладине между жирафами – пускай и думал, что никогда в жизни здесь не окажусь. Они тут же устремились ко мне, и прицеп выровнялся. Я погладил жирафов по большущим мордам, попытался успокоить их, подражая манере Старика, угостил луком, срывая с него слой за слоем. И пока они стояли рядом, живым щитом заслонив мое юное тело, душа моя полнилась тем самым «детским» чувством, накрывшим меня в кукурузном поле: я вдруг ощутил такую легкость, ясность, безмятежность, что и описать не в силах. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем пятнистые гиганты вновь потянулись к листьям платана. Теперь только подрагивающие ноздри напоминали о том, что где-то внизу притаился лев в человечьем обличье.

Я наблюдал за ними, вытянувшись на перекладине: любовался их силуэтами на фоне звезд, слушал их тихое бормотание, смешивающееся с далеким шумом поезда.

А потом услышал и резкий окрик.

– Малец, ты наверху? – позвал меня Старик. – Эдак недолго и шею себе свернуть!

Я дернулся и схватился за перекладину – в полной уверенности, что еду на крыше товарного вагона. Но нет: оказалось, я просто задремал. Звезды над головой уже успели сместиться. А вот жирафы по-прежнему были рядом, и меня накрыла волна чистейшей безмятежности – о такой можно только мечтать.

– Слезай! – велел мне Старик. – Харчи подостыли, но вкуса это не портит! Поешь и иди поваляйся на отменной кушетке, которую нам очкастый франт разложил у себя в кабинете. Я тебя разбужу, когда надо будет.

Я спрыгнул на землю – под ногами снова хрустнул овес – и проглотил всю еду, принесенную мне. А потом, вместо того чтобы отправиться спать, поглядел на Старика. Он уселся на подножку и как раз вытаскивал из кармана рубашки сигареты и зажигалку.

– О чем задумался? – полюбопытствовал он, щелкнув зажигалкой.

– Я прикарманил пачку банкнот, – напомнил я. – Почему вы со мной не распрощались?

Щелкнув зажигалкой, Старик затянулся, поглядел на меня и сказал:

– А я, думаешь, никогда не знал голода? – Он задержал на мне взгляд, и в нем читалось милосердие – как и в глазах жирафов в тот момент, когда я поднял заслонку ради золотой монетки.

Меня словно под дых ударили: он тоже меня простил…

– А теперь иди спать, – велел Старик, отмахнувшись от меня.

А жирафы мирно пожевывали свою жвачку у нас над головами.

Я еще раз взглянул на них, и душа вмиг переполнилась нежностью… А в сердце, отгородившемся было от всего и вся, проросла новая, ясная мысль. Если дом, по словам Рыжика, вовсе не то место, откуда ты держишь путь, а то, где тебе хочется быть, то, получается, для меня настоящий дом, подобных которому не было никогда прежде, – это прицеп, Старик и жирафы. Для меня, сироты и бродяжки, он стоил того, чтобы вцепиться в него что есть силы и держать, покуда позволят. И не важно, что еще уготовила нам дорога.

В последний раз взглянув на каменную ограду, через которую перемахнул беспризорник, я бросил взгляд в сторону Техаса и, снедаемый страхами, направился искать кабинет директора зоопарка. Я понял одно: что бы ни случилось, я никуда не сбегу.

В крошечном кабинетике я долго не мог успокоиться, хотя уже и принял решение. Я лежал в темноте на кушетке и, не смыкая глаз, слушал крики обезьян, боясь, что вслед за ними вот-вот раздастся испуганный стон жирафов, а потом, должно быть, задремал. Потому что вскоре очутился на растрескавшейся земле под пылающим солнцем…

…услышал мамин голос:

«Малыш, с кем это ты разговариваешь?»…Увидел животных в клетках: медведя, енота, пуму, гремучих змей.

…жирафов, которых пронес мимо поток бушующей воды.

…двуствольный обрез, наведенный на цель и пальнувший по ней.

…А когда выстрел эхом отдался от стен кабинета… я подскочил, как ужаленный, и в темноте рухнул с кушетки на пол.

Уселся обратно, потер голову, ушибленную о бетон, не в силах отделаться от картинок из сна: от всех этих зверей в клетках, от жирафов, влекомых течением.

Я не мог понять, что все это значит. Знакомым выглядело разве что оружие, но стоило мне поднапрячь память, я понял, что это не совсем так. В кошмарах мне всегда снилось ружье. А теперь вот пригрезился двуствольный обрез – такого я, пожалуй, за всю жизнь не видывал.

Я подорвался с кушетки и выбежал из кабинета. Перевести дух я смог лишь тогда, когда взобрался по стенке прицепа и увидел жирафов в целости и сохранности. Только тогда я опустил взгляд и заметил Старика: он пялился на меня в точности так же, как и тогда, на «Раундовом дворе», когда я побежал к вагончику в одних только трусах да майке.

С тяжело колотящимся сердцем я спросил:

– А у вас в Сан-Диего есть медведи в клетках?

– Есть, только в просторном вольере.

– А пумы?

– Нет. Ни одной.

– А енот?

– Ну уж эти-то разбойники нам зачем!

– А гремучие змеи?

– А вот этого добра порядком. Мы их тысячами вылавливаем на местных холмах и перепродаем другим зоопаркам. Даже вот в Австралию отправляли.

– А вода поблизости есть? С сильным течением, – уточнил я.

– Малец, у нас там океан по соседству, – напомнил Старик. – Что с тобой такое? Чем тебя так этот маленький зверинец встревожил?

Я только пожал плечами. Ни на что другое попросту не было сил.

Он велел мне слезть с вагончика.

– А ну присядь.

Я опустился рядом.

– Давай-ка я тебе поподробнее расскажу о том месте, куда мы держим путь. Думаешь, вон та сухая канава для луговых собачек – это просто предел мечтаний? Как бы не так! В Сан-Диего африканские львы разгуливают почти как на свободе – от посетителей их отделяют разве что рвы! Я тебе больше скажу: если б Начальница сумела настоять на своем и погода позволила бы, то весь парк Бальбоа обнесли бы оградой. Пускай и ржавой, пускай и денег на нее наскребли бы с трудом, но я твердо знаю одно: если на земле и есть такое место, где зверю привольно живется рядом с человеком, то это оно. А про пингвинов я тебе рассказывал?

Прислонившись к дверце тягача, я слушал рассказы Старика. Мне хотелось поведать ему и о своем новом кошмаре, и о тете Бьюле, но я понимал, что это не поможет.

И просто глядел на дорогу.

На запад.

ВЕСТЕРН ЮНИОН

11 окт. 38» 702Р

Кому: миссис Белль Бенчли

Зоопарк Сан-Диего

Сан-Диего, Калифорния

НОЧУЕМ В ЛИТЛ-РОКЕ. ВОДИТЕЛЬ ИЗ МЕМФИСА НЕ НУЖЕН. ЖИРАФЫ УМНИЧКИ. НАПИШУ ИЗ ОКЛЫ.

Р.ДЖ.

ВЕСТЕРН ЮНИОН

12 окт. 38 = 710 А

Кому: Райли Джонс

Отделение «Вестерн Юнион»

[ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ]

ОСВЕЩЕНИЕ ПОЕЗДКИ – 500+ СТАТЕЙ.

В ЖУРНАЛЕ «ЛАЙФ» ГОТОВИТСЯ СТАТЬЯ О ПРИБЫТИИ. ФОТОГРАФ ПРИЛЕТИТ САМОЛЕТОМ. СООБЩИТЕ ПРИМЕРНОЕ ВРЕМЯ ПРИБЫТИЯ, КАК ТОЛЬКО СМОЖЕТЕ.

ББ

***

– Золотце!

Я на полу. Сам не знаю, как, тут оказался.

– А где… где мой карандаш?

– Давайте я вам встать помогу, а потом вместе поищем.

Рослая рыжая санитарка подхватывает меня под мышки и помогает усесться в кресло.

– Золотце, да вы стукнулись головой. Наверняка шишка будет. Что случилось?

По-моему, у меня останавливалось сердце. Но я решаю об этом, промолчать. Оглядываюсь в поисках Красавицы. Окно распахнуто, но за ним пустота.

И тут я вспоминаю почему.

Рози тянется к окну.

– Вы холодный как ледышка! Давайте лучше закроем.

– А вдруг Красавица вернется! – Разворачиваю кресло, чтобы ее остановить, но влетаю в прикроватную тумбочку и вновь начинаю терять сознание.

Рози меня подхватывает.

– Сейчас позову медсестру.

– Нет, нет, не надо! Она накачает меня лекарствами, и я усну, а мне нельзя прерываться, я должен закончить! Я уже и так опаздываю, страшно опаздываю, и вы это знаете! Мне осталось еще кое-что рассказать, и это кое-что для нее важнее всего! А если не успею, она так ничего и не поймет! Дайте мне закончить!

Рози со вздохом смотрит на последние слова, которые я успел накарябать.

«Через Оклахому».

– Что-то не помню ничего об Оклахоме, золотце, – говорит она. – Я вообще ничего не помню после Арканзаса. Вы мне рассказывали остальное?

– Да, – лгу я.

– Ну что ж… – Выдерживая паузу, она заправляет за ухо ту самую седеющую прядку. – Если вы приляжете ненадолго, я пока не стану звать медсестру. По рукам?

Киваю.

– Ну вот и славно, – приговаривает она, помогая мне перебраться из кресла на кровать. – Вы же весь день просидели голодным, скрючившись за столом. Наверное, это сказалось.

Сам-то я прекрасно знаю, что дело в другом. Сердце замирает в груди, пропуская удар.

– А где… где мой карандаш?

Рози поднимает его с пола и кладет на стол.

– Вернетесь к путешествию, когда выспитесь на славу. Сперва отдых, договорились?

Снова киваю.

Она уходит.

Забираюсь в кресло, хватаю карандаш. Делаю глубокий вдох, на секундочку кладу руку на сердце. А потом продолжаю.

«И вот когда я начал грезить…»