Текст книги "Нет больше слез (ЛП)"

Автор книги: Линда Ховард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава 27

Собрав остатки самообладания Милла попрощалась с Уинборнами, обменялась с ними рукопожатиями и ушла. Диас нес папку с фотографиями, девушка вытащила одну из них и прикрепила в салоне джипа. И теперь Диас увозил ее из жизни сына, а Милла сидела все это время с бледным, застывшим, как у статуи лицом, ни в силах пошевелиться, уставившись пристальным взглядом прямо перед собой.

Она сделала это. Каким-то непостижимым образом ей удалось сдержаться. Она уезжала прочь от своего мальчика и чувствовала, что в душе образовалась огромная зияющая рана, и теперь капелька за капелькой из нее вытекает жизнь. Нестерпимая боль уже вгрызалась в нее, как свирепый зверь, так же как тогда, когда украли Джастина, только сейчас эта боль стала более острой и более горькой, потому что долгие годы Милла искала своего пропавшего сына, а теперь должна была оставить его навсегда.

Больше не оставалось никакой надежды. Милла не могла вернуть назад прошедшие годы, как не могла вернуть себе Джастина и увешать стены его фотографиями. Он теперь был сыном других людей, а ей нужно будет прожить оставшееся мучительные годы без него. Отстраненным, почти спокойным голосом Диас произнес:

– Не многое может произвести на меня впечатление, но это был самый храбрый поступок, который я видел в своей жизни.

Милла почувствовала, как в ней поднимается гнев, словно пар под крышкой кипящего на огне чайника. Бессильная остановить это, она ощущала, что он разрастается и разрастается, полностью заполняя душу; глаза заволокло красной пеленой, и животный вой вырвался из ее саднящего горла. А когда гнев взорвался ослепительной вспышкой, Милла, не обращая внимания на удерживающий ее ремень безопасности, набросилась на Диаса с кулаками, крича и ударяя везде, куда только могла дотянуться.

– Заткнись! Проклятый ублюдок, ты не хотел, чтобы я нашла его! Я убью тебя, я ненавижу тебя!

Диас резко вывернул руль вправо и, лавируя в плотном потоке машин, съехал к обочине, пытаясь, все это время удержать девушку одной рукой. Глаза Милле застилала пелена ярости, брызнули слезы, но она видела достаточно ясно, чтобы понять, что выражение его проклятого лица не изменилось, и он был все таким же бесстрастным и равнодушным.

Диас заглушил мотор и безмолвно сидел, даже не пытаясь защищаться, а Милла продолжала избивать его. Слова девушки слились в один мучительный крик, плач и стоны невыносимой боли, которая зародилась где-то глубоко внутри и теперь вырвалась наружу. Милле хотелось что-нибудь разбить, разрушить; сделать так, чтобы кто-либо другой почувствовал хотя бы часть той боли, которая раздирала ей душу. Она чувствовала, что ее сердце сейчас не выдержит и разорвется.

Тогда девушка бессильно опустила голову на колени, рыдая так, что перехватывало дыхание. Она и не знала, что может так плакать, она не плакала так даже в те черные, заполненные отчаяньем дни, когда был украден Джастин. Тогда у нее была цель, смыл жизни – отыскать своего мальчика. Теперь у Миллы не осталось ничего. Голос ее охрип, и она стала задыхаться от судорожного кашля. Диас схватил ее за плечи, приподнял и прислонил к двери. Словно издалека Милла услышала его голос:

– Выпей это.

Мужчина поднес к ее губам бутылку с водой, и хотя горло у девушки сильно саднило, она смогла сделать глоток.

Гнев прошел так же внезапно, как и появился, и Милла, закрыв глаза, вновь бессильно склонилась к коленям. Как сквозь туман она слышала, что Диас о чем-то тихо разговаривает по телефону, но не могла и не хотела разбирать смысл его слов. Все, чего ей сейчас хотелось – просто уйти куда-нибудь, лечь и умереть, потому что не было никакой возможности жить дальше с такой болью в груди.

Но она не умерла. Она просто сидела в оцепенении, так эмоционально истощенная, что не осознавала ничего вокруг, смутно понимая только, что они продолжают куда-то ехать в абсолютной тишине. Ей показалось или это было на самом деле, что они даже пару раз останавливались. Время от времени Милла забывалась коротким неспокойным сном, а потом вдруг резко просыпалась и невидящим взглядом подолгу смотрела вдаль через чистое ветровое стекло. Она не знала, где они теперь находятся, куда направляются, не заботилась ни о чем и даже не всегда воспринимала реальность. Наступила ночь, и девушка снова заснула, загипнотизированная светом фар движущихся навстречу машин. Она проснулась, когда Диас остановил джип и вышел на улицу. Отстраненно Милла наблюдала, как из стоящего рядом автомобиля вышел мужчина, и что-то передал Диасу, а затем коротко кивнул на прощание, сел в машину и уехал.

Диас подошел к ней и открыл дверь.

– Выбирайся.

Милла медленно вышла, передвигаясь, как древняя, немощная старуха. Они стояли на подъездной дорожке маленького, обитого вагонкой домика. Холодный ветер бросался к ногам, пронизывая тонкую одежду. Под ногами у них был мелкий желтый песок, а в ушах стоял какой-то неясный шум. Милла понятия не имела, куда они приехали. Она сказала только:

–У меня самолет в шесть часов, – и даже сама удивилась тому, как неприятно и хрипло прозвучал ее голос.

– Никуда ты не полетишь, – коротко ответил Диас, взял ее за руку, и повел к двери. Он открыл сначала наружную дверь, затем внутреннюю деревянную и прошел вперед, пытаясь нащупать на стене выключатель. Наконец он нашел его, щелкнул, и Миллу ослепил яркий свет. Диас провел девушку внутрь и оставил в маленькой кухне. Воздух вокруг был насыщен каким-то знакомым, свежим, своеобразным запахом.

Диас вновь вышел наружу, а Милла осталась стоять, слишком уставшая и разбитая, безучастная ко всему. Она услышала звук хлопнувшей двери и увидела, как Диас вернулся в дом и занес оба своих рюкзака и ее чемодан.

Он прошел через кухню в соседнюю комнату, по пути везде включая свет. Милла закрыла глаза и стала ждать, когда Диас вернется. Ведь он всегда возвращался....

Мужчина подошел к ней, взял за руку и повел вперед.

– Я думаю, сейчас тебе нужно в ванную, – сказал он.

Девушка немного удивилась, когда оказалась в просторной ванной комнате. Пол здесь был выложен серой и зеленой плиткой, а в углу стояла большая душевая кабина. Диас закрыл дверь, оставляя ее в одиночестве, но должно быть, никуда не уходил, потому что как только она вымыла руки, он вновь вошел в ванную.

– Я подогрею нам немного супа, – сказал он и снова повел ее на кухню.

Милла сидела за столом и смотрела перед собой пустым, невидящим взглядом, в то время как Диас открывал и закрывал дверцы и ящики, пытаясь найти все необходимое. Спустя какое-то время девушка спросила хриплым голосом:

– Где мы находимся?

– Внешние Отмели. ¹

Несколько мгновений она не могла сообразить, где находится это место. Милла нахмурилась, пытаясь заставить свой измученный мозг мыслить связно. Наконец она вспомнила, что это в Северной Каролине, на берегу океана. И в ту же минуту поняла, что шум, который она слышала, был гулом прибоя. Получается, что они на побережье, и специфический запах, который показался ей смутно знакомым, был запахом морской воды.

Диас поставил перед ней тарелку горячего овощного супа и стакан молока. Потом налил и себе тоже, сел напротив девушки и приступил к еде. Милла осторожно зачерпнула ложкой немного бульона и с трудом проглотила. Она обожгла саднящее горло, но все же горячий суп согрел ее, и приятное тепло растеклось по телу. Никогда прежде она не жаловалась на потерю аппетита, но сейчас она была настолько слаба, что даже подъем ложки был для нее слишком большим усилием, и она через силу заставляла себя есть. Милла не поднимала головы и пристальным взглядом смотрела в тарелку.

Она не могла сейчас ничего и никого видеть, не хотела ни о чем думать. Милла вся словно оцепенела и сжалась. Боль – свирепая и мучительная, притаилась где-то на краю сознания, как будто поджидая случая, чтобы снова внезапно наброситься на свою безвольную жертву.

Когда Милла закончила есть, Диас убрал тарелки и вновь отвел ее в ванную. Он вытащил из шкафчика несколько полотенец и мочалку.

– Раздевайся, – сказал он, – и иди в душ, а я пока принесу твою ночную рубашку.

Если бы у нее было хоть немного сил, Милла, возможно, воспротивилась бы, или хотя бы заперла за ним дверь. Но сил хватило лишь на то, чтобы автоматически раздеться, затем включить горячую воду и залезть под душ. Стеклянная перегородка была настолько прозрачна, что абсолютно ничего не скрывала, но Милла была так слаба и безучастна, что не могла сейчас беспокоиться еще и об этом.

Она едва успела вытереться, когда Диас снова вернулся и принес с собой кучу всяких вещей, которые могли бы ей понадобиться. Он разложил ее туалетные принадлежности и косметику на туалетном столике, положил фен в один из ящиков стоящего рядом шкафа, а ночную рубашку на табурет. Милла надела ночную сорочку, села перед зеркалом и безучастно уставилась на множество тюбиков и баночек, пытаясь вспомнить, для чего все они нужны.

– Этот, – подсказал Диас, пододвигая к ней флакон с косметическим молочком.

Он много раз наблюдал через открытую дверь ванной, как Милла готовится ко сну; всегда долго и терпеливо ожидая в постели и обжигая девушку голодным страстным взглядом.

Милла послушно вылила немного молочка на ватный диск и протерла лицо. Потом Диас придвинул ей увлажняющий крем, и она бездумно нанесла его на лицо и шею. Затем он наклонился, поднял ее на руки и унес из ванной в спальню. В углу уже горел зажженный торшер, одеяло было откинуто. Диас уложил Миллу в кровать, заботливо укрыл одеялом и потушил свет.

– Спокойной ночи, – сказал он, и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Милла уснула мгновенно, словно ее измученный мозг не выдержал чрезмерной нагрузки и отключился, но через несколько часов она проснулась от собственного хриплого крика. Милла в замешательстве коснулась лица, залитого слезами, а через секунду жестокая память унесла ее назад и вернула боль потери. Это было так мучительно, что она не смогла больше лежать в кровати. Милла встала и принялась шагать по маленькой спальне, обхватив себя руками, словно пытаясь унять терзающую боль. Но, как и днем в машине, все те же глухие, разрывающие душу рыдания, вырвались из ее груди и горла. Она выла от горя, только сейчас понимая, почему в некоторых культурах люди, понесшие тяжелую утрату, рвут на себе одежду и волосы. Ей хотелось разбить мебель, швырнуть что-нибудь об стену. Еще сильнее Милле хотелось броситься с криком в океан и утонуть в ледяной воде, чтобы избавиться от воспоминаний и боли. Но мало-помалу нервное истощение и усталость сморили ее, и она снова легла в постель.

Наступило ясное, солнечное утро. Милла поднялась с кровати, оделась и подошла к окну. Теперь при свете дня она могла рассмотреть песчаные дюны и бесконечную гладь Атлантического океана, который катил свои тяжелые волны, казалось, прямо на нее. Вверх и вниз по побережью тянулись выстроенные в ряд домики: большие и маленькие, новые и не очень. Летом здесь должно быть не было свободного места от отдыхающих, но сегодня утром берег выглядел пустынно и одиноко. Девушка еще немного постояла у окна и побрела на кухню. На столе стоял кофе, приготовленный Диасом, но самого его нигде не было видно. Чуть погодя, на кухонном столе девушка нашла коротенькую записку: «Уехал за продуктами».

Милла налила себе чашечку кофе и решила осмотреть домик, в который ее привез Диас. Помимо кухни, ванной, и большой спальни, в которой она провела эту ночь, в доме было еще две небольшие комнаты. В одной из них, расположенной прямо рядом со спальней Миллы, должно быть, спал Диас, так как постель там была смята. Рядом с кухней находилась довольно просторная прачечная, в которой без труда поместились большая стиральная машина и сушилка. Из кухни девушка прошла в светлую, просторную гостиную с удобной мягкой мебелью и телевизором с двадцатипятидюймовым экраном. В передней части дома была расположена крытая терраса, на ней стояли белый столик и плетеные белые стулья, на которых беспорядочно лежали подушки с ярким цветочным узором. Прямо с террасы открывался великолепный вид на сияющий океан, в котором отражалось синее безоблачное небо. Утренний воздух был холодным, и, постояв несколько минут на террасе, Мила озябла и вернулась в теплую кухню, чтобы налить себе еще одну чашечку кофе.

Внутри у нее сейчас была абсолютная пустота и безысходность. Больше десяти лет она держала себя в руках, не позволяя отчаянию завладеть ее душой, все свои силы и чаяния сосредоточив на поиске Джастина. Боль жила в ней постоянно, но одновременно с нею были также цель и надежда. Теперь же не осталось ничего, кроме боли.

Нужно будет выбросить все те камни, которые она собирала для Джастина, они ему никогда уже не пригодятся. Более трех лет назад Милла начала свыкаться с мыслью, что даже, если она и найдет своего мальчика, то все равно не будет с ним рядом. На седьмой день рождения Джастина она поняла, что он безвозвратно потерян для нее. И то, что она, наконец, нашла своего малыша, не меняло этого факта. Вся его жизнь теперь была сосредоточена вокруг других людей, именно их он любил и знал как своих маму и папу. И лишить его этого – значит разрушить весь его привычный мир, саму основу его жизни. Она любила своего мальчика, Боже, как же сильно она его любила, и, значит, должна отпустить. Милла так долго и упорно искала его, чтобы убедиться, что с ним все хорошо… а сейчас он потерян для нее. Ее малыш никогда не будет рядом с ней.

Милла надеялась, что найдет успокоение в том, что у сына счастливая жизнь и любящие родители. И, видит Бог, она радовалась этому, но горе ее было таким огромным, что она просто не представляла, как жить дальше. Это было так, словно она снова теряла его раз за разом.

Милла сделала свой выбор, и теперь нет пути обратно. Дэвид был ошеломлен, когда она сказала ему, как им следует поступить. Он плакал, ругался, бушевал – он прошел все те стадии отчаяния, которые она преодолела в одиночку.

– Мы же только что нашли его! – кричал он. – Как мы можем теперь отказаться от него, даже ни разу не увидев, не поговорив с ним?

– Посмотри на его лицо, – мягко сказала Милла, протягивая бывшему мужу фотографии смеющегося Джастина, – он счастлив, как мы можем лишить его этого счастья?

– Но мы могли бы хотя бы увидеться с ним! -Настаивал Дэвид, отчаявшись. – Проклятье, Милла, я согласен, что мы не можем разрушить его жизнь, лишив родителей, но у нас появился шанс заново узнать своего сына.

– Нет, как ты не понимаешь? Подумай только, как поступят его приемные родители, если мы сделаем что-либо без их ведома или вопреки их желаниям? Они любят его, они растили все это время нашего мальчика как собственного сына. Знаю только, как я поступила бы, будь на их месте. Я схватила бы его в охапку и убежала бы на край света.

– Но мы могли видеться с ним хотя бы изредка, – умолял Дэвид, уничтоженный правдой ее слов.

– Это должны решить только его приемные родители. Все мы должны поступить так, как будет лучше для Джастина, позабыв о своем горе. Дэвид, у тебя ведь тоже есть семья, которую ты любишь. Подумай и о ней. Мы не можем разрушить жизнь стольких людей из-за собственного эгоизма.

– Ты называешь это эгоизмом? Желание увидеть своего украденного сына, которого мы считали потерянным столько лет?! Да ты, более чем кто-либо другой имеешь право быть с ним. Ты жизнь положила на то, чтобы найти нашего мальчика. Неужели ты не хочешь хотя бы поговорить с ним?!

– Я хочу, – отчаянно выдохнула Милла, – а еще я хочу обнять его, прижать к себе и не отпускать ни на минуту. Но теперь уже слишком поздно, Дэвид. Мы для него чужие, посторонние люди, у него другая семья. Если Джастин когда-либо захочет узнать нас, это должен быть его собственный выбор. Иначе мы нанесем ему непоправимый вред. Не для того я искала его так долго и мучительно, чтобы сделать несчастным. А он счастлив, и он в безопасности, теперь мы это знаем. Его любят, и он… он…

Она ничего не видела, слезы душили ее. Дэвид подписал бумаги и написал письмо для Джастина, в котором рассказал, как сильно он его любит и как мечтает когда-нибудь встретиться с ним. Милла вложила это послание в пакет с другими бумагами, туда, где уже лежало ее собственное письмо к сыну. Им оставалось надеяться только на то, что когда-нибудь Джастин-Зак прочитает эти письма и захочет с ними встретиться. Милла надеялась также, что Уинборны не уничтожат эти документы. Юридические бумаги, разумеется, были очень важны, но они могли бы просто запереть их в сейф и никогда не рассказывать Заку о биологических родителях. Да, она надеялась на то, что Уинборны рано или поздно расскажут сыну правду, но не упрекнула бы их, если бы они поступили иначе. Милла знала, что сама боролась бы до последней капли крови, чтобы защитить Джастина, так почему же они должны поступить иначе?

Что ж, она, наконец-то, нашла своего мальчика и поступила, как должно. Но это знание оставило горький вкус пепла на ее губах.

Открылась задняя дверь, и в кухню с большими бумажными пакетами в руках вошел Диас. Милла так глубоко погрузилась в свои воспоминания и мысли, что даже не услышала звук подъехавшего автомобиля. Диас посмотрел на нее быстрым испытывающим взглядом, но ничего не сказал, и стал молча раскладывать продукты по полкам. Милла не вполне осознавала его присутствие, во всяком случае, не с той сверхчувствительностью, которую обычно ощущала по отношению к нему. Диас был сейчас для нее всего лишь как предмет, как часть мебели. Горе и боль заполнили ее душу до краев, не оставив место для каких-либо других чувств и эмоций.

– Что ты будешь на завтрак? – спросил Диас. – Мюсли или рогалик?

Он хотел, чтобы она выбрала? Какое значение имеет то, что она будет есть?

– Рогалик, – наконец сказала она тусклым голосом, избавив себя от необходимости брать в руки ложку.

Он разогрел рогалик и даже намазал его сливочным сыром, а затем положил его на блюдце и пододвинул Милле. Она откусила кусочек и стала пережевывать, затем откусила еще раз, и еще, забывая глотать, пока не почувствовала, что задыхается. Как могла она сидеть здесь и спокойно есть этот проклятый рогалик, словно не отдала вчера своего мальчика чужим людям?

Милла оттолкнулась от стола и вскочила на ноги, опрокинув при этом стул. Мягко, по-кошачьи Диас поднялся из-за стола, словно приготовившись к неожиданному нападению. Во внезапном порыве слепой ярости, девушка схватила из сушилки для посуды миску, в которой Диас вчера вечером разогревал суп, и изо всех сил бросила ее об стену. Раздался оглушительный звон, и разноцветные осколки посыпались на пол. Милла схватила ложки и тоже швырнула их, следом за ними полетели тарелки. Они разлетелись вдребезги, и этот звук принес девушке странное удовлетворение. Рыдая, она открыла дверцы шкафа и начала выхватывать оттуда все, что только попадалось под руку: тарелки, стаканы, блюдца, чашки, бокалы. Она что есть силы, швыряла все это об стену, рыдая в бессловесной муке. Диас не двигался с места, кроме тех случаев, когда брошенный предмет летел прямо в его голову. Тогда он слегка отклонялся или опускал голову, а затем снова выпрямлялся в полный рост. Молча, он наблюдал за тем, как Милла постепенно разрушает его кухню. Но вот взрыв ярости утих так же внезапно, как и начался, и рыдая, Милла опустилась на колени посреди разгромленной, усыпанной осколками кухни. Тогда Диас молча подошел к ней, поднял на руки и отнес в спальню. Словно раненое животное Милла свернулась на краешке кровати и непрерывно плакала, пока сон наконец-то не сморил ее.

Она проснулась несколько часов спустя, вышла из комнаты и увидела, что на кухне убрано, а Диаса снова нет дома. Когда он вернулся домой, у него в руках была картонная коробка, в которой лежали разрозненные блюдца и кофейные чашки. Диас поставил коробку на стол и снова вышел, чтобы занести еще одну, заполненную тарелками, стаканами, мисками. Все они были из разных сервизов. Он распаковал посуду и поместил ее в посудомоечную машину.

Голова у Миллы раскалывалась от боли, глаза опухли и покраснели от слез, а горло саднило.

– Я сожалею, – пробормотала она.

– Никаких проблем.

Она вздохнула.

– Где ты взял посуду?

– Я нашел распродажу возле одного из домов, когда двигался по Китти-Хок ²к магазину Уол-Март.

Учитывая, насколько пустынными были Внешние Отмели в это время года, найти распродажу было равносильно чуду. Еще через минуту она представила этого мрачного, одетого во все темное мужчину, расхаживающего по рядам и скупающим старые чашки и тарелки. Он и сам, наверное, не понял, насколько неуместно выглядел там, среди обыденных, бывших в употреблении вещей.

Потом Диас сделал бутерброды, и Милла поела, а после обулась, накинула пальто и медленно побрела к океану. Она шла, казалось, целую вечность. Прохладный ветерок обдувал ей лицо, а разум так оцепенел, что Милла не могла ни о чем думать. Но сейчас для нее это было даже благом. Наконец она повернулась, чтобы вернуться обратно к дому и резко остановилась, увидев невдалеке Диаса. Он держался на расстоянии примерно тридцати-сорока ярдов, не нарушая ее уединения, но, тем не менее, не упуская ее из вида.

Он стоял и ждал Миллу, спрятав руки в карманы черного жакета, сощурив глаза от морского бриза. Милла знала, что это необъяснимо, но она вдруг почувствовала ярость, увидев его рядом с собой. Не останавливаясь, она выкрикнула на ходу:

– Боишься, что я утоплюсь?

Вопрос был задан сердитым, язвительным тоном, но его тихое "Да" заставило девушку замолчать. Она шла, пытаясь удержать незваные слезы. Ее веки были настолько опухшими и воспаленными, что Милле не хотелось снова плакать. Она не забыла, как вышагивала этой ночью без сна, думая об океане и о своем желании броситься в холодные волны, чтобы навсегда избавиться от горя и боли. Но Милла знала, что никогда не сможет сделать этого. Слабость была не свойственна ее натуре, потому что, если бы это было так, она не продержалась бы все эти мучительные десять лет неведения и страха.

В своей семье она всегда слыла идеалисткой и мечтательницей. Мог ли кто-либо тогда предположить, что под нежной девичьей кожей скрывается слой упорства и настойчивости. Но даже самый необъятный запас силы и терпения имеет свой предел.

Солнце уже почти село за горизонт, и температура опустилась на несколько градусов, когда Милла еле передвигая ноги, вернулась в дом. Уставшая, она легла подремать и проснулась только тогда, когда Диас разбудил ее и позвал ужинать.

Следующие дни прошли точно так же, как и самый первый, в тумане горя и абсолютной нечувствительности, лишь иногда прерываемой неконтролируемыми вспышками гнева. Они были так похожи друг на друга – эти унылые, горькие дни, что слились для Миллы в один поток медленно ползущих минут. Она ела, спала, плакала, и так снова и снова. Приступы гнева случались всегда неожиданно, когда она меньше всего ожидала этого, а после Милле становилось стыдно за то, что она не контролировала себя в эти отвратительные моменты. Она кричала, билась кулаками о стену, проклиная свою жестокую судьбу, которая позволила ей отыскать своего мальчика и снова потерять его. А еще Милла любила гулять по пустынному берегу океана, стараясь забыть обо всем и выбросить из головы все мучительные мысли.

Однажды Милла вспомнила, что так ни разу и не позвонила в офис и сказала об этом Диасу.

– Я позвонил им, – ответил он, – когда мы ехали сюда.

Она практически ничего не помнила об этой поездке, кроме того, чтобы была погружена в омут адского отчаяния и боли.

Бывали дни, когда Милла так сильно ненавидела Диаса, что не могла даже смотреть на него. Гнев накрывал ее волной, и тот факт, что они оба хотели одного и того же для благополучия Джастина, ничуть не умалял силу этого гнева. Как бы то ни было, он не вправе был скрывать от нее местонахождение сына. Диас, казалось, прекрасно понимал, что она чувствует к нему в такие моменты, потому что все время держался на расстоянии и фактически не разговаривал с ней, за исключением тех случаев, когда приходил пригласить Миллу к столу. Он следил за тем, чтобы Милла вовремя поела и достаточно спала. Она же не заботилась ни о чем, даже о чистоте собственной одежды. Милла слышала время от времени шум работающей стиральной машины или сушилки, но не придавала этим звукам никакого значения. Периодически в своей спальне она находила чистые вещи и бездумно одевала их.

Однажды она спросила у Диаса, как долго они уже здесь находятся, и он ответил:

– Три недели.

Этот ответ потряс Милу, она была ошеломлена. Девушка уставилась на Диаса без обычной отстраненности во взгляде и пробормотала:

– Но … как же день Благодарения?

Конечно, глупый вопрос, но это была первая мысль, пришедшая Милле в голову.

– Все провели его без нас.

Три недели... Это значит, что сейчас уже первая неделя декабря.

– У меня нет никого, с кем бы я хотела провести день Благодарения – тихо сказала она.

– А как же твоя семья?

– Я не провожу с ними отпуск, ты же знаешь.

Милла замолчала на мгновение, подумав о том, что она так и не позвонила своей матери, когда нашла Джастина. Ее мать ожидала, что Милла забудет и простит все относительно Росс и Джулии, но Милла не могла этого сделать. Пока не могла. Да и сможет ли когда-либо в будущем – еще не известно.

Диас пожал плечами.

– Значит, ты подарила мне первый день Благодарения, проведенный вместе с тобой.

Подарила? Что подарила!? Крики? Слезы? Битье о стену? Милла надеялась только, что это не станет началом новой «доброй» традиции.

Дни стали теперь значительно короче, и температура опустилась еще на несколько градусов. Диас принес откуда-то пару теплых вязаных носков, чтобы Милла одевала их, когда совершает свои прогулки по пляжу. Прогулки по побережью были для Миллы несомненным благом, даже притом, что солнце уже светило не так ярко, и частенько дул ледяной, пронизывающий ветер. И огромным благом была возможность любоваться холодным, бескрайним океаном. Иногда он был мрачным и серым, иногда удивительно синим, но Милла всегда ощущала рядом его живое, постоянное присутствие.

Вспышки гнева стали повторяться все реже и реже, также как и периоды острого отчаяния, когда ее настигал ужасный, сокрушительный плач. Милла так устала мысленно и эмоционально, что все ее существование сводилось лишь к элементарным действиям: есть, спать, гулять. Она не знала, что бы с ней стало, если бы Диас не привез ее сюда и не нянчился бы с ней все это время. Милле очень не хотелось быть ему за это благодарной, но, возможно, тем самым Диас стремился загладить вред, который нанес ей, препятствуя поиску Джастина. Скрывались ли за его помощью какие-либо иные чувства, кроме вины, и, как сама она относилась к этому мужчине – сейчас все это было не важно. В данный момент Миллу одолевали совсем другие мысли и переживания, и она не могла прямо сейчас думать еще и о Диасе, это время пока не пришло.

Иногда, гуляя по пляжу, Милла подставляла свое лицо под скудные лучи зимнего солнца и понимала, что она все-таки выжила.

_________________________________________

1) Внешние Отмели (Outer Banks) – географическое название цепи песчаных островов и полуостровов, расположенных вдоль побережья Северной Каролины и отделяющих ее от Атлантического океана.

2)Китти-Хок – курортный городок на северо-востоке штата Северная Каролина на одноименном полуострове – песчаной косе между Атлантическим океаном и заливом Китти-Хок.