Текст книги "Легкое поведение"
Автор книги: Линда Джейвин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
Глава, в которой обед из нескольких блюд кажется пресным, а мисс Перкинс демонстрирует изящный способ поедания отварного фазана
Как только они оставили официанту заказ, Дюма склонился к Моррисону:
– В высшей степени достойный экземпляр. И никаких тебе вставных зубов и липких рук.
– Она находит меня напыщенным, – мрачно ответил Моррисон. – Да я так и вел себя. Какого черта надо было ляпнуть про приспущенные в Джилонге флаги? Вся эта история про героя осады совершенно ни к чему. С таким же успехом можно было похвастаться медалями, которые я получил от королевы Виктории.
– Молодой завоевывает женщину обаянием, напором и внешностью. Тот, кто постарше, – богатством или, в случае отсутствия оного, подвигами…
– Звучит не слишком убедительно.
Дюма пожал плечами:
– Думаю, ты ей понравился. Возможно, у тебя неплохие шансы на год Дракона.
– Вздор. Но даже если ты и прав, вряд ли я смогу позволить себе содержать наследницу.
– Тем и хороши наследницы, что сами могут себя содержать. Послушай, если ты не хочешь заняться ею, уступи ее мне. Правда, я не могу сказать, что мисс обратила на меня внимание. Когда я подал голос, она окинула меня таким взглядом, будто пыталась вспомнить, кто я такой. – Скорбно уставившись в свой бокал, Дюма пригубил шампанское.
– О, а я-то думал, ты усвоил урок. Если мне не изменяет память, твоя жена только что согласилась вернуться к тебе.
Дюма скорчил гримасу:
– Да, я должен проявлять особую осторожность. Мне не дают забыть о том, какую высокую должность занимает в Форин-офис мой тесть. Жена угрожает тем, что он может в любой момент вернуть нас обратно в Индию, хотя прекрасно знает, какие у меня там проблемы с местными ростовщиками. Но, глядя на соблазнительную мисс Перкинс, мужчина ведь может помечтать, не так ли?
– Твое право, – с нарочитым безразличием ответил Моррисон. – Лично я не мечтатель и не поэт.
– Хотя и одеваешься, как поэт, – заметил Дюма. – Эти твои мягкие воротнички и все такое…
– Похоже, наш разговор со сплетен переходит на моду. Прежде чем мы окончательно превратимся в парочку старых клуш, предлагаю обсудить более серьезные вопросы. Скажем, численность японских войск, продвигающихся по Корейскому полуострову к реке Ялу.
– Грейнджер говорит…
– Грейнджер? – воскликнул Моррисон, распалившись от раздражения настолько, что мигом забыл о восхитительной молодой леди. – Этот карлик, неисправимый болван! Единственный из моих корреспондентов, кому удалось подобраться к линии фронта, и все равно каждая написанная им строчка просто дышит враньем. Он признался, что информацию о передвижениях войск, которую передал в своей последней телеграмме, получил от китайского извозчика. Думаю, в следующий раз этот болван телеграфирует сплетни местных рикш. Более того, он слепо повторяет все, что рассказывают ему русские; да и вообще готов проглотить любой бред, лишь бы запивать его водкой. А мне приходится отвечать на бесконечные жалобы японской дипмиссии. Они знают, что я старший корреспондент «Таймс», и обвиняют меня в том, что в Лондон идут такие телеграммы.
– Но при этом, – вставил Дюма, – наши японские друзья не слишком-то откровенны, в чем мы убедились не далее как сегодня утром.
– Ты прав. Они втянули нас в эту войну, но не хотят делиться информацией.
– Тебе японцы говорят куда больше, чем кому бы то ни было; в этом, по крайней мере, я уверен.
– Слабое утешение.
Дюма щелкнул пальцами:
– Забыл тебе сказать! Японский консул в Тяньцзине утверждает, будто его армия уже потопила пятьдесят русских кораблей у Порт-Артура.
– Сомневаюсь, – покачал головой Моррисон. – Весь русский флот насчитывает семьдесят кораблей.
– Да быть этого не может!
– Я имею в виду ту часть флота, что не стоит в Балтийском море в ожидании оттепели.
Дюма закинул в рот засахаренный миндаль и принялся жевать.
– Грейнджер. Он что, действительно карлик?
Моррисон пожал плечами:
– Во всяком случае, коротышка.
Дюма разразился громким смехом:
– А вот ты высокий. Поэтому я буду звать тебя великаном. – Заметив выражение лица приятеля, он поспешил добавить: – Но так и есть на самом деле!
– Чтобы понять суть этой войны, надо знать ее подноготную и иметь опыт, – проворчал Моррисон. – Та разношерстная компания случайных людей, которых мой редактор нанял в качестве военных корреспондентов, не может похвастаться ни тем, ни другим. Судя по тому, что я вижу, эти ребята воспроизводят хронику морских баталий, просиживая в барах по всему китайскому побережью. А сумевшие пробраться в Порт-Артур, занимаются тем, что изучают сифилитические чудеса борделя Мод. Остальные до сих пор даже не догадываются, где находится этот самый Порт-Артур. Только представь себе: один старый ветеран, Таллок, вооруженный до зубов, недавно высадился в Чифу, на полуострове Шаньдун, и по ошибке принял открытый порт за линию фронта! Хорошо еще, не начал обстреливать британских офицеров. И вот в такой ситуации «Таймс» приняла решение усадить меня в Пекине, чтобы я отслеживал рапорты этих недоучек, как простой клерк. Уму непостижимо! – Моррисон забыл упомянуть о том, что решение его работодателя отчасти было спровоцировано жалобами на здоровье. – Я уже сказал Беллу, что мне необходимо самому видеть картину военных действий, и просил больше не посылать на фронт этих мальчишек.
– Ты слишком суров в своих оценках. Мне даже страшно отлучаться куда-нибудь. Теперь ты понимаешь, почему я постоянно торчу возле тебя?
– Умный ты парень, Дюма. Я давно это понял. Но тебе ли не знать, что строже всего я оцениваю самого себя.
– Разве это не относится ко всем нам? – Дюма посерьезнел. – Мне действительно очень нужно знать твое мнение по одному вопросу. Я знаю, что во всех своих телеграммах и публичных заявлениях ты выражаешь уверенность в скорой победе Японии. Но тебя не пугает, что, если война затянется, Британия, как союзница Японии, может быть вовлечена в конфликт? Ты ведь знаешь, что война с бурами истощила наши военные ресурсы. Мои начальники опасаются, что если русские потерпят поражение в Маньчжурии…
– А так и будет…
– …русский царь может вторгнуться в Афганистан и нарушить баланс сил на субконтиненте.
– Вздор. С таким же успехом можно предположить, что, если японцам удастся выдворить русских из зоны своего влияния в Маньчжурии, они двинутся дальше и оккупируют север Китая.
– Будем надеяться, этого не случится. Но, безусловно, окрыленная победой Япония станет грозным конкурентом Британии в торговле. Люди говорят, что…
– Говорить можно что угодно.
Дюма склонился над тарелкой с супом из голубиных яиц.
Моррисон пожалел о своей резкости:
– Разумеется, тебя в этом не нужно убеждать. Ты ведь не дурак.
Дюма, смягчившись, потрепал свою бородку, и с нее посыпались крошки.
Моррисон вдруг ощутил тепло на своей щеке, будто ее коснулся солнечный луч. Краем глаза он покосился на столик, за которым сидели дамы. И с легким разочарованием отметил, что, возможно, ошибся в своих надеждах. Мисс Перкинс, похоже, была увлечена разговором с миссис Рэгсдейл.
Официанты убрали тарелки из-под супа и поставили перед мужчинами анчоусы на тосте, отварного цыпленка и салат a la Russe.
За дальним столиком мисс Перкинс поправляла свои юбки. Узкий мысок ее модного сапожка на мгновение вынырнул из-под подола. Было ли это случайностью или намеренным жестом, для Моррисона оставалось загадкой. Он живо представил себе бледную ступню, гладкие пальцы, нежную, но крепкую пятку, изящную щиколотку…
Нехотя он переключил свое внимание на Дюма.
– Я рад, что мы сюда приехали, – твердо произнес он на случай, если вдруг его спутник думал иначе. – Глупо отсиживаться в Пекине, когда по соседству идут настоящие бои.
– Это точно, – согласился Дюма, промокая рот салфеткой. – Хотя я не думаю, что тебе стоит опасаться упреков в безделье. Ты столько сделал для того, чтобы склонить общественное мнение в пользу Японии, и я сам слышал, как некоторые называют этот военный конфликт «войной Моррисона».
Моррисон изобразил удивление:
– В самом деле?
– Меня не проведешь. – Дюма дождался, пока официант дольет им бокалы, и повернулся к другу: – Ведь ты польщен?
– Не каждый может похвастаться своей войной, – кивнул Моррисон, и по его губам скользнула мимолетная улыбка.
В этот момент мисс Перкинс взорвалась от смеха. Моррисона пронзила боль. Неужели она услышала его слова? Как будто и без того не считает меня напыщенным индюком… Но даже если до нее и долетели обрывки их разговора, она не подала виду. Моррисон разрывался между разочарованием и самоутешением.
Вскоре официант поставил перед джентльменами блюдо с холодной ветчиной, помидорами и сладким картофелем. В дальнем углу дамы были увлечены отварным фазаном.
Мисс Перкинс, не спуская глаз с Моррисона (он заметил это), подцепила вилкой кусочек фазана и препроводила его в рот. Затем, похлопывая ресницами, втянула губами ароматный запах мяса, и ее грудь слегка приподнялась над жестким корсетом платья. Когда она выдохнула, ее горло, перехваченное черной лентой, казалось, завибрировало от удовольствия: «Ммм…»
Мясо с вилки она сняла так, будто затянула в рот поцелуем. Прожевывая кусок, чуть запрокинула голову. Ее круглые щеки зарделись, над верхней губой проступили капельки пота.
Миссис Рэгсдейл наблюдала за ее игрой с явным неодобрением.
– Мэй, дорогая, люди смотрят. – Ее голос опустился до шепота, но был слышен всем. Судя по всему, Моррисон был не единственным зрителем.
Неожиданный ответ мисс Перкинс, прозвучавший после того, как она промокнула салфеткой свои лоснящиеся губы, явно предназначался для широкой аудитории:
– Да. Надеюсь, что смотрят. Я так рада, что не ошиблась с выбором туалета.
Дюма взвизгнул от смеха, тут же замаскировав его под кашель.
– Мэй! – Миссис Рэгсдейл едва не задохнулась от возмущения. Она открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но передумала, словно осознав бесполезность затеи.
Моррисон мысленно услышал назидательную проповедь, которая вертелась у нее на языке.
– Недурно сыграно, – прошептал Дюма.
Но Моррисон был слишком поглощен переживаниями, чтобы ответить.
Подали пудинг.
Вскоре женщины закончили трапезу и вышли из обеденного зала. Мисс Перкинс двигалась наподобие актрисы, покидающей своих поклонников.
Заглотнув последнюю ложку тапиоки со сливками, Дюма привел в порядок свои растрепанные усы:
– Если я сейчас лягу на пол, то буду напоминать гробницу императора Мина Четырнадцатого.
– Воскресни, – сказал Моррисон. – Пора присоединиться к дамам.
Дюма внимательно посмотрел на друга.
– Неужели великий Дж. Э. Моррисон влюбился? – спросил он.
– О любви и речи быть не может, мой дорогой Дюма.
Моррисон умел быть очень убедительным. Он почти поверил самому себе.
Глава, в которой выясняется, что мисс Перкинс разделяет отношение Моррисона к миссионерам, и после разговоров о войне, гейшах и маленьких ножках, поступает заманчивое предложение
Как только они устроились за кофейным столиком у камина, Дюма неосторожно спровоцировал миссис Рэгсдейл на разговор о ее самочувствии, вселяющий тревогу своей обстоятельностью. Здоровье миссис Рэгсдейл оказалось куда более хрупким, чем ее телосложение. Мисс Перкинс, очевидно уже ознакомленная с сюжетом, сочувственно, но отстраненно кивала, поигрывая лентами на своей юбке. Даже скучающая, она оставалась обворожительной.
Консерватор, сидевший в Моррисоне, находил вульгарными жалобы миссис Рэгсдейл. Он и сам имел обыкновение копаться в своих недомоганиях, но по крайней мере делал это втайне от других – во всяком случае, старался. Впрочем, сейчас его мысли были заняты совсем другим. Как бы его ни тянуло к девушке, прихорашивающейся в соседнем кресле, он боялся, что она находит его тщеславным стариканом. Углубляясь в подобные рассуждения, он рисковал испытать унижение, которое было бы уж совсем лишним в день, который начался с ревматических болей и обнаружения наметившегося второго подбородка. И все-таки куда больше его волновал недавний спектакль с фазаном. Он все гадал, не было ли это сигналом ему.
Как только тема хворей миссис Рэгсдейл была исчерпана, в салон вплыла чета американских миссионеров и прямиком направилась к их компании. Моррисон впал в отчаяние. Семь лет назад, по приезде в Пекин, ему довелось быть приглашенным на чай в мрачную обитель преподобного Нисбета. Ему навсегда запомнилась анемичная миссис Нисбет, восседавшая в неудобном кресле под гравюрой Джеймса Санта «Пробуждение души». С выражением лица, удивительно напоминающим образ убитого горем, изображенный художником, и голосом, таким же тонким, как и ее шея, она призналась в том, что никогда не чувствовала себя так близко к Богу, как в Китае. Она настойчиво приглашала Моррисона посетить их богослужения. Хотя Моррисон и происходил из богобоязненной семьи и повсюду возил с собой миниатюрный сборник псалмов, подаренный сестрой, он не питал особой любви к церкви. С тех пор он старательно избегал Нисбетов.
– Мы были на Филиппинах, – объявила миссис Нисбет пресным голосом. – Ужасное место. Жара и полно всякой заразы. Не понимаю, зачем нам понадобилось приобретать эти острова у Испании.
Ей вторил муж, усугубляя и без того страшную картину. К перечисленным женой ужасам он добавил отсутствие природной скромности и целомудрия у местных женщин, что, по его наблюдениям, было проблемой всего Дальнего Востока.
Нисбеты нашли благодарного слушателя в лице миссис Рэгсдейл. Еще в Калифорнии мистер Рэгсдейл был активистом движения «против кули» [6]6
Иммиграционная политика США по отношению к выходцам из Китая, начатая в 1850 году.
[Закрыть]. Когда загадочное убийство, в котором подозревали китайского разнорабочего, подняло волну расизма. В графстве Сонома, он выступил в газете «Дейли рипабликэн» с тенденциозной статьей, назвав китайцев расой «без совести, жалости и гуманизма», сборищем «монстров в человеческом обличье, коварных и образованных, а потому еще более опасных и подлых». Шоком для обоих Рэгсдейлов стало то, что путь к спасению от скандала и финансового краха на родине привел их в тот самый Китай. Миссис Рэгсдейл поспешила признаться Нисбетам, что годы, проведенные в Китае, лишь укрепили ее подозрительность в отношении и китайцев и туземных культур в целом.
– Да, они очень, очень далеки от христианства и цивилизации, – согласился преподобный Нисбет.
– Не говоря уже о мыле и карболке, – встряла миссис Нисбет. – Несмотря на все наши усилия. Вы ведь уже давно в Китае, мистер Моррисон, и много путешествовали по региону. Не находите ли вы, что жить среди дикарей тяжело?
– Не могу согласиться с вами, миссис Нисбет. Лично мне, например, Манила показалась в высшей степени цивилизованным городом. Признаюсь, я приехал в Китай с острой антипатией к китайцам, свойственной моим соотечественникам, но это чувство давно уже сменилось симпатией и благодарностью к местным жителям. Даже несмотря на «боксеров». До сих пор мне довелось испытать на себе лишь доброту и радушие китайцев, не говоря уже об их обезоруживающей вежливости.
Миссис Нисбет посмотрела на него с таким выражением, будто пыталась улыбнуться, набрав в рот лимонного сока. Преподобный Нисбет усердно размешивал сахар в кофе.
Мисс Перкинс, за все это время не проронившая ни слова, перехватила взгляд Моррисона. Они еле заметно подмигнули друг другу. Неожиданно она произнесла во всеуслышание:
– Все, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно, миссис Нисбет.
Взгляд миссис Нисбет увлажнился от благодарности. Миссионеры преданно уставились на мисс Перкинс. Как и все, кто трудится на ниве помощи бедным, Нисбеты благоговели перед богатством.
– Я, признаюсь, обожаю туземцев, – продолжила мисс Перкинс. Они бывают такими умными. Думаю, китайцы достойны восхищения, ведь это они изобрели шелк, порох и печатание, а какие чудесные манускрипты они делают! Честно говоря, – добавила она, выдержав паузу для большего эффекта, – иногда мне кажется, что было бы очень даже неплохо заполучить туземца в мужья.
Преподобный Нисбет потягивал кофе, пока мисс Перкинс говорила. Очередной глоток пошел у него не в то горло. Лишь мощные удары по спине, нанесенные оказавшейся на удивление сильной миссис Нисбет, помогли привести его в чувство.
Дюма прыснул от смеха, и им с Моррисоном пришлось заглаживать неловкость усиленным откашливанием.
– О, у мисс Перкинс огромное чувство юмора, – поспешила вставить миссис Рэгсдейл с натянутой улыбкой. Было совершенно очевидно, что дама, которой было вверено моральное и материальное благополучие девушки, едва не тронулась рассудком, когда забрезжила перспектива смешанного брака ее подопечной.
Признаться, Моррисон тоже счел бы такой демарш скандальным. Но лично он был твердо уверен в том, на что миссис Рэгсдейл могла лишь робко надеяться: мисс Перкинс шутила. И он мысленно отметил, что в обществе столь оригинальной и дерзкой особы ему уж точно не пришлось бы скучать.
– Доктор Моррисон, – обратилась к нему юная леди. – Вы так много знаете об этой удивительной стране. А у меня полно вопросов, которые я бы хотела задать вам. Давайте мы с вами пересядем к окну. Так мы не помешаем остальным, которые в отсутствие интереса к этой теме могут найти наш разговор утомительным.
В следующее мгновение ее каблучки застучали по паркету. Моррисон, почтительно поклонившись компании, поспешил за ней.
Расположившись у окна, он сказал:
– Боюсь, меня нельзя считать таким уж экспертом, мисс Перкинс. Но что именно вас интересует?
Она наклонилась к нему и игриво улыбнулась:
– Если честно, то ничего. Мне просто хотелось избавиться от этой скучной компании и заполучить вас. Подумать только, миссионеры так дурно отзываются о местных!
– Вам бы следовало послушать, что местные говорят про миссионеров.
Она рассмеялась:
– Вы тоже не слишком-то жалуете миссионеров?
Какой озорной у нее смех.
– Я давно сделал наблюдение, что миссионеры, насаждая цивилизацию где бы то ни было, лишь развращают местное население, превращая его в сборище лжецов, подхалимов, угодников и лентяев, Единственный раз я был вынужден согласиться с императрицей Цыси, когда она спросила, почему бы миссионерам не остаться в собственной стране и не приносить пользу своему народу.
Взгляд мисс Перкинс наполнился ужасом.
– О нет, только не это! Тогда мы ни за что от них не избавимся. Лично я этого не переживу. Знаете, – сказала она, оглянувшись на Нисбетов, – раздражение миссис Филиппинами, возможно, происходит от ее разочарования тем, что их не заслали куда-нибудь в Африку, где, по крайней мере, у нее был бы шанс увидеть своего мужа сваренным и съеденным.
Моррисон тихо засмеялся. Он никак не ожидал встретить такое хулиганское остроумие в столь ослепительном и чувственном создании.
Она подалась к нему, и ее груди напряглись под корсетом.
– Занудство – это ведь страшное преступление против общества, вы согласны, доктор Моррисон?
– Разумеется. И… пожалуйста, называйте меня Эрнестом.
– Тогда и вы должны называть меня Мэй. – Она задержала на нем взгляд и печально улыбнулась. – Вы кого-то мне напоминаете, Эрнест. Того, кто остался на родине.
– Надеюсь, это человек, который вам приятен, а не наоборот, – произнес он, смутившись, словно юноша.
В ее глазах промелькнула грусть.
– Я расскажу вам о нем в другой раз. – Она подняла на него взгляд, и выражение ее лица вновь стало непроницаемым.
Моррисон помрачнел при мысли о загадочном «ком-то», но надежду вселяло то, что девушка намекнула на будущую встречу. Он вспомнил, как Дюма что-то говорил про скандал. Воображение тут же подкинуло несколько пикантных сценариев. В каждом кипели страсти с лишением девственности и последствиями. Он пришел к выводу, что такое прошлое вовсе не плохо. Более того, оно представлялось идеальным. Страшно было даже подумать о том, что могло его ждать, рискни он совратить девственницу из высокопоставленной и богатой семьи. Молю тебя, Господи, сделай так, чтобы она не была девственницей! Но уже в следующее мгновение он устыдился собственной наглости.
– Интересно узнать ваши мысли.
Ее глаза, он чувствовал, уже читали их.
– О, я просто… просто размышлял о последних событиях на фронте. – Напыщенно! Глупо!
– Не этих слов я ждала от вас. Впрочем, Мартин – мистер Иган – говорил мне, что вы горячий сторонник Японии.
– Совершенно верно. Японцы честно завоевали Ляодунский полуостров в китайско-японской войне восемь лет назад. Китайцы были неправы, когда сдали в аренду русским Порт-Артур.
– Это не их порт, и они не имели права сдавать его в аренду кому бы то ни было. – Мисс Перкинс покачала головой. Из прически выбился завиток, и Моррисон уставился на него как зачарованный. – Я не так хорошо разбираюсь в этом, но мне кажется, что война редко бывает справедливой. Когда я слышу о том, что в бою затонул корабль, я думаю только о бедных моряках, которые пошли ко дну вместе с ним.
– Женщины по природе своей пацифистки. Но иногда война оправданна. Ваш же президент Рузвельт однажды сказал, что его не смущает кровопролитие, если оно целесообразно. – Какие же у нее ушки, прямо-таки изящные раковины сливочного цвета.
– Я знаю, что вы храбрый и самоотверженный человек, доктор Моррисон… Эрнест… так что не воспринимайте мои слова на свой счет. Однако мой жизненный опыт подсказывает, что, как правило, в бой кидают не тех, кто жаждет крови. Я знала хороших, отважных ребят, которые горели желанием послужить своей стране в качестве офицеров и солдат. Те, кому посчастливилось прийти домой живыми, уже не обладали былой пылкостью. Мой любимый родной брат Фред вообще не вернулся с испано-американской войны – и ради чего? Ради того, чтобы такие, как Нисбеты, продолжали мучить наших новых подданных своими богоугодными делами?
Вот это напор! Последняя возлюбленная Моррисона, жена таможенника, была невыносимо скучна, когда дело доходило до разговоров. К сожалению, этот опыт был не единственным и отчасти объяснял причину его затянувшейся холостяцкой жизни.
– Я восхищен сентиментальной подоплекой ваших аргументов, – сказал он. – И все-таки некоторые войны справедливы и необходимы. Взять хотя бы вашу Гражданскую войну. При всей своей жестокости она ведь помогла покончить с рабством и сохранить целостность нации.
– Верно, – примирительным тоном произнесла она. – Значит, по-вашему, русско-японская война тоже оправданна?
– Несомненно, – со смаком отчеканил он. – Британская империя всегда приносила отсталым и угнетенным народам мир и порядок. Японская конституционная монархия, приверженная ценностям эпохи Просвещения, следует тем же курсом.
– Вы так увлеченно об этом рассуждаете.
– По правде говоря, если бы не эта война, я бы признал, что вся моя работа в Китае была напрасна. – Моррисон вдруг осознал, что начатый как легкий флирт разговор грозит обернуться политическим диспутом. Беспечным, насколько это было возможно, тоном он поспешил добавить: – К тому же, если бы не разразилась война, я бы не знал, чем заняться, коротая очередную зиму.
– В самом деле? – игриво спросила она, накручивая на палец выбившийся завиток. – А я думала, что человеку вашего масштаба и темперамента легко найти себе развлечение.
Ее взгляд – Моррисон почувствовал это – недвусмысленно предлагал нечто подобное. А может, это были всего лишь мечты. На всякий случай он продолжил разговор с осторожностью:
– Итак, что же привело вас в Китай, мисс… Мэй?
– Это долгая история. Но, как бы то ни было, я обожаю путешествовать. Это так расширяет кругозор. Я знаю, что вы тоже заядлый путешественник.
– Да, это у меня в крови. Моя семья родом с Внешних Гебридов, это острова к западу от Шотландии. Наш фамильный символ – сплавной лес.
Она рассмеялась:
– У меня тоже в крови страсть к путешествиям. Мой папа отправился в свое первое странствие в двенадцать лет, прокатившись зайцем. Теперь, конечно, у него собственное пароходство. Наш дом в Окленде увешан морскими пейзажами. Когда я была маленькой, подолгу рассматривала нарисованные корабли и мечтала, куда поплыву. У меня был очаровательный матросский костюмчик. Поэтому я очень разозлилась, когда узнала, что девочка не может стать моряком. Мне это казалось ужасно несправедливым. Сейчас мне двадцать шесть, а я только недавно смирилась с этой несправедливостью.
– Так почему же все-таки Китай? – спросил он, представляя ее в матросском костюмчике.
– Ну, в Европе я побывала.
– Неужели? – поддразнил он. – Вы были в Европе?
Загадочная тень снова пробежала по ее лицу. В нем взыграло любопытство, но мисс Перкинс уже весело щебетала, как ни в чем не бывало:
– Никто не станет отрицать особого очарования Востока. Я и от Японии без ума. Три раза слушала «Микадо» [7]7
«Микадо, или Город Титипу» (1885) – популярная комическая опера знаменитого тандема, композитора Артура Салливана (1842–1900) и либреттиста Уильяма Гилберта (1836–1911).
[Закрыть]. Никогда не думала, что Япония – столь популярное направление. Пока не отправилась из Гонолулу на корабле «Сибирь», и капитан Тремейн Смит…
– Я знаком с Тремейном Смитом. Достойный человек.
– Согласна. – На ее щеках заиграли ямочки. – Так вот, Тремейн… капитан Смит сказал мне, что его корабль всегда под планшир набит почитателями Японии. Все мужчины влюблены в гейш, или по крайней мере в их образ, а все женщины мечтают стать гейшами… ну или так кажется, во всяком случае. Капитан Смит, помню, сказал… – Тут она заговорила с ливерпульским акцентом: – «Все они думают, что высадятся в городе Титипу!»
С ней не соскучишься.
– Лично я не понимаю, чего все так сходят с ума от гейш. К тому же нахожу отвратительной их привычку чернить зубы краской из смеси чернильного ореха с железом.
– И все-таки образ гейши, которая возводит женственность в искусство и может любить свободно, без всяких ограничений и запретов, так романтичен… У нас на Западе нет ничего подобного. Считается, что женщина может существовать лишь в двух ипостасях – либо добропорядочная, либо проститутка. Признаюсь, я влюбилась в гейш с тех пор, как несколько лет тому назад увидела игру несравненной Сада-Якко [8]8
Сада-Якко (1872–1946) – драматическая актриса, с труппой мужа, известного актера Отодзиро Каваками, гастролировавшая в европейских странах и в США.
[Закрыть]в Сан-Франциско.
– Я слышал про Сада-Якко. Но все-таки считаю, что на китаянку смотреть куда приятнее. И доля у нее не такая горькая, как у ее сестер в других языческих странах.
– Даже несмотря на варварский обычай бинтовать ступни? – искренне изумилась мисс Перкинс.
– В общем, да.
– Кстати, зачем они это делают? Я имею в виду, так уродуют ноги.
Насколько Моррисону было известно, обычай имел сексуальную подоплеку. Феминистки вроде миссис Литтл из Общества противников забинтованных ступней с пеной у рта доказывали, что все это делается для того, чтобы ограничить передвижения женщины и контролировать каждый ее шаг. Однако из уст конфуцианских джентльменов Моррисон слышал куда более увлекательную версию, будто бы семенящая походка женщины с забинтованными ступнями помогает разрастанию складок в вагине. Он знал, что китайские мужчины любят играть с крохотными женскими ножками, этими «трехдюймовыми золотыми лотосами», целовать их, сжимать, лизать, посасывать. Они даже пьют вино из бокалов, которые помещают в башмачки. Но вряд ли столь щепетильную тему можно обсуждать с молодой дамой при первом знакомстве.
– Обычай восходит к временам правления династии Танг, это около тысячи лет тому назад. У императора была любимая танцовщица с маленькими от природы ножками. Сначала это было модным поветрием, а потом переросло в традицию. Забинтованные ступни служат доказательством порядочности женщины.
– Все-таки это самый интригующий обычай, – ответила мисс Перкинс, приложив палец к губам необычайно красивой формы и невозможно розовым. – И я слышала, что в его основе сексуальный мотив.
У Моррисона замерло сердце, когда слово «сексуальный» слетело с ее губ. Он почувствовал, что краснеет, и попытался убедить себя в том, что ослышался. И так увлекся своими размышлениями, что оставил реплику Мэй без ответа.
Она пожала плечами:
– Я бы очень хотела приобрести в качестве сувенира пару маленьких туфелек, но понимаю, что их не достать. – Девушка повернула голову и отодвинула тяжелую бархатную штору. – О боже, вы только посмотрите! – воскликнула она, выглядывая в окно.
Моррисон встал и поспешил к ней. Он ощущал одновременно и прохладу ночного воздуха сквозь стекло, и жар ее тела, оказавшегося так близко, что они почти касались друг друга. Оба как зачарованные смотрели на только что выпавший снег, искрящийся в лунном свете. От этого сияния было светло, как днем. Вдалеке тускло мерцали древние камни Великой стены.
– Какое волшебство этот лунный свет. – У нее заблестели глаза. – Давайте взберемся на стену!
– Сейчас?
– А почему нет?
Тяжелая еда обострила его подагру, угрожая расстройством пищеварения. А из-за старой травмы холодный сухой воздух неизменно провоцировал у Моррисона носовые кровотечения. Разум требовал теплой постели и раннего сна.
– Отличная идея, – неожиданно для себя произнес он. – Лучше не придумаешь.
К этому времени Нисбеты уже откланялись. После смертельно опасного инцидента с кофе, вызванного шокирующим заявлением мисс Перкинс, они нуждались в покое. Дюма, убаюканный светской беседой и урчанием в животе, страдальчески скреб бороду, с трудом сдерживая зевоту.
Когда мисс Перкинс обнародовала свой план, миссис Рэгсдейл испуганно вздохнула:
– Уже очень поздно, дорогая. Не время для ночных прогулок.
– О, прошу вас, миссис Р.! – надула губки мисс Перкинс, хватая руку компаньонки и чмокая ее в щеку.
От вида этих невинных поцелуев Моррисону стало не по себе. Он впился в друга взглядом, одновременно многозначительным и извиняющимся:
– Дюма?
Дюма, как с радостью отметил Моррисон, уловил намек:
– Послеобеденный моцион весьма кстати.
Отныне Моррисон был его должник.
Дюма галантно положил руку миссис Рэгсдейл в изгиб своего локтя:
– Миссис Рэгсдейл, не окажете ли вы мне честь?
