Текст книги "Ряска Правды (СИ)"
Автор книги: Лика Маррн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Рядом со мной едва не подпрыгивала от нетерпения девушка лет пятнадцати, в длинном синем платье с голубыми рукавами. Цвет мне понравился, и я, поймав устремленный на меня взгляд, приветливо улыбнулась. Да нет, ну все, абсолютно все здесь были рады празднику, кроме Реджинальда. Зачем тогда остался, ума не приложу.
Девушка сверкнула улыбкой в ответ, и внезапно протянула один из венков, которые держала в руках. Благодарно кивнув, я взяла его у незнакомки… И вздрогнула.
Венок был оплетен полынью. Я слышала о поверьи людей, что полынь жжёт прикоснувшуюся к ней нечисть, и что там, где есть полынь, нечисть никогда не заведется. Но действительно ли смертные верят в это? Или эта практически бесцветная трава вплетена сюда случайно? Может ли быть так, что Редж был прав, и кто-то прознал обо мне? И если так, то…
Мои опасения испарились, когда людским потоком меня наконец вынесло на площадь. В центре, как и обещал Реджинальд, горел огромный костер, а вокруг столпились люди. Каждый подбрасывал связку полыни – похоже, кто выше – и когда засохшие веточки с шипением осыпались в пепел, толпа приветствовала это дружными рукоплесканиями.
Я, прищурившись, смотрела на огонь, не решаясь подходить ближе – если свечи и маленькие костры я могла терпеть, то такое огромное пламя мне было невыносимо. От него шёл такой жар, что начинала кружиться голова.
По краям площади, от дома к дому, были развешены огромные красные флаги, которые были потрепаны и вид имели довольно жалкий. Но люди, что с них взять! Из верхних окон выглядывали маленькие дети и ветхие бабушки – должно быть, их не брали на праздник.
Я хмыкнула – разные народы, а ведут себя одинаково. У нас тоже не очень жаловали Лихо – никто не любит личностей, которые постоянно сетуют на жизнь и учат других уму-разуму.
Реджинальд не пошёл за мной, когда я направилась подальше от костра – наоборот, он подошёл ближе к нему, не замечая, что меня нет. Заговорщически хихикнув, я отбежала пару шагов в сторону и, спрятавшись за огромным, невесть за чем стоявшим столбом, принялась наблюдать.
Редж, повернувшись ко мне спиной, уставился на огонь, искрившийся всеми цветами красного и оранжевого. Пламя с ревом неслось ввысь, а уже почерневшие куски деревьев обваливались внутрь.
Я ждала, пока Редж забеспокоится, обернется, увидит, что меня нет, начнет меня искать… В моей голове развернулся настолько увлекательный план моих поисков, что, воплотись он в реальность, бедный Редж бы поседел, а я умерла бы от хохота.
К несчастью, или, наоборот, весьма удачно, Редж не обернулся. Противный принц продолжал стоять ко мне спиной – и мне вскоре надоело. Минут через эдак десять, всё же, я проявила свойственное для нас, болотных жителей, терпение. Это речные могут нестись сломя голову, нет, на болоте мы делаем всё тихо, не спеша, вдумчиво.
Подождав для приличия ещё пару минут, я покинула своё убежище, и, придерживая подол платья – на этом месте случайно разлили какую-то воду, от которой дурно пахло – на мысочках побежала к Реджинальду.
Я остановилась, не доходя до него один локоть. В этот момент кусок ствола, лежавший совсем сверху, со стоном позволил здоровенному куску обгорелым углем упасть на землю. Ударившись о выступающее бревно в основании костра, уголь отскочил, потеряв большую свою часть, и скатился наконец к ногам Реджинальда. Я не удержала и скептически хмыкнула, заработав ехидный взгляд принца.
– Не любишь костры?
Внезапно подумалось – он что, привёл меня сюда для потехи? Чтобы посмеяться над несведущей кикиморой и спровоцировать меня на какие-нибудь античеловеческие высказывания? Если так, то ему полностью это удалось. Скрестив руки на груди и вызывающе приподняв бровь, я коротко бросила:
– Нисколько.
– Не замечал раньше за тобой настолько огромной к ним неприязни, – Реджинальд всё ещё оставался вежливым и дружелюбным до такой степени, что аж противно.
– Для этого костра, милорд, – издевательски назвала я его людским титулом. – Было убито живое дерево, которое могло бы расти ещё сотню лет, и которое могло бы стать домом животным и духам.
– Боюсь, миледи, – подчеркнуто расстроенно протянул Редж. – На это мне нечего вам ответить. Нет нам, смертным, оправдания, мы повинны во всех своих грехах, и наша жестокость не знает границ.
Плотно сжав губы, я попыталась скрыть улыбку. Нет, определенно, мне нужно срочно поучиться у Стефки и перестать вестись на человеческие шутки. Но чувство юмора пересилило, и я сочувственно покачала головой:
– Должно быть, тяжело жить с осознанием собственных чудовищных прегрешений?
– О, миледи! – картинно вскинул руки Реджинальд со скорбно-возвышенным выражением на лице. – Если бы вы знали, насколько! Каждый день, когда я просыпаюсь, то думаю о том, каким чудовищным злом наполнил этот мир, и понимаю, что недостоин жить.
– О, милорд, мои принципы не дозволяют мне находиться так близко от такого преступника, как вы! Покайтесь в своих грехах, и затем возвращайтесь, до тех же пор – я вынуждена покинуть вас!
Чтобы скрыть улыбку, я низко склонила голову – а затем, резко крутанувшись на каблуках, тихо хихикая про себя, я побежала к краю площади. Нет, ну каков все-таки шельмец, а!
Но Редж все же был не самым большим заразой – на площади красовался не менее выдающийся человек, который переплюнул моего дражайшего спутника.
Между прилавками с какой-то зеленью расположился весьма примечательный мужчина. Тонкий, как камыш, со смуглыми руками и белыми, как снег, волосами, этот старик торговал амулетами. Его стариковский голос тонул в радостных криках толпы, но я без особого напряжения услышала дребезжащие завывания:
– Уважаемые господа! Подходите, смотрите! Амулеты на любой вкус! От порчи, от сглаза, от нечисти!
На его посохе покачивалась огромная связка разнообразных безделушек, от которых даже и не веяло магией. Ухмыльнувшись, я твердым шагом устремилась прямиком к нему.
– С праздником вас! – вежливо поздоровалась я, останавливаясь перед торговцем.
Старичок смерил меня взглядом, отметил небольшой кошель на поясе, который Реджинальд выделил мне, чтобы я не ходила совсем без денег, и радостно кивнул козлиной бородкой:
– Девушка! Красавица! Чем могу, тем помогу! Может, любовные амулеты…? – хитро сверкнул он глазами.
Нет, право слово, это старшее поколение что у нас, что тут обладает каким-то нездоровым желанием всех свести.
– Нет, спасибо, – отклонила я предложение. – Мне бы… От нечисти что-нибудь? Найдется?
– Найдется, почему не найтись? – осклабился старичок. – Ну-ка, ну-ка, посмотрим…
Он начал ловко перебирать висюльки, которые были на его посохе, и, наконец, извлек что-то на длинной веревочке.
– Вот, полюбуйтесь!
На ладони у торговца лежал каменный кристалл цвета темного дерева, с вкраплениями золотистых искорок, как мои глаза. Я собиралась купить его только в издевку над суевериями смертных, но теперь во мне возродилась присущая всем женщинам страсть к красивым украшениям. У нас в лесу тоже были менялы, пусть и торговали они не этим.
Я вдруг, сбившись с мысли, представила такой крючковатый пенек, который на деле являлся каким-нибудь игошей, поскрипывает, разнося весть: «Амулеты против смертных, от плесени, от мха, от жука-короеда…». Определенно, людское воздействие уже начинает дурно на мне сказываться.
Но нужно было вернуться с небес на землю, к торговцу, которого уже вроде бы настораживало моё долгое молчание, хоть он и не решался мешать клиенту рассматривать товар.
– А как он действует? – наивно поинтересовалась я.
– О! – с охотой воскликнул старичок. – Да это же целое искусство! Нечисть, – поучительно поднял старче палец. – Она ведь только и ждет, чтобы навредить.
Я с круглыми глазами покивала – так же, как и с трактирщиком, тут просто надо было изобразить заинтересованность и легкий испуг.
– Они приходят к нам в ночи… – поэтично продолжил вдохновленный моим интересом торговец. – И искажают наши сны, чтобы мы просыпались посреди ночи от ужаснейших кошмаров, и больше не могли заснуть! Этот амулет защитит вас, красная девица, от нечистых духов, будь то дома, поля, леса, или даже… – старик снизил голос до шепота и наклонился ближе. – Болота…
Я ахнула и прижала руку ко рту.
– Именно! – кивнул он с важным видом. – Но вы даже не подозреваете, насколько опасны эти чудища. В поля, в леса – люди ходят, и потому духи там смирные, но вот на болотах, куда ни один человек ноги не ступит – вот там настоящие чудовища!
– Расскажите… – будто бы ошеломленно выдохнула я.
– Ох, негоже говорить такое на ночь глядя, да ещё и в Ночь Духов.
– Полынь ведь! И у вас оберегов сколько, не может ведь не защитить, – резонно заметила я, разумно решив не спрашивать, что такое эта самая Ночь Духов.
– И точно… – старик выглядел неловко. Теперь уже было неудобно отказываться, не признав, что эти амулеты полная чушь, тем более, что рядом остановились мать с дочерью, тоже заинтересовавшись беседой и товаром. – Ох, много чего темного творится на болоте, только вот самые страшные из них.
«Кикиморы» – подумала я, и практически в тот же момент это же произнес загадочным голосом и старик. Нет, это определенно становится слишком ожидаемым.
– Они – девушки, которые утонули в болоте, и Хозяйка Болот пожалела их красоту, оставила себе. Над водой они выглядят, как при жизни, а под водой – в их истинном облике, как ходячие скелеты!
Девушка справа от меня ахнула и начала обмахиваться веером. Я тоже изо всех сил делала испуганное лицо, но дольше, чем секунд на пять, меня не хватило, и я деловитым тоном поинтересовалась у торговца:
– Сколько?
– Пятнадцать медяков, – немного обиженно ответил торговец. Переживал, должно быть, из-за того, что его душераздирающая история не произвела впечатления.
Я отсчитала монетки и ссыпала мужчине, тот в свою очередь сунул мне обработанный камень на цепочке, который я надела на шею и гордо отправилась на поиски Реджинальда. В след мне несся голос торговца, который показывал своим новым покупательницам, как красиво переливается камень в свете факелов.
Солнце уже село, пока я вела беседу со старичком, и на небосводе загорались звезды. Костер, казалось, стал гореть ещё ярче и ещё веселее, и вверх от него летели к небу искры, которые были точь-в-точь как настоящие звезды, только гораздо меньше.
Как двойственны люди – они убили деревья, чтобы создать этот костер по своей собственной прихоти. Но, в то же время, они создали что-то прекрасное.
На мгновение я остановилась шагах в десяти от костра, вокруг которого плясала в хороводе ребятня, и мне вспомнился рассказ Реджинальда о их поверьях.
Души людей после смерти поднимаются вверх и загораются звездами. Деревья живые, да, но что, если они тоже становятся звездами? Или не имеют права стать ими, но зато хотят этого настолько, что превращаются в них хоть на долю секунды? Не это ли главное в жизни – желание? И не знак ли это того, что можно добиться чего угодно, стоит лишь только пожелать этого всем сердцем?
И вообще, эти люди – они могут быть такими глупыми, но и такими мудрыми одновременно. Поголовная вера в то, что болотные жители исчадия худшего кошмара, мне абсолютно не нравилась. Узнай кто-то о том, что я кикимора, меня бы через минуту уже зажарили на костре, или что там принято здесь делать с нечистью. Мариновать в полыни?
Взрыв хохота заставил меня вздрогнуть и отогнать дурные мысли. Нет, определенно, я слишком много думаю, это не приведет ни к чему хорошему. Отведя глаза от ревущего пламени костра, я поспешно зашагала вдоль площади.
Через десять минут, когда я обошла её вдоль и поперек, сердце сжалось – Реджинальда нигде не было. Но не мог же он, меня, в самом деле, бросить на произвол судьбы?
Я рванулась наперерез толпе, в которой я чувствовала себя некомфортно, пара резких движений, и я вываливаюсь на краю площади…
– Эй! – возмущенно вскрикнул детский голос откуда-то снизу.
– Ой! – удивленно отозвалась я
– Чего ты всех с ног сшибаешь? Не видишь, я иду?
На меня с негодованием во взоре смотрел снизу вверх человеческий ребенок лет семи. Рубаха была вся замызгана в грязи, штаны порваны на коленке. Да, этот не из богатых, зато гонору не меньше, чем у Реджинальда.
– Извини, – кивнула я, расплываясь в улыбке. – А куда ты идешь, позволь узнать?
– По делу! – малыш гордо выпятил грудь, как будто собирался спасать королевство.
– О, я тоже по делу, какое совпадение! – округлила глаза я. – Пойдем вместе, раз нам по пути?
– А тебе точно по делу? – подозрительно поинтересовался мальчик.
– Точно-точно! – заверила его я.
– Ну ладно, – дозволительно кивнул он. – Тогда идем.
И ребенок прытко юркнул куда-то вбок. Я, в очередной раз подобрав подол, нырнула в толпу вслед за ним.
Скажу по правде, меня обуяло любопытство. Детей на болоте почти не было, а тех немногих, что все-таки появлялись, баловали донельзя. Такова уж наша судьба – мы жутко избалованный народ.
Увернувшись от какого-то толстого мужчины, который нес на плече огромный кусок освежеванного мяса, я заметила малыша у забора. Тот, увидев меня, обернулся по сторонам, махнул мне рукой… И, с видимым трудом отодвинув расшатавшийся столб в частоколе, проник в открывшуюся дыру.
Я, не раздумывая, протиснулась следом за ним, и будто оказалась в абсолютно другом мире – настолько разительным был контраст.
Из царства музыки, смеха, тепла и веселья я попала в обитель мрака, звезд, стрекота кузнечиков и свежих запахов травы и цветов. Это был мир, который я знала и любила с детства.
Малыш сидел, прислонившись к частоколу, устремив взор к темным очертаниям леса на горизонте. Пригладив платье, я уселась рядом с ним.
– Это и есть твоё дело?
– Ты же сказала, что ты по нему, – сжал кулаки мальчик. – Ты что, соврала?
– Нет, что ты! – я приподняла руки вверх в притворном испуге. – Я тоже по делу, только они, кажется, у нас разные.
– Какое дело у тебя? – резко спросил паренек.
– А у тебя? – мягко улыбнулась ему я. Насколько я помнила, дети легко внушаемы. Только вот либо это был неправильный мальчик, либо у смертных всё не как у людей.
– Я не скажу, пока ты не скажешь.
– Я ищу свободу, – сократила я версию. – Теперь твоя очередь. Только скажи, прежде, как тебя зовут?
Мальчик недоверчиво покосился на меня, но всё же ответил:
– Никифор. А тебя?
Ну наконец-то, хоть один нормальный вопрос.
– Златеника. Но меня обычно зовут просто Злата.
– Почему? Разве ты крестьянка?
Теперь настала моя очередь супиться, хмуриться и изображать из себя недоверчивую сову.
– Это ещё почему?
– Злата крестьянское имя. Мою бабушку так звали. Ты похожа на леди, а леди всегда нужно звать полным именем.
– Почему же я похожа на леди? – не то, чтобы мне это не льстило, но узнать было и вправду интересно.
Мальчик окинул меня придирчивым взглядом.
– Кожа белая, – наконец, вынес вердикт он. – И руки без мозолей. И спина прямая. Если ты работаешь в поле, то будешь темной, ладони сотрешь, и спина будет согнутая. А если сидишь дома, то будешь как ты.
Я не удержалась и рассмеялась – если бы этот малыш знал, почему у меня на самом деле бледная кожа, то, уверена, его бы уже здесь не было.
– Ты так и не сказал, зачем пришёл сюда, Никифор, – отсмеявшись, вспомнила я.
– Папу забрали, – вдруг быстро и зло бросил мальчик. – Маму забрали, дядю забрали, остались я и сестра.
– Что? Кто забрал? – не поняла я.
– Лес.
И тут до меня дошло. Я с ужасом вылупилась на маленького худого Никифора, и потом – на кромку леса вдалеке. Вот же…
Я не могла знать обо всех, кого забирают духи. На деле, я и узнавала об этом чисто случайно, из досужих сплетен о несварении Лихо.
– Давно?
– Две зимы назад. Они пошли за дровами. Не вернулись. Звал – не пришли. Никто не пришел.
Вот же! Я закусила палец, чтобы не ругнуться вслух более непристойными выражениями. Так вот, почему нас считают убийцами. Чудовищами. Тварями ночи.
Мальчик смотрел на меня, и в его взгляде я чувствовала обвинения. Хотя он и не мог знать о том, кто я, мне казалось – он знает. Он всё видит и ждет, чтобы прыгнуть и вцепиться мне в волосы, выцарапать мне глаза, отомстить.
Я безвольно откинула голову назад и уставилась на звезды. Хотелось верить, что лес был не причастен к горю маленького мальчика, но что-то в глубине души я знала. Знала, кто это был, знала, когда… Драгомир тогда подарил мне стеклянные человеческие бусы. Кто знает, может, их когда-то носила мать этого малыша, который теперь насупился, и мрачно смотрит на лес, который забрал у него его семью.
Я тоже посмотрела на темную гряду елей. Я могла представить, как колышутся их густые ветки, как тихо перешептываются духи между собой, как встряхиваются шляпки грибов, становясь маленькими морщинистыми дедушками, как Драгомир, сидя на своем троне из дубовой коры, с улыбкой слушает паука, играющего на струнах своей паутины. Но путь туда отныне был мне закрыт. Лес страшен в своем гневе, и мне захотелось предупредить мальчика обо всем. Сказать ему о том, что ждет его, если он свернет с тропинки, что будет, если он набредет на берлогу, в которой живет совсем не медведь, что случится, если он оступится на болоте, когда пойдет за морошкой.
Но, глядя на темнеющий вдали лес, я не сказала ни слова.
Глава 7
Было холодно, сыро и противно. Слишком рано облетевшие деревья царапали ветками лицо, рвали платье, потому что мы сбились с тропы. Кто бы сомневался, что назвается. Вы только вдумайтесь – голые деревья ранней осенью.
Реджинальд ехал впереди, хотя я бы скорее предпочла занять его место. Уж мне-то было известно – лесные нападают всегда сзади, бесшумно и безжалостно.
Обычно в таких случаях можно хотя бы сказать «а вот начиналось всё совсем иначе…». К счастью, или к сожалению, в нашем случае всё начиналось не менее ужасно.
– Я не поеду через этот лес! – категорично заявила я, пока мой конь переминался с ноги на ногу от холода.
– Ника, повторяю в десятый раз, другой дороги просто нет! – уже начинал злиться Реджинальд. Русые волосы в этот раз были стянуты купленным на ярмарке ремешком.
– Редж, этот лес болен, неужели ты не видишь?!
Мужчина покачал головой:
– У нас нет другого выбора. Мы должны прибыть к отцу через неделю – если срежем через этот лес, сможем вовремя нанять летающего ящера, пока их не разобрали.
Реджинальд говорил мягко, не в своей обычной категоричной манере. И не мудрено – после встречи с тем мальчиком, Никифором, я рыдала в мешок с провиантом две ночи подряд, после чего Редж отобрал у меня его, заявив, что не может уже есть соленый хлеб, докопался до истины, и устроил мне беседу часа на два. А на следующий день перестал отпускать ехидные и резкие фразочки по отношению ко мне.
Это к слову о пользе женских слез и об их воздействии на человеческих мужчин. На болоте-то хоть плачь, хоть не плачь, всяко в воде незаметно.
– Ты не понимаешь, от этого леса, от него… – меня всю передернуло. – За версту несет смертью! Чистой, незамутненной, смертью, я такой в жизни не встречала! Послушай, даже птицы не поют!
– Ника. Я уже сказал. Повторяю. Другой дороги нет.
– Этот лес мертв!
– Тем лучше.
– Это ещё каким образом? – возмущенно отбросила я поводья и сложила руки на груди.
– Таким – твой Драгомир, – Редж фыркнул в ответ на мое бормотание «он не мой» и продолжил. – Так вот, этот ваш леший, а чей уж он – это неважно, этот ваш леший наверняка успел разослать всем категоричные просьбы вернуть тебя, буде представится такая возможность, а…
– А его слова разнес сам ветер, – докончила я за него и нахмурилась. Об этом я не подумала.
– Я успел увидеть только ничтожную частицу мощи вашего леса, – серые глаза серьезно уставились на меня. – Но я скажу тебе, что ваши угодья едва ли не самые могущественные.
– И разумеется меня вернут, а тебя… – тут вариантов было столько, что я запнулась и задумалась. Редж, видимо, тоже перебирал возможные расклады, поэтому минут пять мы молча стояли у края леса, вся жизнь в котором давно застыла.
Реджинальд тронулся с места первым, и мне не оставалось ничего большего, как последовать за ним по заросшей тропе.
Теперь тропы не было. Я бы обиженно фырчала, если бы не старалась вести себя как можно тише. Думаю, не нужно лишний раз говорить, что мне было откровенно не по себе.
От деревьев шли волны холода, как будто в глубине этих черных стволов зарождалась сама зима. Правда, зарождалась – это очень плохое слово. Чтобы что-то зародилось, нужна хотя бы маленькая искорка жизни, а в этом забытом всеми месте её не было и в помине.
Сейчас я бы предпочла не иметь своей лошади, а сидеть впереди Реджинальда, закрывшись от всего мира за его широкой грудью. Вы только не подумайте, это не было ничем романтическим, просто лучше пусть убьют его, чем меня.
Это цинично, жестоко, не по-человечески, знаю. Но я ведь и не человек, верно? Будь я обычной смертной, я могла бы, наверное, искусно лгать, говоря о том, что я с радостью пожертвовала бы его жизнью за жизнь других. Хладнокровное убийство – это жестоко, я не приемлю этого. Из-за этого я сбежала с болот. Но всё же мы всегда хватаемся в первую очередь за свою собственную жизнь, и было бы глупо отрицать это.
Конь неудачно наступил на сухую ветку, которая хрустнула у него под копытом, и это привело меня в чувство, хотя я бы и предпочла остаться со своими мыслями.
Теперь холод шёл ещё и от земли, как будто протягивая наверх свою костлявую руку и хватаясь за нас. Я подняла глаза на Реджинальда. Тот спокойно ехал впереди, как и всегда, ничто не выдавало его беспокойства. Он не крутил головой, как я, а смотрел все время прямо. Он не мог ничего не чувствовать.
Я кикимора, но он маг – стихии должны ему отвечать. А смерти здесь было столько, что не засечь её было просто невозможно.
И вдруг деревья расступились, и вслед за Реджинальдом я выехала на поляну… И мой конь тут же попятился назад. Я позавидовала его выдержке. Была бы у меня возможность, я бы побежала без оглядки, прямо до родного болота, спряталась бы под корягой и больше никогда в жизни не вылезала на поверхность.
– Редж… – мой голос был почти бесшумен, но мужчина всё равно услышал. – Что это…
Это была не поляна. Это была равнина, на которой в вечной схватке застыли человеческие воины. Повсюду царил хаос, увековеченный в камне – но это были не просто изваяния, это были люди, которые когда-то жили, дышали, смеялись. Я ощущала идущую от них слабую ниточку силы, которая и сгубила лес.
Воинов заклятье поймало врасплох: кто-то занес меч над головой противника, ухмыляясь, у кого-то на лице застыл ужас. Кому-то посчастливилось уже умереть, и их тела покоились на земле, обвитые засохшим плющом. Здесь случилось что-то ужасное. Отвратительно. Противоестественное.
– Не бойся, они мертвы, – успокаивающе произнес Редж. – Они тебя не побеспокоят.
Кроме звука его голоса ничто не нарушало тишину. Казалось, как будто статуи внимательно слушали… И было что-то ещё. То, что убило этих людей, а, может, обрекло их на гораздо худшую участь. Это что-то заставляло меня ежиться и нервно оглядываться по сторонам. Это что-то заставляло холодок ползти по спине и неприятному, липкому чувству опасности ворочаться в груди. Это что-то было ещё здесь. И это что-то было издавало зловоние мертвечины.
– Здесь когда-то была битва, давно. Тогда королевство ещё не было единым, каждый тянул корону на себя. Обычно сюда не забредали, недалеко отсюда склеп с останками, которые лучше не тревожить. Но одна сторона решила срезать через леса, а другая – подкараулить её здесь. Тому, кто лежит в склепе, не понравилась шумиха, которую тут устроили, и он устранил её своим способом.
Я облизнула пересохшие губы.
– И зачем ты мне это рассказал? – поинтересовалась я. Серьезно, я бы прекрасно прожила без этого знания.
– Ты напридумывала бы вещей пострашнее, – пожал плечами Редж, будто бы говорил о пятне на платье.
– Вообще-то, я думала о восставшем лешем… – попыталась пошутить я.
– Лешие могут восставать? – Реджинальд вдруг наклонился чуть ко мне, чтобы лучше слышать.
– Да, могут. И обычно, кстати говоря, происходит именно такое. То есть, такое случается с лесом, он умирает. Ну, результат.
– Да, я понял. И часто такое бывает?
– Не часто. Обычно лешие просто засыпают и не просыпаются, сливаясь с природой. Становятся старым пеньком, который потом рассыпается в труху, и всё такое.
– Но?
– Но иногда они просыпаются, вместо того, чтобы… Стать частью мира, и тогда… Ушедший леший продолжает делать всё то же, что делал при жизни – защищать лес.
Почему-то в этом застывшем месте произносить «мертвый» было невозможно. Как будто мой язык сковывал тот же холод, что царил в сердце.
– Тогда в чем проблема, если он всё ещё защищает вас?
– Он больше не чувствует лес, и он делает всё наоборот. Лес начинает медленно… Угасать.
– А что случается с обитателями?
– Обычно они уходят. Те, кто могут, те, кто не привязан к болоту.
– Как кикиморы?
– Как кикиморы, – легонько улыбнулась я краешком губ. – Могут уйти все, кроме самых низших и самых высших. Новый леший не может покинуть своих владений, он к ним привязан, а низшие, вроде анчуток и самых мелких лесных духов, они просто-напросто привязаны к лешему, без него жить не могут.
– Везде одно и то же.
Я кивнула. Сейчас я бы согласилась с чем угодно, только бы меня вытащили из этого кошмара. Мы ехали по кромке леса, зажатые между мертвыми деревьями и не до конца мертвыми статуями. Реджинальд сказал, что они меня не побеспокоят, но он был не прав – они меня жутко беспокоили. Они застыли, но не все то, что застыло, потеряло способность двигаться.
– Получается, только леший и водяной могут чувствовать лес?
– Нет, ты чего! – я оторвала взгляд от черных стволов и перевела его на Реджинальда, внимательно меня слушавшего.
Интересно, ему тоже страшно? Наверняка. Наверняка, именно поэтому он и просит меня говорить, чтобы хоть что-то нарушало мертвую тишину. Эта мысль вселила в меня мужество, хоть Редж и совсем не выглядел испуганным. Наоборот, спина прямая, глаза прищурены, правая рука на рукояти меча – готов ко всему.
– Все, кто живет на болоте или в лесу, могут чувствовать природу, – потом я немного подумала, и добавила. – Даже люди, из того, что я знаю, начинают её ощущать, понимать её.
– И каково это?
– Здорово, – честно призналась я. – Ну вот, ты маг ведь, что ты чувствуешь?
– Я ощущаю материю. Это… Немного иное. Сложно объяснить, ты не знаешь терминов. Это выглядит примерно как интуитивные сияющие области в активной и в пассивной фазе… Потом объясню. Или покажу.
Я нахмурилась – иногда я видела эти самые «сияющие области», если я правильно поняла, о чем говорил Редж. Они выглядели как скопления светлячков темной ночью – гасли, а потом снова становились ярче. Но это было неправильно. Я не должна была этого видеть, и первая попытка поведать кому-то на болоте о моих ощущениях стала последней попыткой, потому что меня обозвали лгуньей и выдумщицей. Дед Ивайло же просто мягко пожурил и сказал, что «у девочки слишком живое воображение». Неужели в моей родословной наследил человек? Невозможно.
– Мы видим все по-другому, – я не стала выдавать своего секрета. Слишком уж внимательно смотрели на меня темные глаза. – Это тонкие ниточки жизни, которые сплетаются в плотную ткань, как тина на водной глади. Смерть то же сплетение, только она другая. Как морозный узор на льду.
– Это очень интересно. Надеюсь, мы потом сможем обменяться опытом, – мягко улыбнулся Редж.
– Да, я тоже, – охотно кивнула я. Узнать об этих «материях» мне теперь было более чем интересно.
Заболтавшись, я не заметила, как мы проехали эту гиблую равнину до конца. Перед нами вновь маячила тропа, а Редж довольно усмехнулся. И тут я поняла.
– Ты специально меня забалтывал!
– От тебя исходил страх, – пожал плечами мужчина. – Его могли почувствовать и, это бы обнаружило наше присутствие.
Я фыркнула и обернулась на расстояние, которое мы проделали, и тут мой взгляд упал на курган, вход в который был задвинул огромным белым камнем. На нем был начертан круг со вписанным в него ромбом, а в центре ромба стояла жирная точка. Над этим символом шла волнистая линия.
Я резко выдохнула, как будто из легких выбили весь воздух, а из жабр – всю воду.
– Шайсэас… – сорвалось с моих губ имя, которое мне запрещали произносить с самого детства.
И в ту же самую секунду земля разверзлась под моими ногами.
***
Я упала, больно ударившись копчиком об острый выступ скалы – темнота была такая, что даже мне не было ничего видно. Вечная тьма. И тут мне почудилось, будто на мое лицо вдруг дунуло чье-то дыхание, обжигающее льдинками.
– З…Здравствуйте?
Сердце отчаянно колотилось в груди. Я закусила губу, чтобы не открыть рот, и выдыхала через нос. Если то, что мне рассказывали о нем, правда, то Шайсэас выпивает дыхание своих жертв, прикасаясь к губами поцелуем. Но поцеловать он может лишь только когда рот открыт. Поэтому говорить было рискованно, но не говорить – невежливо. Так он и подлавливал своих жертв.
– Привет, – вдруг хмыкнуло что-то прямо рядом со мной.
Я испуганно ойкнула, и тут же прижала руки ко рту.
– Боишься? – почти нормальным голосом поинтересовался мой невидимый собеседник.
Я быстро-быстро закивала. Расчет был на то, что Шайсэас все видел в этой кромешной тьме, и я оказалась права.
– Правильно боишься. И как зовут такую красавицу? – я почувствовала, как кто-то провел пальцами по моей щеке, спускаясь к шее.
– Зла…Злата, – пробормотала я, не отрывая рук ото рта.
– Златеника, вернее, – как-то добродушно исправил Шайсэас.
Только в этот момент мне пришло осознание, во что я на самом деле вляпалась благодаря своему дурному языку.
– Да, я обо всём знаю. Ваш Драгомир разослал просто-таки приказы вернуть тебя как можно скорее.
– Но… Вы же этого не сделаете?
Оставалась тоненькая надежда, что не сделает. Съест, скорее всего. И даже не подавится. Правда, это всё равно было бы милосерднее, чем отсылать меня обратно на болото.
Но приказа Шайсэаса я вовсе не ожидала.
– Расскажи мне о себе.
И холодные руки вновь убрали мне прядь волос с лица. Сглотнув, я начала рассказывать. Про болото, про детство. Про деда Ивайло, про Румяну. Про то, как скучала зимой и как меня не пускали на берег. Про всё понемногу.
И пока я, пытаясь не рыдать, рассказывала истории, которые уже знал Реджинальд, я пыталась вспомнить всё, что знала о Шайсэасе.
Это был дух, по крайней мере, так говорили. Это когда-то был маг, который, ожесточившись на всех смертных, попытался стереть их с лица земли. Он объединился с нами, с болотным народом, и именно из-за него, как говорится в истории, нас стали ненавидеть и бояться. Только тетушка Румяна смеялась над этой легендой и говорила о Шайсэасе с заметным уважением. Тетушке Румяне я верила, а по её словам выходило, что этот маг заслуживал доверия. Стоило только ему понравиться – и все проблемы были бы решены. Шайсэас сумасшедший, он принимает решения исходя из какой-то ему одному понятной логики. И если он оставит тебя в живых, то твоё будущее обеспечено. Он будет помогать и не предаст никогда. Звучит немного странно в отношении духа, который разом превратил целое войско в статуи, или убил огромный лес только своим дыханием. Но правда оставалась правдой. И я уже, честно говоря, готовилась к смерти, когда Шайсэас вдруг прервал мой рассказ и произнес:
