Текст книги "Тёмное солнце (СИ)"

Автор книги: Лидия Евдокимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

– Ты о том, что я предложила насчёт моей служанки? – пытаясь протянуть время, спросила Лаитан. Морстен молча кивнул. Медноликая нахохлилась еще больше.

– В Империи нередки случаи обмена слугами. В этот раз, конечно, все не так однозначно, чтобы просто затребовать золота по весу товара, – спокойно сказала Лаитан, вспомнив, как некоторые отряды охотниц нанимались в другие провинции, которые способны были оставить залогом золота по весу тела каждой охотницы. – Но я предложила варвару обмен, а не торг, зная, что он не пойдёт на это. Ветрис не отдаст ни одного из своей личной гвардии, и уж точно никогда не согласится служить кому-то сам,, – она отвела взгляд. – А если и согласится, что ж... Это станет первым случаем подобного обмена.

Лаитан упорно избегала темы о том, как все происходило в прошлом. В кровавом, жестоком и беспощадном прошлом её предшественниц, где за голову каждой жрицы платили не золотом, а кровью и телами детей тех, кто посмел отнять жизнь у жрицы. За смерть Мастера вырезали не деревню, а все окрестные до последнего младенца. Охотницы были в меньшей цене, и тогда платили рабами, сгоняемыми в гладиаторские ямы, выставляемые на первую линию огня, как живой и почти бесполезный щит перед отрядами слуг Империи.

Бракосочетания традиционно предполагали подарки в виде лучших служанок и жриц, но такие браки на памяти Лаитан заключались среди всех, кроме правительниц Империи.

Хроники до сих пор содержали сухие упоминания о том, что каждый раз Мастер Мастеров удалялась на многолетний цикл смены кожи, возвращаясь неизменно молодой и свежей, и нигде не упоминалось о том, как все происходило на самом деле. Но теперь, после того, как Лаитан увидела Замок и его проявления в памяти, она страшно боялась, что видение окажется правдой.

– Ты что-то еще хотел спросить? – немного резковато осведомилась Лаитан, которой порядком надоело сидеть под долгим взглядом Морстена, как муха на липкой медовой ленте.

– Ты сказала мне про черного зверя, – обронил властелин севера, не продолжая вопроса. Но Лаитан поняла и его. Она фыркнула, обняла себя за плечи, передёрнув ими от холода ночи в горах, и тихо сказала:

– Ты хочешь знать, вижу ли я его здесь? Мне кажется, что рядом постоянно ходит огромный тёмный зверь. Похожий не то на кошку, не то на пса. Гибкий, чёрный, с длинным хвостом и зубастой пастью. Он привиделся мне в подгорных пещерах.

– Замок не врёт, Медноликая, – сухо сказал северянин, чьи подозрения подтвердились. Это уязвило его гордость, но и заставило покоситься на тёмный меч рядом. Не потому ли Замок отказался общаться с ним, что он не послушал его предупреждения? Инстинктивно отодвинувшись от оружия, которое так и манило его к нему прикоснуться, северянин продолжил:

– Ты расскажешь мне, почему ты последняя правительница Маракеша?

– А ты расскажешь мне, почему бессмертный и неуязвимый властелин тхади весь в шрамах и едва не сгорел в лаве? – сощурилась Лаитан. Морстен замолчал. Лаитан понимала, что вряд ли ей удастся сохранить свою тайну до конца, но сейчас, когда рядом находилось столько людей, да еще и этот варвар, который посмел поднять на неё руку... требовалось нечто большее, чем просто спасение её жизни во имя миссии, чтобы она осталась без защиты в виде иллюзии своей вечности.

Пока она была для всех той самой, первой и бессмертной матерью матерей, она могла приказывать и пугать, заставлять и обманывать, посылать на смерть и даровать жизнь. А когда он узнает, да если еще и не только он, что она прожила свои сотни лет в постоянном ежедневном ожидании смерти, даже северянин усомнится в здравии ее ума. Среди имперцев уже произошёл открытый раскол, и пока что Лаитан не была уверена, что ей хватит силы воли и духа выступить против своих же жриц, против Киоми. Заставить сестёр пойти против сестёр? Немыслимо!

Вокруг тенями сновали горцы, чьи одежды почти полностью скрывали их от взглядов окружающих. Один из них, кажется, тот самый, что впервые заговорил с Лаитан, остановился неподалёку и, смерив взглядом два лагеря имперцев, не смог сдержать улыбки. Лаитан знала, что эти люди – потомки тех, кто предал первую мать матерей, но теперь, когда история завершалась, совершив оборот в несколько тысяч лет, она оказалась на том же месте и с тем же результатом. И видя то, что стало с осколками златокровых, названных ныне звездочётами, она понимала – мирного решения вопроса не будет. Киоми возненавидит Лаитан, если уже не возненавидела. И научит этой ненависти всех и каждого, кто пойдёт за ней. Своих потомков и детей их детей, породив очередной народ звездочётов, горцев или пустынных жителей. Горец пропал так же незаметно, как и появился. Лаитан снова зябко поёжилась, но тут рядом подсел дварф, набросив на Медноликую свой тёплый плащ. От него пахло потом, уккуном, крепким пивом и еще какой-то горной породой, словно Гуррун вывалялся в руде с ног до головы.

– Они сказали, что мой народ не придёт к Отцу, – без пояснений начал дварф. – Они проводят их всех до этого места, но на последнем этапе мои братья не будут рядом. А еще они сказали мне, что я не имею права сокрушаться о прошлом, если не совершу достойных деяний в настоящем во имя будущего моего народа.

Дварф поднялся и пошёл прочь. Одинокий, молчаливый и непривычно тихий, оставив на плечах Лаитан свой дорожный плащ. Медноликая и Морстен переглянулись, но ни слова не сказали, а утром их выпроводили прочь, составив компанию по обеим сторонам от отряда. Так прошли целый день и вечер, в итоге которых без происшествий решили заночевать вдали от выхода из пещер, все еще стараясь лишний раз не пересекаться с теми, кто потерял доверие других.

Горец по имени Семь Стрел, о чем-то переговаривавшийся с северянином, иногда поглядывал на Лаитан, чем вызывал у нее чувство беспокойства. Во взгляде горца не было ничего, кроме интереса. Он как будто постоянно что-то хотел спросить у матери матерей, но то ли не решался, то ли у него не было повода. Или доказательств. И Медноликая нервничала, ловя на себе эти взгляды каждый раз, когда поднимала глаза и натыкалась на обмотанное красно-черной тряпкой лицо горца. Его роскосые глаза, наполнявшиеся золотом на рассвете и угасавшие к полуночи, казались Лаитан чем-то таким, что пришло из древних легенд. Она нередко думала, а не такими ли должны были стать имперцы, если бы не вырождались. И так ли уж был неправ их Учитель, уводя осколки народа прочь. горцы сохранили то, чего лишилась сытая и огромная Империя – сила, мудрость и традиции предков. Горцы сохранили себя, пусть это и стоило им многих сотен лет одиночества и заключения вдали от цивилизации. Впрочем, пусть группа красно-черных была в разы меньше всей Империи, но вырождение, вроде бы, не коснулось их народа, оставив им живой блеск разума и яркость золотой крови. Лаитан бы дорого дала за секрет этого народа, родственного ей по крови, но не по духу.

Семь Стрел подошел к ней и задумчиво произнес:

– Медноликая Лаитан, я только что говорил с северянином. Вскоре дорога пересечет пути караванщиков, которых мы как раз ждали перед тем, как вы пришли. Они должны были привезти новые припасы и обменять их на наши охотничьи трофеи.

Взгляд Семь Стрел неотрывно следил за реакцией Медноликой. Она не восприняла эту новость, как нечто пугающее, продолжая смотреть на горца спокойно. Тот улыбнулся под своим красно-черным платком, и улыбка эта отразилась в его глазах. Да еще мелкие морщинки лучиками разбежались по коже, когда он смотрел на Лаитан. Так ничего и не поняв, она пожала плечами и отошла к своему месту у костра. Морстен остался сидеть на большом камне, на котором были вырезаны графические руны направления путей. Тут сходился дальний южный путь, дорога обратно к Трехязычью и горцам и путь к Отцу-Океану.

Утром их разбудили песнями, плясками и запахом горелой травы, которую прибывшие караванщики традиционно бросали во все, от молока до мяса, как приправу и средство от поноса.

– Что? Где? – подскочив с постели рядом с кострищем, не поняла Лаитан. Она так и осталась спать у огня, не решаясь пойти к своему лагерю и не подойдя ближе к тхади, у которых наверняка было тепло и хорошо, и никто не хотел отпилить голову собрату во сне. Все же, этот народ был проще, предпочитая раскалывать черепушки в бою и за право быть главой клана.

Пёстрые краски южных одежд, неизвестные Лаитан длинноногие горбатые животные, покрытые косматыми коврами, суетящиеся повсюду люди и громкие песни во славу восхода, стихий, мира и чего-то еще непотребного, но дающего силу рода и возможность продолжать его постоянно.

– Откуда это все? – пытаясь перекричать гомон толпы, обратилась Лаитан к Надире, которую ухватила за рукав одежды. Травница выглядела такой же ошеломлённой.

– Южане, моя госпожа. Пришли с той стороны, через великую пустыню.

– Сами? – зачем-то уточнила Лаитан. Надира нервно хихикнула. Медноликая ничего не понимала. Зачем тут оказались эти люди? Куда они шли? Откуда узнали про поход к Океану?

Все выяснилось довольно быстро.

Караван с южанами двигался по своим делам, когда их люди начали умирать от неизвестной проказы. Язвы и гнойники покрывали тело за считанные часы, умерщвляя человека в адских мучениях. Посовещавшись с духами или богами пустыни, они решили двигаться по старой дороге, которой давно уже не пользовались их караванщики. Дорога вывела их к горам, где они рассчитывали найти приют и продолжить путь в обход пустыни.

Объяснения на ломаном имперском с примесью ругательств кочевников показались Лаитан неубедительными, но Морстена нигде не было, а у Ветриса оказались совсем другие проблемы. Как и у всех долинцев.

Лаитан, подошедшая ближе, застала настоящий торг за право первым взять в жёны варваров.

– Слушай, два мешка изюма дам! Хороший цена, лучше, чем за девственницу с островов! А их там, сам знаешь, не найти почти, – хлопал себя по широким цветастым штанам караванщик. Во рту у него блестел золотом и серебром целый набор зубов, которых, как показалось Лаитан, было больше положенного.

– Это все Морстен, побери его подземные твари, – рычал сквозь зубы варвар, наставляя меч на южанина, который выглядел мирно и дружелюбно, если бы не ощупывающий задницу варвара взгляд. – Надо было ему глотку перерезать, когда была возможность.

– Зачем резать? Ты слушай, что я говорю, варвар. У нас хороший народ, дружелюбный, гостеприимный. У меня уже три жены, четыре женщины, и я хочу позвать тебя жить в моем доме. Будешь мыть посуду, мыть детей, охотится, приносить мне добычу. Я позволю тебе идти рядом со своим вакраком! Большая честь, долинец!

– Спасибо за предложение, весьма щедрое, – процедил сквозь зубы Ветрис. Его люди сгрудились вокруг, откровенно не понимая, что тут происходит и почему сватаются к их вождю, а не к какой-нибудь жрице или Лаитан.

– Женщина, чего стоишь? Ну-ка, накрывай на стол, у нас будет праздник! – грубо пихнул её в бок какой-то до черноты смуглый и худой южанин. Лаитан даже не успела ответить, когда он цокнул языком и, сплюнув, произнёс:

– Хах, ошибся. Тебе нельзя накрывать стол, ты больная, остриженная. Пошла вон, нечего тут проказу носить!

Очередной тычок едва не отправил Лаитан лицом в угли неподалёку, но она поймала руку южанина своей и с силой оттолкнула от себя. Пришлый завопил, как его ездовой зверь, поджав кисть и пряча её в пёстрых одеждах. Лаитан, неосознанно применившая силу, увидела, как из-под одежды человека струится лёгкий дымок.

Она удивлённо посмотрела на свои руки и поняла, что все они покрыты теми же язвами и гнойниками, о которых говорили южане. Лаитан испугалась, метнувшись к своему лагерю. Но люди, завидев её, шарахались в стороны, с криками бросались на неё с оружием, пытаясь убить или ранить. Лаитан металась по лагерю, снося лежаки и пытаясь спрятаться. Все её служанки бросались на неё, долинцы метили в голову камнями, южные племена уже седлали своих животных, подгоняя их длинными палками, собираясь загнать её, будто дичь, и забить камнями. Медноликая попыталась докричаться хоть до кого-то, но никто не приходил на помощь. С тела отваливались куски плоти, уже не похожие на чешуйки, а представлявшие настоящие ошмётки кожи и мяса. По рукам и ногам разлилась боль, будто с неё заживо содрали кожу, а затем сунули в бочку с солью, оставив только голову. Кто-то уже запалил факелы и теперь пытался тыкать длинными палками со смолянистыми горящими навершиями в тело Лаитан, прижигая её раны. Она кричала, пока не сорвала голос до хрипоты, и тогда перед ней появился Посмертник, схвативший её одной рукой за подбородок и приподнявший над землёй на вытянутой руке.

Медноликая Лаитан затрепыхалась в железной хватке Посмертника, задыхаясь и извиваясь от боли.

– Отродье капитана, кровь от крови его, плоть от кровосмесительной плоти, вырожденка и урод, – прошипел он, глядя на Лаитан. Маска из кожи и серой плоти ухмылялась, растягивая огромный рот в кривой улыбке, а глаза леденили душу, выпивая её. Лаитан кожей ощущала, как под пальцами Посмертника разлагается её кожа, а вокруг кричали и улюлюкали все собравшиеся народы.

Она подскочила от сильного тычка под рёбра. Медноликая каким-то образом задремала или потеряла сознание. Судя по тому, что над ней стоял Морстен, с которым она разговаривала до этого, последнее было вернее. Лицо северянина отражало какие-то эмоции, но Лаитан была так напугана увиденным, что попросту начала бы заикаться, попытайся она спросить, что случилось. Руки дрожали, сердце колотилось так, словно она проплыла под водой несколько минут, на лбу выступила испарина, а тело колотила мелкая дрожь.

– Что? – спросил только это Морстен. Лаитан, уняв дрожь и стараясь, чтобы зубы не стучали друг о друга, сказала:

– Мне кажется, Посмертник выиграл. Может я ошибаюсь, мне очень хочется ошибиться, но... я думаю, источник Империи уже у него. Наверное, как и Долины, и Замка...

– Нет, – отрезал северянин, – только не Замок. Ты не понимаешь, но это просто невозможно.

Лаитан не стала спорить. Ей до сих пор было так страшно закрывать глаза, что она, пожалуй, согласилась бы спать в обнимку даже с Морстеном, только бы это избавило её от подобного кошмара.

Северянин покачал головой, скрывая за движениями овладевшее им беспокойство, и сел рядом. Когда Лаитан попыталась привстать, он мягко, но непререкаемо уложил её обратно на толстый дорожный плащ, и прикрыл сверху полой мохнатого покрова.

– Спи. До рассвета всего ничего, – сказал Морстен, и в темноте пещеры, который разгоняли только несколько светляковых гнёзд и мерцающие угли костров, его глаза налились красноватым отсветом. Лаитан, почти напуганная неожиданной подсветкой и поведением повелителя снегов, послушно прикрыла глаза, и сама не заметила, как быстро унялось сердцебиение. Темные волны сна снова поглотили её.

Она даже не успела уточнить, действительно ли ей во сне привиделся целый день пути, разговор с Семь Стрел и прочее. Судя по тому, что все они до сих пор оставались в пещерах, правдивым были только воспоминания о разговоре с северянином.

Морстен же остался сидеть рядом с мерно дышащей Лаитан, и его глаза пульсировали багровым. Властелин Тьмы вызывал Замок. И пусть только своенравное строение попробует не откликнуться.

***

– Ну чего ты разорался?

Морстен открыл глаза, и скривился, прикрыв их ладонью от яркого сияния, которое, казалось, лилось отовсюду. Проморгавшись, властелин Тьмы смог разглядеть в окружающем пространстве какие-то кристаллы, похожие на хрусталь, блестящий металл и исполинские движущиеся тени, перемешивающие плотный белый туман. Все это исторгало ослепительный свет, от которого высекало слезы, словно от морозного ветра на вершине бастионов Замка.

– Тебе точно ничего не отрезали эти неотёсанные долинцы? – привычно съязвил кто-то, чей голос походил на Замок Морстена. – Язык, например?

– Охолони, язва треклятая, – Гравейн, наконец, понял, что в этом месте ему нужно смотреть исключительно из-под опущенных и оставляющих тончайшую щёлочку век. И перед ним действительно был Замок

Но вместо привычного скелета предыдущего владельца трона Тьмы, или какой-нибудь на редкость отвратительной твари, сегодня он выбрал человеческое обличье. Невысокий даже по стандартам Империи мужчина субтильного телосложения, одетый в непривычный тёмный костюм из какой-то отливающей металлом ткани. Его узкую талию перетягивал тяжёлый даже на вид пояс со множеством каких-то подсумков, стальных коробок и непонятных предметов, а на узком лице выделялись черные, словно два провала в Бездну, глаза, от взгляда которых Морстену стало не по себе.

Узкие губы неизвестного сложились в издевательскую ухмылочку, и он провёл рукой по коротко стриженым серебристым волосам, ото лба к затылку.

– Извини, что не встречаю в привычном виде, не до того, – сказал он Гравейну. – Раз уж так случилось, что ты увидел меня таким, каков я есть, или, точнее, был когда-то, давай условимся. Меня зовут Варгейн Крес, но можешь звать меня Замком, если тебе больше по душе архитектурные сооружения.

Морстен прищурился, старясь разобрать выражение лица Креса, но понял, что его лицо на редкость безэмоционально. Прочесть этого человека он не мог. По ушам резанула фраза "Был когда-то", и тёмный властелин постарался её запомнить. "Наверное, из него и сделали Замок, – догадался Гравейн, дивясь еще и странному созвучиею имени Замка и своей фамилии. – Понятно, чего он такой языкатый. При его росте единственный способ показать значимость..."

– Не единственный, – Варгейн помахал рукой перед Морстеном. – Властелин, ты меня позвал, чтобы разговаривать, или молчать?

– Ты все это время был рядом? – спросил Гравейн, скрипнув зубами. Если Замок сейчас занят чем-то серьёзным, то становилось понятна эта волна цинизма. В этом случае его вызов действительно был неуместным. – С нами?

– Вот еще, – издал смешок Варгейн. – Я целиком в тебя не влезу. А Лаитан вообще не выдержит такого контакта. И дело тут, как ты понимаешь, совсем не в размерах, а в объёме информации. Хотя, ты-то как раз поймёшь. Мозги у тебя хорошие, почти как у меня в молодости. Образования не хватает, но это дело наживное. Рядом с вами был и будет, пока не дойдёте, куда шли, наблюдатель и шлюз. В одном лице. Гордая имперская женщина видела его, как черного кота, ты вообще не замечал, потому что у него та же сила, что у тебя.

Морстен почувствовал, что ему стало немного спокойнее. Если рядом есть часть Замка...

– А вот в этом ты ошибаешься, – покачал пальцем Варгейн. За его спиной вспыхнувший красным кристалл рассыпался на куски, и медленно опал вниз, в туман. Отдалённый грохот падения пришёл много позже. – Я не собираюсь встревать в вашу идиллию. Вы совершаете свои собственные ошибки.

– Это как раз понятно, – проворчал Гравейн. – Ты хорошо меня научил не вмешиваться. Слишком хорошо, наверное.

Он обвёл рукой окружающее пространство.

– Где это мы? Непохоже на твои обычные покои.

– А этого тебе пока знать не следует, – Варгейн скривился, словно раскусив кислую ягоду. – Много будешь знать, тысячелетний юбилей не встретишь.

Морстен хмыкнул. Все-таки, даже Замок можно было задеть за живое.

– Тогда лучше скажи то, что мне знать следует, – предложил он, миролюбиво улыбаясь. И зашел с козыря, приберегаемого давно. – Например, откуда у Посмертника столько силы. Поднимать животных, гнать целые армии на убой, заражать страны и извергать лаву – этого не сделаешь ни ты, ни Золотой Колос, ни Сердце Долины.

Варгейн, отвлёкшийся на неотложные дела, моментально сосредоточился и на его лице впервые за все время разговора появились искренние эмоции. Удивление. Растерянность, сменившаяся гордостью.

– Надо же... Это все есть в архивах? И ты молчал... – Замок обхватил пальцами, на одном из которых блестело простое золотое кольцо, пряжку пояса. – Молодец. Горжусь и трепещу. Раз такой умный, слушай сюда. Посмертник – это и моя ошибка тоже. Когда-то он был одним из четырёх охранителей, заключённых в тела зданий. Но потом... – Варгейн помолчал, перелопачивая обращения Морстена к архивам, чтобы понять пределы знаний своего подопечного. – Потом случилось несчастье. Тело-здание Пеленгаса перестало поддерживать в нем жизнь, но он решил не умирать, а использовать свою же власть, которая даёт ему силу. И понемногу захватить всех остальных, действуя через людей. Я не спрашиваю, откуда ты узнал их имена, но от того не меняется главное: если этого древнего сукина сына не остановить, мало не покажется всем. Именно потому ты здесь, собственно. И твой порыв полностью отвечает моим целям.

Замок откровенно признавался, что использовал Морстена, зная, что тот поймёт. Честность перевешивала обиду.

– Да уж... – Гравейн вздохнул, присев на обнаруженный позади себя прозрачный камень, и удобно поёрзав задом по тёплому минералу. – Я ожидал чего-то наподобие, Крес. Но Посмертник – и мой враг тоже, если ты забыл. Потому я с удовольствием увижу цвет его гнилых кишок.

Замок промолчал, снова отвлёкшись. Где-то вверху, в недосягаемом для взгляда пространстве вспыхнула радуга.

– В общем, ты подтвердил все, что я хотел узнать, – сказал Морстен, вставая. – Нам нужно дойти до цели, чтобы сломать этому старому уккуну его планы. И я это сделаю в любом случае. Но в следующий раз попробуй попросить прямо. Я не откажу.

"Эх, мальчик, если бы я еще был уверен, что этот следующий раз будет, – подумал Варгейн, в это время погруженный в операции с такими силами, что могли бы стереть в порошок Империю за доли секунды. – Тогда, конечно бы, попросил. В привычном для тебя стиле. Обязательно".

– И помни, – сказал он на прощание, разрывая контакт, – Лаитан должна умереть. Ни мигом единым раньше и ни секундой позже... чем это потребуется для того, чтобы разбудить Отца.

Морстен очнулся с коротким тихим рычанием, застывшим на губах. Все-таки Замок, или Варгейн, или как он там себя назвал... умудрился снова переиграть его. Смягчив радость ядом горечи. «Или все-таки его слова не надо понимать прямо? – подумал северянин, вслушиваясь в то, как рядом с ним дышит Лаитан. – Смерть... Кровь? Отказ от силы? Отказ от судьбы? Потеря всего? Но у неё и так ничего не осталось. Кроме неё самой...»

Северянин украдкой огляделся и отметив, что никто этого не увидит, придвинулся ближе, чтобы свернувшаяся в комок Лаитан грелась о его тело во сне. На губах властелина появилась самодовольная улыбка.

На наблюдательной галерее, скрытой за стенами гостевого покоя, Семь Стрел потёр усталые глаза, и закрыл небольшой глазок в камне. Властелин Севера прервал, наконец, так обеспокоивший горцев канал силы, соединивший его с кем-то далеко отсюда, и, кажется, уснул. До выхода небольшого каравана оставалось всего ничего, а проводнику тоже нужен был отдых.

На горных тропах

Небольшой отряд из нескольких десятков горцев, тхади и имперских подданных вперемежку с варварами Долины вышел из откатившихся в сторону пещерных ворот сразу после рассвета. Нещадно зевавший Семь Стрел сидел в седле горного козла, который тряс рогами и выказывал все признаки недовольства от такого соседства. Уккунов тоже допустили до горного пути, ведь тропы оказались вполне благоустроенными дорогами, пусть и не такими широкими, как имперские трассы. Тяжёлые северные звери спокойно шли по высеченным в скале квадратным в сечении проёмам, из которых открывался потрясающий душу вид на туманные ущелья, горные реки, бурлящие внизу, и вершины гор, сверкающие снегами.

Семь Стрел мог бы много рассказать о том, как и кем были построены эти пути, соединяющие юг, север и запад в обход подземных туннелей дварфов. Но эти сведения составляли вторую по значимости тайну племени, и он просто не мог поделиться ею с кем угодно – следопыт просто умер бы, не договорив и второй фразы. Звездочёты посвятили жизни не только наблюдению за светилами, и расчёту небесных путей, они умели сохранять древнее наследие, и, что еще важнее, пользоваться им.

За время первой половины дня они двигались на юго-запад, обходя район бывших подгорных княжеств дварфов, пока не вышли на просторное плато, покрытое зелёным лесом. У путевого камня, куда выводил наклонный туннель, дорога, мощёная шершавыми плитами, разделялась на две. Один путь шёл строго на юг, и был помечен иероглифом, означающим песок в имперской письменности. Другой же, пересекая плато, поворачивал на запад, и подле этой дороги были возведены столбики из камня, искусно украшенные вырезанными из лазурита океанским волнами, сделанными с тончайшим искусством.

Морстен, ехавший рядом с Лаитан, посмотрел на юг, и передёрнул плечами. Когда-то он отправился в путешествие к тамошним городам-государствам, лежащим в глубине влажных лесов, наполненным жизнью, и от пересечения пустыни у Гравейна остались самые неприятные впечатления. Говоря проще, он трижды едва не умер там, чуть не пополнив лежащие вдоль караванных троп скопища костей, обглоданных хищниками, солнцами и ветром.

– И часто вы торгуете с южанами? – спросил он у Семи Стрел, который после полудня заметно оживился, и больше не клевал носом.

– Нечасто, – молодой горец потёр покрасневший нос, и чихнул в ответ на порыв ветра, принёсшего аромат каких-то цветов из ближайшего перелеска. – Раз в три года приходит караван, который дальше идёт в Трёхъязычье. С Империей южане не торгуют, не любят они друг друга. Так что старый договор выгоден всем, особенно дварфам, которые сидят в стране Трёх Народов. Они-то с Империей торговать могут. А мы обеспечиваем перевозку и берём процент за сопровождение.

– И давно был последний караван? – мрачно спросила Лаитан, вспомнив свой сон с Посмертником и южанами. Отголосок пережитого ею страха снова зашевелился внутри, окатив холодной волной. Она надеялась, что сон не будет пророческим.

Но горец, улыбнувшись, ответил, в клочья разорвав её надежды:

– Года три назад и был. Давно пора, некоторые вещи делают и добывают только на Юге. Белое побережье даёт замечательную селитру, там гнездятся тучи птиц, и недалеко находятся рыбные отмели. Птицы едят, гадят, и на скалах под светом солнц и теплом моря образуются кристаллы, которые мы используем... для всякого разного. Полезного, – Семь Стрел помрачнел. Все-таки, едва не проговорился.

Он погладил короткий свёрток, висящий на спине рядом с небольшим походным мешком и колчаном для стрел.

– Понятно, – Морстен прислушался к чему-то, и насторожился, подавая знак тхади. – С юга слышен скрип дерева и какие-то звуки, похожие на рёв животных. Кажется, вашу серитру привезли.

Из-за небольшой возвышенности появилось облако пыли, в котором можно было различить очертания больших повозок, которые влекли вперёд непонятные звери.

Медноликая закусила губу. Все сбывалось с поразительной точностью, и теперь она ждала только явления Посмертника. Караван, бренча звонкими ошейниками на шеях рабов и ездовых горбатых животных, выдвинулся в то место, откуда два отряда могли прекрасно видеть друг друга. Лаитан неосознанно попятилась, едва не заведя своего уккуна задом в морду стоящего за ней животного. Сидящий на том уккуне дварф окрикнул Лаитан, и ей пришлось усмирять своего мохнатого друга.

Караван быстро разделился в боевой порядок и, издав утробный звук из десятка витых рогов, ринулся вперёд. Тхади моментально ощетинились арбалетами, взяв на прицел ведущих караванщиков, варвары сгрудились вокруг Ветриса, бестолково пытавшегося справиться с перепуганным уккуном, а Семь Стрел выдвинулся перед строем, желая переговорить с южанами до того, как они наломают дров, не разобравшись. До проводника долетел обрывок фразы:

– ...драть их всех!

Семь Стрел помотал головой, словно оглушённый уккун, и теперь фраза, брошенная в ответ, дошла до него полностью:

– Они захватили наших сладких горцев! В зад им стрелы, детям шакалов и выродкам песочных червей!

Лаитан прикрыла глаза, пытаясь отыскать в себе остатки сил. Чешуйки почти все осыпались, оставаясь в труднодоступных местах по две или три, а сон и отдых не пополнили сил, лишь отняли их с кошмарами.

– Кто первый прольёт кровь, тому беловолосый варвар! – рядом с ней крикнул кто-то, подозрительно похожий голосом на Морстена. В ответ дружно загудели витые длинные рога южан.

Семь Стрел с чувством сплюнул на камень, понимая, что не в силах остановить сорвавшихся в бой варваров и имперцев. Даже северянин, который казался ему более выдержанным, поддался общему настроению, и скакал вместе со своими тхади, хотя и держась во второй линии, вместе с дварфом и Лаитан.

– Ну вот что теперь делать? – спросил небеса проводник. Оставшийся рядом с ним его двоюродный племянник согласно кивнул, блеснув на солнце рыжими волосами, выбивающимися из-под повязки.

– Варвары... – ответил он дяде, и сардонически усмехнулся.

Варвары врубились в выметнувшихся им навстречу всадников на невысоких кривоногих конях. Вооружённые кривыми саблями и одетые в стёганые халаты с кистями из кожаных полосок, они здорово напоминали естественных врагов Долины, восточных кочевников, с которыми у долинцев были давние непростые счёты. И рубились так же яростно, отбивая удары прямых мечей и топоров своими кривыми лезвиями, и завывая что-то вроде: «Йи-и-и-и, шайтанама, мотат-драт-жрат!»

Большие повозки, остановившиеся на дороге, изрыгали стрелы и болты из узких прорезей вверху, где находились, как понял Морстен, вооружённые охранники. Сами караванщики следовали позади вереницы скрипучих и вонявших неизвестными ему зверями повозок, на двугорбых конях.

Пока кочевники и варвары пытались истребить друг друга, он понемногу стал забирать вправо, между дорогой и горбившимся скалами и камнями обрывом. Тхади следовали за ним, и Лаитан с Гурруном и жрицами поневоле тоже – их уккуны подчинились стадному инстинкту.

– Куда мы скачем? – прокричала Лаитан, стараясь не упасть с ездового животного и не откусить себе язык от тряского галопа. – Морстен, зачем?

– Так надо! – ответил северянин, задумавший недоброе. По отношению к южанам. – Бить надо в голову, а не пытаться подсечь ноги.

Ветер заталкивал слова обратно в глотку, потому он сплюнул пыль, и ударил руками по ушам уккуна, придавая ему ускорения.

"Если я хочу остановить эту бесполезную схватку, мне нужно понять, стоит ли это делать, – подумал он. – Насколько я помню, триста лет назад в некоторых городах был культ Смерти. Если Посмертник распространил свою власть над ними так сильно, как и везде, то наилучшим выходом будет истребить южан под корень".

– Твою же задницу, – выругалась Лаитан, наблюдая, как тхади выстраивают клин со своим предводителем во главе. – Что творит этот укушенный тьмой?