Текст книги "Тёмное солнце (СИ)"

Автор книги: Лидия Евдокимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Лаитан почему-то ждала, что он зачавкает, начнёт грести пищу руками и будет отирать руки о штаны. Тряпица в ладонях властелина ввела её в некоторый ступор, явно пошатнув сложившееся об этом человеке мнение.

– А я говорю, она должна была где-то начаться, – подал наконец голос дварф, снова упрямо сворачивая на предыдущую тему и настаивая на своем мнении. – Не может быть что-то без конца и без начала, на это способна только мать-скала.

Упрямство этой расы давно вошло в легенды мира, потому спорить с Гурруном никто не решался. Зато его неожиданно поддержал варвар:

– Может, ты и прав, – задумчиво потёр он подбородок, – все беды откуда-то берутся в начале. Пусть даже и этот кто-то может казаться изначально ни при чём, – он выразительно посмотрел на жующего властелина. Киоми поджала губы, проследив взгляд Ветриса. Дварф тоже призадумался, и смотрящих на Морстена стало на одного больше. Остальные жрицы и долинцы, постепенно присоединившиеся к молчаливому обвинению, уставились на него все вместе.

– Не думаю, что он бы был причастен к такому, – поразмыслив, высказалась Лаитан. – Зачем тогда было бы помогать? Идти с нами? Рисковать?

– Это чем же он интересно таким рисковал? – проворчала её служанка, пытаясь испепелить взглядом Морстена. Впрочем, с тем же успехом она могла бы попытаться расплавить ледник дыханием.

– Он был ранен, – кивнула Лаитан, от чего тонкие браслеты на её запястьях мелодично звякнули.

– Не смертельно, – фыркнула Киоми. – Да и неужели ты, мать матерей, Мастер Мастеров, Медноликая Лаитан, действительно думаешь, что властелина самого Замка можно убить ядом или стрелой?

Лаитан не ответила. Она видела Морстена на поле боя, видела его после, видела шамана и все это не вязалось с тем, что он пытался смотреться совершенно неубиваемым.

– Чума поражает даже Мастеров, Киоми, – напомнила ей в ответ Лаитан, – хотя они устойчивы ко всем известным хворям. Даже к наведённым.

– Вотименно! – подпрыгнула Киоми на месте, от чего ее тугие черные косы хлестнули по плечам сидящего рядом Ветриса. – А его слуги, как и он, пока не несли потерь!

Настал черед замолчать уже Лаитан.

– Я ничего не хочу сказать про властелина севера, – снова подал голос Ветрис, – но зло, хворь и боль – это традиционные орудия Тьмы, к которой принадлежит хозяин Замка.

Морстен доел ужин, вытер руки и поднял глаза на красовавшегося своим чеканным профилем Коэна.

"В яму бы тебя, где тхади тренируются, пузырь надутый, – подумал властелин тьмы. – И почему всегда все начинается с обвинений меня во всех грехах?"

– Насчет зла не скажу, близкого знакомства не сводил, – медленно проговорил он, изучая лицо Ветриса, словно диковинную статую. – Но хвори и болезни обычно начинаются с невымытых рук и сточных вод из выгребных ям, сбрасываемых в источники, – Морстен поднял руку, предупреждая возражения, готовые сорваться с губ титулованных спорщиков. – Да, эта чума отличается от подобных болезней, хотя бы потому, что она за десять лиг воняет тем, кого называют Властелином Смерти и Жизни. И да, эта хворь не сразу стала такой.

– Надо же, как много тебе о ней известно, – отозвался варвар, и его люди одобрительно загудели в поддержку вождя. – Поразительная осведомлённость, – добавил он с явным намёком на обвинения, но свои ладони украдкой отёр о штаны.

– У него было много времени подготовиться, – протянула Киоми, – он же ждал нас в лесу. Откуда он узнал, что мы пойдем там и в то время? – она выразительно посмотрела на Морстена. Тот хотел что-то ответить, но слово взяла Лаитан:

– Я достаточно живу под светом солнца, чтобы точно знать одно: ссоры и беспочвенные обвинения не приводят ник чему хорошему. А властелину достаточно было наблюдательности и собственных мозгов, благодаря которым мы сыты и не идем пешком, чтобы поразмыслить над проблемой нового мора. Да и узнать, кто и куда направляется, это еще не значит устроить моровое поветрие или наслать всеобъемлющую чуму.

– Ты защищаешь Тьму, мать матерей? – вскинул брови Ветрис. – Властелина Замка? Неслыханно!

– Я лишь сказала, что у тебя нет причин винить кого-то, кроме Посмертника, в происходящем, – твёрдо ответила она. Их взгляды встретились, и никто не отводил глаз первым.

– Может, у тебя есть причины защищать его? – спокойным, вкрадчивым голосом спросил варвар. – О которых мы не знаем. Самое время поделиться ими, Медноликая. Дальше путь будет опасней прочих лиг, и мне не хотелось бы оставлять недосказанность, как и врага за спиной, – он не удержался от быстрого взгляда на властелина Замка.

– У меня столько же причин защищать северянина, сколько у тебя. И все, что мне известно о чуме, известно и тебе, досточтимый муж Долины, – поднялась на ноги Лаитан. Киоми поднялась следом, но Медноликая резким жестом приказала ей остаться на месте. Лаитан вышла из хижины и побрела по мосткам прочь, желая оказаться подальше от этого места. Её преследовали странные мысли. Она всегда знала своих врагов, врагов Империи. Её учили этому с детства, её учила этому сама жизнь. Она видела лицо смерти, видела моровые поветрия и набеги окраинных племён. Но сейчас, оказавшись в окружении тех, кто должен был внушать ей спокойствие, она больше верила Морстену – врагу изначальному, открытому и по-своему честному. И еще она с пугающей отчетливостью понимала: она никогда не видела реальности такой, какой она представала вдали от ее дворца. А ложное чувство понимания и всеобъемлющего знания жизни рушилось под натиском обстоятельств, ломаясь, как скорлупа в кулаке.

Властелин Замка не скрывал помыслов, не пытался отмолчаться или переложить ответственность на других, тратя время на глупые споры или игры в союзничество. Ему было не нужно объединяться с Империей, он ненавидел ее, как и Медноликую. Он не спасал свой народ от вымирания, не переступал через свою гордость, а просто ждал именно того, что продемонстрировал варвар – недоверия и попыток переложить вину на более близкого и традиционно подходящего врага.

Лаитан мысленно испытала уважение к противнику с севера. Ноги вынесли её к огороженному месту, где когда-то находился небольшой загон для каких-то мелких животных. Теперь там оставались пустые клети, разбросанная солома и жухлые листья. Лаитан почесала руки, и с них в ночь соскользнули последние чешуйки её силы. Теперь шкура оставалась только на груди и животе. Маловато для продолжения пути к Соленморью.

Морстен проводил взглядом вышедшую в ночь Лаитан. «Вот возможность поговорить с ней наедине, – решил он. – Сейчас. Только отвлеку остальных».

– Если начистоту, то я бы сейчас выпил, – проговорил под нос Гуррун. Заглядывая в свою фляжку, дварф выглядел сконфуженным. Пристрастие подгорного племени к горячительным была воспета даже в сказках, но они были уже почти забыты, когда низкорослые воины прекратили всяческие сношения с наземными жителями.

Морстен встал, и, покопавшись в одном из тюков, затянутых наверх варварами, достал грубую каменную бутыль, залитую воском. Воск тоже был чёрен, как ночь, но никаких отметок или знаков на себе не имел. Жидкость, налитая в эту примитивную ёмкость, булькнула, и чуткое ухо дварфа дёрнулось.

– Держи, – Гравейн бросил бутыль Гурруну, который поймал ее, крякнув от неожиданной тяжести. – Не отравлено. Вообще, это для обработки ран, чтобы не гноились, но можно употреблять и внутрь. Только разбавь...

– Вот еще, – расплылся в улыбке дварф, уже откупоривший пробку и утиравший слезу, сбежавшую по широкому морщинистому лицу, обрамлённому бородой. – Зачем крепкое портить?

– Пить с врагом? – возмутился Ветрис, взявшись за рукоять меча. – Дварф, ты предаёшь союз...

– С каких это пор я стал твоим врагом? – приподнял брови дварф. – Тебе так и вообще пить никто не предлагал, тем более, с бывшим хозяином бутылки. Не хочешь – не пей, – парировал Гуррун, наливая тягучую зеленоватую жидкость в небольшой металлический стакан. – А союз я заключал с Матерью. Хороша, зараза... – выдохнул он, отхлебнув.

Морстен выскользнул наружу через дверь, удержав её так, чтобы она не скрипнула. Мастерством вхождения в тень, как Сестры, или ещё какими-то магическими приёмами он не владел, но умел отвлечь внимание и воспользоваться ситуацией. Пока дварф приковал к себе все взгляды, пробуя настойку на травах, а остальные ждали, пока тот либо упадёт в корчах, либо превратится в чудовище, Гравейн уже шёл по следу из поблёскивающих на настилах чешуек. «В чудовище дварф превратиться, конечно, может, – подумал властелин Тьмы, – если перепьёт, или закусит грибами. Но это его проблемы, и только».

Опадавшие с Лаитан чешуйки вызывали мысли о линьке змей и ящериц. Или о болезни, которая постигла Мастера Мастеров. Вторая идея в прежние времена вызвала бы у него жестокий приступ смеха, но сейчас Морстен допускал любые отклонения, даже невозможные. Но подтвердить или опровергнуть эти выводы могла только та, что сейчас оперлась на невысокую загородку, отделявшую маленький скотный двор, давным-давно лишившийся обитателей, от густой чернильной ночной темноты снаружи. Отсветов от костра в домике Гравейну хватало, чтобы рассмотреть Лаитан, и подойти к ней.

Он старался произвести побольше шума, ступая громче, чем обычно. Получить вершок чёрной стали в горло он пока не планировал.

– Лаитан, – произнёс он, и встал рядом с ней. Подобранные чешуйки он сжал в руке. – Надеюсь, Мать Матерей и Мастер Мастеров, что твоё резкое бегство не связано с привычными обвинениями в мой адрес.

Изрядная порция сарказма и фальшивого беспокоства надежно скрыла под собой горечь от приевшейся северянину скуки. Скучные обвинения властелина во всех бедах, скучные и злые выражения лиц временных союзников, скучные попытки примитивно и по-детски подставить подножку или втянуть наверх лестницу...

Она подняла на него взгляд. Увидеть за спиной именно властелина Замка она никак не ожидала. Сердце подпрыгнуло, кровь потекла быстрее. Одетый в тёмную одежду, Морстен почти сливался с ночью, но его топот, едва не обрушивший мостки, вызвал у Лаитан странную улыбку. Странным казалось то, что он вообще пошёл за ней, если не хотел тихонько свернуть шею. Грубоватый тон властелина подтверждал её мысли о покушении, но Лаитан так устала от дороги, от схваток и споров, что просто решила не обращать внимания на эти глупые помыслы. "Хотел бы убить, не топал бы, как его уккуны", – разумно предположила она.

– Кто сказал, что я решила бежать? – ровным голосом произнесла она. – Да и вряд ли получится сбежать от чумы. Ты мог бы поговорить о ней с теми, кто обвинял тебя в её создании, – отмахнулась мать матерей. Лаитан решила уйти, но Морстен стоял на дороге и не собирался уступать ей дорогу. Она замерла, ожидая продолжения разговора. Казалось, будто он подловил её тут, воспользовавшись ситуацией.

Повелитель Севера понимал, что творится внутри Лаитан, но более удачного момента для разговора в обозримом будущем не представлялось. Относительно удобный участок пути заканчивался уже завтра, дальше начинались предгорья и ущелья, вести по которым Уккунов было сущим мучением.

– Бесполезно разговаривать с теми, кто слышит только себя, – ответил он, сдержав желание сплюнуть. Хотя эта мелкая особенность Тёмного и забавляла его, но поджигать дерево, на котором сидишь, было глупо. – Но ты сейчас стала слышать и других. Меня, например, – Морстен поиграл собранными им чешуйками, едва заметно блестевшими в слабом свете. – Но, думаю, что тебя беспокоит не это.

Повелитель Тьмы решил рискнуть.

– Ты теряешь чешую, – открыл он ладонь. Одна из чешуек впилась в кожу, прорезав ее, и теперь окрасилась красным. – Теряешь силы. Сколько тебе осталось?

Лаитан дернулась от его слов, едва не свалившись с узких мостков. Морстен, явно не ожидавший такой реакции, выпустил из ладони собранную чешую и одним движением ухватил Лаитан за талию, прижимая к себе и крепко держа обеими руками. Они замерли на краю дорожки, слыша, как вниз осыпались сухие листья и часть загрождения загонов, иссохшего и подгнившего без заботы человеческих рук. Гравейн был немного выше Лаитан, но почти одного с ней роста, и потому он смотрел в глаза Медноликой не сверху вниз, а прямо. Лаитан, инстинктивно схватившаяся за первое, что попало под руку, так и держалась за него обеими руками, чувствуя тепло ладоней Морстена на себе. Проникая даже сквозь одежду, оно разливалось по телу необычайной волной, заставлявшей щеки пылать. Он долго держал ее в объятиях, словно сам поражался тому, что было в его руках. Сердце Лаитан, перепугавшись возможного падения, билось так часто, что готово было выпрыгнуть из груди, но страх уже прошел, а оно никак не желало успокаиваться. Он склонился ближе, так, что она ощутила его дыхание. Странно прерывистое, частое и пахнущее недавним ужином.

– Сколько? – повторил он вопрос так тихо, что она едва его расслышала. Лаитан неприятно поразилась тому, как неправильно и фальшиво прозвучал его вопрос. Ей казалось, ей очень отчетливо это виделось, что он должен был сказать нечто совершенно иное. Или сделать? Но его вопрос, вернувший ее в жестокую действительность, заставил снова закрыться внутри себя, ревностно оберегая свои тайны.

– У меня достаточно сил для похода, властелин, – попытавшись взять себя в руки, произнесла она, но голос прозвучал странно дрогнувшим, с нотками неуверенности и страха. Морстен кивнул, выпуская ее из объятий так медленно и неохотно, что Лаитан это сбило с толку. Осторожно отойдя подальше, властелин отвернулся от нее, встав спиной. Медноликая неслышно скользнула прочь, по направлению к дому, и ей показалось, будто дверь его тут же захлопнулась, избавив взгляд от тонкой полоски света изнутри. Кажется, кто-то заметил их. Или только что вернулся обратно, доносить своему царю о будущей жене и ее объятиях с властелином севера.

– Морстен, – окликнула она его. Северянин повернул к ней голову, ожидая продолжения. – Ты все правильно понял, властелин, – произнесла Лаитан, не оглядываясь. И в ее голосе звенел не просто черный металл Империи, а оледеневшие струны души севера, отсекая даже возможные попытки снова влезть ей под кожу или застать врасплох.

– Я никому не скажу, – тихо произнес в темноту Морстен, но Лаитан уже скрылась в хижине и не слышала его слов. Он остался стоять, размышляя над тем, что он ощутил, когда в его руках оказалась Лаитан. Гибкое женское тело, теплое и наполненное жизнью, прижатое к нему так сильно, как никогда не прижималась даже давняя любовница Мора. Враг иненавистная убийца, обрекшая его на трон хозяина Замка. Та, кого он убивал во снах сотни раз, с наслаждением вымарывая руки в ее крови и вглядываясь в затухающие глаза матери матерей. Или странная Лаитан, такая похожая и такая иная, которая ухватилась за него, даже не подумав оттолкнуть или избежать объятий. Которая смотрела ему в глаза без страха и ненависти. Теперь – без ненависти.

Гравейн тяжело вздохнул, не собираясь долго путаться в своих мыслях по этому поводу. Он вообще не любил подобных размышлений и решения таких дилемм. Постояв еще немного, он вернулся в хижину, где Лаитан уже спала, отгородившись от него бодрствующей охраной и кольцом неспящих варваров.

Почему-то властелин чувствовал себя неважно, и настроение его было испорчено безнадежно.

Перед лавовой рекой

На следующее утро, когда все проснулись и начали сборы, Морстен заметил, что Лаитан непривычно молчалива и немного рассеяна. Она старательно избегала его взгляда, прячась за Киоми или Ветрисом, тут же отходя подальше, едва он делал шаг в ее сторону. «Неужели, я так напугал ее своим вопросом? Или чем-то еще?» – сдвинул брови Гравейн, когда Лаитан в очередной раз отошла подальше, оказавшись по другую сторону уккуна, когда самостоятельно стелила на него подстилку, отказавшись от помощи служанок. Она вообще понемногу начала выполнять их обязанности, не желая, видимо, выделяться из группы остальных, чем несказанно удивила и насторожила своих людей. Жрицы неодобрительно переглядывались, а Киоми то и дело бросала взгляды на варвара, казавшегося страшно довольным таким поведением Медноликой. Встретившись с ним взглядом, Лаитан поняла, кто застал их с Морстеном на мостках. Прямой и самодовольный взгляд варвара просто кричал о том, что он все видел и теперь у него появился весомый аргумент для воздействия на решения Лаитан. Это неимоверно злило и раздражало Медноликую, выбивая из колеи и постоянно отвлекая мысленно от прочих занятий. Не привыкшая самостоятельно седлать ездовых животных, она и так делала это медленней других, а постоянные попытки Морстена встретиться с ней взглядом, как и напыщенный вид царя Долины, приводили к ошибкам и расстройству. Лаитан едва не плакала от досады и разочарования за себя саму. Только в этот раз она в полной мере осознала, насколько не приспособлена к жизни вне дворца и Империи, где рядом с ней в тенях всегда находились те, кому поручалось обеспечивать ее всем необходимым. И кому можно было отдать любой приказ в любое время.

Покончив со сборами, все двинулись в путь. Дварф то и дело кряхтел и скулил, но в этот раз, кажется, исключительно по причине жесточайшей головной боли. Он даже не заметил, как оказался в седле, с обреченным видом усевшись на своего уккуна и хмуро вглядываясь вдаль.

Почти целый день дороги слился для всех в один сплошной пейзаж. Без людей и прочих живых существ. Только однажды они заметили в стороне движение, но разведчики не принесли дурных новостей, а лишь сослались на огромные кучи помета какого-то животного, которое с треском мелкого кустарника скрылось от них.

Песчаные прогалины, плешивыми пятнами выглядовавшие из растительности все чаще, оказывались пусты. Медноликая слышала ворчание за спиной, когда охранительницы перебрасывались фразами с варварами, обсуждая, куда подевались из этих мест немногочисленные племена шакрасов. Полулюди или полуживотные, они долгое время жили небольшими группами в этих землях, но теперь от их многолетних стоянок остались только песчаные пятна среди редеющих к предгорьям земель.

– Госпожа, ты чем-то встревожена? – обратилась к ней Киоми, оказавшись рядом, когда день снова начал клониться к закату. В глазах служанки билась тревога и готовность к действиям. Лаитан едва заметно улыбнулась. Ей нечего было ответить Киоми, которая за последние несколько дней утратила право знать мысли своей госпожи больше, чем необходимо для ее безопасности. Слишком уж часто и долго она переглядывалась с Ветрисом, будто они были старыми закадычными друзьями или любовниками. И потому признаться Киоми, что она постоянно размышляет о том, что узнал о ней Морстен, было немыслимо. К тому же, об этом узнал только он, а не Киоми. И тогда пришлось бы рассказать ей, что явно не сыграет в пользу ее и так зашатавшегося авторитета. Власть Лаитан держалась на трех столпах: страх, безжалостность и сила Мастера Мастеров. И если она теряла последнее, первые два пункта становились сомнительными сами по себе.

– Думаю, владетельница просто устала и она тревожится за судьбы своих людей и своей Империи, – высказался Ветрис, оказавшись по другую сторону от ехавшей шагом Лаитан. Киоми с сомнением посмотрела на варвара, но в его позе и взгляде было столько уверенности и убежденностив своей правоте, что она не нашлась, что ответить.

– Ей незачем тревожиться за нас, – надменно произнесла Киоми. – Мы рождены, чтобы служить нашей госпоже, как и твои Безымянные.

– Мои люди ничуть не хуже меня могут позаботиться о себе, и мне не нужны слуги для этого. Мы все братья по оружию, и каждый из нас способен справиться с превосходящими силами противника и защитить тех, кто слабее, – выпятил грудь и раздул ноздри Ветрис, вскинув подбородок.

– И кого же ты хочешь защищать, царь Долины? Кто тут не способен постоять за себя? – скрывая за вызовом страх, спросила Лаитан. Она знала, что он мог слышать то, о чем она говорила с Морстеном вчера ночью. Варвар только многозначительно улыбнулся, и Лаитан поняла совершенно отчетливо: он не слышал разговора. Возможно, видел, как Гравейн держал ее в объятиях, но не более. Это приободрило Лаитан и она улыбнулась, чувствуя, как с сердца спал тяжелый груз и страх отпустил ее. Киоми отъехала вперед, и на ее месте оказался Морстен, дождавшийся, когда служанка окажется подальше от Лаитан и Ветриса.

– Всем народам свойственно хвастовство и бахвальство, – сказал он скучным голосом, – Но каждый народ стремится выжить. Потому они громко объявляют о своих победах, чтобы вызвать уважение и страх. Мне вызывать страх незачем. Скорее уж наоборот... Вон, ты тоже поначалу опасалась даже сесть рядом.

Ветрис тихонько фыркнул, отгоняя комара, врезавшегося ему в лицо с порывом вечернего ветра.

– Госпожа никогда не опасалась приближаться к Тьме! – взорвалась Киоми, снова подъехавшая поближе. – Мать матерей ничего не боится! И я могу доказать свои слова делом, а не пустым хвастовством, – сказала она, запальчиво приподнявшись над спиной уккуна в стременах. Лаитан предпочла не вмешиваться. Посвящать свою, не в меру прыткую и спорую на расправу служанку в свои мысли Медноликая не спешила. Больно уж странно они то и дело переглядывались с варваром, отводя взгляды, едва их замечал кто-либо.

Лаитан порядком устала. Целый день в седле, жёстком и явно приспособленном под железный зад властелина севера, утомили её и вымотали. А нескончаемые споры о том, кто главное зло в их компании уже порядочно приелись. Медноликая подумала, что тут и без Посмертника можно было обойтись. Достаточно просто оставить всех в одном месте, и они сами назначат виноватого.

– Успокойся и помолчи, – спокойно ответил Киоми Повелитель Севера, и в его словах послышалось дыхание льда, которым так обильны были его владения. – Я не вправе приказывать тебе, для того у тебя есть хозяйка. Потому прошу – не надо ничего доказывать. Просто умолкни.

Он сдержал порыв, и не стал говорить ничего, что могло бы уязвить молодую служанку Лаитан. Он ясно видел, что можно было упомянуть, и как именно, чтобы та замолчала, переживая обиду. Или бросилась бы в бой, что тоже было возможно. Но ссориться со своими спутниками, вольными или невольными, ему было не с руки – Морстен, пожалуй, был единственным, кто не имел никакого интереса в визите к Отцу. Если не считать борьбы с Посмертником или...

"Я слукавил, говоря, что не испытываю никакой заинтересованности, – признал он. – Мне интересна Лаитан. И её тайны. Которые имеют и прямое отношение к моей памяти, и одновременно являются совершенно новыми. Потому дразнить Киоми и Ветриса больше необходимого глупо. С остальным они справятся сами".

Поправив движением поводьев уккуна, отклонившегося в сторону с дороги, уже начавшей круто забирать вверх, он помолчал, ожидая ответа. Но Киоми тоже молчала. Может быть, потому, что для удачного удара она находилась слишком далеко, и любой выпад перекрывала её госпожа, ехавшая ближе к Морстену.

Сам Владыка Тьмы вспомнил случившийся прошлой ночью странный разговор, сумбурный и короткий, в котором он спросил у Лаитан прямо, не теряет ли она силы. Фраза: "Сколько тебе осталось?" до сих пор казалась ему слишком тяжёлой, но там, где Свет юлит, Тьма говорит прямо.

Лаитан перехватила взгляд служанки, посмотрела на властелина и кивнула Киоми, указывая на Ветриса.

– Кажется, он ждёт тебя для обсуждения дальнейшей стратегии разведки, не доверяя дороге и её проводнику.

В голосе Лаитан послышалось явное намерение послать Киоми в дозор, чтобы та больше не поддевала властелина. Он был слугой тьмы, а она не любит шуток, если не шутит их сама. Медноликая, чья жизнь почти полных три сотни лет прошла во дворце, была настолько искушена в интригах, что могла понять настроение собеседника по одному лишь взгляду. И то, что она успела уловить из поступков и слов властелина, явно говорило о его чудовищных усилиях, чтобы не сбросить отряд в очередную яму Посмертника. И если Киоми продолжит в том же духе, Лаитан сама ему поможет. Медноликая никак не могла понять причин, которые двигали её служанкой. Зачем она старалась задеть слугу тьмы больше обычного? Ревность, неудобство союзничества, нервозность? Но Киоми была опытным и проверенным воином, чтобы проявлять хоть что-то из перечисленного. Значит, её госпожа не знала всего. А незнание приводит к краху даже самых продуманных планов. Лаитан сощурилась, глядя в спину дёрнувшейся вперёд на своём животном Киоми. Светлая голова варвара склонилась к ней, они о чём-то заговорили, возможно, обсуждая дела разведки. Лаитан посмотрела на Морстена. Властелин выглядел спокойным, видимо, привык и не к таким раздражающим мелочам, как доставучие имперцы.

Лаитан поравнялась с ним и быстро произнесла:

– Ты спрашивал, сколько мне осталось? Пара схваток в полную силу, три-четыре если не так тратиться. Потом меня не станет. Надеюсь, моя тайна порадует твою чёрную душу, но хочу напомнить тебе, что, если ты расскажешь про это остальным, тебе не дожить до конца пути тоже.

Лаитан дала шпоры, и вскоре оказалась рядом с Киоми и варваром, не желая слушать ответные слова Морстена.

Гравейн посмотрел ей вслед, покачав головой. Что-то подобное он подозревал с того момента, как нашёл первую чешуйку, упавшую с тела Медной Змеи. Приученный к экономному расходованию силы, Владыка Севера поначалу был в недоумении по поводу расточительности Лаитан, но теперь понял причину. И необходимость такой спешки тоже. Лаитан не знала, что ей не удастся пополнять силы в походе, пользуясь светом солнца каждый раз, когда оно было над головой. И поняла она это слишком поздно, истратив приличный запас. Это и вызвало такую горячность решений и желание поскорее добраться до цели.

"Вряд ли я расскажу это кому-то, – подумал Морстен, окинув критическим взглядом едущих впереди. Варвар с Киоми смотрелись почти состоявшейся парой, что бы Ветрис там не заявлял по поводу брака с Медноликой. Тащившийся с авангардом их растянувшегося каравана Гуррун, судя по напряжённой спине, старался не упасть и не захлебнуться в собственной рвоте от укачивавшей тряски уккунов. Варвары и жрицы Гравейна беспокоили мало, он их почти не замечал. – Здесь нет никого, кто бы правильно распорядился таким знанием. Что же до радости... Вряд ли меня так возвеселит небытие единственного достойного противника. Пусть даже женщины и Матери Матерей, но противостояние с которой доставило бы больше приятных моментов, чем неприятных. Лаитан..."

Дорога впереди переваливала через гребень скалистого холма, и уккуны едущих впереди уже должны были скоро достичь водораздела. Карта драконьего взгляда не грешила подробностями, но Морстен помнил, что спокойный путь уже остался позади. Теперь начались предгорья, и скоро тропа сузится, превратившись в тонкую, вьющуюся по подолу скал нитку. А там недалеко и до пронзающего сердце гор туннеля, построенного ещё до создания Империи.

"Два полноценных боя, или четыре схватки, – подумал он. – Мало. Тьма, как же мало!"

От первого уккуна, скрывшегося за гребнем, донеслись едва слышимые возгласы удивления, и, кажется, ругань одного из варваров.

Медноликая слушала варвара и служанку, убеждающих друг друга в правильности своих тактик по отношению к дальнейшему. Киоми готова была прыгнуть выше головы, лишь бы доказать долинцу своё превосходство. Спокойный и какой-то отрешённый Ветрис молча кивал, но его люди ожидали слов и приказов. Казалось, их вождь слушает Киоми просто для того, чтобы та выговорилась и замолчала.

Ехавшая рядом Лаитан поняла из разговора только то, что её служанка тихо убеждала варвара в предательстве Морстена. Лаитан даже поморщилась. "И чего ей так неймётся избавиться от слуги Тьмы? Мне он тоже не по сердцу, но пока что мы союзники, и без него ехали бы сюда достаточно долго для того, чтобы я умерла на середине пути".

– В чем спор? – спросила Лаитан. Киоми посмотрела на неё.

– Впереди что-то не так. Жрицы-разведчицы донесли о странном мороке, чей жар заставил их повернуть раньше, чем они поняли, в чем дело.

– Дорога должна была быть довольно прямой, – сдвинула брови Лаитан. Она оглянулась, чтобы поискать взглядом Морстена и его людей.

Но властелин, к которому уже спешил один из его тхади, был занят тем, чтобы не столкнуться с разгорячённым всадником, явно принёсшим ему плохие новости. Лаитан двинула было своего уккуна к властелину, но тот, отмахнувшись от подоспевшего слуги, сам вырвался вперёд, исчезая за странной дымкой, похожей на дрожащее марево в самый жаркий месяц имперского календаря.

– Ты чувствуешь запах? – спросила Лаитан. Ветрис принюхался, пожимая плечами. Киоми тоже повела носом, неуверенно кивнул в ответ.

– Расплавленный камень и пепел, – сказала Лаитан. – Такой запах бывает в Мастерской Земли, когда они объединяются с Огнём. Что с дорогой? – обратилась она к варвару и служанке. Те неуверенно переглянулись.

– Разведчики донесли только о сером тумане и падающим с неба седом снеге, который не тает, – высказался варвар.

– Там должна была быть река, мост через которую привёл бы дальше по дороге.

– Я не чувствую воду, Киоми, – сказала Лаитан. Ответом ей был громкий гул, будто по земле прокатился дождевой шторм, разбивающий о камни случайные ветхие домишки и глупых людей в них. На глазах Лаитан впереди поднялось зарево, огненным алым кольцом вспыхнувшее в воздухе, чтобы упасть вниз сотнями каменных градин, способных размозжить череп даже уккуну. Животные забеспокоились, показывая свой не такой уж и кроткий характер.

Вместо ущелья и текущей далеко внизу, между каменных клыков, бурной реки, взгляду Морстена открылась картина, к которой он, по сложившемуся мнению, должен был быть привычен. Почему-то все остальные представляли его царство, как место, где вулканы извергают в небеса пепел и подземные газы, а красноглазые слуги тьмы варят в медных котлах провинившихся и невиновных жителей земель света.

При такой мысли Повелитель Темных сил громко выругался, благо поблизости был только тхади из оставшегося при нём десятка. "Тьма, мать, и откуда нам взять столько меди для проклятых котлов? Гораздо экономнее скидывать людей в лаву, но в таком случае жерло моего вулкана переполнилось бы и потухло ещё много сотен лет назад, – мрачно подумал он. – Но, земля меня забери, что здесь случилось?"

Перед его уккуном был обрыв, блестевший свежей землёй и не успевшими потемнеть камнями, откалывавшимися едва ли не под ногами. А снизу, сопровождаемый знакомой вонью отравленных газов и опаляющим жаром земной крови, доносились бульканье и стоны скал. Под провисшим мостом, державшимся только благодаря непревзойдённому мастерству забытых строителей прошлого и крепким скалам, в которые упирались вытесанные из огромных камней несущие балки, просыпался вулкан.