Текст книги "Тёмное солнце (СИ)"

Автор книги: Лидия Евдокимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Пока шаман мял Морстена, уже не дергающегося, а только блаженно постанывающего, Лаитан показала, как быстро и сильно следует надавить на спину властелина, чтобы мышцы позвоночника потянули за собой ткани на пояснице, вытягивая смещенный позвонок обратно. Пока шаман занимался этим, Лаитан взяла другую склянку и начала втирать жидкую мазь от отека в распухшие ткани ушиба. Ее опасения не оправдались, и когда она закончила, то стало ясно, что позвонок не пострадал. Просто сильный ушиб тканей. В голове непрошеным гостем всплыло знание: "ушибы мягких тканей спины опасны тем, что отечность не позволяет сразу удостовериться в сохранности позвонков". "И если пациент может пошевелить ногами и даже самостоятельно сделать пару шагов, это еще не значит, что спинной мозг не повредится после того, как отек сдавит соседние ткани, – подумала она, – а иногда трещины в позвонках не выдерживают давления отечных тканей". Мысль показалась ей довольно смешной и чуждой, и Лаитан даже заулыбалась, немного заморившись растирать каменные мышцы Морстена.

– Когда дойдёшь до вот того места, – она ткнула пальцем рядом с припухлостью, – сосчитай со мной до трёх и надави чуть выше и с другой стороны, а я буду тебе помогать, – произнесла она в адрес шамана. Тот недоверчиво сдвинул брови, и Лаитан пришлось пояснить:

– Я прослежу, чтобы ты не слишком сильно давил, – едва заметно улыбнулась она, . – После чего ты и твой помощник должны, не поднимая хозяина растянуть его за ноги и за руки.

Морстен обречённо затрепыхался, но шаману уже понравилась идея Лаитан.

– Если уж ты решила прекратить мои муки таким долгим способом, Лаитан, – прошипел он, – то проще перерезать мне глотку своим ножом, клянусь Тьмой.

– Молчи, господин, – каркнул шаман, примеряясь. – Ходить хочешь? А под себя? Ты уже ломал спину, сколько лет лежал? Она дело говорит. Мудрая Змея.

– Кажется, нам нужно серьёзно, долго и тщательно поговорить, – признал очевидное Морстен, сжимая челюсти в предчувствии. – Если от меня что-то останется после этой операции.

Тхади тихо засопели, и шаман повернул голову к Медноликой.

– Скажи, когда, – глаза шамана загорелись жаждой действия.

Лаитан прошлась ладонями вдоль позвоночника властелина, ощущая, как он сначала дёрнулся, потом напрягся, а затем расслабился, и сказала очень тихо, быстро наклонившись к его уху:

– Если бы я хотела твоей смерти, я бы бросила тебя еще раньше в лаву.

Затем пальцы Лаитан снова размяли мышцы не только вдоль позвоночника, но и расходясь в стороны, захватывая боковые и рёберные мышцы.

– Давай, шаман, начинай сверху.

Тхади быстро и ловко вдавил позвонки в тело Морстена, по пещере разнёсся очевидный и громкий хруст.

– Теперь двигайся к моим рукам, – удовлетворённо кивнула Лаитан. Когда ладони в татуировках оказались рядом с её пальцами, она положила ладони на тугие мышцы в месте ушиба и сказала:

– На счёт "три". Раз, два, три...

Шаман вдавил позвонок как раз тогда, когда Лаитан успела поделиться с властелином крохой своей силы, пока тхади и Морстен не видели. От крика властелина остальные тхади попятились и потянулись за оружием. Морстен ругался так, что его слуги даже переглянулись.

– Все, шаман, прикажи остальным дать тугие повязки и развести огонь. Если найдёшь прямые доски или хоть что-то, чтобы выровнять лежанку под ним, – она кивнула на Морстена, – сделаешь лечение быстрым. Ему нужно зафиксировать повреждение и наложить успокаивающую мазь. И неплохо было бы сунуть что-то под поясницу, чтобы вес тела не продавил нашу работу обратно в... – она осеклась, подбирая более вежливое сравнение.

– В дерьмо, змея, – радостно договорил за нее шаман.

Тхади разошлись в сторону по сигналу шамана, но тот уходить не торопился, ожидая либо слов властелина, либо чего-то еще от Лаитан. Медноликая попыталась сползти со спины Морстена, чтобы ускользнуть от разговора и скрыться, пока он не смог бы её догнать, но его пальцы цепко схватили её за запястье, впрочем, почти сразу же ослабив хватку, будто предлагая, а не приказывая остаться и завершить процедуру самой, без помощи тхади. Лаитан растерялась. Разведённый долинцами и её жрицами огонь уже ярко полыхал в лагерях неподалёку, и огненные всполохи играли на её остриженных волосах, будто те сами горели в огне. Морстен молчал, шаман ждал, Лаитан стала чувствовать себя неуютно, но при этом вполне тепло, сидя на спине властелина.

– Останься, – тихо, но разборчиво произнёс Гравейн. После того, как позвонок, выбитый ударом скалы, встал на место, он чувствовал себя лёгким, как надутый горячим воздухом пузырь рыбы, который запускают северные племена на празднике самой долгой ночи. Он осторожно приподнял голову, и, не получив болезненной вспышки, кивнул своим воинам, приказав исполнять её просьбу. – А вы соорудите поесть что-нибудь для госпожи. И дайте ей глотнуть из фляжки, иначе она отключится прямо на мне.

Тхади моментально исчезли, остался только шаман, копавшийся в обшитой облезлыми шкурками суме. Удовлетворённо рыкнув, он достал металлический сосуд, сделанный из черного железа и закрытый хитрой пробкой, прижатой чем-то вроде зажима. Откупорив фляжку, шаман с довольным видом втянул поднимающийся из неё парок, и кивнул, облизнувшись:

– Тебе повезло, Змея. Господин редко делится с пришлыми соком снежной ягоды. Она даёт силы и затягивает раны не только на теле, но и на душе, – тхади задумался, потом улыбнулся, и продолжил, видя сомнение на лице Лаитан: – В ней нет никакой тьмы. Это просто ягода, растущая на горных склонах севера. Ее собирали в двух сотнях лиг от Замка, и везли на уккунах целых три дня, чтобы сохранить свежесть. Не бойся. Золото крови и силы природы не противоборствуют, а усиливают одна другую.

Морстен ждал, пока вернутся остальные его слуги, и, чтобы скрасить ожидание, спросил у Лаитан:

– Почему ты мне помогаешь? Уже в который раз. Вместо того, чтобы добить и бросить умирать, владычица Империи Маракеш вновь и вновь спасает Черного Властелина от смерти, а теперь и от позора.

Лаитан опасливо поднесла к носу фляжку. Из нее дохнуло ягодным запахом и спиртом. Вознеся про себя молитву стихиям, Лаитан сделала глоток, и тут же едва не упала со спины властелина. Напиток был обжигающе крепким. Из глаз потекли непрошеные слезы, по горлу прокатился комок, сжигая все внутри, но уже через два удара сердца голова стала ясной, а тело наполнилось теплом и лёгкостью.

– хрррр... – вместо ответа прохрипела Лаитан, утирая слезы под смех шамана, который отошёл на почтительное расстояние, оставив в руках Лаитан тяжёлую флягу. – Ты же сам сказал, что мы должны дойти до Отца. Если кто-то не сможет, разве поход увенчается успехом? – попыталась отговориться Лаитан.

Морстен ждал, искоса поглядывая на Медноликую. Закупорив фляжку и с сомнением подумав, не стоит ли еще глотнуть, Лаитан вздохнула, снова открыла напиток, сделала большой глоток и подождала, пока сок ягоды не заставит разум затуманиться, а щеки разгореться жаром.

– Мне стало легче общаться с тобой и твоими тхади, – тихо призналась она Морстену, растирая в ладонях вязкую мазь из своих запасов. – И еще... – она замолчала, подбирая слова, – не знаю, как объяснить. От меня уже отвернулись мои слуги, даже Киоми ведёт себя странно, – продолжила она, имея в виду её отношение к варвару.

От их лагеря как раз раздался громкий смех женщин и показное рычание Ветриса. Лаитан провела ладонями в мази по спине Морстена, задумчиво и неторопливо втирая вязкую ароматную субстанцию в кожу властелина. Тот уже не дёргался, принимая массаж пальцев Лаитан с таким видом, словно сам напоролся на нечто невиданное и неслыханное, или просто давно забытое и отринутое, как невозможное в его жизни. Медноликая погрузилась в воспоминания, продолжая растирать спину мужчины, покачиваясь ритмично на его спине, словно её жрицы во время празднеств, когда их тела сплетались с телами мужчин. Лаитан задумчиво прислушалась к своим ощущениям. Северная ягода вызывала приятное тепло внутри, отодвигая обычно беспокоящие мысли и тревоги о том, кто именно сейчас лежал полуголым под её ладонями, поглаживающими кожу и мышцы, задевая шрамы и ушибы, задерживаясь на них кончиками пальцев, будто повторяя рисунок отметин и желая запомнить их историю.

– Мне некуда было идти, – честно призналась Лаитан, – а твои тхади могли тебя покалечить еще больше.

"Тьма забери, – подумал Морстен, под лёгкими прикосновениями пальцев и ладоней Медноликой обретя давно забытое чувство покоя. – Однажды мне вправили ногу, вывихнутую в норе полярного лемминга. Потом Замку пришлось ломать её дважды, и грозиться заменить на стальную. Черного Властелина с металлической ногой этот мир бы не пережил".

– Они сильнее людей, – попытался защитить своих верных спутников Гравейн. – И не задумываются об этом, считая меня ровней себе. Но Север всегда принимал тех, кому некуда идти, и кого нигде не ждут. Сейчас времена поменялись, словно действительно заканчивается время Света, и изгоев стало меньше. Но ничего не изменилось. Если смог добраться до Замка, не тая зла – тебя выслушают. И может статься, примут.

Он подумал, что говорить такое полноправной хозяйке Империи было, по меньшей мере, странно. Но вспомнил, как Змея меняла кожу, как менялась сама за время недолгого совместного пути, и понял, что сейчас она способна его услышать. Из-за усталости, ран, потери силы – неважно. Иногда можно не слышать других, пока достаёт энергии слушать только себя, но стоит оказаться лишённым этой защиты – и мир раскрывается новыми гранями.

– Дело ведь не только в этом, Лаитан, – ощущая пощипывание и тепло, льющееся по изуродованной спине и шрамам на теле, произнёс Морстен. – Не в том, что тебя оставили в покое. Ты словно бы наполняешься своей сутью, чем дальше мы от твоей столицы, и ближе к Отцу. Из тьмы виднее всего, где загорается свет.

Он подумал немного, и решился спросить:

– Ты поняла, о чём говорил старший из горного племени? Эти шары означали наши солнца. Но его слова о времени тьмы и холода мне не ясны до сих пор. Наш мир... гибнет?

В его голосе не слышалось страха или благоговения, которого обычно ждут от тех, кто служит Тьме, считая, что они готовы уничтожить весь мир, чтобы победила их хозяйка. Морстен испытывал интерес и стремление понять то, что скрывали тайны гор и населявшего их племени.

Лаитан продолжала поглаживать голую спину властелина, задумавшись над его словами. Она вспоминала свои видения, ощущения и чёрную зверюгу, привидевшуюся ей в пещере, когда они все едва не погибли.

– Не думаю, что мы с твоим Замком поладили бы настолько, чтобы разговаривать, – позволила она себе улыбку, пока её никто не видел. – Да, властелин, наш мир гибнет. Я не знаю, почему, я знаю только, что так было суждено. Я должна умереть, и моя смерть означает конец и начало эпохи, – она осеклась, едва не выболтав свою тайну, и не признавшись, что ей гораздо меньше лет, но подумала, что по этой фразе властелин уже догадался обо всем. – Я видела тень твоего Замка. Там, в подземных склепах дварфов. Он пришёл в облике огромной кошки, он показал мне мою же память, которая должна была оставаться глубоко внутри.

Лаитан успокаивалась, поглаживая кожу Морстена, и гадала, когда же ему надоест, и ли когда подоспеют тхади с повязками. Но их все еще не было, да и шаман куда-то пропал, будто властелин дал им понять, что им с Медноликой нужно уединение. Лаитан почувствовала, как щеки горят сильнее, а взгляд ищет чёрную фляжку. Страх и ужас прошедших дней, глупые смерти и бесполезные споры, по большей части, устроенные Ветрисом на почве личной неприязни, отпускали. Рядом трещал костёр, разводимый тхади, вокруг которого суетились все слуги властелина.

– Ты спрашиваешь, что я поняла? Ничего я не поняла. Я и твои вопросы-то не понимаю. Какой свет? Откуда видно? – Лаитан уныло остановила руки на спине Морстена, борясь с желанием расплакаться и свернуться в клубок под теплым боком Гравейна. – Нет у меня ответов, северянин.

– У меня их тоже немного, – почуяв перемену в настроении Лаитан, ответил Гравейн. – Но это не значит, что я не найду их полностью, рано или поздно. Но тебе повезло увидеть Замок в такой редкой ипостаси. Это значит, что ты ему нравишься, или он испытывает в тебе заинтересованность. Иначе можно прожить жизнь, и так никогда и не узнать ни про черных кошек, которые могут гулять по снам, ни про Замок, оседлавший вулкан, ни про Тьму, которая тесно переплетена с золотом и серебром.

Тёмный Властелин догадался по словам Медноликой, что она умалчивает о чем-то. Но для имперцев, и тем более Матери Матерей это было так же естественно, как дышать. А вот то, что она – последняя, стало для Морстена чем-то вроде падения в холодную воду. "И неважно, почему так, – подумал он. Лишиться такого противника было очень неприятно. При всей своей изначальной холодности и оторванности от мира, Лаитан была не лишена благородства и чести. – Как ни странно, но она сейчас кажется гораздо реальнее той, что я помню. Реальнее – и ярче".

Давно забытые годы жизни в Империи, служба в отряде наёмников, путь к Чёрному Замку – все это пронеслось, как стадо уккунов, по мыслям Гравейна. Он был готов услышать в ушах тихий смешок Замка, но тот не мог или не хотел проявить себя в стенах горной крепости.

Тхади, принёсшие нехитрый ужин, который они раздобыли где-то, и доски для постели повелителя, тихо сложили еду и припасы рядом с ними, удалившись к костру, откуда послышались тихие звуки их песни.

– Скажи, – тихо, почти неслышно обратился он к Лаитан, – Что тебе показал Замок, мать матерей? – спросил он.

– Он показал мне мое рождение. Мое создание, если быть точным. Я... – она замолчала, снова глотнула жгучего и ароматного сока северной ягоды, – Я была создана, понимаешь? Я видела старых жриц, обсуждающих то, как они поместили меня в лоно моей матери. Я видела нижние этажи дворца, на которых никогда не бывала, я видела...

И она пересказала Морстену свое видение. Так, как сумела понять и запомнить. Морстен ничего не сказал в ответ. Взгляд черных глаз впился в лицо Медноликой, ища там признаки лжи, но их не было, и Морстен только потер переносицу, опустив плечи. Кажется, он только что потерял один из смыслов своего пути, проиграв больше, чем ставка на смерть. Во всяком случае, смесь разочарования, удивления и растерянности отражались на его лице точно так же, как у людей, принимающих участие в азартных играх.

Лаитан взяла в руки повязки и начала обматывать ими спину Гравейна, пока тот все еще молчал, переваривая услышанную правду. Она хотела поскорее покончить с делами, чтобы избавиться от пронзительного взгляда и вызванного ее откровением смущения.

– Ты поняла, почему я ударил тебя? – не глядя на нее, спросил Морстен. Лаитан кивнула, и это позволило ему избежать выбора: стоило ли извиняться впервые за пять сотен лет или все же не опускаться до такого, даже при условии увечности его положения. Она помедлила, но все же спросила:

– Ты ненавидишь меня, я знаю. Скажи, это традиционное, или я забыла, как нанесла тебе обиду? Забыла, что именно я стала причиной такой лютой ненависти к себе?

– Не тебя, – выдохнул Гравейн, осторожно приподнимаясь, – не тебя и не Империю. Это трудно объяснить.

Он сел, когда Лаитан сползла с него, подхватив повязки и стараясь не смотреть на мужчину в одной набедренной повязке, плохо скрывающей что-либо. Северянин сидел, уставившись в пространство и старательно подбирая слова. Но как расскажешь о том, что давило и жгло тебя целых пять веков? Как объяснишь, почему все твои сны рисовали образ мертвой Медноликой царицы Империи? Как в нескольких словах передать ту ненависть, обиду и злость за предательство той госпожи, ради которой ты дошел до тронного зала Замка? Ответов не было. Простых ипонятных – уж точно.

Лаитан не знала, зачем ей нужен был ответ и что бы он изменил, но властелин не успел ничего сказать. Когда Медноликая оборачивала его спину и тело повязками в третий раз, к ним подошёл Ветрис, чьё лицо было красным и пылающим от гнева. Стоящая за его спиной Киоми старалась не показываться на глаза Лаитан.

– Так вот, чем вы тут занимаетесь! – взревел варвар на всю пещеру. – Моя будущая жена и мать моих детей делит постель с выродком Замка? Грязнокровая змея, купившаяся на ложь черного властелина!

Ветрис одним рывком поднял на ноги Лаитан и отвесил ей такую пощёчину, что голова женщины дёрнулась в сторону. Лаитан порадовалась, что удар варвара пришелся на другую щеку. На правой еще не зажил синяк после лавовой реки и удара Морстена. Она прижала ладонь к лицу, пряча стыд и гнев.

Морстен остановил рванувшихся тхади, жестом приказав поднять себя на ноги, и, утвердившись в вертикальном положении, протянул руку к Ветрису.

Чёрный меч, до того лежавший, обёрнутый шкурами, сейчас легонько щекотал подбородок Коэна, замершего с занесённым для полновесного удара кулаком над Лаитан. Шаман-тхади, ловко подобравшийся к Медноликой, лёгким движением отстранил её так, чтобы остаться между ней и варваром, разбушевавшимся так некстати.

– Кажется, кому-то не даёт покоя его детородный отросток, – спокойно сказал Гравейн, и варвар скосил глаза вниз, тем самым выдав своё волнение. Морстен видел, что Коэн и Киоми спелись, и это выступление было частью плана, ведущего далеко в будущее. "Если оно у вас будет, это будущее", – подумал он, и переведя взгляд на Лаитан. Та выглядела поражённой и потирала красную щеку. Но сузившиеся глаза Змеи буравили Ветриса с такой силой, что вряд ли ему светила постель и тем более дети, зачатые с её участием. – Я легко могу исправить это упущение, никто ведь не говорил, что к Отцу нужно приходить с полным комплектом конечностей. Говорят, на дальнем юге очень ценятся бывшие мужчины, так что у тебя будут еще и перспективы развития, мой несостоявшийся друг.

Намёк на попытку заключения сделки, а именно так теперь рассматривал Морстен просьбу о встрече, не так давно исходившую от Коэна, должен был остудить горячую серебряную кровь.

Лаитан видела, как её, теперь уже бывшая, служанка что-то быстро шепнула варвару и потянула его за одежду прочь, бросив на Лаитан такой взгляд, что она поняла: если до сих пор еще не все жрицы разделяли мнение Киоми, то после этого выступления сомневающихся не останется. Ветрис пыхтел, раздувал ноздри и вздувал жилы на шее, но дёрнуться не пытался. Лаитан благодарно кивнула шаману, вышла из-за его плеча и подошла к варвару и своей служанке. Ветрису она уделила внимания не больше, чем столику в своих покоях, а вот на Киоми смотрела довольно долго. Вызывающий взгляд жрицы говорил ей: давай, попробуй, и все точно окажутся на моей стороне!

– Он прав, – неожиданно тихо произнесла Лаитан, пряча улыбку. – Я посмела уделять время другим мужчинам, а не своему возможному супругу, – она подчеркнула тоном слова о возможностях, а не о гарантиях. – Но если ты, царь Долины, так разволновался по поводу конкуренции, то тебе стоит действительно задуматься, чем именно ты мыслишь, – брезгливо сощурилась Медноликая. – Но я обещаю тебе, что с этого момента мы всегда и везде будем вместе. Только ты и я, мой возможный муж, – губы Лаитан расплылись-таки в ухмылке, когда под её выразительным взглядом побледнела Киоми, беспомощно глядя на Ветриса. Тот понял, что попался в свою же ловушку – даже безымянные теперь будут видеть рядом Лаитан. Везде, всегда, на совещаниях и обсуждениях, рядом с их царём будет змея. Ветрису такой расклад нравился не больше, чем Киоми, но отступать было некуда.

Лаитан было приятно, что Морстен вступился за неё, даже будучи раненым и больным. И его чёрный меч не дрожал в руке, когда он встал между ней и варваром. Медноликая окинула взглядом показавшихся ей чужими людей вокруг, чувствуя, как шаман уже мажет ей на лицо одну из своих вонючих мазей цвета помета уккуна после отравления мхом.

Морстен коротко кивнул, оценив красивый ход Лаитан, и улыбнулся Ветрису, показав зубы. Варвар, побледневший при словах Медноликой, побагровел. Губы царя Долины затряслись, но он смог справиться с собой, и медленно, через силу, выдавил из себя улыбку, больше походившую на гримасу умирающего от скорпионьего укуса.

– Хорошо, – сказал варвар. – Пусть так. Но не смей больше приближаться к этому грязному...

Меч Морстена легонько дрогнул, и несколько волосков медленно упали на каменный пол, сбритые лезвием с шеи Коэна.

– Продолжай, – ласково произнёс северянин. – И я лично похлопочу перед владыками юга о твоём устройстве.

Медноликая, чье лицо украшал широкий росчерк коричневой мази тхади, подошла к варвару, посмотрела на него и перевела взгляд на свою служанку, обращаясь к ней, но словами, предназначенными для всех:

– В Империи женщина сама выбирает мужа, – поигрывая тонким стилетом из чёрного металла, которым недавно остригла свои волосы, протянула она. – Если одна из моих служанок и приближенных хранительниц желает разделить эту участь, я дам ей разрешение.

Лаитан помолчала, прохаживаясь мимо замерших людей и тхади.

– Разрешение на брак? – не удержался от вопроса Ветрис.

– Разрешение навсегда покинуть мою свиту ради брака. Или жизни с мужчиной. Возможно, что и с женщиной, – хмыкнула Лаитан. Киоми испугалась всерьёз. Оказаться вне свиты Медноликой, с туманными перспективами по отношению к варвару, без чёткой поддержки большинства жриц...

– Моя госпожа... – начала было она, но Лаитан прервала её коротким взмахом руки, оценивающе посмотрев в лицо Киоми.

– И пока женщина не выбрала, а на её руках не щёлкнули обручальные браслеты, ни один человек, будь он хоть сам царь Долины, – она перевела на варвара горящие гневом глаза, – не смеет указывать ей, что, с кем и когда делать. Тем более, если сам предпочитает общество других женщин в свободное от битв время. И пока что я Медноликая Лаитан, и у нас в Империи такие законы. И если твой народ живёт иначе, это ваше право.

Лаитан прищёлкнула пальцами, и её служанка вздрогнула, когда на пол пещеры упали её браслеты. Щёлкнувшие застёжками, они, будто живые змеи, скользнули на запястья Медноликой, лишив Киоми знаков отличия и благосклонности своей госпожи. Вокруг группы людей уже собралось достаточно и долинцев, и имперцев, и даже тхади северянина, чтобы унижение Киоми было публичным. Не говоря ни слова, служанка бросилась прочь. Варвар, дёрнувшийся за ней, остановился и подождал, когда властелин Замка уберёт оружие в ножны.

– Зачем ты наказываешь своих слуг, если они не виноваты? – зло прошипел он Лаитан. Та смерила его долгим взглядом.

– Хочешь наказывать её сам? Купи, – сложила руки на груди Лаитан. Ветрис опешил от такого заявления, не придумав ничего умнее, чем спросить:

– Сколько?

– Она была лучшей из лучших, моей доверенной служанкой. Дай взамен лучшего из лучших воинов Долины, – губы Лаитан расплылись в ухмылке. Она знала, что по законам Долины таковым воином безусловно считался только сам царь.

– Пойдёшь ко мне слугой, варвар?

Ветрис прошипел проклятия и исчез в темноте пещеры. Лаитан, не давая никому возможности сказать ни слова, гордо удалилась в тёмный угол между кострами людей и тхади. Через минуту, когда Медноликая уже обхватила себя за плечи, беззвучно сотрясаясь от слез, припомнив пережитые ужасы и унижение варваром, к ней подсела Надира. Женщина ничего не сказала и не попыталась трогать свою госпожу, сделав вид, будто не заметила её слез в глазах.

– Среди долинцев тоже ходят слухи... но другого рода, – Надира оглянулась и махнула кому-то рукой. К Лаитан с двух сторон подсели ещё две женщины. Довольно старая по меркам Империи, почти седая, и ровесница Киоми, смуглая и излишне темнокожая даже для владений Лаитан.

– Это Тайрат и Галан, – сказала Надира, как бы невзначай расстелив одеяло за спиной Лаитан. – Они ходят к варварам и многое слышат. Даже безымянные недовольны тем, что творит их царь.

– Они сами это сказали? – устало поинтересовалась Лаитан. Очень хотелось есть и пить, но ещё больше – спать.

Тайрат и Галан переглянулись, и старшая женщина произнесла глубоким грудным голосом:

– Безымянные молчат, на то они – стража царя Долины. Но те вихри силы, что кружат рядом с ними, они кружат и рядом с теми, кто уже открыто обвиняет тебя в колдовстве на их царя. Мол, из-за тебя варвар Ветрис потерял рассудок, силу воли и разум, – Тайрат не сдержала улыбки.

– На мой взгляд он и так был не слишком умён, – подала голос Надира, заставив Лаитан улыбнуться шире и зачем-то поискать взглядом Морстена. Властелина утащили его слуги, отгородив костром, ширмой и охранниками от остальных, словно властелина Замка можно было умыкнуть, как медный кувшин.

– Что ещё говорят долинцы? – спросила Лаитан.

– Многое говорят, госпожа... – растягивая слова, снова заговорила Тайрат. – Ходят слухи, будто Ветрис сам хотел союза с властелином Замка, но тот затеял свою игру, и теперь всем пришлось идти вместе.

– Надо же, как интересно, – потёрла глаза Лаитан, – может, потому он так и гневается, что на моем месте хотел бы оказаться сам?

Жрицы переглянулись и засмеялись в голос. Лаитан, до которой только дошёл двойной смысл сказанной фразы, тоже не сдержалась. Утерев выступившие на глазах слезы смеха, помогшего ей избавиться от нервного напряжения, она наиграно строго сказала:

– Морстен – не поклонник южных традиций, варвару и там ничего не перепадёт.

– Да уж, скорее властелин Замка отрубит ему достоинство.... – поддержала её Тайрат.

– Или мешающий здраво мыслить недостаток, – пискнула Надира.

К их месту подошёл татуированный тхади, и Лаитан почувствовала, как напряглись все три женщины рядом. Тхади не стал умничать и просто сказал:

– Господин предлагает тебе и твоим жрицам разделить с ним ужин. Или завтрак, как больше нравится.

В голосе шамана явственно слышалось нечто, вроде "можешь не есть, но для твоей же безопасности лучше приходи и посиди рядом, глупая рыжая женщина-враг". Лаитан краем глаза заметила, как у её ног, за спинами жриц, вытянулась чёрная тень звероподобной ипостаси Замка, игриво хлестнувшая хвостом по пяткам Лаитан.

Морстена раздражало всё. Разделение их каравана на по меньшей мере два лагеря, раскол среди имперцев, наглость Ветриса, неожиданно осмелевшего и полезшего на рожон, хотя никаких предпосылок к тому не было. Больная спина, под действием мазей и притираний горевшая огнём. Весь этот проклятый путь, который удлинялся с каждым часом. Трижды драный уккуном Посмертник, вылезший из тринадцатой преисподней, и отравлявший жизнь так, словно это стало смыслом его немёртвого бытия.

Лаитан, усевшаяся с двумя жрицами неподалёку, не выказывала особого желания разговаривать – после вспышки красноречия стало заметно, как сильно она устала. И Гравейн не стал её беспокоить, оставив все разговоры на утро. Но держался поблизости, чем немало раздражал жриц Лаитан, получая столь же великое удовольствие от этого.

Дварф, которого ввели под руки двое горцев, немного пришёл в себя, и выглядел уже не тысячелетним старцем, а просто седым усталым предводителем своего народа, разочаровавшимся во всем святом. Белая борода Гурруна свисала на грудь, но глаза подземного жителя смотрели цепко, внимательно и тяжело. Кивком поблагодарив провожатых, он медленно побрёл, прихрамывая, к костру повелителя Севера, и уселся на заботливо предложенное место. Почтение к старшим у тхади было в крови, а тех, кто не боялся замарать оружие кровью врагов, они еще и уважали.

Гуррун вздохнул, протянув руки к огню, тихо потрескивающему искрами прогорающих брикетов топлива, напоминающего торф, но не дающего дыма и запаха. Морстен, посмотрев на дварфа, решил не спрашивать о разговоре с правителями горцев, но заметил для себя, что сияние безумной тоски в глазах Гурруна почти погасло. Теперь он вряд ли стал бы биться головой о скалы, или иным образом пытаться выразить переполняющие его чувства. Но все же, пережитое в подземельях словно наложило на него печать или отметину, горящую в душе, как след от раскалённого железа.

Гравейн прикрыл глаза, погрузившись в багровую тьму под веками. Избитое тело вопияло об отдыхе, но он знал, что запустившиеся под действием орочьих снадобий процессы восстановления не даруют сон, потому что все ушибы, растяжения, разрывы мускулов и сосудов будут пылать, как если бы их погрузили в кислоту. Но к утру, когда действие лекарств пройдёт, он будет, словно рождённый заново. Такой же слабый и ничего не понимающий, но способный на то, чтобы идти вперёд и сражаться.

Он с трудом приоткрыл веки, и вгрызся в твёрдый, как сапожная подмётка, кусок вяленого мяса. Пахнущий дымом и травами. Есть не хотелось, но Морстен знал, что утром будет урчать живот, как голодный волк после зимней спячки, и заботился о том, чтобы не тратить время после.

Но, кроме дел плотских, были и другие моменты. Властелина беспокоил Замок. Точнее, его молчание. Проявлявшиеся через имевших тесную связь с разумной твердыней тьмы тхади короткие всплески силы тоже отсутствовали, словно Замок решил устраниться от всего происходящего. "Или, наплевав на условности, решил принять самое что ни на есть активное участие в событиях, – подумал Морстен. Раньше за его компаньоном такого не водилось, но пятисотлетнее знакомство – еще не повод для того, чтобы знать такую сложную личность, как пятитысячелетнее строение Древних. – С него станется. Но если не я – его вместилище, то кто? Кого он может использовать, как маяк и якорь?"

Взгляд Гравейна упал на нахохлившуюся Лаитан. Брови повелителя Севера дрогнули и поползли вверх в кратковременной гримасе удивления, но он справился с собой, и только тихонько хмыкнул. "В его стиле. Змея настолько опустошена, что вряд ли почует, если через её сознание проляжет тонкий мостик, по которому пробежит частица сознания одного сидящего на вулкане хитрована".

Лаитан, почувствовав на себе горячий взгляд Морстена, пошевелилась, и сонно прищурилась на огонь. Щёлочки сузившихся глаз блеснули темнотой.

От костра, где пребывали Ветрис и Киоми, донёсся приглушенный хохот варвара, рассказавшего особенно удачную, как он думал, шутку про Тьму. И отчётливо – для Гравейна – пахнуло вонью Посмертника. Или то был прогорклый жир?

– Лаитан, – тихо произнёс Морстен, – действительно ли имперские законы допускают обмен, каковой ты предложила Коэну? Я знаком с жизнью удалённых провинций, но там такого не было, и о замужестве договаривались обе стороны.

Медноликая, похожая сейчас не на змею, а на птицу, сидящую на ветке, перевела взгляд с пламени на Тёмного. Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять суть его вопроса.

Она бросила взгляд на своих служанок позади. Лагерь имперцев негласно и молчаливо разделился на две примерно равные части. Одна из них, возглавляемая Киоми, уже открыто обнималась с варварами, среди которых мать матерей с удивлением находила взглядом даже безымянных. Вторая сторона под суровым предводительством Тайрат держалась особняком, выставив охранительные посты и предпочитая, если уж не дружелюбное общение с тхади, то хотя бы временный военный нейтралитет. Ветрис куда-то отвёл Киоми, шуршание и треск полотнищ подсказывали Лаитан, что ответ на вопрос лично для варвара из Долины уже не требовался.