Текст книги "Порочные намерения"
Автор книги: Лидия Джойс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
Эм постаралась, чтобы ни один нерв не дрогнул на ее лице. «Не просчиталась ли я? – спросила часть ее рассудка. Была ли то фатальная игра? Но другая часть ее, темная, черная, сказала: – Если он затянет петлю, все кончится очень быстро».
Выжить. Она приняла это решение много месяцев назад, и теперь она не ступит на дорогу трусости. Она выживет – она должна выжить. И Эм поняла с внезапной ясностью, что именно пошло не так. Они подошли слишком близко друг к другу прошлой ночью – не только Варкур лишил ее самообладания и равнодушия, которые она пестовала в себе с такой любовью, но он и сам тоже позволил себе слишком большую близость, невыносимую близость. И если она не отступит на должное расстояние, он попытается сделать это, по-своему попытается спасти себя.
В общем, она решила действовать.
– Сделайте это. Вы же знаете, вам этого хочется. Вы же знаете, вас интересует, каково это – лишить кого-то жизни.
Выругавшись, Варкур потянул шнур прочь с такой быстротой, что от трения шею Эм словно обожгло. Замысел ее удался и доказал тем самым, что она поступила правильно. Не обращая внимания на жжение, она презрительно прищурила глаза.
– Трус, – сказала она, старательно и расчетливо поддразнивая его. – Я знаю, почему вы не убили вашего брата. Не потому, что вы этого не хотели, о нет, все знают, какие чувства вы испытывали к бедняжке Гарри, дурачку-наследнику. Просто потому, что вы не могли на это решиться.
Пощечина застала ее врасплох, мозг налился слепящей резкой болью, в голове зазвенело. Он почти не вложил силы в свой удар, но все равно она смаргивала слезы, навернувшиеся на глаза. Этот человек стоял над ней, все еще занеся руку, с глазами темными и бешеными от гнева и набирающей силу ненависти к самому себе.
– Мой брат не был дурачком.
Эм рассмеялась, постаравшись, чтобы ее смех прозвучал тихо и язвительно, хотя его слова и пронзили ее.
– Да, вы не могли убить вашего брата. Но вы можете ударить женщину, привязанную к кровати. Теперь ты чувствуешь себя мужчиной, малыш Томми? Гордишься собой? Вас будет охватывать ненависть ко мне каждый раз, когда вы увидите меня но теперь вы будете ненавидеть еще и себя самого.
– Вы хотели, чтобы я это сделал, – сдавленно проговорил он и опустил руку.
– Я разыгрывала вашу мать, обещая доставить ей сообщения от ее покойного сына Гарри, – сказала она, нарочно стараясь, чтобы ее слова прозвучали жестоко. Это было мучительно, но она все же сделала это. Она привыкла к боли. – Я разыгрывала вас словами, которые горели в вашем сердце. Да, лорд Варкур, я – обманщица. Единственные духи, которых я слышу, это демоны самих людей, их слова и поступки – вот тот шепот, который я слышу.
– Зачем? – спросил он, наклонился и оперся на кулаки по обеим сторонам ее головы, словно то был единственный способ, при помощи которого он мог удержаться и не ударить ее еще раз.
– Вы задаете мне этот вопрос в то время, как я привязана к вашей кровати узлами, которые вы завязали собственными руками? – Она помотала головой из стороны в сторону. – Что еще у меня остается, лорд Варкур?
– Ваш патрон, – сказал он.
– У меня его нет. – Ее улыбка стала еще более горькой. – Я не понимаю, почему вам так трудно поверить, что я одна на целом свете.
– Кто-то же дал вам это ожерелье, – настаивал он. – Кто-то же велел вам передать его моей матери. Это не просто полоска из драгоценных металлов. Лорд Олтуэйт узнал его – увидев его, он чуть с ума не сошел.
– Вот как? – События, происшедшие после обеда, стали на свое место – вот почему лорд Варкур пошел за ней следом, вот почему он так настаивал на том, чтобы узнать о происхождении ожерелья, вот почему его нельзя было отвлечь, когда он был в библиотеке. Ставки повысились – для всех. – Почему бы вам в таком случае не поинтересоваться у него, откуда взялось ожерелье? Я уверена, он с удовольствием выплачется на вашем крепком плече. Иначе вы доведете его до безумия. Во всяком случае, ничего страшного не случилось?
– Кажется, я прекрасно знаю, откуда оно взялось, – сказал Варкур. – Но я хочу услышать это от вас.
Эм посмотрела на него пристально и подарила ему правду, которой он не поверил:
– Поверьте мне, лорд Варкур, никто не вовлечен в это дело так, как лорд Олтуэйт. Есть кровь, вопиющая с земли о его вине, и это будет услышано, так или иначе.
– Черт бы вас побрал, женщина! – рявкнул он, отталкиваясь от нее. – У меня от вас заболели ладони.
– Каждый раз, когда вы наносите мне удар, вы отдаете мне маленький кусочек своей души, – холодно проговорила Эм. Она уже очень хорошо знала его, так хорошо, что это почти страшило ее. – Есть мужчины, которые бьют своих женщин в качестве вечерних упражнений, но вы к ним не принадлежите. Ваша ярость – это ваш демон, и он в моих руках. Но мне следует быть осторожной, потому что это опасный маленький зверь, и он убьет нас обоих, дай ему волю.
Он стиснул челюсти.
– Вы сумасшедшая.
– А вы тем не менее хотите меня, – бросила она в ответ. – Не вздумайте это отрицать – я чувствую ваше тело отсюда. Только если при вас нет вашего собственного чехла, вам придется изнасиловать меня, чтобы получить то, что вам нужно. Впрочем, я не очень-то верю, что вы хотите жить с теми последствиями, которые вы навлечете на себя, сделав это.
Он уставился на нее.
– У меня все есть.
– Значит, вы принесли его с собой потому, что заранее знали, что собираетесь сделать, не так ли? – сказала Эм, внутри у нее все задрожало от удовольствия.
Он со свистом выдохнул воздух.
– Так я и подумала. В библиотеке вы не пожелали подарить мне наслаждение, потому что выказали бы слабость, проявив отсутствие самообладания. В моей комнате вы не смогли отказаться, как я и думала. А здесь… ну что же, как только эта преграда была разрушена, вы уже не можете остановиться и не сделать это еще раз, да? Даже когда меня напоили и опоили, и тем более сейчас. Вы ведь такой джентльмен.
Он провел пальцами по волосам.
– Речь идет не о джентльменстве.
Она поторопилась. Они снова подошли друг к другу слишком близко. Ее слова хлестали его, но не могли отогнать, и здесь она была бессильна.
– Нет, речь идет о том, чтобы получить ответы. Как вы думаете, какие ответы спрятаны у меня между ногами? Никаких, если речь идет обо мне, лорд Варкур, честно вам скажу. Но вы можете узнать что-то о себе.
– Замолчите, – сказал он с трудом. – Замолчите же.
Эм улыбнулась, хотя ей было не до улыбок.
– Ну, давайте же. Я знаю, вы это сделаете.
И он сделал. Его губы впились в нее крепко, сокрушительно. Они двигались так настойчиво, его язык с силой протолкнулся между ними и уперся в ее зубы. Она раскрылась, впустив его. «Я могла бы откусить его», – подумала она, но знала, что ей не хочется этого. Часть ее – слишком большая часть – наслаждалась пылкими требованиями его рта, его сокрушительной силой, наслаждалась освобождением, наслаждалась самонаказанием болью…
Она попыталась вырваться из шелковых уз, удерживающих ее, но они только врезались в запястья. Варкур отодвинулся и посмотрел на нее, сузив глаза.
– Они не развяжутся, – хрипло сказал он. – Я не дам вам уйти. Мне нужны ответы.
– И вы будете держать меня здесь много дней, значит? Неделями? Мне больше нечего вам сказать.
– Пока что я буду держать вас здесь, – сказал он. Это выглядело бессмысленным заявлением, но Эм распознала в нем признание в проигрыше. Сейчас он будет держать ее привязанной, чтобы убедить себя в ее беспомощности. А потом отпустит. Сам факт, что ему требуется убедиться в этом, подтверждает ее влияние на него.
На сей раз она придержала язык.
Он вынул что-то из кармана, и при этом движении его халат распахнулся. Полуобнаженный, он казался еще более сильным. Он был высок, конечно, но еще и широк, его торс постепенно суживался к бедрам. Возбужденная плоть казалась непропорциональной даже на таком мощном теле, угрожающая и смешная в одно и то же время. Впрочем, сейчас Эм не видела в ней ничего смешного. Неужели она действительно надеется управлять силами, скрытыми в этом теле? Сердце у нее быстро забилось, уверенность начала таять. Как можно было думать, что он не одержит над ней верх?
Варкур раскрыл ладонь и выложил на нее светло-оранжевый скрученный предмет – резиновый чехольчик.
– Это сделано не из овечьего желудка, но, полагаю, послужит вашим целям ничуть не хуже, – сказал он. – Скажите, что вы говорите молодым людям, чтобы заставить их надеть это? Полагаю, вы не сообщаете им, что больны, и не высказываете подозрений, что больны они?
Слишком уж он умен.
– Я говорю им, что мужское семя повлияет на мои способности.
– А какое им до этого дело? – Варкур с сомнением посмотрел на нее.
Она скривила губы.
– Из-за природы моих способностей. Это заботит их всех.
Он грубо рассмеялся.
– Вы сообразительны. – Он протянул ей чехол. – Лизните.
Она уставилась на него.
– Давайте, – сказал он тоном, не допускающим возражении.
Она лизнула. У чехла был вкус резины.
– Еще.
Она повторила.
– Начинающая, – заметил Варкур довольным тоном. – Меня удивляет, что вы вообще узнали резину, потому что этого не было в вашем мешке со всякими штучками.
– Начинающая? Вы только что спросили у меня, что я говорю мужчинам…
– Мужчинам, да. Но скольким?
– Многим. Вы не можете это опровергнуть.
– Я могу это опровергнуть. Ваши реакции выдают вас. Выдали и прошлой ночью. Выдали сейчас! И дальше будут выдавать.
– Значит, я солгала, – сказала Эм, снова напрасно пытаясь высвободиться. – Я заявила, что переспала со всеми членами парламента, но на самом деле в моей постели побывала всего лишь менее склонная к авантюрам половина его.
– Трое, – сказал он.
Кровь застыла в ее жилах.
– Что? – переспросила она. Во рту внезапно пересохло.
– Трое мужчин, или, быть может, даже двое, – пояснил он. – Максимум четверо, хотя я сильно в этом сомневаюсь. – Он сел на кровать рядом с ней, чехольчик исчез в его кармане, и она автоматически отодвинулась как можно ближе к стене. Он порылся в своем халате и вытащил нож, которым она воспользовалась, чтобы порезать себя прошлой ночью. Некоторое время Варкур внимательно смотрел на нее, потом взялся за ворот ее сорочки и быстро разрезал ее ножом.
Эм подавила желание повернуться на бок, чтобы скрыть свою наготу, хотя его жадные глаза на ее теле заставили ее гореть от стыда и похоти в равной мере. Что он увидел в ее нагой плоти, что заставляло его смотреть на нее вот так? Временами ей нравилось ее тело, временами она его ненавидела, но она никогда не видела в нем ничего, что могло бы вызвать такое обжигающее внимание.
– Я разговаривал с каждым мужчиной, заявлявшим, что вкушал наслаждение в вашей… постели, – сказал он, снова взявшись за края ее сорочки и потянув их в разные стороны. Сорочка разорвалась, и Эм не осмелилась протестовать. – Многие просто лгали. Из тех, кто не лгал, большинство было зелеными юнцами. Они признались, краснея, что они были так… так ошеломлены вашим видом и, скажем, манерой общения, что получили совершенно иные результаты от своих свиданий, чем ожидали, и от своего смущения они приукрашивали результаты.
– Вы знали об этом… – Ей с трудом удалось скрыть свое удивление. – Прежде, чем вошли в мою комнату.
Он проделал с ней это – все это, зная, что у нее очень мало опыта, прекрасно понимая, чем именно он пользуется, чтобы заставить ее раскрыть свои карты. Она понятия не имела, что подобные ощущения существуют, что такие вещи действительно могут быть вызваны человеческим телом.
– Именно так, – сказал он. – Я полагал, что вы передумаете относительно вашего предложения до того, как акт, так сказать, будет завершен. Я не рассчитывал на вашу решимость. Или то было безрассудство?
Улыбка невольно растянула губы. Ей хотелось ненавидеть его, но тот же непреодолимый позыв, который злил ее, не позволял ей пробиться к ненависти.
– Безумие. Отчаяние. Безразличие. Существует множество возможных причин; как можно решиться и выбрать одну из них?
Он положил палец на ее нижнюю губу, провел им вниз, к подбородку. В ответ по коже у нее побежали мурашки, и все ее тело отозвалось на это прикосновение.
– Я могу выбрать что угодно, – спокойно сказал он.
– И чего вы думаете этим достигнуть? – Эм наклонила голову, чтобы оценить во всей полноте свое положение. Внезапно ей захотелось, чтобы он признал всю тщетность своих усилий. – У вас нет никаких оснований полагать, что вы будете более удачливы, чем прошлой ночью, в своих попытках получить от меня информацию.
– Вы совершенно правы. Никаких оснований у меня нет.
Его тяжелое лицо было непроницаемо для Эм, несмотря на все ее уменья, но она продолжала с растущей уверенностью:
– Вы вошли вот так потому, что хотели свести счеты, не так ли? Доказать самому себе, что вы по-прежнему владеете ситуацией, что прошлая ночь была вашей идеей. – Судорога пробежала по его лицу и исчезла так быстро, что она почти не заметила этого. Эм обдумала имеющиеся у нее варианты, стараясь сохранить бесстрастность, и в конце концов решила сказать правду. – Прошлая ночь была моей идеей. Сколько бы вы об этом ни думали, этого изменить нельзя. Хотя вы и воспользовались диапазоном и ограничениями моего опыта, приглашение исходило от меня. Начала все я. Этого вы не можете отрицать. Это его уязвило.
– Вы вроде тоже хотели этого довольно сильно. Полагаю, именно так вы оказались здесь – не смогли не задрать ваши юбки и поэтому разозлились. Кто был у вас первым? Дерзкий домашний учитель? Учитель рисования? Или сын садовника? Человек с малыми знаниями и без всяких умений, уж конечно.
Будь он неладен. Теперь он тоже знает, как ранить, В голове всплыли воспоминания – ее страх, дурное дыхание мужчины и его руки, шарящие по ее телу. Он хотел ранить ее, и она ответила ударом на удар, сказав правду:
– Это был мой домовладелец. Я приехала в Лондон, не имея друзей, и сняла комнаты в недорогом, но пользующемся хорошей репутацией пансионе. Я не прожила там и двух недель, как мой домовладелец забрал мои вещи и пригрозил сообщить в Скотленд-Ярд, что я воровка, если я буду противиться.
– А вы были воровкой? – Он не смог удержаться от этого вопроса.
– Конечно, нет. Но кто поверил бы мне, а не этому столпу общества? Я не знала, что делать. Он забрал все мои деньги – у меня не хватало даже на еду. Но он предложил мне выход: я отдамся ему, а он вернет мое имущество. Порядочная женщина решила бы, что добродетель дороже жизни. Я не думала, что это разумно – быть порядочной. – Потом, когда у нее случилась задержка, она испугалась, что проделала все это напрасно, что она только обрекла себя и свое дитя на еще худшую смерть. Шум Темзы наполнил ее уши, тихий плеск приливной волны в голове превратился в оглушительный рев рев…
– И таковым было ваше введение в мир плотских восторгов, – подытожил он, сузив глаза, чтобы скрыть, до какой степени ее слова подействовали на него.
– Это было, вероятно, не так уж плохо, как могло быть, – сказала она, желая отдалиться от этих обжигающих мыслей. Она отошла от парапета, а на другое утро плакала от радости, потому что все наладилось, а потом составила план. – Он казался себе Казановой, кажется, и моя неприступность заставила его действовать.
– А что вы сделали потом?
Она подняла брови.
– Он вернул мне вещи. Я уехала. Приехала сюда. Начала новую жизнь, в которой изображала из себя соблазнительницу гораздо более тонко и умело, чем мог вообразить этот фигляр.
Варкур долго смотрел на нее, шаря глазами по всему ее телу. Она больше не натягивала веревки. У нее не хватало на это сил. Не было никаких оснований не выдать ему порцию правды, и в данный момент существовали весьма убедительные причины попытаться завоевать его симпатии. Она это сделала, но не знала, что это будет ей стоить столько сил. Она чувствовала себя опустошенной и вывернутой наизнанку.
– Чего вы хотите? – Голос его прозвучал очень тихо, и Эм не сразу поняла его.
– Я хочу вернуться домой. – Это тоже была правда, каждое слово ее было полно мучительным желанием. Но в какой именно дом, это ему ни в коем случае не могло бы прийти в голову.
– А от меня? Чего вы хотите от меня и от моей семьи?
– Доверия. – Самая трудная и неуловимая вещь на свете.
Тяжелое лицо Варкура напряглось.
– Так вот что было бы приятным для вас?
– Я ничего не хочу сделать вашей семье. Да, сейчас мне нужна ваша мать. Но нет, я не причиню ей никакого вреда. Я думала, что спасаю ее от вас. Она так напугана…
– У нее нет для этого никаких оснований! – оборвал он ее.
Его лицо было открытым, страдающим, и она заставила себя собраться с мыслями и принять предлагаемую открытость.
– Значит, вы не виноваты?
– В убийстве не виноват. – Голос его упал, взгляд стал рассеянным. – Не должен быть виноват.
След сомнения – вот он, отсутствующий фрагмент. Она использует его, но не теперь. Значит, ее признания были подобны влаге, упавшей на плодородную почву, – она приоткрыла ему эти картины своей жизни не напрасно. Она закрыла глаза, чтобы не выдать своих чувств.
– А что вы хотите, чтобы теперь произошло между нами?
Она открыла глаза. Его лицо нависало над ней, оно было совсем близко. Она знала, какого ответа он ждет, – ответа, которого низменная часть ее «я» тоже хотела.
Эм понимала, что изгладить из памяти эту любовную схватку будет нелегко. Ум ее был возбужден, и у нее не осталось никаких средств защиты. Схватка освободит их от эмоций, в которых запутался каждый из них по от дельности, дойдя до весьма жалкого состояния. И это соединит их – его с ней, но также и ее с ним.
Но это еще и самый надежный выход, а для нее, вероятно, единственный.
Она слегка выгнулась, приподнявшись на простыне и протянула ему губы.
Глава 8
Томас завладел ее губами, вжав ее голову в подушку. Он изголодался именно по этому – он голодал дни, месяцы, годы. Старательно размеренные, старательно управляемые романы, которые у него были, оставляли в нем пустоту, природу которой он не совсем понимал. Губы Эм были мягкие, а рот – нет. Рот ее требовал, чтобы он взял ее здесь и теперь.
Его обдало жаром. Он вытащил чехол из кармана, поплевал на него. Эсмеральда смотрела на него в замешательстве.
– Вот почему я велел вам лизнуть его. – И он натянул чехол на свой ствол.
– А это для чего? – спросила она и тут же испугалась – она не собиралась задавать такой простодушный вопрос.
–Для увлажнения, – ответил он с натянутой улыбкой.
Губы ее сложились в маленькое «о», и он удержал их в таком положении своими губами, не обращая внимания на ту часть своего сознания, которая предостерегала его, твердя, что сейчас он решает свою судьбу. Он снова поцеловал ее, сам не зная для чего, – чтобы помешать говорить ей или самому себе. Он обхватил ее грудь рукой и ощутил ее вздох на своих губах. Это еще сильнее разожгло в нем желание. Кожа на ее шее была необыкновенно нежной, губы его скользнули ниже, и она снова вздрогнула.
– Если вы велите мне остановиться, я остановлюсь, – сказал он. – Скажите это теперь, чтобы потом я не грыз себя за то, что взял вас силой. Сейчас у вас еще есть такая возможность.
– Если бы я собиралась это сделать, я это уже сделала бы.
– Вот и хорошо, – сказал он и принялся ласкать ее сосок. Она ахнула, и он мог бы поклясться, что она впервые испытала это ощущение. В его голове пронеслось все, что можно сделать с ней, что показать, чему научить, – этот первый простой урок был всего лишь введением в новый мир. Но он захлопнул дверь перед этими мыслями, как только осознал их. С этой женщиной у него будет только то, что должно быть.
Что должно быть – и что происходит здесь, в данный момент.
И он принялся терзать ее грудь губами, языком, зубами. Ее сосок сжался в невообразимо тугой бутон. Он чувствовал, как она напрягается, натягивая свои шелковые узы, как она задыхается.
Он может сделать с ней все, что угодно, подумал он с неистовым удовлетворением. Все, что угодно, и она не сможет помешать ему.
Ему хотелось заставить ее кричать. И он принялся сосать ее сосок. Она выгнула спину, и странный скулящий звук вырвался из ее губ.
Он отодвинулся, чтобы видеть ее лицо.
– Сейчас вы еще можете сдерживаться, но прежде, чем все это кончится, я заставлю вас кричать от удовольствия.
– Зачем? – спросила она, задыхаясь и мотая голо-вой из стороны в сторону.
– Затем, что я могу это сделать.
– Вы можете просто взять меня, – сказала она. – Это ничуть не меньше докажет вашу власть. Почему вас заботит, что я чувствую или не чувствую? Вы делаете это, чтобы доставить удовольствие мне или себе?
Господи, до какой же степени она невинна? Недевственна, ясное дело, недевственна, но также ясно, что она никогда не испытывала наслаждения с чувственным любовником. Неужели в ее жизни не было ничего, кроме примитивного насилия? При этой мысли ему стало не по себе. Но милосердия от него она не дождется. Милосердия она не заслуживает.
– Потому что, – сказал он. Таков был ответ. Потому что, и все тут. Потому что он хотел доказать, что владеет собой, но не в меньшей степени ему хотелось видеть ее удовольствие, видеть, как ее душа обнажается перед ним. Ему хотелось понять, что в ней такого, что заставляет его хотеть ее, что заставляет его так пылко верить ей и пытаться ее спасти. Поняв это, он, быть может, освободится.
Она снова вздрогнула, но на лице ее выразилось чувственное ожидание, а не отвращение. Он поднес к ее губам два пальца.
– Вот второй шанс проявить себя, – сказал он.
Вид у нее был такой, словно ей хотелось опять задать вопрос, но он на миг сжал челюсти, и она промолчала, хотя и не сводила с него глаз.
– Вы что, не собираетесь спросить, что я имею в виду? – Он провел двумя пальцами по ее губам. – Оближите их. Я уверен, что вы знаете, как это делается. Покажите мне, как вы развращали неопытных юнцов.
Зеленые искры зажглись в глубине ее глаз.
– Ваших шпионов.
– Конечно. Вы так умело пользуетесь вашим языком, что это одурачило меня на какое-то время. Я слышал, что вы ставили мужчин на колени. Как бы то ни было, этот трюк сослужил вам хорошую службу.
– То, что вы слышали, преувеличение, – сказала она, но глаза ее осторожно, с острым самосознанием передвинулись с его лица на его руку. Она высунула розовый кончик языка и принялась осторожно облизывать его пальцы с видом полной сосредоточенности, – облизывать каждый палец, от начала до конца, раздвигая их. Понимала ли она, что это значит для мужчины? Похоть обожгла его. Больше он не мог ждать. Глаза ее были полузакрыты, и Томас почувствовал, что против воли почти позволил себя загипнотизировать. Вдруг она принялась втягивать его пальцы в рот, сосать их, скользить по ним языком, то охлаждая их своим дыханием, то снова втягивая в мягкий жар.
Наконец он откинулся назад, испустив долгий прерывистый вздох. Она натянула узы, привязывающие ее к кровати.
– Это лучшее, что я могу сделать без помощи рук, – сказала она, глядя на него из-под полуопущенных век.
– Этого достаточно. – Он едва удержался от ругательства.
– И это было… еще одно увлажнение? – спросила она таким тихим и нежным голосом, что он походил скорее на шепот.
– Да. О да.
Он провел пальцами по всему ее телу по направлению к бедрам, которые при его прикосновении расслабились. Кожа у нее была все еще прохладная, но между бедер просто пылала и была влажной от масла, которым он облил ее накануне. Пытка, которую он устроил ей, превращалась в пытку для него.
– Вот для чего нужно увлажнение. – И его пальцы скользнули в эти горячие ножны.
Она дернулась, выдохнула с шипением воздух, застонала, потом громче. Наконец сжала челюсти, чтобы заглушить стон. Ее крайняя чувственность подстегнула его.
– Вы будете у меня кричать, – пообещал он и продолжал ласкать ее пальцами. Она дышала все более и более отрывисто, ее бедра двигались в такт его ударов, а он внимательно смотрел на нее. Она задыхалась, корчилась и металась на белой простыне, ее невидящие глаза смотрели в потолок. Это было невероятно. Она была невероятна, она была не похожа ни на одну из известных ему женщин. Она изо всех сил боролась со своим телом, и само это сопротивление доводило ее до исступления. Сейчас она принадлежала ему, в его власти был каждый судорожный вздох, каждый жалобный стон. Но часть его сознания боялась, что обладание ею грозит ему потерей самого себя.
Он безжалостно довел ее до высшей точки, она издала тоненький стон, превратившийся в судорожный прерывистый крик.
– Вот так-то, – проскрежетал он.
Больше он не мог ждать. Он накрыл ее своим телом, и его естество проникло в самую ее глубину. Она выгнулась пальцы ее беспомощно сжали узы. Толчками бедер она побуждала его до тех пор пока не оказалась лежащей распростертой и задыхающейся.
Она была такой горячей, что он мог бы кончить почти сразу же. Но он нашел ритм, который позволил ему продолжать, а она корчилась и стонала, хватая ртом воздух, под ним. Затем она опять закричала, на руках ее напряглись тонкие мускулы, узы натянулись. Но он чувствовал по ее телу, что она способна на гораздо большее.
– Пока еще нет, – произнес он сквозь стиснутые зубы, не давая ей облегчения. Он продолжал свои неистовые удары, пока ее слезы не смешались с бессвязными криками и тело ее не стало походить на топку, обхватывая его так плотно, как ему и не мечталось. И тогда он дал себе волю, испытав при этом такие сильные чувства, что они прошли по его спине, достигли головы, и чернота заволокла края его поля зрения.
Потом он целовал ее – ее губы, лоб, убирал поцелуями слезы с ее лица, бормотал какую-то чушь тихим голосом, а она лежала, обмякнув внезапно и полностью, под ним. «Идиот», – выругался его рассудок. Дурак. Но, лишив ее самообладания, он пожертвовал и своим самообладанием, и прошла целая минута, прежде чем он смог заставить себя покинуть ее.
– Что это было? – спросила она наконец, голос ее дрожал и прерывался.
– Только то, что я обещал, – ответил он. Он стащил с себя чехол и бросил его на пол. Безумие еще оставалось в нем, и это безумие заставило его добавить: – И это только начало. – Но это не было началом чего бы то ни было. Не могло быть. Между ними нет ничего, кроме противостояния.
– Но я не понимаю, – сказала она, и ее голос прозвучал так жалобно, что Томас повернулся и посмотрел на нее.
Она лежала на кровати расслабленно, кожа у нее была такая светлая, что даже на фоне белой простыни она не казалась тусклой. Яркими были только лихорадочно-алые щеки и губы, да еще глаза сверкали так же ярко. Бороздки от высохших слез сбегали вниз, к волосам, но глаза у нее были ясные и яркие – слезы экстаза не оставили налитых кровью следов, какие остаются, когда человек плачет от боли и горя.
И он вдруг понял, что перед ним самая душераздирающе красивая женщина, которую он когда-либо видел. И эта женщина – его враг. Об этом нельзя забывать.
– Здесь и понимать нечего, – громко сказал он. – Здесь нет ничего непонятного.
Она медленно помотала головой из стороны в сторону.
– Позвольте мне уйти, лорд Варкур. Я не знаю, чего вы ищете, но у меня между ног вы явно не найдете этого.
Эти слова недалеко ушли от предостережения, которое более здравомыслящая часть его рассудка пыталась передать ему в течение этого часа. «Я не могу. Пока не могу», – в отчаянии сказал какой-то уголок его рассудка, и Томас не понял, чего хочет этот уголок. И он сказал:
– А я знаю.
И тут раздался стук в дверь.
