Текст книги "Порочные намерения"

Автор книги: Лидия Джойс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Марта что-то пробормотала по-цыгански и потрогала одно из платьев кончиками пальцев. Глаза у нее блестели.

– Вот красота, – выдохнула она.

– Если все пройдет хорошо, – сказала Эм, – вы получите его после представления. Вы получите все эти платья.

Марта окинула ее гардероб опытным взглядом:

– Они, верно, стоят пятьдесят фунтов.

– Это так, – согласилась Эм. Это были наряды, подаренные ей светскими дамами. Впрочем, в новой жизни они будут просто опасными, связывая ее с прошлым.

– С ними я много могу сделать, – сказала Марта. Судя по ее лицу, она что-то подсчитывала.

– Только если вы не будете изображать Эсмеральду, – предупредила ее Эм.

– Интересно, а похоже ли на меня то, что у вас под вуалью.

– Если бы было похоже, я не выбрала бы вас, – холодно заметила Эм. – Вы отнесли письмо в Скотленд-Ярд, как я велела?

– Ага. Я попросила Джорджа сделать это. Он выглядит совсем как уличный мальчишка. – Теперь работа мысли выразилась в ее глазах еще отчетливее.

Эм нахмурилась, хотя и понимала, что девушка все равно этого не увидит.

– Вы попросили кого-то прочесть вам его.

– Может, и так, – сказала девушка.

– Из него никто ничего не поймет, кроме того, кому оно адресовано. – Лорд Олтуэйт видел ожерелье, теперь нужно сделать так, чтобы он не искал ее, чтобы можно было и дальше у него под носом выдавать себя за Эсмеральду. Запачканное грязью письмо Элис послужит этому наравне с рассказом о том, что его нашли на теле женщины, выловленной из Темзы.

Эм заговорила о другом:

– Скажите, вы выучили наизусть?

– Ну да.

– Давайте послушаем.

Эм осталась довольна декламацией Марты. После ухода цыганки Эм принялась изучать список тех, кто гостил в доме Гамильтонов в день смерти Гарри. Она прочла этот список уже раз сто без всякой пользы для себя, теперь она читала его в сто первый раз и все равно была далека от ответа. Этот список гостей ничем не отличался от других подобных. Имя лорда Олтуэйта остановило ее внимание. Чего проще – взять и указать на него пальцем. Но это было бы неправильно, неправильнее всего, что она сделала до сих пор. Она не могла этого сделать, даже если лорд Варкур и поверил бы ей.

Мысли о лорде Варкуре вторглись в ее голову, и она закрыла глаза. Между ними не было ничего значительного, но в его присутствии у нее начинало щемить сердце, и это пугало ее. Его боль жгла ее, хотя для этого не было никаких оснований. Даже если бы она была настоящей дочерью своей семьи, он все равно был бы для нее недосягаем. При теперешнем же положении вещей их отношения невозможны. Если принять это во внимание, любое чувство было бы большой ошибкой. И это ей не по карману.

– Так куда она поехала потом? – устало спросил Томас.

– Потом она велела мне ехать обратно к этим цыганам, – сказал кебмен, комкая в руках свою шляпу. – Вы точно думаете, босс, что это хорошо – рассказывать о ней? Она всегда была добра ко мне. Всегда нанимает именно меня и платит мне чуток больше, чем полагается, хотя у ней самой, видать, в кошельке не густо. Вы уверены, что через меня у нее не будет неприятностей?

– Напротив, – сказал Томас. – Благодарю вас. – И он подтолкнул фунтовую банкноту к другому концу стола.

Кебмен почесал голову и вышел, что-то смущенно бормоча.

– Мне это не по душе, Эджингтон, – сказал Томас, когда кебмен ушел.

Эджингтон вышел из тени к камину – разговор происходил в гостиной Томаса.

– Это вы захотели установить за ней слежку. Вы уверены, что она как-то связана с Олтуэйтом? Или вы послали меня гоняться за вашими собственными демонами?

Томас налил себе немного бренди. Другой бокал он протянул Эджингтону, но барон отрицательно покачал головой.

– Я совершенно уверен в этом деле. Олтуэйт узнал ожерелье. Вы видели, какое у него было лицо.

– Да, – согласился Эджингтон.

Томас быстро глотнул бренди. Какой странный привкус!

– Это ожерелье – одна из фамильных драгоценностей Олтуэйта.

– А вы не думаете, что она могла сказать вам правду о том, как она его нашла?

– Я уверен, что она знает Олтуэйта. Вы не видели ее лица, когда я высказал предположение, что он попользовался ею. Она была в ужасе. – Он опять сделал глоток. Да, с бренди было определенно что-то не так, странная горечь. Томас поставил наполовину выпитый бокал на стол.

Казалось, эти слова не убедили Эджингтона.

– Любая женщина ужаснулась бы, если бы очернили ее честь.

– Мадам Эсмеральда изображает из себя соблазнительницу. Неделю назад я готов был поклясться: эта особа согласится, что спала почти со всеми мужчинами, которых я ей перечислил. – Томас наклонился вперед. – Нам нужно узнать, что заставляет ее так бояться Олтуэйта. Это главное.

– Если вы правы, тогда у вашей Эсмеральды есть ключи ко всему этому делу.

Томас посмотрел на Эджингтона и сморгнул – ему показалось, что тот все время ускользает из его поля зрения.

– Вот почему мы должны следить за каждым ее шагом.

Эджингтон покачал головой:

– Вряд ли она докладывает об этом кому бы то ни было, Варкур.

– Но она может сделать что-то, что-то сказать… – Томас замолчал и снова сморгнул. Комната внезапно поплыла перед его глазами. Он посмотрел на полупустой бокал. Пил ли он бренди после того, как здесь побывала Эсмеральда? Он с трудом восстановил в памяти последовательность событий. Портвейн – да, он выпил стакан портвейна вчера вечером. Но он не прикасался к бренди. Он шагнул к шкафчику с напитками, и весь мир тревожно накренился.

– Варкур? – воскликнул Эджингтон.

Томас не обратил внимания на собеседника. Он открыл дверцу и протянул руку к задней стенке. Там была спрятана маленькая бутылочка. Он достал ее и увидел, что она пуста. Он рассмеялся. Смех, как ему показалось, донесся откуда-то издали. Он повернулся к барону, и весь мир медленно уплыл в сторону. Великолепная женщина. Великолепная и опасная, и мысль о ней наполнила его необъяснимым восторгом.

– Эджингтон, я был бы вам весьма признателен, если бы вы оказали мне одну услугу, – сказал он, старательно выговаривая каждое слово.

– Да? – настороженно спросил тот.

– Я сейчас потеряю сознание, а вы перетащите меня на кровать. Потом вылейте этот проклятый бренди. Боюсь, что мне дали дозу моего же лекарства. – И с этими словами он позволил миру медленно окраситься в черный цвет и опустился на ковер.

Прежде чем он потерял сознание, перед его глазами появилось лицо Эсмеральды, улыбающейся своей проделке. Он тоже улыбнулся и взял ее протянутую руку, и она увлекла его в опиумные сновидения.

Глава 16

В бальном зале было жарко и душно. Воздух был наполнен множеством запахов, исходивших от ярких газовых светильников и элегантной толпы. Пышные груди, поднятые вверх волшебной силой модных корсетов, были выставлены на обозрение, как и цветы, каскадами спускавшиеся с локонов на платья. Покачиваясь с каждым движением и шагом, наряды обнаруживали калейдоскоп нижних юбок и лодыжек, и между этими распустившимися, как пышные цветы, окружностями расхаживали суровые в своих черных фраках мужчины.

Эм понимала, что это зрелище ничем не отличается от множества других балов. Впрочем, при той затворнической жизни, которая соответствовала ее ограниченному статусу в доме дяди Уильяма, она побывала на балу только один раз, и этот памятный бал опалил ее жизнь, став самым важным событием, по сравнению с которым все остальное не имело смысла.

И вот в ее голове смешались воспоминания о другом бале. Но даже это было бы не так плохо, только вот память ее неизбежно устремлялась вперед к развязке, идя по своему пути дальше, к детской, с ее слишком маленькими кроватками и выцветшими обоями с пухлыми пастушками и пухлыми овечками.

Все многочисленные воспоминания и впечатления сложились у нее в голове вместе и закружились в водовороте. Блаженные дни, когда она лежала в постели, перешептываясь и хихикая с лежащими в других кроватках детьми, пока Нянечка строгим голосом не призывала к тишине. Мирные вечера, заполненные чтением книг и светом свечей после того, как остальные дети переселились в свои отдельные комнаты, а ее оставили в бесконечно растянувшемся детстве. И последнее, самое ужасное – та ночь, когда она легкой походкой ушла со своего первого бала, задыхаясь от радости, и собиралась лечь в постель, и один из гостей барона постучал к ней в дверь, прервав ее ночной туалет. В ту ночь веселый уют комнаты оказался ловушкой и ложью…

Эм стояла у французского окна, так близко к стене, что занавеси прижимались к ее юбке, и их тяжелые парчовые складки шептались с темно-фиолетовым бархатом ее платья. Ее била дрожь. Панический страх сжимал внутренности и душил легкие.

Это была ошибка – принять приглашение леди Гамильтон. Она не компаньонка, готовая сопровождать каждое движение светской матроны. Впрочем, графиня продержала ее рядом с собой только до прихода гостей. Эм решила, что будет просто развлекаться, ведь бал не место для представлений. В такой обстановке ее не будут просить предсказывать будущее или общаться с мертвыми. Она только утратит часть своей таинственности, если ее без надобности увидят слишком много людей.

Но все же она здесь. Она не только пришла, но и позволила леди Гамильтон прислать к ней свою портниху Результат получился необыкновенный, но пугающий. Эм осмелилась высказать портнихе только самые скромные предложения, которые та сразу же решительно отмела, заявив, что леди Гамильтон уже выбрала фасон, и результатом был низко, по моде, вырезанный лиф, отчего Эм чувствовала себя обнаженной, несмотря на прозрачную вуаль и множество ярдов ткани в нижней части платья. Платье было великолепное, и оно совершенно не соответствовало ее положению, ни в прошлом, ни теперь.

Если бы только она могла стать тенью леди Гамильтон, все было бы в порядке. Но сегодня у графини был на редкость хороший день, и после искренних приветствий и приветливых объятий леди Гамильтон оставила спиритку на волю случая. Эм обошла зал, но не нашла ни одного укромного уголка.

– Не хотите ли танцевать со мной, мадам Эсмеральда? – насмешливо осведомился лорд Гиффорд, небрежно вертя в пальцах узкий бокал с шампанским.

– Мои танцы не годятся для бального зала. – Этот холодный ответ вырвался против ее воли.

Лорд Гиффорд мрачно усмехнулся и пошел дальше к своей цели – сестрам Томаса. Девушки бесстрашно отвечали насмешкой на насмешку, пока одну из них не пригласили на только что начавшуюся мазурку.

Лорд Олтуэйт, завладев рукой другой сестры, склонился над ней, но девушка выдернула руку, мило тряхнув своими медными локонами. Приземистый Олтуэйт пошел сквозь толпу, кивая налево и направо. Эм попыталась оторвать взгляд от этой фигуры. Она ничего не делает из мести. Как бы она ни ненавидела этого человека, она не собиралась погубить его, только обрести свое спасение, а его роль в ее возрождении была просто случайной. Если он будет страдать, она не станет отрицать, что отчасти возрадуется этому. Но она не стремится к пустому отмщению, хотя этот человек вызывает у нее дикую ненависть.

– Я не буду просить вас танцевать со мной.

Эти слова раздались у нее за спиной, в темноте сада, за французскими окнами, и в них не было и намека на что-то легкомысленное. Она обернулась и увидела лорда Варкура. Он вышел из темноты и оказался в круге света, падающего из окон, и света фонаря.

– Это хорошо. Потому что я не умею танцевать, – сказала она. Губы внезапно перестали ей повиноваться.

– Я этому не верю, – заявил лорд Варкур. Он прислонился к дверному косяку рядом с ней, и она с трудом удержалась, чтобы не отпрянуть. – Вот почему я не прошу, а приказываю. Потанцуйте со мной, Мерри. Немедленно.

– Это повредит моей репутации загадочной женщины, – сказала она. Сердце ее бешено билось, она спрятала сжатые кулаки в роскошном бархате своего платья.

Темные глаза Варкура сузились.

– Если вы танцуете достаточно хорошо, этим вы напомните гостям о своем присутствии и вызовете у них волнующие вопросы.

– Я плохо танцую, – напрямик сказала она. – Они решат, что мы объединились.

– Наше первое свидание заставило их так подумать. Наша встреча в парке, возможно, заставила их усомниться, когда вы оттолкнули меня. Давайте взволнуем их снова, вызвав у них новые предположения.

– Давайте не будем давать им новой пищи для размышлений, – возразила Эм.

– Это была не просьба. – И он одной рукой схватил ее за плечо и повлек на танцпол с такой силой, что она не могла противиться, не устроив сцены.

Кружащиеся пары проносились перед ней, как страшный сон. Бальный зал совсем не походил на тот, что был в доме ее детства, – он был слишком великолепный, слишком элегантный. Но все это не имело никакого значения. Эм сжала его руку, лежащую у нее на плече.

– Вы погубите мою тайну, – прошипела она. – А потом где вы будете?

– Люди начинают считать вас чем-то само собой разумеющимся, Мерри, – проговорил он, пронзив ее взглядом. – Скандал воскресит интерес общества к вам.

У Эм перехватило дыхание. Это верно, слишком верно. Лишь леди Гамильтон держалась за нее так же крепко, как и прежде. В скором времени, если графиня не защитит ее, она станет посмешищем. Эм почти перестали куда-нибудь приглашать. В конце концов дамам начали надоедать ее разговоры о духах.

– Если бы они устали от меня, вы уже выгнали бы меня, – сказала она.

– Но наша сделка все еще в силе, не так ли? – Он вышел на танцпол, развернув Эм к себе.

– Теперь все об этом узнают, – прошептала она.

– Нет. У них появятся подозрения – не одно, а множество. – Его правая рука легла ей на талию, а пальцы левой сомкнулись на ее руке, и он начал выделывать фигуры мазурки. По стоявшим вокруг танцпола пролетел шепоток. Леди шептались, прикрываясь веерами, а мужчины смотрели им вслед более или менее задумчиво или завистливо.

До этого Эм танцевала в объятиях мужчин лишь однажды. В тот вечер ей совершенно неожиданно пришлось пережить самое горестное событие в ее жизни.

Варкур был высок и силен. Такими ей казались в ту ночь эти недомерки-мужчины. Впрочем, на этом сходство и заканчивалось, потому что ее партнеры в тот вечер смеялись и шумели, и их веселость была заразительна для девушки, которой не часто выпадал повод посмеяться. Теперь, приобретя некоторый житейский опыт, она понимала, что они были пьяны. Даже в тот вечер она не могла не заметить чуть прикрытую похотливость в их взглядах. Больше того. Она чувствовала себя цветущей, распускающейся под их восхищенными взглядами, она считала, что именно это чувствовала Элис, когда была царицей сезона. Эм впитывала это ощущение до тех пор, пока ей не показалось, что она лопнет, и тогда она выскользнула из зала и взлетела наверх в облаке блаженства, а потом ее резко швырнули обратно в грубую реальность жизни.

Варкур мало чем походил на тех мужчин. Если бы не жар, исходивший от его тела, можно было подумать, что он высечен изо льда. Но при этом ее тело пылало сильнее, чем от искусных комплиментов и хитроумных засад, которые устраивали ей мужчины в последнюю ночь ее девичества. Если те улыбающиеся, очаровательные мужчины могли быть опасными, эта холодная статуя была способна на что угодно.

Во время танца он крепко прижимал ее к себе, ее корсет вжимался в его фрак. Эм как-то неестественно ощущала текстуру одежд, которые разделяли их, ее бархат и кружева цеплялись за его кашемир и заставляли скользкую подкладку его фрака тереться о его жилет. Она попыталась ограничить свои мысли этим, забыть о том, какой он крепкий под этими одеждами, о его внимательных глазах, не думать о других танцах в других руках…

Внезапно он остановился, и она почувствовала, что ее ноги остановились вместе с ним. Она прищурилась и смутно поняла, что музыка стихла.

– Пойдемте пройдемся, – сказал лорд Варкур и, прежде чем она успела прийти в себя, увлек ее на террасу.

Эм с трудом удержалась от желания спросить, куда они идут, а он уводил ее все дальше. Как только они дошли до нижнего сада, она остановилась, решив воспротивиться его силе. Но Варкур повернулся и оказался лицом к ней. Руки их по-прежнему были сцеплены.

– Что вы хотите? – сказала она. – Почему вы преследуете меня? – Вуаль мешала ей рассмотреть выражение его лица.

– Я вас не преследую, – ответил он. – Я исследую. Я хочу узнать о вас больше.

– Зачем? – разочарованно спросила она. – Что вам до этого? Довольно скоро вы узнаете то, что хотите, от вашей матери. Я выполню свое обещание и уйду из вашего мира навсегда.

– А может, я не хочу, чтобы вы уходили, – сказал он.

– А может, вы глупец, – парировала она, отодвигаясь. И пошла, не глядя, во мрак сада.

– Похоже на то, – согласился он. – Два вечера назад из меня определенно сделали глупца. – Он шел рядом с ней.

– Вот как? – Эм выбрала дорожку наугад и пошла по ней.

– Право. Я выпил хороший бренди и не проснулся до следующего утра.

Эм запнулась, но быстро пришла в себя и пошла дальше.

– И поделом вам.

– Возможно. Легче бы вам было, если бы я сказал, что действительно хотел всего лишь успокоить вас?

– Я уже была спокойна, – сказала она. Высокие кусты лаванды, выросшие ростом с деревья, стояли по обеим сторонам дорожки. – Вы держите опий под рукой на тот случай, если понадобится опоить несговорчивую женщину?

– Это графиня… оставила его. Конечно, вы были спокойны. Когда спокойная женщина режет себе руку ножом – это совершенно обычное дело.

– Такое же обычное дело, как предложить свое тело для отвлечения внимания. – Вдруг она повернулась, и он чуть не наткнулся на нее, успев все же остановиться совсем рядом с ней. – Я была в полном порядке.

– Вы не были в порядке с тех пор, как я встретил вас, – возразил Варкур. При свете звезд он казался темной массой, плотной тенью среди узорных теней, которые отбрасывали ветви от света дальнего фонаря.

– И что вы узнали обо мне, пока мы танцевали? – спросила она против собственного желания.

– Что вас учили правильно танцевать, но вы не привыкли, чтобы мужчина обнимал вас.

Своим быстрым ответом он подошел слишком близко к запретной черте.

– А может, я научилась танцевать по книге. Или я практиковалась в посудомойне, между подачей супа и рыбы.

– А может, я сын поденщицы, которого тайком пронесли на грелке в родильную комнату моей матери. – Она почувствовала в темноте его глаза, устремленные на нее. – Я узнаю, кто вы такая. Это всего лишь дело времени.

– А разве это важно?

– Я хочу знать, как вы устроены.

– Как можно разобрать меня на части? – добавила она для полноты картины, не обращая внимания на соблазнительную дрожь, пробежавшую по ее телу от его слов.

– Если потребуется, – сказал он.

Она отвернулась от него.

– Верьте мне. В моем прошлом нет ничего, что могло бы заинтересовать такого человека, как вы.

Варкур фыркнул:

– Мне кажется, об этом лучше судить мне, а не вам.

– Мы заключили сделку. Это все, что вам нужно знать обо мне. – Она постаралась, чтобы эти слова прозвучали как можно более категорично и отталкивающе, а потом отошла в сторону.

Но он схватил ее за руку и притянул к себе.

– А может, мне этого недостаточно. Вы хорошего происхождения, вы получили хорошее воспитание, хорошее образование. Кто вы? Не балованный же вы отпрыск какого-то торговца? Дочь фермера-джентльмена? Или викария? Вы проделали долгий путь вниз.

– Или меня толкали туда, – возразила она опрометчиво и тут же пожалела об этом.

– Что у вас украли? – не унимался он. – Ваше наследство? Вашу добродетель?

Все многочисленные тайны ее жизни столпились вокруг нее в темноте, крича ей в уши, заставляя ее заговорить.

– Все, и в двойном размере.

– Расскажите мне. – Настойчивость, с которой были произнесены эти слова, сотрясла воздух.

Эм начала рассказывать – почти против собственной воли, но не теми словами, которые она жаждала произнести, не ту историю, которая запечатлелась в ее сердце несправедливостью и предательством, но что-то похожее на эту историю.

– Возможно, добродетель женщины есть щит для нее, но добродетель – всего лишь условность этикета, которая распространяется не на всех нас.

– Кто причинил вам страдания, Мерри? – шепотом спросил он.

Она горько улыбнулась:

– Вы хотите все знать, чтобы иметь возможность при случае повторить то, что было сделано.

– Я хочу… – Он осекся, прижав ее к себе крепче. – Я просто хочу.

– Меня? – Она неуверенно рассмеялась. – Значит, я хорошо сделала свое дело. Поймала вас в свои сети.

– Чтобы манипулировать мной, – сказал он напрямик.

– Я никогда не посягала на такое. Чтобы отвлечь вас, поскольку вы казались одержимым желанием погубить меня. – Каждое слово было правдой.

– И это все, что вам нужно от меня?

– А что ещё вы хотели услышать? Что я мечтала: вот вы станете на колени и признаетесь в вашем обожании, вот вы умчите меня из моей убогой жизни и сделаете своей женой? – Она рассмеялась, и смех этот разорвал ей горло. – Признайте за мной хотя бы долю здравого смысла. Я не так уж глупа, лорд Варкур.

– А вы чувствуете что-то, что могло бы вызвать у вас подобные фантазии обо мне? – Он сжал руками ее плечи.

– Я чувствую страх, – просто сказала она. – И конечно, желание. Вместе они составляют пьянящий напиток.

– Что еще?

Она уставилась в тень, где находилось его лицо.

– Не может быть никакого «еще», которое имело бы значение – по крайней мере для нас. Но еще я чувствую жалость… и что-то вроде боли. Или сожаление, или что-то такое, что не имеет названия и не заслуживает его.

Он ослабил хватку.

– Названия заслуживает все, Мерри, – сказал он внезапно смягчившимся голосом. Сердце Эм все еще очень сильно билось, и она была в нерешительности, не понимая, правильно ли она ответила.

– Вы знаете обо мне очень многое, – продолжал Варкур, – в то время как я знаю только, кем вы стали после – после того, как вам причинили боль. А какой вы были в детстве?

– Какое это имеет значение? – спросила она устало.

– Никакого. Ответив, вы не выдадите никаких ваших тайн. Так ответьте же на мой вопрос, не имеющий значения. Вы часто смеялись?

Эм сказала после долгого молчания:

– Достаточно, так что смеха мне вполне хватало.

– Это не ответ.

Она почти видела его скептический прищуренный взгляд.

Ее снова охватила нерешительность. Наконец она сказала:

– У меня была… сестра. – Это было в одно и то же время достаточно близко к правде и достаточно далеко от нее и ничем ей не грозило. – Из всех других детей она была моей любимицей. Мы могли часами болтать и смеяться.

– Вы с ней поссорились?

– Она умерла. От краснухи. Тогда мне было двенадцать лет, ей девять, она была младшей. После этого у меня не было особенно много причин смеяться, хотя я гораздо больше сблизилась с другой сестрой. Она вышла замуж, но вскоре тоже умерла. – Эм рассказывала слишком много, чересчур много, но, начав говорить, уже не могла остановиться. Никто еще не высказывал желания выслушать ее, никто никогда не выражал ни малейшего интереса к ее тайной истории или ее личной боли.

– Какая жалость, – сказал Варкур.

Эта слова подействовали на нее ошеломляюще.

– Вот как? Любопытно, если учесть, как вы поступили со мной.

– Мужчины – существа противоречивые, – заметил он сухо. – Я что, не могу испытывать жалости?

– Вы можете испытывать все, что хотите. – Тут Эм прикусила язык, но было слишком поздно – укоризненный оттенок в слове «вы» был слишком ясным, чтобы его не заметить.

– А вы не можете, – вставил он.

Она слишком много выдала – его замечания становились слишком проницательными. Придется отвлечь его. Отодвинувшись, она сказала:

– Почему бы вам не заняться чем-то более интересным?

– А кто сказал, что вы мне неинтересны? – Она ощутила его скептицизм.

– Вы сказали мне, когда мы виделись в последний раз, что будет лучше, если сегодня у меня будут для вас ответы.

– А они у вас есть? – Он напрягся, и его голос зазвучал тверже и грубее.

– Ваша мать снова надела ожерелье, которое я отдала ей. Если я придам вашему сообщению тот смысл, который вы ему придаете, это, кажется, и есть ответ на ваш вопрос. – Лгать – это просто: стоило ей начать, и слова полились с такой легкостью, от которой ей самой стало тошно.

– Что она видела?

Эм поняла, что больше играть с ним не стоит – нужно у него получить последнюю часть информации, чтобы развеять все сомнения и постараться придать правдивости своему рассказу. Чтобы добиться этого, ей понадобится весь ее опыт.

– Леди Гамильтон отправилась верхом на поиски вашего брата после того, как все остальные вернулись ни с чем. Это она нашла тело, а не ваш отец. – Эм глубоко вздохнула. – На щеке у него был след от удара хлыстом, и на лбу были следы ударов. Но это не все, что она видела. А теперь скажите – вы ударили своего брата в тот день, когда он умер?

– Я не убивал его.

Отчетливая боль, звучавшая в каждом его слове, задела Эм. Она закрыла глаза, посылая молчаливую мольбу к Варкуру о прощении, потому что знала, что сейчас она совершит непростительный поступок.

– Я спрашиваю не об этом. Я спросила только: вы ударили его?

Последовало долгое молчание. Эм слышала взволнованное дыхание Варкура.

– Предполагалось, что он – мой старший брат. Предполагалось, что он должен научить меня ездить верхом, а не хныкать на берегу из-за того, что он слегка промок. Предполагалось, что он будет наследником, черт побери.

– Значит, вы его ударили, – сказала она. Ее сердце упало. Этого не может быть. Она поняла, до какой степени убедила себя, что он не мог убить брата, хотя и притворялась перед собой, что у нее есть сомнения. Должно быть какое-то другое объяснение.

– Один раз, по лицу, хлыстом, – признался Варкур. Он говорил еле слышно. – Гарри только взвыл еще громче. Я повернулся и уехал, чтобы не ударить еще раз. Он стоял у воды и кричал мне вслед что было мочи. Когда я увидел его в следующий раз, он был уже мертв.

Она была рада, невероятно рада, что может в это поверить, но постаралась скрыть в голосе свою радость.

– Кто-то убил его, – сказала она. – Ваша мать видела убийцу, когда он шел от того места, где лежал ваш брат. – Это была первая ложь. Его мать видела кого-то, но Эм знала только это. Но все же она не произнесла большой лжи, лжи, которая была бы непоправимой.

– Кто это был?

Она постояла немного, в нерешительности. Варкур имеет полное право знать правду, но имеет ли он право погубить свою мать, пытаясь все узнать? Он не удовлетворится половинчатыми ответами, ему нужно нечто полное, и Эм почему-то была уверена, что, как бы ни был ужасен ответ, который его мать скрывала все эти годы, это не тот ответ, который Варкур примет от нее.

И Эм сделала выбор.