Текст книги "Порочные намерения"

Автор книги: Лидия Джойс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Мне нужны ответы, – упрямо повторил он.

Эм покачала головой:

– Вам нужно больше того, что может дать вам смертный человек.

– Я принес кое-что… что принадлежит вам, – сказал он, быстро меняя тему разговора.

Эм опасливо посмотрела на него. А Варкур сунул руку во внутренний карман. Когда он раскрыл ладонь, на ней лежало ожерелье.

– Откуда оно взялось? – спросил он.

Она протянула руку, осторожно потрогала кончиком пальца единственную огромную жемчужину и яркую эмаль. Она всегда любила эту вещь, хотя в собрании фамильных драгоценностей были вещи более модные и дорогие. Жена дяди Уильяма – даже сейчас она думала о нем как о дяде Уильяме – носила эту старомодную изящную вещицу с прирожденной грацией. Глядя на нее, Эм страстно хотелось стать светской красавицей. Трудно было принести ожерелье в жертву своему плану – трудно, но необходимо. Выразительная оригинальность, делавшая его таким привлекательным для нее самой, также могла наилучшим образом послужить для ее целей.

– Я его нашла, – сказала она. Ложь – это искусство, которое с практикой дается все легче и легче. – Это произошло в номере первой гостиницы, где я жила, когда приехала в Лондон. Его забыл там, очевидно, предыдущий постоялец, спрятав за расшатанным кирпичом трубы, проходящей через комнату. Именно это заставило моего хозяина объявить меня воровкой и забрать мои вещи, но ожерелье не принадлежало ему. Он и сам не знал, откуда оно взялось и где я его нашла.

– Оно стоит гораздо больше, чем девственность молодой девушки, – сухо заметил Варкур. – Даже вашей девственности.

– Даже моей, вот как? – Эм скривила губы. – Пожалуй, я отнесусь к этому как к комплименту. Уверяю вас, если бы у домовладельца мелькнуло хотя бы минутное подозрение, что это нечто большее, чем безделушка, он не отдал бы мне его так дешево. – Она презрительно усмехнулась при слове «дешево».

– И вот, обнаружив, что вы владеете ожерельем стоимостью в несколько сотен фунтов, вы решили, что отдадите его одной из своих клиенток?

– Нет, – спокойно ответила Эм. – Я попыталась продать его. Никто из ювелиров, соблюдающих законы, не взял бы его, будучи уверен, что оно краденое, а не соблюдающие законы давали всего лишь десятую часть его стоимости. От вашей матери я получила гораздо больше – гораздо больше в смысле непосредственного результата. – Хотя бы это было правдой.

– Я не верю ни одному вашему слову, Мерри, – почти устало сказал он.

Эм покачала головой:

– Если вы знаете, что ответы вам не понравятся, вам не стоит задавать вопросы.

– Возможно, не стоит. – Он снова положил ожерелье в свой карман и скрестил руки на груди. – Я знаю, что ожерелье вышло из дома лорда Олтуэйта.

– Вот как? – Эм даже не пробовала скрыть свое удивление. – А у вас есть какое-то представление, каким образом оно попало в лондонский пансион?

– Благодаря вам, Мерри, – сказал он с гримасой.

– Конечно, – язвительно сказала она.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

– Интересно, кого увидел бы Олтуэйт, если бы увидел вас без вуали.

Он становился опасным. Пришло время отклонить его от курса. Эм бросила на стол шаль, вуаль и перчатки и подошла совсем близко к нему.

– А вы кого видите? – с вызовом спросила она.

– Незнакомую женщину. Неведомое существо.

Она расстегнула еще одну пуговицу на лифе платья.

– И все?

– Отчаявшуюся женщину. Не бойтесь, Мерри. Мы заключили договор, как вы сказали. Я не стану срывать с вас маску – пока что.

Угроза не могла быть более явной.

– Я узнаю, что вы ищете, – пообещала она. Она должна это сделать, если не хочет, чтобы он погубил ее, хотя ей и придется прибегнуть к выдумке. В выдумках кроется собственная опасность, потому что тонкую ложь легко обнаружить там, где другие знают правду. Но она надеялась, что сможет найти настоящие ответы для него, – надеялась больше из благоразумия, чем из страха.

– Конечно, узнаете, – сказал он невесело. Он схватил ее руки, когда она собралась расстегнуть следующую пуговицу, отвел в стороны и сам занялся пуговицами.

Эм стояла совершенно спокойно, с одной стороны, стараясь подавить реакцию своего тела, с другой – наслаждаясь ею. Когда ей разрешалось просто быть, просто чувствовать, и только? Но сейчас все скрутилось вместе – компромиссы, на которые она пошла, продав часть себя, ужас перед одиночеством и отсутствием друзей, унизительное насилие, страх той ночи, когда стук в дверь детской навсегда развеял ее невинность…

Не было способа отбросить все это, как слишком тесную кожу. Можно было только сложить все и спрятать в шкатулку и отложить в сторону. Впрочем, у нее нарастало ощущение, что довольно скоро во всем мире не найдется такого большого сундука, в который можно было бы поместить все это.

И вот она стояла неподвижно, в то время как сердце у нее билось все быстрее. Странное, но хорошо знакомое ощущение жаркими волнами прокатывалось по ее конечностям, пока Варкур методично занимался лифом ее платья.

–Надеюсь, на этот раз у вас нет намерений разбить мне голову, – сказал он. – Вы уже запустили в меня лампой, доской и подсвечником. Пока что мне повезло, и я уцелел, но такое везение не может продолжаться вечно.

– В данный момент у меня нет таких планов, – призналась Эм. – Но все может измениться.

Последняя пуговица вышла на свободу. Плотная тафта шелестела, когда он спускал лиф с ее плеч.

– Вы предлагаете себя, чтобы отвлечь меня, – сказал он, и что-то в его голосе заставило ее вглядеться в темные глубины его глаз.

– Вы говорите так, будто это вызывает у вас сожаления. – Она завела руку себе за спину и решительным жестом расстегнула застежку, на которой держалась юбка.

Варкур отошел от нее, и лицо его стало холодным.

– Вы удивительная женщина, – сказал он.

Горькая улыбка коснулась ее губ.

– Это редко звучит как похвала.

– Вы не можете не знать, что красивы. Было бы глупо не понимать этого, – сказал он.

Последние завязки, на которых держались нижние юбки, были развязаны. Пальцы Эм замерли, она наклонила голову. Она действительно красива – она знала это уже в детстве, когда Нянечка и горничные, прислуживавшие в детской, ахали над ее волосами и сетовали: какая жалость, что она не дочь их хозяев. Элис и Энн давно завидовали ей, весело и беззлобно, как свойственно закадычным подругам. Но под конец оказалось, что все это не имеет никакого значения, а конец для Энн наступил очень быстро, а Элис нашла свою судьбу сначала в бальном зале, потом в спальне новобрачной, а затем в могиле.

Жизнь Эм остановилась на пороге детской, потому что в мире для нее места не было. Красота – это достоинство для молодой женщины из хорошей семьи, но это опасность для той, у кого нет семьи, которая защищала бы ее. Она узнала слишком поздно, что имела в виду Нянечка, когда прищелкивала языком и повторяла: «Вот жалость-то!»

– Да, – согласилась она. – Я не глупа.

– Я знаю по собственному опыту, что девушки, обладающие хотя бы небольшой привлекательностью, ведут себя так, словно их телесное обаяние дает им нечто большее, чем просто земной статус. Почему же вы обращаетесь с собой так, словно ваше тело – не более чем козырь при заключении сделки?

– Они пользуются своей привлекательностью именно так, как это делаю я. Просто у них более высокие претензии – богатый муж и положение в обществе. Для меня эти дороги закрыты.

– А они были когда-нибудь открыты? – быстро спросил он, подойдя слишком близко к черте, и Эм забеспокоилась. Он окинул ее взглядом, и по телу ее побежали мурашки. – Что случилось? Что, Олтуэйт ограбил вас и погубил ваше доброе имя? Вас выгнали из дома, и вы в отместку украли его фамильную драгоценность?

Эм невольно отпрянула.

– Лорд Олтуэйт никогда не прикасался ко мне.

Варкур подошел ближе. В глазах его вспыхнула догадка.

– А что он вам сделал?

Эм хотела сказать «ничего», но слово это застряло у нее в горле.

– Перестаньте, – только и сказала она. Ее руки бессильно сжались, но она даже не заметила, что порез на ладони причиняет ей боль. – Перестаньте же.

И прежде чем она успела прореагировать, он схватил ее, поцеловал, заглушая губами ее протесты. Внутри у нее все сжалось, по коже побежали мурашки от предвкушения того, что произойдет, а корсет и платье внезапно превратились в помеху этим необычным чувственным ощущениям. Она схватилась за его воротник, пытаясь устоять на ногах.

«Это не те руки, на которые можно опереться, – сказала она себе предостерегающе. – Им нельзя довериться». Но хотя эта мысль и мелькнула у нее в голове, колени ослабли.

Варкур принялся стягивать с нее корсет.

– Не посмотреть ли нам, что еще есть в вашей шкатулке со штучками? – спросил он.

Эм покачала головой:

– Нет. Я достану чехол.

– Я предпочитаю свой. – Его рука скользнула по ее телу, освобождая ее от корсета и юбок. – Я хочу видеть вас обнаженной.

– Вы уже видели.

– Я хочу увидеть еще раз.

Теперь корсет не стеснял ее дыхания, но Эм дышала по-прежнему часто, и голова у нее все так же кружилась. Он был слишком крупный для нее – и слишком мощный. Почему же она хочет его так сильно? Или она стремится к самопожертвованию?

– Разденьтесь, – проговорила она хрипло.

Глаза его сузились, улыбка стала опасной.

– А вы когда-нибудь видели до меня голого мужчину, Мерри? Почему-то я в этом сомневаюсь. Мне кажется, что ваши предыдущие любовники спускали штаны лишь до колен.

– Я видела, и достаточно, – резко ответила она. Она сняла ботинки и чулки и отбросила все в сторону. За ними быстро последовали панталоны и сорочка, и вот она уже стояла голая и слегка дрожащая. Ей хотелось сложить руки на груди, прикрыться, но она не сделала этого, просто стояла, наблюдая за ним, а его глаза медленно скользили по ее телу.

– Я уверен, что вы видели, – сказал он наконец. – Ровно столько, сколько нужно, не более того. – Он снял шляпу и пальто и положил их аккуратно на середину стола. Потом снял галстук. Шелк засвистел, когда он вытягивал его из-под воротника, и Эм закусила губу – она узнала этот галстук или похожий на тот, которым он привязал ее к кровати в комнате камердинера.

– Вам он нравится, Мерри? – осведомился он. Глаза его смотрели на нее с вызовом, галстук висел у него в руке. – Полагаю, вам хотелось бы, чтобы я опять привязал вас. Должен с сожалением отказать, потому что мне интересно, что вы будете делать руками, когда не будете бояться меня и не будете привязаны к кровати.

– Положите галстук, – сказала она, и он положил его к остальной одежде.

Туда же он положил свой сюртук, потом жилет.

– Почему вы хотите этого? – тихо спросила она. – Чтобы помучить меня? Чтобы наказать себя?

С лица его исчезло жесткое насмешливое выражение, и на мгновение оно просияло простым томлением. Но он скрыл это выражение, быстро и умело расстегнув пуговицы рубашки.

– Если бы я знал это, Мерри, меня, вероятно, вообще здесь не было бы.

– Это бессмысленно.

– Для меня все, что происходит между нами, бессмысленно. – Рубашка была снята, за ней последовала исподняя. Во рту у Эм пересохло. Хотя она и видела его раньше, но мощь его тела взволновала ее. Она не знала, хочется ли ей убежать от него или положить руки ему на грудь.

– Я не могу предложить вам никакого освобождения, – сказала она. – Это не в моей власти.

– Возможно, мне нужно только быстренько прижаться к вам, – вырвалось у него.

– Если бы это было так, вас здесь не было бы, – твердо заявила Эм.

Он нагнулся, чтобы снять ботинки, и ее взгляд пробежал по его мускулистой спине, гибкой, твердой и безжалостной. Выпрямившись, он встретился с ней глазами.

– Вы хотите, чтобы я ушел?

Она хотела было сказать «да», но не смогла выговорить это слово. Она не хотела, чтобы он ушел, но не хотела и чтобы он остался. Она вообще не могла сказать, чего хочет. Эм беспомощно покачала головой, и это был не ответ, а отказ от ответа.

– Так я и думал, – с довольным видом проговорил Варкур.

Эм с трудом сглотнула, пытаясь успокоиться.

– Или кончайте раздеваться, или уходите. У меня на сегодня другие планы. – Ей хотелось, чтобы эти слова прозвучали устало-пресыщенно, но ничего не получилось, потому что голос у нее сорвался.

Губы его скривились, и она мысленно выругала себя.

– Уже закончил, – сказал он, расстегнул пояс, и глаза Эм замерли. Он разом снял брюки и подштанники, отшвырнул их ударом ноги, но Эм ничего этого не заметила – все ее внимание было устремлено на его мужское естество.

– Ужас или восторг? – спросил он, но насмешка в его голосе предназначалась ему самому. Он обошел вокруг стола и направился в спальню.

– Куда вы? – спросила она, в панике подумав о шкатулке, которую затолкала далеко под кровать.

– В комнату, где стоит кровать, разумеется, – ответил он, останавливаясь.

– Давайте останемся здесь, – сказала Эм, стараясь, чтобы ее голос прозвучал весело.

– Почему?

– Спальня у меня такая скучная. Вам не кажется, что в этой комнате атмосфера более подходящая?

Но он не дал себя обмануть.

– Эта комната – сцена из вашего спектакля. Ваша спальня – другое дело. Это не сцена из спектакля, Мерри.

Она покачала головой – слишком сильно, она сама это поняла, – но ничего не могла поделать.

– Так должно быть. Иначе быть не могло.

– Идите. Сию же минуту, – сказал он.

Она опять покачала головой.

Он подошел к ней. Сначала ей показалось, что он хочет насильно утащить ее в спальню. Но он поднял ее на руки, так что ей пришлось обвить его шею руками, а он прижал ее к своей немыслимо горячей груди.

– Это не обсуждается, – сказал он.

Он отнес ее в спальню, закрыл за собой дверь ногой, раздвинул занавеси, чтобы впустить свет. Потом, так осторожно, что это походило на нежность, поставил ее на ноги.

Его естество прижалось к ее животу, и она была потрясена силой ощущений, вызванных этим прикосновением. Пришлось схватиться за него, чтобы устоять на ногах. Внезапно показалось, что комната закружилась у нее перед глазами.

– Господи, Мерри, я вижу, что ваше тело вспыхнуло – так вы хотите меня.

– Я не хочу вас, – сказала она. – Я просто хочу… этого. Потому что я глупая, дурная, одинокая и сбитая с толку. Будь вы джентльменом, Варкур, вы сейчас ушли бы.

– Я не джентльмен, Мерри. Я виконт.

Тут он поцеловал ее, сначала легко, потом крепче, завладел ее губами, а затем скользнул вниз, к впадинке на горле. Она задрожала, ноги подкосились, и ей пришлось прижаться к нему покрепче, так что она ощутила каждую мышцу его тела. Он подтолкнул ее к кровати, и она, не сопротивляясь, позволила ему уложить себя.

– И чего вы хотите? – спросила она.

Смех его был горьким.

– Всего, что смогу получить. Насыщения. Саморазрушения. Какое это имеет значение?

И его губы принялись ласкать ее грудь. Он прикусил ее сосок, и она вскрикнула от вожделения. По телу ее пробежали тысячи выстрелов, так что защипало кончики пальцев на руках и ногах. Она постанывала, лежа под ним, двигалась, втянутая в ритм прикосновений его губ и рук.

Он скатился с нее, и она не сразу поняла, что его нет. Глаза ее не сразу нашли его. Он держал на ладони резиновый кружочек.

– Ваша очередь, Мерри, – сказал Варкур. – Теперь наденьте это на меня.

– Я не могу, – жалобно проговорила она.

– Можете. Разве вы несколько месяцев не разыгрывали из себя куртизанку? Стало быть, вы вполне в состоянии сделать то, что может сделать всякая куртизанка.

С глубоким вздохом Эм обхватила пальцами его естество. Оно оказалось горячим и бархатистым, и по телу ее пробежала жаркая дрожь. Она нервно облизнула губы.

– Надевайте, – приказал Варкур. Его глаза пылали.

Она повиновалась. Трудно было начать, но в конце концов ей удалось натянуть чехол до самого конца. Естество при этом явно увеличилось в размере, и Эм подумала, не причиняет ли чехол ему боли, но спросить вслух не решилась.

– Куда вы поставили шкатулку? – спросил он.

Эм сначала хотела запротестовать, но потом передумала и вытащила шкатулку из-под кровати. Он открыл ее и снова вынул бутылочку с маслом. К бесконечному облегчению Эм, он закрыл шкатулку и поставил на пол.

– А теперь я покажу вам, какое наслаждение может принести вот это. Лягте.

Она послушалась, каждый нерв в ее теле был полон ожидания. Она чувствовала складку одеяла под лопатками, ощущала, как по-разному воздух прикасается к тем частям ее тела, которые были влажными от прикосновения его губ. Он внимательно посмотрел на нее, потом налил немного масла себе на ладонь. Лизнул его языком и улыбнулся.

– Хорошо, – сказал он.

Он повернул руку над ее животом, и масло пролилось, образовав тонкую линию, и от прикосновения холодной жидкости она вздрогнула. Потом он наклонил бутылочку, рисуя черты и круги на ее теле, а она лежала, застыв, на кровати.

Потом он закупорил бутылочку, отставил в сторону и принялся растирать ее тело. Его руки двигались методично, и с каждым кругом, который описывали его ладони, в ней нарастало напряжение.

Потом он снова наклонился к ней, и губы его принялись за дело там, где остановились руки. Но от масла его движения казались какими-то другими, касания его языка были более гладкими, зубы более острыми, и вскоре все в ней дрожало от вожделения…

– Вы вся горите, – сказал он, двигаясь медленно, и от каждого удара по телу ее пробегал жар. Он убыстрял ритм постепенно, и она поняла, что он ощущает ее реакцию. Но чем больше она старалась лежать молча и неподвижно, тем больше выдавала себя. Ее тело извивалось помимо собственной воли. Варкур нашел ритм, от которого дыхание ее вырывалось короткими всхлипываниями, он вел ее вперед до тех пор, пока жар в ней не взорвался, разнеся в клочья все ее попытки сдерживаться. Она достигла высшей точки на этой огненной волне, ее словно раздирало на части…

Наконец мало-помалу она пришла в себя. Она лежала, задыхаясь, не в состоянии пошевелиться. Варкур стоял, стягивая с себя чехол.

Она тупо смотрела на него, а он пошел в гостиную.

– Я оставлю на столе список гостей, которые присутствовали в доме в тот день, когда умер Гарри. Когда я снова увижу вас, я должен узнать, что видела моя мать, – сказал Варкур.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Эм лежала без сил, неподвижно.

Варкур ушел, но надолго ли? И какую часть ее существа он унес с собой?

Глава 15

Эм сидела рядом с леди Гамильтон на длинном красном диване перед пустым камином. Графине было постоянно холодно, и сейчас отсутствие сверкающего огня больше говорило о том, как она оживлена, чем даже ее нервные руки, скручивающие носовой платок, или покрасневшие глаза.

Эм не видела лорда Варкура уже два дня, и за это время она давила на леди Гамильтон так сильно, как только осмеливалась, давила до тех пор, пока не взбунтовалось ее атрофированное чувство справедливости и пока в ее сны не начали вторгаться кошмары, главным действующим лицом которых была эта старая женщина. Сегодня графиня срочно послала за Эм и заставила спиритку провести рядом с собой весь день, не сказав с ней и десяти слов. Эм требовались ответы, чтобы ублажить лорда Варкура, но она уже начала подумывать не без опасений, что будет с леди Гамильтон, когда Эсмеральда исчезнет навсегда.

– Через три дня я даю бал, – сказала леди Гамильтон так неожиданно, что Эм вздрогнула.

– Я знаю, – сказала она.

– Вы должны там присутствовать. – Графиня посмотрела на нее. Этот взгляд вызвал у Эм сильное замешательство.

– Мне не место на балах, – машинально проговорила спиритка.

– Не понимаю почему, – сказала леди Гамильтон, и в голосе ее прозвучал намек на былую властность. И добавила немного помягче: – Вы нужны мне, Эсмеральда. Вряд ли я смогу одна это выдержать.

– Наверное, так, – сказала Эм. Ей следовало обрадоваться и возможности оказаться на балу, и сообщению о том, как она важна для леди Гамильтон! Само ее появление на таком важном светском приеме откроет перед ней те двери, которые ей очень пригодятся, когда настанет время разыграть финал своего спектакля. Внутри все сжалось при мысли о том, что она появится на балу, пусть даже в качестве сопровождающей леди Гамильтон.

Но она пожертвовала стольким, что воспоминания, какими бы мучительными они ни были, не должны служить преградой. Она понимала, что придется принять приглашение леди Гамильтон. Она должна это сделать.

– Я не могу спать, – внезапно переменила тему разговора леди Гамильтон.

– Что-то вышло из равновесия. – Это был ее стандартный ответ на подобные заявления – ответ настолько же бессмысленный, насколько полезный. Она могла бы с таким же успехом заявить, что этот недуг вызван неумеренным потреблением капусты или нападением духов – мало ли что можно было привязать к слову «равновесие».

Смех леди Гамильтон, обычно похожий на прозрачный звон, прозвучал глухо.

– Что-то воистину вышло из равновесия, мадам Эсмеральда. Как там сказано? «Кровь брата твоего вопиет во мне от земли»… Что-то вроде этого.

– Леди Гамильтон, вы не ответственны за смерть вашего сына, – начала Эм серьезно, но графиня подняла руку.

– Вы не можете этого знать, – сказала она. – И не говорите мне, что Гарри шлет мне успокоение оттуда! Духи тоже могут лгать, если захотят. Вам неизвестно то, что знаю я.

– Что же? – спросила Эм осторожно.

– Вы не можете знать, какая я мать. – Старуха снова скрутила в руках кружевной платочек. – Какой я была раньше.

– Гарри умер не из-за того, что мать плохо следила за ним, – твердо сказала Эм.

– Но если бы мать хорошо следила за ним, это могло бы спасти его. – Она уронила платочек на колени. На тонком кружеве проявилось с полдюжины маленьких дырочек. – Лорд Гамильтон говорил, что мне следовало бы больше заниматься мальчиком. Что я прячу голову в песок, притворяясь, будто все в порядке. А я думала… я думала: если что-то не в порядке, не стоит обращать на это излишнее внимание, ведь лучше от этого не станет. Моя няня всегда говорила, что большинство недостатков в детях происходят от излишнего внимания. Я думала, что лучше притворяться, будто все в порядке. И со временем все исправится.

– Но получилось иначе, да? – проговорила Эм, чувствуя, как старуха втягивает ее в свои самоистязания.

И снова раздался этот смех.

– Вряд ли.

– Что вы видели в тот день, когда умер Гарри? – спросила она то, о чем не осмеливалась спросить прежде. – Я тоже страдала во сне – из-за шепота духов, говорящих мне снова и снова, что вы знаете больше, чем хотите сказать. Они не оставят меня, пока вы не откроете правду.

Леди Гамильтон судорожно сжала руки.

– Люди говорят «правда», когда имеют в виду какую-то одну, несложную вещь, – сказала она. – Это не так.

– Что вы видели? – тихо и безжалостно повторила Эм. Жалость была ей не по карману.

– Я не могла усидеть дома, когда Томас вернулся без Гарри. Как я могла? Пусть я не очень любила верховую езду, но сидеть в седле умела. После того как все поспешно ушли, я велела оседлать моего мерина и поехала следом. На полях было множество мужчин и женщин верхом, джентльменов, леди, слуг-мужчин, все звали Гарри. Гарри никогда не отзывался на зов, как бы ни уговаривали его няньки, и поэтому я знала, что он, конечно, не ответит и теперь, как бы он ни промок и устал. Поэтому я не стала звать его. Я просто поехала к реке, свернула в одну сторону и поехала по берегу. Довольно скоро я увидела… – Она осеклась и взволнованно вскочила на ноги.

Она потрусила к шкафчику со спиртным. Такие шкафчики стояли почти в каждой комнате дома Гамильтонов, словно молчаливые свидетели слабости своей хозяйки.

Она налила немного бренди, а потом, даже не пытаясь ничего скрыть, вынула из самого угла бутылочку поменьше и накапала оттуда в стакан опиум, отчего по янтарной жидкости побежала светлая рябь. Закрыв ящичек с преувеличенной осторожностью, леди Гамильтон схватила бокал и осушила его быстрыми дамскими глоточками, а потом поставила с тупым звоном. Некоторое время она постояла, балансируя, словно собиралась взлететь. Подкрепившись таким образом, она расслабилась и прошла уже более твердым шагом к своему месту на диване.

– Я знаю, вы что-то обнаружили, – сказала Эм. – Что-то важное.

– Вы единственная, – сказала леди Гамильтон. – Я увидела… – Она замолчала, и Эм прямо-таки увидела, как она перестраивает свои мысли, двигаясь к другой точке своего рассказа. – Я увидела сына, который лежал у воды. На щеке у него был след от кнута и большой синяк на лбу, и он был мертв.

Эм задумалась. Слова графини звучали зловеще, но все это стало известно после дознания – и было признано недостаточным для утверждения, что смерть наступила от руки убийцы. Леди Гамильтон в любом случае узнала бы это. К чему был рассказ о поездке, если она не сообщила ничего нового.

– Что вы видели до того? – упорствовала Эм. – Пока вы ехали по берегу, вы увидели что-то такое, о чем вы не сказали. Скажите мне.

– Я… это был кто-то, а не что-то, – сказала леди Гамильтон, а потом ее глаза широко раскрылись, и она крепко сжала губы.

– Кто?

– Я не знаю. – Это была явная ложь, но Эм поняла, что большего она не добьется.

Кто-то. Эм позволила разговору смолкнуть – она обдумывала услышанное. Кто-то, кроме бедного мертвого Гарри. Кто-то, кого леди Гамильтон считала убийцей. Мысли Эм неумолимо вернулись к лорду Варкуру. Леди Гамильтон испытывала страх перед сыном. Могли это быть он? Рассказ леди Гамильтон отвергал, кажется, самую возможность того, что лорд Варкур подрался со своим братом на берегу реки и оставил его умирать – задолго до того, как он сам вернулся в дом. Какие еще варианты могут быть? Варкур приехал домой, увидел, что брат не вернулся, поднял тревогу, пустился на поиски… и что же, он убил брата, когда наконец нашел его и, покидая место событий, был замечен леди Гамильтон?

Это смешно. Эм закрыла глаза, мысленно представив то выражение, которое появлялось на лице леди Гамильтон каждый раз в присутствии Томаса. Да, страх. Это было очевидно для каждого, но, судя по тому, как напряженно она всматривалась в него, это было еще и чувство своей вины.

И вдруг Эм поняла; леди Гамильтон ощущала себя виноватой из-за тяжести подозрений, которую Варкур так несправедливо нес все эти годы, подозрений, которые, как знала леди Гамильтон, были ложными. Но она об этом молчала. Почему? Размышляя над этим вопросом, Эм убедилась в одном: страх и чувство вины нарастали в душе леди Гамильтон.

– Томас вернул мне ожерелье, относительно которого у вас было видение, – неожиданно проговорила леди Гамильтон. Рука ее слегка дрожала, когда она скользнула в потайной карман юбки. Она вынула ожерелье, разложила у себя на коленях.

– Он объяснил почему? – спросила Эм.

– Он сказал, что извлек из него все, что мог. Он сказал, что вы будете знать, когда мне надлежит надеть его снова. – Она устремила взгляд на яркую эмаль и поблескивающие жемчужины.

Эм прекрасно понимала, что это значит. Варкур выполнял свою часть сделки – ей надлежит выполнить свою. Скоро он спросит у нее, что же такое видела его мать, и если ей нечего будет ответить, договор будет расторгнут.

Эм посмотрела на леди Гамильтон, такую хрупкую и при этом такую решительную. Она могла сломать эту женщину, заставить ее дать ответы, хорошенько напугав. Или можно солгать. Но Эм старалась не делать заявления, которые могли быть опровергнуты. Это было слишком опасно.

Все, что она могла, это еще две недели посвятить всем этим хитросплетениям. В конце концов, не просто закончить работать над этим делом с леди Гамильтон, но и привлечь на свою сторону леди Джеймс, миссис Уэлдон, мисс Хоторн и других. Помимо матери Варкура, Эсмеральда по многу часов проводила с другими женщинами. Она убеждала их в своей связи с иным миром и в своих неоспоримых знаниях о некоей страшной несправедливости, которые и привели ее сюда. И лишь после сеансов с леди Гамильтон Эм чувствовала себя страшно измученной и обессиленной.

Наверное, надо придумать какую-нибудь историю, чтобы держать лорда Варкура на расстоянии. В уме она уже сочиняла рассказ, состоящий из отрывков того, что ей поведала леди Гамильтон. Надо только сгладить шероховатости и соединить все воедино. А если его лицо – неистовое и страдающее – причиняет ей боль, что же, она это заслужила.

Леди Гамильтон выскользнула из комнаты полчаса спустя. Эм привыкла к такому окончанию их разговоров. Она молча сидела еще долгое время после ухода графини, тупо глядя в пустой камин. В дверях послышался какой-то шум. Эм подняла глаза, потом быстро встала.

– Лорд Гамильтон, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос не превратился в писк.

– Мадам Эсмеральда. – отозвался он.

Эм молча стояла у своего стула. Лорд Гамильтон всегда был в доме какой-то теневой фигурой, невидимой направляющей силой. Она слышала его голос и прежде и, безусловно, ощущала его власть, без его поддержки ее визиты были бы невозможны. Но никогда еще он не удостаивал ее своим появлением.

– Мой сын пришел, чтобы повидаться с вами, – тяжело сказал он.

Эм склонила голову. Внешнее сходство отца с сыном было просто поразительным. Только лорд Гамильтон выглядел изношенным, словно медленно рассыпающаяся вершина горы. Неожиданно у нее мелькнула не имеющая отношения к делу вспышка надежды, что Варкур никогда не будет выглядеть таким измученным. Эм тут же отогнала эту мысль.

– Надеюсь, – холодно заметил граф, – он не оказывает на вас недолжного давления. Я позволил вам бывать в моем доме, потому что видел, как горе графини ослабевает в вашем присутствии.

– Да, сэр, – сказала Эм. Вывод напрашивался сам собой: если леди Гамильтон перестанет получать облегчение, этот дом будет закрыт для Эм. – Я понимаю, сэр.

Граф медленно смерил ее взглядом.

– Надеюсь, что это так, ради вашего же блага.

Потом он повернулся и ушел. Для человека с такими широкими плечами и все еще крепким телом он слишком сильно шаркал ногами.

Когда Эм вернулась домой, в гостиной ее ждала Марта. Она была дочерью Грея и самым удачным пунктом в договоре между Эм и цыганами, владельцами таверны. Телосложением и ростом Марта очень походила на Эм, и свой цыганский акцент молодая женщина позаимствовала у этой девушки.

Пусть Эм не была цыганкой и, следовательно, была нечистой, но ее общение с цыганами научило ее в достаточной степени их повадкам. Она не только сняла квартиру в их доме, но еще и получила от хозяина позволение нанять его дочь в качестве помощницы. Если Эм и могла положиться на кого-то, не выдавая при этом своих тайн, так это на цыган – не из-за их преданности, а из-за того, что чужая сила вызывает у них отвращение.

– Готовы ли мои платья? – спросила Марта, явно стараясь скрыть свое нетерпение и явно не преуспевая в этом.

– Я принесла их вчера, – ответила Эм. Она пошла в туалетную, Марта за ней. Эм кивнула в сторону двух ярко-красных платьев. Они были одинакового фасона, только платье Эм было легко расстегнуть, чтобы его можно было быстро снять и остаться в том, что надето под ним.