Текст книги "Порочные намерения"

Автор книги: Лидия Джойс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава 21

Эм вышла из гостиной леди Гамильтон, чувствуя себя совершенно опустошенной. Она направилась к выходу, но в дверях ее остановила какая-то тень.

– Лорд Варкур, – сказала она, стараясь говорить холодно, но сама при этом сжалась. – Кажется, мое прощание было преждевременным.

– Эммелина, – возразил он, – пока ваши визиты к моей матери будут продолжаться, так оно и будет.

Ее сердце подпрыгнуло от страха, когда он назвал ее настоящим именем, и она машинально огляделась, не слышал ли этого кто-то из прислуги. Но в коридоре было пусто. Самообладание вернулось к ней.

– Зачем вы здесь? – спросила она.

– На некоторое время я вернулся в свои комнаты, – сказал он, кивая. Позади него она различила очертания остова старинной кровати.

– Чтобы не спускать с меня глаз, – предположила она. – Разве вас не удовлетворяет работа ваших шпиков?

– Они могут следить за вами, но они не могут вас остановить.

– Если вы хотите меня остановить, почему вы не разоблачили меня? Это в ваших силах.

Варкур смотрел на нее без всякого выражения, и сердце ее сжалось от этого равнодушия.

– Да, это в моих силах. Но вы украли фамильные драгоценности Олтуэйта. За подобную кражу полагается виселица. Вы заслужили многое, но не это.

Какая-то горничная распахнула обитую зеленым сукном дверь, ведущую на заднюю лестницу. Девушка бросила на разговаривающих долгий любопытный взгляд, а потом отвела глаза и поспешила в другую комнату.

Как только она ушла, Эм сказала напряженно:

– Если вы хотите поговорить со мной, давайте хотя бы войдем в какую-нибудь комнату.

Варкур отступил назад, жестом предлагая ей войти в спальню.

Эм попятилась.

– Леди никогда не сделает этого.

Его черные глаза сверкнули.

– Но мы с вами знаем, что вы не леди. Моя комната – либо мы будем разговаривать здесь.

Эм неохотно вошла. Он закрыл дверь, потом повернулся и прислонился к ней, скрестив руки на груди в такой знакомой позе, что ей стало больно. Невольно она ощутила легкую дрожь.

– Снимите вуаль, – были его первые слова.

Эм медленно подчинилась, с отвращением обнажаясь перед ним. Он окинул ее лицо одним быстрым взглядом. Она не посмела подумать о том, что выразило его лицо, но отчасти его каменность смягчилась. Ей было больно за него и за себя. Она бессознательно поправила выбившуюся прядь волос.

– Я послал людей разведать вашу историю, – продолжал он после затянувшегося молчания.

– Какую именно? – парировала она. – Как вы сказали, у меня их много.

Ей не следовало спорить с ним – сейчас это было ей не по средствам, но она не могла не сопротивляться, как раненое животное.

На мгновение Варкур прикрыл веками глаза, в них мелькнуло выражение, которое Эм не смогла прочитать Выражение это тут же исчезло.

– Историю вашего происхождения. У меня есть теперь последнее имя, и, сложив его с первым, я получил целое – Эммелина Данн.

Эм закусила губу.

– О вашей матери я не смог ничего узнать, – продолжал он, – но вы действительно выросли в доме лорда Олтуэйта с его детьми. Мои агенты поговорили с вашей старой няней.

– Вы хотите сказать – ваши шпики, – поправила она его.

Он пожал плечами:

– Агенты. Шпики. Какое это имеет значение? Вы были особенно близки с Энн, младшей дочерью, как вы рассказывали, но после ее смерти вы стали неразлучны с Элис – до тех пор, конечно, пока она не стала проводить сезоны в Лондоне и не вышла замуж.

– Да, – сказала она, вздернув подбородок.

– А потом… а потом все тонет во мраке, – продолжил он. – Ваша няня уехала в деревню с приличной суммой денег, которую старый барон милостиво назначил ей в своем завещании, а учителя и гувернантки давно исчезли. У вас никогда не было собственной горничной.

– Нет. Я была недостойна иметь горничную, как леди. – Тогда это ее не ранило, потому что ее научили чувствовать благодарность. Но время все изменило, и теперь воспоминания о том, как ее отодвинули в сторону, заставив чувствовать себя объектом благотворительности за каждый кусок, заставляли ее страдать из-за прежней несправедливости.

– Старый барон позвал вас в свою комнату незадолго до своей смерти, но вы не выплакались никому в жилетку. Никто не может сказать, что он вам поведал. Но в день похорон – это все знают – произошла дикая ссора между вами и молодым бароном. Тот быстро уехал из поместья. – Томас помолчал. – Одно это вызывает у меня любопытство – почему он уехал вместо того, чтобы просто выбросить вас из дома. Милосердие, судя по всему, ему несвойственно, и, судя по тому, что я видел в Итоне, его природное презрение к тем, кто слабее его, только выросло к тому времени, когда он перестал жить дома.

– Он всегда был задирист, – сказала Эм, охваченная горькими воспоминаниями. Потом посмотрела на Томаса. – Вы были в Итоне одновременно с ним?

Варкур с отвращением скривил рот.

– Только один год – я на четыре года его старше. Я не могу не думать, что отчасти его склонность к политическим интригам есть результат того, что большинство старших мальчиков, которые не давали ему распоясаться в школе, происходили из семей вигов. – Он поднял бровь. – И отвечу на ваш невысказанный вопрос – да, я был одним из них. Но сейчас речь идет о вас, а не обо мне и моих отношениях с юным лордом Олтуэйтом.

– О моей жизни сказать, больше нечего.

– Напротив, – возразил лорд Варкур, – осталась ее самая важная часть. Пока что перед нами обычная и довольно пошлая история конфликта между законным наследником и незаконным отпрыском.

Она не стала возражать.

– Любопытно то, что происходит потом. Через месяц после того, как молодой Олтуэйт вошел в права наследства, он вернулся в Форсхем-Мэнор в сопровождении представительного подбора довольно распущенных ответвлений того, что несколько оптимистично называют хорошим обществом. Явно пытаясь возобновить с вами дружеские отношения, Олтуэйт заказал для вас красивое платье, и вы, если можно так выразиться… появились в обществе. Вы танцевали, вы смеялись, все хорошо проводили время, но на следующее утро вы исчезли, а Олтуэйт не показывался из своей комнаты три дня. Гости бродили сами по себе, никто, очевидно, не скучал по вас, кроме слуг. И о вас больше никогда не было ни слуху ни духу.

– Как видите, со мной все в порядке, – весело заметила Эм, отталкивая от себя водоворот воспоминаний и эмоций, которые сопровождали лаконичное повествование Варкура. – Быть может, мне надоело получать милостыню от моего единокровного брата, и я, взяв свое наследство, решила начать в Лондоне новую жизнь.

Он нахмурился:

– По-прежнему лжете, Эммелина?

Она опустила глаза.

– Нет. Нет, я не лгу, хотя я рассказала вам только часть правды.

– Вы не намерены рассказать мне, что произошло в ту ночь, не так ли?

– Нет, не намерена. – Она подняла глаза. – Есть вещи, о которых лучше не рассказывать. И вы никогда не сможете проверить истинность моего рассказа, так что все равно в него не поверите. Знайте только: у меня были достаточные основания, чтобы бежать, забыть об Эммелине и оставить ее в прошлом.

– Но вы этого не сделали.

Внезапно почувствовав усталость, она вздохнула и потерла лоб.

– Я пыталась прогнать ее, по крайней мере в течение какого-то времени.

– Чтобы осуществить отмщение? – Он спросил это с таким видом, как будто даже он не верил в это.

Она покачала головой:

– Чтобы начать новую жизнь, в которой Эм опять бы нашлось место.

– Чего я не мог понять. В ваши намерения входило обмануть меня, так почему же вы рассказали мне так много о себе? – тяжело спросил он.

– Я никого не обманывала ради удовольствия, – ответила она. – Вы должны это понять. – Она не хотела подробно разбираться в том, почему он должен это понять, почему это так важно для нее. – Я обманывала вас только тогда, когда вы принуждали меня к этому, ради собственного спасения.

– Вот почему я не могу разоблачить вас сейчас. – Он нахмурился, вокруг рта и глаз залегли морщины, и от этого он стал очень похож на отца. – У меня такое чувство, как будто я вас знаю, Эммелина. Все это может быть ложью, несмотря на правду, которую я узнал, но я не могу ничего поделать с ощущением, что наши души соприкоснулись, хотя бы на мгновение.

Эм грустно улыбнулась:

– Кажется, я говорила вам, что вы найдете рай между моих ног.

Он усмехнулся:

– Как ни странно это звучит, это не так – по крайней мере не совсем так.

– Я знаю, – тихо сказала она. – И хотя бы это не было ложью.

Он задумчиво кивнул:

– Так я и знал, что вы это скажете. Вы должны были сказать это.

– Я не надеюсь, что вы мне поверите, Варкур. Я могу только просить вас об отсрочке еще ненадолго. А потом я исчезну навсегда, подальше от вас и от вашей семьи.

Лицо его было мрачным.

– Я не знаю, сколько еще будет терпеть вас моя мать. Я не стал бы разоблачать вас ни по какой иной причине, если бы ставки не были так высоки и я не боялся бы, что все будет только хуже.

У Эм перехватило дыхание, в ее горле кипели гневные обвинения. Но она проглотила их и сказала ровным голосом:

– Я сделала для нее не больше того, о чем вы меня просили, и гораздо больше, чем собиралась сделать. Я верю, я надеюсь, что после этого дня ей станет немного лучше. Надеюсь, этого достаточно, чтобы примириться со злом, которое я ей причинила, хотя и ненамеренно.

Варкур долго смотрел на нее, и в конце концов кивнул:

– У моей отсрочки есть предел. Я знаю, что вы через два дня устраиваете нечто вроде большой демонстрации своих талантов с помощью миледи моей матери. Я не знаю, что вы задумали, но я не потерплю, чтобы вы использовали смерть моего брата в своих целях. Если я увижу, что вы это делаете, я приложу все усилия, и ваша карьера окончится неожиданно и бесславно.

Сердце ее забилось быстрее. Нужно рассказать ему, что она хочет сделать. Она скрывала свои планы из страха и по необходимости, но теперь новая необходимость заставляет ее быть более откровенной, чтобы он не истолковал ее намерения неправильно.

– Лорд Олтуэйт… – начала было она.

– Нет, – он оборвал ее судорожным взмахом руки, – я не желаю больше слышать, чтобы вы произносили это имя.

Она наклонила голову, стараясь удержаться от мольбы и просьб о прошении. Он держал ее жизнь в своих руках, и она понимала, что не стоит давить на него сейчас, как бы ни было для нее важно, чтобы он все узнал.

– Понимаю. Я даю… – она протянула руку ладонью вверх жестом, выражающим беспомощность, – я даю вам слово, что вашего брата это никак не коснется, сколь бы мало вы ни ценили мое слово.

Он снова кивнул и отошел от двери. Эм поняла это молчаливое приглашение и прошла мимо него к двери. Робко протянув руку, коснулась его щеки, словно хотела запомнить ее тепло, ее жизнь. Он схватил ее руку, поднес к губам и, глядя Эм в глаза, коснулся руки губами. Эм слегка покачнулась, закрыла глаза, борясь с потоком воспоминаний, которые вызвало у нее это прикосновение.

Не сказав ни слова, он отпустил ее, она снова набросила вуаль на лицо и вышла.

Все на этом вечере вызывало в голове Томаса предостерегающую пульсацию – разноцветные шары на низких газовых лампах, цыганские костюмы и амулеты, вереница одиноких скрипачей в каждой приемной комнате, которым его мать велела играть народную славянскую музыку. Даже еда, выставленная на длинном буфете, была экзотическая – лаваш и кускус, фиги и финики.

Но хуже всего была атмосфера напряженного ожидания. Все говорили только о том, какие развлечения намечены на этот вечер. Половина гостей, судя по всему, считала, что мадам Эсмеральда выведет на сцену танцующего медведя и цирковую труппу в сопровождении пороховых вспышек, но другая половина была почти уверена, что им представят какие-то реальные явления из мира духов. Обе группы, казалось, с одинаковым нетерпением ждали последнего откровения.

В центре всего этого расхаживала Эммелина в платье такого яркого алого цвета, что казалось – оно пульсирует. Кое-кто попытался заговорить с ней. Большинство, как очарованные, сохраняли дистанцию, некоторые бросали на нее взгляды благоговейного восторга из-за ее предполагаемых возможностей, другие смотрели на нее так, словно она была ученым пони, который в любой момент может проделать что-то необычайно умное.

Она открыла вечер, стоя на помосте в бальном зале, объявив о близости мира духов и о приближении благоприятного момента. Было ли дело только в ее голосе, или в аккомпанементе дрожащей скрипки, но гости были захвачены, все с нетерпением ждали полночи, когда по ее объявлению им будет послано откровение.

Тогда и произойдет то, что она планировала все эти месяцы. И у Томаса не было намерений выпускать ее из виду. Несколько раз он заметил, как она поворачивала голову в его сторону, и он кивал в знак приветствия, но она ему не отвечала. Он тосковал по ней, горел по ней – она преследовала его в снах, так что он даже усомнился: уж не обладает ли она в действительности какой-то властью. Но он не сделал никакого движения по направлению к ней, и каким-то образом в своем медленном вращении по залу она никогда не оказывалась настолько близко от него, чтобы можно было заговорить.

– Добрый вечер, Варкур. Вы не могли бы сказать, что здесь происходит?

Томас повернулся и увидел Эджингтона под руку с изящной баронессой. Он поклонился коротко и настороженно.

– Леди Эджингтон, лорд Эджингтон. Я думаю, это язык, который очень уместен в присутствии леди, – сказал он.

Леди Эджингтон окинула его своими немигающими глазами ярко-синего цвета.

– Не бойтесь, лорд Варкур. Здесь поблизости нет леди, которые могли бы нас услышать, – только я.

Эджингтон слегка сжал ее руку. Было ли то некое предостережение? Жест был слишком быстрым, чтобы Варкур успел понять его смысл, но леди Эджингтон словно слегка притихла, на лице ее появилась легкая непроницаемая улыбка.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал Эджингтон.

– Я бы ответил, если бы знал, но я знаю об этом не больше, чем вы, – сказал Томас.

– Это вы решили, что она опасна, – с напряженным видом сказал Эджингтон. – Вы сказали, что справитесь с ней.

Взгляд Томаса скользнул над плечом барона и устремился на стройную фигуру с лицом, закрытым вуалью, которая молча проплыла мимо.

– Я надеюсь ради всех нас, что я справился.

Эджингтон поднял бровь.

– Я не пожалел ценные ресурсы, отправив одного человека в путь до Соммерсета, чтобы расспросить прислугу Форсхема. Если Олтуэйт еще не знает об этом, то узнает, и он поймет, кто стоит за этим.

Томас отмахнулся от него.

– Он поймет, что это сделали виги. Говорить и дальше об этом – значит заниматься пустословием. Если какие-то из наших гипотез о том, что случилось с Эммелиной Данн, правильны, он намочит штаны, узнав, что кто-то расспрашивает о ней, и будет не в силах думать об ответном ударе.

– Вот кто на самом деле мадам Эсмеральда, да? – Блестящие глаза леди Эджингтон сузились, когда она посмотрела на него. Поскольку Томас угрюмо молчал, она проговорила колко: – Не считайте меня ребенком, лорд Варкур. Вы неделями посылали наших агентов бегать кругами за Эсмеральдой, и только за Эсмеральдой. Потом совершенно внезапно вы объявляете, что Эсмеральда не имеет значения, что мы должны интересоваться этой Эммелиной.

Томас посмотрел на Эджингтона:

– Вы все ей рассказали?

По благородному лицу Эджингтона мелькнула улыбка и тут же исчезла.

– Было бы довольно трудно не рассказать.

– Неужели у вас нет вообще никакого предположения, к чему она стремится? – вмешалась в разговор леди Эджингтон прежде, чем он успел найти подходящий ответ. – После всех этих страстных объятий, экстатических ночей вы, конечно же, узнали не только то, что находится у нее между ногами.

На этот раз Эджингтон сжал руку баронессы, уже не скрываясь, и, к удивлению Томаса, баронесса быстро улыбнулась ему, тоже не скрываясь. Он постарался, чтобы его лицо не выразило ничего.

– Я многое узнал, – сказал Томас. – Вот только не знаю, стоит ли этому верить.

– Надеюсь, она не задумала никакой крупной, глупой жертвы, – пробормотал Эджингтон.

– Думаю, можно сказать с уверенностью, что жертва – это последнее, о чем она могла бы подумать, – ответил Томас.

– Идет лорд Олтуэйт, – прошептала леди Эджингтон, и ее глаза исчезли за бахромой черных ресниц.

– Мы еще поговорим, но позже, – сказал Эджингтон, коротко поклонившись Томасу.

– Конечно, – ответил тот. Но Эджингтон уже удалялся, и его маленькая жена изящно висела на его руке.

Лорд Олтуэйт подошел, шатаясь. Его толстое лицо уже лоснилось от пота, и Томас был готов держать пари, что бокал с вином у него в руке был далеко не первым за этот вечер. Он вспомнил, как выглядел Эдгар Уайт на своем первом вечере после выхода из Итона – сильный, хотя и плотный мужчина с телосложением бульдога. За последние семь лет он растратил эту силу на беспутный образ жизни, его широкие плечи и толстая шея тонули в подушках жира. Теперь он пользовался тростью не из-за моды, а из необходимости, потому что его одолела подагра, и глаза его имели желтоватый оттенок.

Его политическому блеску в подобных обстоятельствах не хватало способности удивлять, а его репутация хозяина на вечеринках определенного толка была почти так же великолепна. Либералы пытались сто раз зацепить его, найдя в нем какую-либо слабость, чтобы воспользоваться ею, но потерпели неудачу. Казалось, он создан из одних слабостей, обладает многими местами, в которых можно было употребить рычаг, но в нем не было ничего твердого, от чего можно бы оттолкнуться.

Томас никогда не видел его в таком состоянии, несмотря на чрезмерное количество поглощаемого им алкоголя. Олтуэйт казался совершенно пьяным, и было просто чудом, что он все еще держится на ногах.

– Если бы я знал, что вы тоже приглашены, я бы попросил отца выставить виски, – сказал Томас, когда Олтуэйт остановился перед ним.

Олтуэйт рассмеялся:

– Не виски, дружище. Я нашел новый грех – водку! – Он поднял свой бокал, изображая тост. В бокале по крайней мере был кларет, который пил и Томас тоже. – Величайший вклад России в цивилизацию. Вам известно, сколько картофелин требуется, чтобы получить бутылку водки?

– Нет, боюсь, я не очень-то сведущ в крепких напитках других народов, – сказал Томас.

Олтуэйт мелодраматически вздохнул:

– Вы лишаете себя возможности обогатить свой опыт.

Томас окинул его взглядом:

– У вас такой вид, будто вы ни в чем себе не отказываете.

– Ха-ха! – пролаял Олтуэйт, слегка покачнувшись. – Ничего не скажешь, очень умно, Варкур.

– Ну, бросьте. Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы обмениваться со мной оскорблениями. Чего вы хотите? – спросил Томас, не скрывая своего нетерпения.

– Я хочу поговорить… об этой женщине, – сказал Олтуэйт, понизив голос.

– Да? – поторопил его Томас.

– О мадам Эсмеральде. Или как там ее зовут. – Он нахмурился. – Она опасна. Вам не следовало подпускать ее к вашей матери. Я думаю, она якшается с преступными элементами.

Томас неприязненно посмотрел на этого человека.

– Вы хотите сказать – вроде Эммелины Данн? – спросил он.

Олтуэйт отшатнулся, а Томас продолжал со злобой:

– Почему вы считаете вашу единокровную сестру преступницей?

– Это вы рыскали по Форсхему! – бросил Олтуэйт, внезапно побагровев. – Это мой дом. Вы – вы держитесь-ка от него подальше. И – и в любом случае она мне не единокровная сестра.

Последнее опровержение было поспешно добавлено, как если бы Олтуэйту только что пришло в голову отрицать кровную связь с Эммелиной. «Попался», – подумал Томас. Но не свойственная этому человеку неуклюжесть выражений встревожила его. Было ли это только воздействие водки? Глаза у него были слишком расширены, но неопределенности, которая появляется при употреблении опиума, в них не было.

– Не волнуйтесь, Олтуэйт. Я думаю, что вам нет нужды больше волноваться из-за нее, – проговорил он.

– Что вы хотите сказать? – осведомился Олтуэйт. Его глаза были полны недоверия.

Томас пожал плечами.

– Я сильно подозреваю, что она умерла.

– Это вам сказала мадам Эсмеральда? – Судя по лицу Олтуэйта, он разрывался между страхом и недоверием. – Вам следует быть с ней осторожным. Она опасна.

– Вы могли бы ожидать, что она скажет что-то подобное, если бы она была в союзе с мисс Данн, – холодно проговорил Томас, пропустив мимо ушей повторение недавнего предостережения. С этим человеком происходит что-то странное. – Опять-таки, это имело бы смысл, если бы мисс Данн действительно была преступницей и ей требовалось бы исчезнуть немедленно. Если мисс Данн невинна, значит, у нее нет причин исчезать, и мадам Эсмеральда должна слышать ее из потустороннего мира.

– Тогда они должны быть партнерами. – Олтуэйт проговорил эти слова, побледнев и нервно устремив взгляд в тот угол, где ненадолго остановилась Эммелина. – Она сказала мне нечто ужасное, когда дала мне этот напиток. – Он взмахнул рюмкой перед Томасом. – Он как-то проник мне в кости, у меня от него мозги закручиваются. – Он, кажется, понял, что сказал слишком много, и захлопнул челюсти с легким хныканьем, потом допил одним глотком оставшуюся водку.

Дело принимало все более интересный оборот.

– Я думаю, вам следует обзавестись собственной спириткой, – грубо сказал Варкур. – Попросите ее войти в контакт с духом вашей мертвой полусестры. Если она сможет, вы получите ответ на ваш вопрос.

Олтуэйт скривился:

– Сейчас развелось много шарлатанов. Нужно найти что-то настоящее.

– Ступайте к цыганке, – предложил Томас без всякого выражения. – Все знают, что они действительно умеют разговаривать с мертвыми.

На лице Олтуэйта появилось отчужденное выражение.

– Да. Да, это совершенно верно. Мадам Эсмеральда сказала мне, что я должен поговорить с вами об этом, и она была права. – Он побрел прочь, двигаясь с крайней осторожностью совершенно пьяного человека.

Встревоженный Томас окинул взглядом гостиную. В какой-то момент, когда он разговаривал с Олтуэйтом, Эммелина исчезла – без сомнения, как она и планировала.

Проклятие!

И он отправился на ее поиски.