Текст книги "Мистер Монк и «синий грипп»"

Автор книги: Ли Голдберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Монк тяжело заморгал. Словно Стоттлмайер ударил его.

– Мне очень жаль, – прошептал босс. – Это была плохая идея.

Он опустил голову, втянул ее в плечи и, сутулясь, направился к машине. У меня болело сердце за них обоих. Я всмотрелась в лицо Стоттлмайера. И не увидела гнева. Только боль.

– Подожди, – крикнул Стоттлмайер. Монк повернулся к нему. – Я пытался сказать тебе, что понимаю твои чувства, особенно теперь. И понимаю, почему ты взял значок, предложенный Смитровичем.

– В самом деле понимаете? – с надеждой спросил Монк.

– Я не говорю, что ты прав, или я ценю твое притеснение каждого полицейского в управлении, но понимаю, почему ты так поступаешь.

– Значит, Вы поможете мне?

– Ты спрашиваешь, пойду ли я против своих собственных интересов и интересов моих коллег?

– Я спрашиваю, поможете ли Вы мне поймать серийного убийцу, прежде чем он убьет снова, и не дать трем убийцам избежать наказания за преступления?

– Уже сложнее.

– Не для меня, – заверил Монк.

– Это и есть одна из твоих проблем, – Стоттлмайер нахмурился и положил сигару на капот. – Хорошо, расскажи о своих неприятностях.

Монк рассказал.

Капитан потер небритый подбородок, глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – Позволь рассказать кое-что о Рэнди Дишере…

– Не думаю, что он сможет помочь, – перебил Монк.

– Дай мне закончить, – возмутился Стоттлмайер. – Ты знаешь Дишера как энтузиаста и трудоголика, но нисколько не уважаешь его как детектива.

– Я никогда такого не говорил, – возразил босс.

Но, возможно, думал. Как и я. Не поймите неправильно: мне нравится Рэнди. Он очень дружелюбный парень, но я частенько задавалась вопросом, как он выбился в лейтенанты.

– Рэнди добряк. Он симпатичный, безобидный и учтивый. Люди раскрываются перед ним, даже те, которые всегда начеку, – нахваливал капитан помощника. – Ему они говорят то, что никому другому ни за что не рассказали бы. Они словно уверены, что он мне ничего не передаст. И даже не понимают, что все наоборот. В этом его дар.

– Он раскрывал какие-нибудь дела? – поинтересовалась я.

Стоттлмайер прищурился на меня. – Думаешь, я бы сделал человека своей правой рукой, не раскрой он ничего? У него отличные показатели раскрываемости.

– Я не знала, – смутилась я.

– Так тебе и не надо. Ты не полицейский, а раскрытые им дела не являются необычными, громкими или особенно красочными. Но ей-Богу, он раскрывает их!

– Какое отношение ко мне и моим проблемам имеет работа лейтенанта Дишера? – не понял Монк.

– Фрэнк Портер – самый дотошный детектив из всех, что я знаю. Если есть факт, укрывающийся от следствия, он его обнаружит. Синди Чоу лучше всех распутывает заговоры, поскольку видит их повсюду. Она находит связи между людьми, местами и событиями, которые другие не могут отыскать. Бешеный Джек Уайатт являет собой силу природы на улицах: безжалостный, бесстрашный и неукротимый. Он никогда не оставит дело нераскрытым. А ты, Монк, – дедуктивный гений, во всяком случае, я так считаю. Только не знаю, как ты это делаешь.

– Я очень ценю комплимент, – застеснялся Монк, – но не улавливаю смысл.

– Просто удивительно, что такой гений, как ты, может оказываться полным идиотом!

– В этом смысл Вашей речи?

– Я не расследую все преступления сам, а делегирую. Разумеется, я держу расследования под контролем и даю советы, но в основном распределяю дела в соответствии с уникальными талантами подчиненных, – растолковывал капитан. – У тебя есть команда квалифицированных детективов, так используй их! Для себя оставь то, что делаешь лучше всего, а остальное пусть разрабатывают другие.

– А если они что-нибудь упустят?

– Пусть так. Возможно, потом все исправится, возможно, нет. Тебе придется с этим жить.

– Не знаю, смогу ли, – вздохнул Монк.

– Значит, ты не готов быть капитаном.

– Вы так думаете? – растерялся Монк. – У меня недостаточная квалификация?

Стоттлмайер посмотрел на море. – Я не могу ответить на твой вопрос.

– Не можете или не хотите?

Я посмотрела на босса. Плохо уже то, что он заставил капитана выбирать между дружбой с ним и лояльностью к полиции. Мне показалось, Стоттлмайер сделал свой выбор, и очень корил себя за него. Теперь же, давя на него, Монк причинял капитану боль.

– Правда в том, Монк, что мне все равно, на своем ты месте или нет, – процедил Стоттлмайер. – Лучшее, что может случиться для меня и любого полицейского в этом городе – твой провал. Поэтому намекну тебе, за что я болею.

Я догадалась, о чем он, и если Монк умен, он тоже догадался. Я направилась к машине, надеясь, что босс последует моему примеру и удержит рот на замке.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил он.

– Не проси ее снова, потому что больше не получишь, – отозвался капитан, стоя спиной к нему. – Ты сам по себе, пока не прекратится «синий грипп».

– Тогда я надеюсь, что ситуация исправится как можно скорее, – Монк сел в мою машину.

Вернувшись в управление, Монк собрал детективов и приказал Портеру наблюдать за перемещениями продавцов обуви, Уайатту найти угнанный автомобиль бывшей жены Ямады, а Чоу – найти поклонника Дайан Труби и привести для допроса. Сам же босс решил допросить Макса Коллинза, инвестора, потерявшего миллионы долларов, следуя никчемным астрологическим советам Аллегры Дусе.

– Почему Вы выбрали для себя дело астролога? – осведомилась я.

– Преследование продавцов обуви требует беготни и трудовых ресурсов; я для этого не нужен, – объяснил он. – Что случилось с Труби и Ямадой и так ясно, мы лишь не знаем их убийц. Для раскрытия этих дел достаточно настойчивости. Но убийство Аллегры Дусе является для меня полнейшей загадкой. Я знаю только, что она получила ранения ножом, но никаких улик на месте преступления нет.

– Надеетесь, встретив Макса Коллинза, получить озарение?

– Неплохо бы, – признался Монк.

– И Вы в порядке, после того, как отправили Портера, Уайатта и Чоу работать над оставшимися делами.

– Нет, и единственная вещь, не позволяющая мне свернуться в позу эмбриона и зарыдать – ремень безопасности.

– Но, так или иначе, Вы последовали совету Стоттлмайера.

– Уж в этом он хорош!

– Вы просто обязаны когда-нибудь сказать ему это!

– Он знает, – отмахнулся Монк.

Не понимаю, почему люди не могут поделиться ни с кем, даже с близкими, своими чувствами. Или они наивно полагают, что все вокруг экстрасенсы? Или думают, что публичное проявление любви или восхищения делает их слабее?

– Капитан уже слышал похвалы от Вас? – не унималась я.

– Он уже не хочет ничего слышать от меня. Больше нет.

– Только пока эта ситуация не разрешится.

Монк покачал головой. – Все зависит от того, как именно она закончится.

11. Мистер Монк и шедевр

В галерее Гринвальд, как я понимаю, полно астрономически дорогих картин и скульптур. В противном случае, она не располагалась бы на Юнион-сквер, в нее не пускали бы только по предварительной записи, и не было бы такого количества охранников внутри и снаружи у дверей. Нас встретила высокая, худая, безупречно одетая англичанка. Края ее костюма на плечах, талии и бедрах напоминали острую бритву. Даже черты лица были острыми. Находящийся рядом с ней человек рискует перерезать себе горло об ее заостренные скулы, угловой подбородок или кончик хирургически острого носа, который она задрала так высоко, будто хотела оградить себя от нашего зловония.

– Меня зовут Пруденс Гринвальд, я владелица галереи. Мистер Коллинз уже ждет вас, детективы, в заднем зале, – произнесла она с изысканным британским акцентом. – Следуйте за мной, и, пожалуйста, не прикасайтесь к произведениям искусства.

Ее акцент казался фальшивкой, необходимой ей для сочетания с хирургическим макияжем.

Не знаю, правдиво ли мое подозрение, но мне хотелось бы в это верить. И я не стала переубеждать ее, что не являюсь детективом и не поправила насчет звания Монка. Он же не просто детектив, а капитан отдела убийств. Приятно, что она приняла меня за авторитетную фигуру.

– Есть ли у Вас картины с собаками, играющими в покер? – поинтересовалась я. – Мы их просто обожаем.

– В настоящее время нет, – ответила она.

– А как насчет портретов Элвиса?

Она презрительно посмотрела на меня. – Боюсь, нет.

– Тогда, полагаю, сегодня мы ограничимся только просмотром, – сострила я.

Мы обнаружили Макса Коллинза за любованием клубком железных нитей, напоминающих огромный ком шерсти, выблеванный кошкой. Скульптура стояла на белом постаменте, подсвеченном галогеновыми лампами.

Коллинз носил безупречно сшитый костюм так, словно сам работал моделью, но я оглянулась вокруг и нигде не увидела его отражения. Вероятно, он сам знал, как хорошо выглядит. Ему было лет тридцать пять, зубы сверкали белизной, а кожа отливала таким золотистым загаром, что, возможно, сам Джордж Хэмилтон посылал ему письма как поклонник.

– Спасибо, что согласились встретиться со мной здесь, капитан, – Коллинз протянул руку Монку, которую тот пожал, и сразу жестом попросил у меня салфетку. – Я не мог пропустить сделку. Эти произведения искусства идут в мои руки от частного коллекционера, продающего некоторые экземпляры, чтобы собрать деньги на другие начинания. Его потеря – моя прибыль.

– Я так понимаю, у Вас самого недавно случились кое-какие потери, – произнес Монк, вытирая руки, – благодаря инвестиционному совету Аллегры Дусе.

– Давайте просто скажем, что я сосредоточил свои инвестиционные интересы на произведениях искусства.

– Вы отказались от астрологических советов? – вклинилась я, кладя салфетку в герметичный пакет, который потом переложила в сумочку.

– Я до сих пор читаю свой гороскоп в Кроникл; просто перестал полагаться на звезды в финансовых вопросах.

– Эта изысканная скульптура станет особо выгодным вложением, – заявила Пруденс. – Одна из самых прекрасных работ Лоффисьера. Он назвал ее «Экзистенция».

Монк отвернулся, поморщившись.

– Вам не нравится? – удивился Коллинз.

– Она бесформенна, – растолковал Монк. – Даже не симметрична. Она шаткая и неравномерная.

– В этом ее прелесть, – скривила губы Пруденс. – Она изображает круг жизни и вечную борьбу между физическим и духовным, между политикой и искусством.

– Это не круг, – возразил Монк, – а какая-то мешанина.

– То, что Вы видите, это сложность произведения, – настаивала владелица галереи.

– Я вижу лишь кучу-малу, – отрезал Монк.

– Я так понимаю, Вы не поклонник абстрактного искусства, – усмехнулся Коллинз.

– Мне нравятся аккуратные и чистые вещи, – ответил Монк. – Как Вы познакомились с Аллегрой Дусе?

– Интересный переход. Я кое-что слышал о ней. Она давала советы некоторым крупным представителям бизнес-сообщества, основываясь на астрологических и своих схемах. Мне говорили, они весьма успешны.

– Тогда Вы начали искать контакта с ней?

– Не совсем так. Видите ли, я вырос в Хейт, и моя мама до сих пор там живет. Я навещал ее однажды и проходил мимо дома Аллегры. Тогда я подумал: «Черт, а почему бы и нет?». Мы с Аллегрой быстро нашли общий язык. Она сделала мою диаграмму, и я поразился, насколько она точна! Поэтому я и стал захаживать к ней за дополнительными консультациями.

– Даже не смотря на потерю денег? – удивилась я.

– Я еще не упоминал, как хороша она была в постели? – Коллинз улыбнулся мне, и подошел к картине, похожей на взрыв цвета, выполненный мазками, брызгами и проливанием краски.

Мне показалось, что взяли воздушный шарик, наполненный краской, бросили его на полотно, несколько раз мазнули кисточкой, а затем вылили остатки краски из банки.

Монк закрыл глаза, чтобы не видеть картину. – И что же пошло не так?

– Я потерял три миллиона и не мог поверить, что звезды так жестко меня подставили. Я нанял частного детектива, чтобы тот докопался до сути. Он обнаружил, что Аллегре приплачивают компании, в которые я инвестировал свои деньги. Астрология к ее советам не имеет ни малейшего отношения, поэтому я и порвал с ней.

Меня удивило, что разговор проходил перед Пруденс, но она словно не обращала никакого внимания и не чувствовала неловкости, хотя, несомненно, слышала каждое слово. Она стояла на своем месте, умело оставаясь ненавязчивой.

– И это все? – поинтересовалась я. – Вы просто порвали с ней?

– Еще я порекомендовал ей уехать из Сан-Франциско, пока она в состоянии ходить на ногах.

– Имелся у Вас ключ от дома Аллегры? – Монк нашел положение, при котором видел Коллинза и при этом не видел картину.

– На самом деле был, – признался Макс, при этом сдвинувшись так, что картина снова оказалась в зоне видимости Монка.

– Где Вы были два дня назад? – Монк подвинулся к Коллинзу, глядя на него уголками глаз.

– Навещал маму, живущую в двух шагах от дома Аллегры, – Коллинз сделал шаг назад, и Монку пришлось снова повернуться к нему и мельком увидеть картину. – У меня был не только мотив убить Аллегру, но еще средства и возможности.

– Удивлен Вашей откровенностью, – Монк сощурился, чтобы расфокусировать зрение. – Не хотите ли признаться, пока она не иссякла?

– Уверен, если буду с Вами открытым и честным, Вы вычеркнете меня из списка подозреваемых.

– А может, это простая уловка, – предположил Монк, – как и Ваши перемещения, лишь бы я смотрел на эту ужасную картину.

Коллинз симулировал удивление: – О, извините. Я понятия не имел. Вам не нравится картина?

– Да это мазня, а не картина! – воскликнул Монк.

– Между прочим, это классический Уолленгрен, одно из его ранних произведений абстрактного импрессионизма, – Пруденс с благоговением вперилась в картину. – Называется «Лора. Портрет любовницы». Как можно увидеть, он находился под влиянием Поллока и де Кунинга.

– Конечно, – закивал Коллинз.

– Эмоции здесь сыроватые, почти животные, – продолжила лекцию Пруденс, – но уже закаленные чувственностью и, не побоюсь этого слова, фантазией. Чувствуете власть инстинкта, а не интеллекта?

– Чистый холст был бы приятнее на вид, – поморщился Монк. – Изображение на картине совсем не похоже на женщину.

– Абстрактное искусство не изображает объекты, – возразила Пруденс. – Оно захватывает их природу, неоднозначность, чувства, сущность.

– Сколько стоит? – деловым тоном осведомился Коллинз.

– Семьсот тысяч долларов, – ответила Гринвальд.

– Я возьму ее, – сказал Макс.

– Вы же не хотите купить ее? – опешил Монк. – Это же не искусство!

– Мне любопытно, – протянул Коллинз, – найдется ли здесь нечто, что Вы сочтете искусством?

Монк стал осматривать галерею, пока его взгляд не остановился на чем-то приятном.

– Это шедевр! – воскликнул он.

Он подвел нас к постаменту, на котором стояла ярко подсвеченная галогеновыми лампами бутылка «Виндекса» с распылителем.

– Ее красно-бело-синий цвет символизирует свободу, демократию и мир, и наш патриотический долг – сохранить поверхности от микробов, – воодушевленно вещал он. – Изящные плавные линии бутылки и глубокий ярко-голубой цвет жидкости представляют природу, непорочность и духовное избавление, исходящие только от чистой жизни. Вот что прекрасно!

– Это просто средство для мытья стекол, – усмехнулась Пруденс, – а не экспонат. Я чистила стекла и поставила бутылку на постамент. Никудышный пример.

Мне не понравилась эта высокомерная дама. Она ничем не лучше меня, и следовало дать ей знать об этом.

– Мыло «Брилло» представляет собой лишь неказистые куски одноразового применения в красочной упаковке. Но когда Энди Уорхол сделал точные копии упаковок этого мыла из фанеры и выставил в галерее, их назвали произведениями искусства, – возмутилась я. – Как и на бутылке «Виндекса», смелое использование красного, белого и синего цветов в оформлении упаковок «Брилло» говорит о патриотизме, силе и независимости, а также о сохранении чистоты, а прямоугольная форма являет собой порядок, баланс и гармонию!

Уорхол использовал обычные вещи, чтобы спросить: почему одни вещи могут являться произведения искусства, а другие – нет? И тем самым полностью подорвал представление об искусстве. Я утверждаю, поставив «Виндекс» на подсвеченный яркими огнями постамент, Вы превратили его в искусство. Вопрос: является ли бутылка произведением искусства, независимо от контекста? Думаю, мистер Монк убедительно доказал, что является.

Все молча уставились на меня. Возможно, я и выглядела как представитель рабочего класса, но это не значит, что я необразованная. Я наслаждалась их удивлением и старалась не показаться самодовольной.

Коллинз взял в руки бутылку «Виндекса» и протянул ее Монку.

– Она Ваша, как и наши комплименты!

Монк решительно отступил на шаг назад, держа руки перед собой. – Вы в самом деле думаете, что я просто уйду отсюда, словно ничего не случилось? Это взятка!

– Это просто «Виндекс», – настаивал Коллинз.

– То, что Вы делаете, – это отчаянный поступок виновного человека, равносильный признанию!

– Я не убивал Аллегру Дусе, – возразил Коллинз.

– Тогда почему пытаетесь подкупить меня? – хмурился Монк. – Вы где-то ошиблись, и я выясню, где. Можете не сомневаться!

На этой ноте босс вышел, прикрывая глаза от болезненных образов произведений абстрактного экспрессионизма.

Мы возвращались к моей машине, припаркованной в нескольких кварталах к северу от Саттер. На тротуаре было полно людей. Монк засунул руки глубоко в карманы пальто, опустил голову, и изо всех сил старался никого не задеть. Его попытки избежать любого контакта с прохожими походили на танец. Он совершал волнообразные движения, кружился и кривлялся. Мне захотелось положить шляпу на тротуаре и собрать пожертвования за его уличное выступление.

– Конечно, современное искусство мало кому нравится, – обратилась я к боссу, – но не кажется ли Вам, что прикрывать глаза – уже чересчур?

– Я защищался.

– От картин?

– Ты даже не знаешь, каково мне смотреть на нечто настолько ужасающее.

– Как же Вы можете смотреть на расчлененные тела в лужах крови, если Вас так пугают брызги краски на холсте?

– Чем дольше я смотрю на дезорганизованные и грязные вещи, тем серьезней становится мое навязчивое желание.

– Какое желание?

– Исправить их, – передернулся Монк.

– Как Вы могли исправить картину? Как навести порядок в чем-то намеренно беспорядочном?

– Не знаю, и поэтому мне страшно. Понятия не имею, что нужно делать.

– Уверена, Вы можете контролировать себя.

Он посмотрел на меня.

– Неважно, беру свои слова назад, – смутилась я.

– С нераскрытым убийством то же самое – мной движет такое же навязчивое желание все исправить. Но тут я знаю, как поступать, – объяснял он. – Я собираю доказательства, пока не складывается ясная картина того, что произошло, и появляется уверенность, что убийца не уйдет от наказания.

– Как Вы думаете, Коллинз убил Аллегру Дусе?

– По его же признанию, у него имелись средства, мотив и возможность, – сказал Монк. – То, что у него был ключ и он являлся любовником погибшей объясняет, как он попал в дом и почему Аллегра не подозревала об опасности, пока не стало слишком поздно.

– Как насчет открытого окна в ванной и сломанного держателя полотенец?

– Коллинз мог все подстроить, чтобы перевести подозрения на некоего злоумышленника, которого и в помине не было.

– Не думаете ли Вы, что планируя убийство Аллегры, он бы придумал для себя алиби?

– Ну да, – согласился Монк.

– С другой стороны, возможно, он хочет, чтобы мы именно так думали, – продолжила я. – Считает, что с паршивым алиби будет меньше казаться виновным.

– Возможно, – кивнул Монк.

– Ну так что?

Он пожал плечами. – Пока не знаю. Но меня очень впечатлила твоя речь в галерее.

Я улыбнулась. А возможно и покраснела. Впервые Монк сказал, что впечатлен мной.

– Правда? – переспросила я, надеясь на очередной комплимент.

– До сих пор не могу перестать думать об этом.

– Вы имеете в виду тернистый философский вопрос, что можно считать искусством?

– Я про коробки мыла «Брилло», – услышала я. – Это кажется невероятным. Где я могу полюбоваться на них?

Зазвонил мой мобильник. Офицер Кертис сообщила, что в Сан-Франциско стало еще одним налогоплательщиком меньше.

Когда мы ехали на место преступления, жертве уже ничем нельзя было помочь, но меня, тем не менее, не покидало ощущение срочности. Не то чтобы я сильно гнала, но вела машину довольно агрессивно.

Если мы и дальше будем считаться полицейскими, придется попросить примагничивающуюся красную мигалку, как у Коджака, и прицеплять ее к крыше машины, когда понадобится вжать педаль газа в пол.

Но моя нога не вжимала педаль в пол, поэтому я удивилась, увидев позади нас патрульную машину со сверкающими мигалками.

– Что ему нужно? – поинтересовалась я.

Монк обернулся через плечо. – Может, это наш эскорт?

– Сомневаюсь, – я продолжала ехать еще квартал или два, пока коп не включил сирену, принуждая меня остановиться.

Я припарковалась в красной зоне, единственном свободном месте на улице, и опустила стекло. Монк с укором взглянул на меня.

– Допрыгалась? – укорил он.

– Я ничего не сделала, – оправдывалась я.

– Полицейские так просто не придираются, – не согласился он.

– А вот и придираются, особенно, когда везешь человека, принявшего предложение мэра возглавить отдел убийств во время «синего гриппа».

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Монк.

– Они знали, что мы выедем на место преступления и, вероятно, предположили, каким маршрутом мы проследуем, – пояснила я. – Элементарная ловушка. Не удивлюсь, если каждый патрульный в городе желает на меня повесить штраф.

– У кого-то мания преследования, – съязвил Монк.

– Они отбуксировали мою машину с места преступления, – привела я аргумент.

– Ты неправильно припарковалась, не так ли?

– Вы упускаете смысл, – не сдавалась я.

– Тебе следует посмотреть на знаки, прежде чем начинать парковаться, – наставлял он.

Офицер подошел к моему окну. Это был азиат лет тридцати. На нагрудной табличке красовалась гравировка НАКАМУРА.

– Водительское удостоверение и документы на машину, пожалуйста, – потребовал он.

Я отдала ему права, а пока он рассматривал их, перегнулась через Монка и достала из бардачка регистрационную карту автомобиля.

– Куда-то спешите, миз Тигер? – спросил офицер.

– Это капитан Монк из отдела убийств, как Вы уже, должно быть, знаете, – я передала ему карточку. – Я его водитель. Мы следуем на место преступления по служебной полицейской необходимости.

Монк предъявил свой значок.

– Это не оправдывает превышения скорости в жилой зоне, – парировал Накамура. – Вы в гражданском автомобиле, поэтому обязаны подчиняться правилам дорожного движения.

– Именно это я ей постоянно и втолковываю, – закивал Монк.

– Спасибо за поддержку, – бросила я Монку, а затем повернулась к патрульному. – Я не превышала скорость.

– Боюсь, Вы ошибаетесь. На радаре высветилась цифра двадцать восемь миль в час, а здесь ограничение в двадцать пять.

– Боже, о чем ты думала! – вскрикнул Монк.

– Так Вы признаетесь, что превысили? – усмехнулся Накамура.

– Вы шутите?!

– Я совершенно серьезен, миз Тигер. На здешних переходах постоянно полно женщин с колясками, пенсионеров и детей, – офицер Накамура едва сдерживал смех. – Здесь Вам не дрэг-стрип.

– Дрэг-стрип? – удивилась я. – Сейчас что, 1957 год?

– Как ты могла быть такой безрассудной? – Монк упрекал меня. – Ты совсем не ценишь человеческие жизни!

– Да ладно, мистер Монк, разве не видите, что происходит? Ничего общего с превышением скорости на несчастные три мили в час, все из-за Вас, – я пыталась образумить его. – Вопиющее преследование!

– А еще Вы припарковались в красной зоне, – заметил Накамура. – А это нарушение правил парковки.

– Видите? – я уставилась на Монка. – Теперь-то понимаете, в чем дело?

– Ты нарушаешь закон, – стоял на своем босс.

– Пожалуйста, оставайтесь здесь, пока я выпишу квитанции, – Накамура пошел к своей машине.

– Да благословит Вас Бог, офицер, – закричал Монк.

Я посмотрела в зеркало и увидела хохочущего Накамуру. Подонок!

– Тебе следует благодарить, что все так легко обошлось, – не унимался Монк.

– Легко? Поверить не могу! – я едва не кричала от отчаяния. – Он выпишет мне квитанции за фиктивные нарушения, а платить придется, наверное, не меньше сотни долларов.

– Не смотри на меня, – сказал он. – Не я здесь демон скорости.

– Вы же капитан полиции, – пыталась усовестить я.

– Ты считаешь, я сам должен арестовать тебя?

– Вы должны сказать ему, что он может сделать со своими квитанциями.

– Я скажу.

– Правда скажете?

Офицер вернулся, отдал мне квитанции, права и регистрационную карточку. – В следующий раз не лихачьте, миз Тигер. Ради Вашей и общественной безопасности.

Я взглянула на Монка. – Ничего не хотите сказать офицеру?

Босс откашлялся. – Я капитан отдела убийств; Вам известно это?

– Да, сэр.

– Отлично, тогда слушайте меня очень внимательно. Вот что нужно сделать с этими квитанциями, – Монк наклонился через меня и посмотрел офицеру в глаза. – Сделайте копии и отправьте ей, на случай, если она потеряет оригиналы.

– Так точно, сэр, – растерянно козырнул Накамура и зашагал прочь.

– Большое спасибо, – рявкнула я Монку.

– Я действовал в твоих же интересах.

– Как же? – не поняла я.

– Если ты потеряешь квитанции и не оплатишь штраф, то выпишут ордер на твой арест, – развел руками он. – Кто тогда меня будет возить?