Текст книги "Туманы Серенгети (ЛП)"
Автор книги: Лейла Аттэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Черт побери, они были заняты именно этим. Они были полностью сосредоточенны на происходящем. Особенно девушка, прошедшая символическую церемонию обрезания. Другие девушки подталкивали и подпихивали её локтями. Она была «холостячкой», дебютанткой, королевой бала. Я задумалась, может ли она выбрать себе мужа, или если это будет решено за неё.
Я собиралась спросить об этом Джека, когда Олонана потянул его в круг. Сквозь толпу пронеслась пронзительная трель, когда Джек снял свои ботинки. По-видимому, это был призыв к битве, чтобы увидеть, кто может прыгать выше. Олонана и Джек прыгали лицом друг к другу, поднимаясь и опускаясь. Я мельком заметила кинжал под одеждой старосты, когда они прыгали всё выше и выше. Это был поединок между главой и его гостем, и Джек участвовал в этом.
В его движениях была безудержная энергия, дикость, которая пробудила что-то горячее и электрическое во мне. Он двигал мышцами. Динамичный, доминирующий, убедительный. Я могла бы отследить линии его тела через одежду – очертание его груди, контуры стальных бедер, руки, которые коснулись меня прошлой ночью в ванной. Я вогнала свои ногти в ладонь, надеясь очнуться от безумия, поглощающего меня, распространяющегося по моим нервам, как огонь по траве. Что-то было в пыли, в сухом, низком напеве вокруг меня, что осело в моем животе, извиваясь, подобно рыбе, задыхающаяся без капли воды.
Я подозревала, что Джек, в конце концов, отступил из уважения к главе деревни. И пожилой мужчина был достаточно мудр, чтобы знать это, потому что он пригласил других моранцев присоединиться к ним, объявив общую победу для всех. Когда группа распалась, Джек нашёл меня. Я избегала его взгляда, остро осознавая, как его дыхание стало быстрым и прерывистым, на лбу блестел пот, а от тела исходило жаркое сияние.
– Все в порядке? – спросил он, делая большой глоток воды из тыквы, которую кто-то вручил ему. Здесь нет «Кока-колы». – Кажется, ты покраснела.
– Просто… из-за солнца.
Он передал мне воду, и я сделала глоток. И еще один. Я хотела облить себя ей. У меня не было права на сексуальные мысли об этом мужчине. Я не хотела их, черт возьми.
Мы были приглашены в инкайийик Олонолы, традиционный дом Масаев. Вход представлял собой длинную узкую арку без двери. После яркого дневного солнца мне потребовалось несколько минут, чтобы глаза приспособились к темноте. Я ощупала все вокруг и нашла узловатый стул.
– Родел, – Джек прочистил горло.
Именно в этот момент я поняла, что сжимаю колено старухи. Не стул.
– Мне очень жаль.
И я прыгнула на колени Джеку. Это стало моим убежищем.
Олонана и Джек разговаривали, а старуха смотрела на меня, не вставая со стула. Она порылась в холщёвом мешке, а потом что-то протянула мне. Когда я потянулась за этим, что-то приземлилось на мою голову. Оно было влажным и теплым. Я собиралась прикоснуться к этому, когда Джек схватил меня за запястье.
– Не надо, – сказал он.
– Что это? – я чувствовала, как это оседает на моей голове.
– Капля дождевой воды с крыши, – тихо произнес он на ухо. – Боги благосклонны к тебе. Просто улыбнись и прими подарок, который она протягивает тебе.
Я сделала, как мне сказали, взяв у старухи браслет. Это была цепочка из маленьких круглых бусин, пропущенных через кожаный шнур. Джек повязал его мне на запястье.
– Там что-то написано, – я подняла руку к свету. На каждой бусине была нарисована буква.
– Талейной ольнисоилечашур, – сказал Джек.
– Тале – что?
– Среди моего народа есть поговорка, что все одно, – сказал Олонана. – Мы все связаны. Талейной ольнисоилечашур.
Я была на мгновение озадачена тем, что он говорил по-английски, но имело смысл ему использовать местный диалект в разговоре с Джеком, так как они оба понимали его.
«Мы все связаны». Я коснулась бусинок, чувствуя их прохладную гладкую поверхность.
– Спасибо, – сказала я старухе, тронутая её простым, ценным подарком. – Асантэ.
Она улыбнулась в ответ, показав отсутствие двух зубов, это сделало её похожей на морщинистого ребёнка.
– Моя мама говорит на Маа, а не на суахили, – сказал Олонана. – Слово Масаи означает людей, которые говорят на Маа.
– Пожалуйста, скажите ей, что мне очень нравится её подарок.
Пока я восхищалась голубыми, зелеными и красными бусинами на браслете, блюдо с горячим жареным мясом принесли в хижину вместе с тыквой, наполненной каким-то перебродившим напитком.
– Сейчас ты будешь сопровождать мою мать в другую хижину, – сказал Олонана, глядя на меня.
Очевидно, мужчины и женщины ели отдельно, поэтому я последовала за матерью Олонаны до дымного инкайийика, похожего на тот, который мы покинули. Большой деревянный столб поддерживал крышу. Стены были сделаны из ветвей, оштукатуренных грязью, коровьим навозом и пеплом. Одна из женщин ухаживала за больным телёнком. Все остальные женщины собрались вокруг большой деревянной чаши, тщательно пережевывая мясо. Это было не что иное, как простые движения, вроде тех, что совершали Джек и Олонана.
Мать Олонаны предложила мне кусок обугленного мраморного жира. Я знала, что нельзя отказаться. Дети трогали мои волосы и одежду, пока я ела. Мухи вились вокруг их ртов и глаз, но они, похоже, не замечали этого. Кто-то передал мне рог, наполненный кислым молоком. Я смочила губы в нём, но не пила. В пределах видимости не было ни одного туалета, и у меня не было никаких шансов сделать безумный рывок в кусты на тот случай, если бы оно не пошло мне впрок.
«Ты такая тряпка, Ро».
«Спасибо, Мо». Как будто мне сейчас нужно было чувствовать себя ещё хуже.
«Я всегда говорила, что тебе нужно почаще выходить и встречаться с людьми. Ты открываешь себя, когда путешествуешь».
Я проигнорировала её, но она упорствовала.
«Слабачка».
«Отлично!» Я яростно вцепилась зубами в мясо. «Счастлива теперь?»
Когда я была уверена, что она исчезла, я бы выплюнула его, но не хотела рисковать, оскорбив кого-либо. Я подумала о том, чтобы бросить его в темный угол, но моя секретная операция оказалась ненужной. В хижину вошла собака, обнюхивая женщин и детей. Я почесала ей ухо и скормила поджаренный кусок из своей руки, и она повернула голову к стене и не оборачивалась, пока не доела.
«Мне очень жаль. Мне очень жаль, оно немного пережевано».
Мой желудок забурчал, потому что я ничего не ела с тех пор, как утром мы покинули лагерь. Мать Олонаны улыбнулась и протянула мне ещё один кусочек козьего мяса.
«Дерьмо».
К счастью, прибыл автобус с туристами, и все собрались поприветствовать их. Джек вышел из инкайийика Олонаны вместе с ним и присоединился ко мне. Олонана схватил кучу кофейных зерен из мешочка и закинул их себе в рот.
– Он жуёт сырые кофейные зерна? – спросила я.
– Они жареные. Но да, он ест их целыми. Для энергии, – ответил Джек. – Иногда мораны используют их в длительных походах или когда они хотят не спать по ночам.
Олонана отвел Джека в сторону, пока я прощалась с его матерью. Остальные жители деревни танцевали приветственный танец для туристов. Некоторые пытались продать им браслеты и другие изделия ручной работы.
– Что он сказал? – спросила я, когда Джек вернулся. – Он выглядел довольно напряженно.
– Он передал мне сообщение для Бахати.
– Он хочет помириться?
– У него просто было два слова для него: Кассериан ингера.
– Разве это не то, что он сказал тебе раньше?
– Да. Это приветствие Масаи. Это означает: «Как поживают дети?»
– Я не знала, что у Бахати есть дети, – я остановилась у киоска на входе в бому. Он был заполнен красочными сувенирами ручной работы.
– У Бахати нет детей. Речь идёт не о его детях, ни о моих, и ни о чьих-либо ещё. Ты всегда отвечаешь Сапати ингера, что означает «Все дети здоровы». Потому что, когда у всех детей всё хорошо, всё хорошо и правильно в мире.
– Это красиво. И глубоко. Какие они странные замечательные люди, – возможно, я не могла нормально относиться к их обычаям или образу жизни, но я восхищалась ими за гордость и подлинность, с которыми они держались за своё богатое, жестокое наследие.
– Тебе нравится? – Джек указал на деревянную фигуру, которую я держала. Она была размером с мою ладонь, вырезанная в форме мальчика, играющего на флейте.
Он заплатил за неё, не дожидаясь ответа, и передал её мне после того, как женщина упаковала её для нас.
– Спасибо. Тебе не нужно было этого делать.
– Я вроде как должен. Это мой способ извиниться, – он смущенно потер шею.
– Извиниться? За что?
– Знаешь, когда эта капля воды упала на твою голову?
– Да? – я пошла быстрее, пытаясь идти в ногу с ним, когда он направился к машине
– Я не хотел, чтобы ты волновалась, но старуха плюнула на тебя.
– Старая женщина… – я резко остановилась. – Она плюнула… – я коснулась пятна на голове. Моя рука была сухой, но я уставилась на неё, ужаснувшись.
– Ты ей понравилась, – дыхание Джека сбилось, словно он пытался не засмеяться. – Это был её способ благословения.
Большинство людей испытывают неудобство в тишине, особенно когда ты знаешь, что кто-то вот-вот взорвётся. Джек не был одним из них. Он проигнорировал пар, идущий из моих ушей.
– Это ничего не изменит, – он открыл багажник, налил немного воды на тряпку и похлопал меня по голове. – Но так тебе будет спокойнее.
Я посмотрела на него, не сказав ни слова.
– Будешь? – он предложил мне пакет печенья.
Молчание.
– Будешь? – он бросил бутылку ананасового сока.
Моё возмущение рассеялось, потому что да. Да. Я умирала с голоду, и это заставило меня чувствовать себя гораздо, гораздо лучше.
– Друзья? – спросил он, открыв для меня дверь.
Я собиралась ответить резкой репликой, но вместо этого за меня решил ответить мой желудок. Диким рыком. К его чести, Джек сохранил серьезное выражение лица.
Я схватила печенье, прежде чем он сел в машину.
– Не поклонница местной кухни? – спросил он.
– Не поклонник жареных внутренностей, местных или других. И кто бы вообще говорил. Ты получил всё самое лучшее.
– Эй, я пришёл с подарками для главы. Мы поймали его как раз вовремя. Скоро он отправится пасти крупный рогатый скот.
– Но он глава. Он может заставить кого-то другого пасти скот.
– Он кочевник. Когда он чувствует зов земли, он идёт. Иногда он пробирается сквозь равнины с ними, следуя за водой.
– Ого, – я засунула в рот покрытое шоколадом печенье. – У меня будет много историй, которые я смогу рассказывающих моим ученикам, когда вернусь.
Мы покинули мрачное плато, и пейзаж снова изменился. Огромные смоковницы выстроились вдоль дороги, задрапированные в клубки свисающего мха. Когда мы проезжали мимо, сквозь листья проносились звездные всплески солнечного света. Я могла видеть в них Мо – её теплоту, её сияние, её острую, яркую энергию. На мгновение я вернулась назад в то время, когда мы были детьми, играя в «ку-ку».
«…5, 4, 3, 2, 1 …готова или нет, я иду искать!»
Я вспомнила возбуждение от того, что пряталась. Стремление спастись. Сердце колотится. Внутренние органы скручивает. Визг, когда вы находите кого-то, или когда кто-то находит вас. Возможно, это и есть жизнь. Семь миллиардов человек играют в прятки, желая найти и быть найденными. Матери, отцы, любовники, друзья, играющие космическую игру открытия – себя и других – появляются и исчезают, как звезды над горизонтом.
Возможно, Мо всё ещё играла в прятки здесь, в лучах солнечного света, в танце травы, в аромате диких цветов, ожидая, когда я найду её снова и снова. Возможно, Джек находил Лили в грозы под деревом на её могиле. Возможно, он искал её в каплях дождя, потому что ей казалось, что искупление льется с небес. Может быть, когда он записал гром и молнию, он поймал частички её, чтобы носить с собой в телефоне.
– Можем мы остановиться здесь? – спросила я, когда мы сделали круг по возвышенности. Одинокая смоковница росла на участке мягкой земли у её края.
Мы вышли и размяли ноги. Было уже поздно, и тени на равнинах становились всё длиннее. Я вырыла маленькую ямку под деревом и похоронила деревянную статую, которую мы взяли в боме.
– Что это было? – спросил Джек, когда мы вернулись в машину.
– Для Джумы, – ответила я. – Каждому ребенку нужна колыбельная. Теперь он может слушать птиц на деревьях и ветер в долине.
Мы сидели молча в течение нескольких минут, а солнце медленно скользило позади силуэта гигантского дерева.
Затем Джек взял меня за руку, переплетя пальцы.
– Мы спасем следующего.
Что-то зажглось и зашумело в тишине между нами. Это ощущалось как надежда, как жизнь, как моё сердце, убегающее от меня.
– Мы спасем следующего, – повторила я, вспоминая двух других детей в списке Мо.
Может быть, это была необходимая ложь, которой мы пытались убедить себя, но в тот момент, положив свою руку на теплую, твердую руку Джека, я подумала, что всё возможно. Потому что это то, как мы с Джеком держались за руки, заставило меня почувствовать.
Глава 10
К тому времени, когда мы вернулись на ферму, свет был выключен, и все были в постели. Впервые за несколько недель я заснула, как только моя голова опустилась на подушку.
Ранним утром раздался выстрел – одиночный резкий треск, который эхом разнесся в тишине подобно удару грома.
«Схоластика!» – это была моя первая мысль, когда я соскочила с кровати. Я распахнула дверь в её спальню, но её там не было. Я проверила Джека, но его тоже не было в своей комнате.
– Схоластика! – позвала я, озираясь, и побежала прямиком к Гоме. – Я не могу её найти, – сказала я, врезаясь в ее хрупкое тело.
– Она в порядке. Она спала со мной, в моей комнате.
Гома открыла дверь, и там была Схоластика, мирно устроившаяся под одеялом.
– Что это за шум? – спросила я, стараясь говорить не громко. – Вы слышали это? А где Джек?
– Это была винтовка. И Джек, вероятно, уже снаружи, – Гома надела толстый халат поверх мууму. Она открыла двери своего гардероба, раздвинула одежду и потянулась за спрятанным ружьём. Гома спокойно зарядила его, прижала к бедру и взвела курок.
– Никогда не зли старую птицу. Мы раздражительные, страдаем запорами и нам нужно хорошенько высыпаться.
Она сказала мне оставаться позади неё, когда мы двинулись по коридору. Если бы я увидела себя, следующей за хрупкой фигуркой Гомы, я, возможно, рассмеялась бы. Но она держала винтовку так, как будто знала, что делает, и у меня по-прежнему тряслись поджилки. Я понятия не имела, что нас ждет внизу. И она тоже.
Под скрип половиц мы проверили первый этаж. Когда мы добрались до кухни, Гома кончиком ружья раздвинула прозрачные занавески.
– Там, – она указала на мерцающий свет на полях. – Кто-то в загоне с животными.
Мы вышли наружу и направились в ту сторону, две темные фигуры на фоне сияющего неба. Гома пнула открытые ворота кора́ля (Прим. Кора́ль – загон для выпаса крупного рогатого скота), крепко удерживая винтовку впереди себя. Что-то лежало на земле за сараем, едва различимое в слабом пятне света.
В моей голове разыгрывались всевозможные сценарии. Что если бы кто-то пришел за Схоластикой? Что если бы Джек встал на пути? Что если бы он стал мишенью того выстрела, который мы слышали?
«О, Боже. Пожалуйста, не дай этому случиться с Джеком».
– Нет!
Я бросилась к фигуре, растянувшейся за сараем. Земля вокруг была тёмной и влажной.
«Кровь».
– Отойди оттуда, – это был голос Джека. Мужественный и грубый. С облегчением, которое невозможно было скрыть, я повернулась к нему.
– Ты в порядке, – выдохнула я. Ничто другое не имело значения, только то, что он стоял там.
Я даже не поняла, что побежала к нему, пока между нами не осталось несколько футов, когда я мельком увидела выражение лица Гомы. Она смотрела на меня со смесью любопытства и прозорливости, что заставило меня резко остановиться.
«Ты заботишься о нём, – она не сказала это вслух, но вполне могла так подумать. – Ты заботишься о Джеке».
«Конечно, я забочусь о нём, – я споткнулась и остановилась. – Если бы что-нибудь случилось с ним из-за меня, я бы чувствовала себя ужасно».
«Правильно, – Гома опустила дробовик. – На этом всё».
Но её пронзительные глаза продолжали смотреть на меня, заставляя чувствовать, что она легко могла видеть мою душу.
– Мы… мы услышали выстрел, – сказала я Джеку.
– Стая гиен на охоте. Они пришли за одним из телят. Я подстрелил одну. – Он указал на распростёртую фигуру. – Остальные убежали.
– А телёнок? – спросила Гома.
– Несколько порезов и царапин, но он поправится.
Гома кивнула.
– Я пойду и найду одеяло.
Она исчезла в сарае, оставив Джека и меня, стоящих над мёртвой гиеной.
– Такое часто случается? – спросила я.
Джек выстрелил гиене в голову, ровно в центр лба. Как ему это удалось в темноте ночи, было вне моего понимания.
– В основном, когда нет дождя. Вот когда животные склонны отклоняться от своих территорий. К счастью, лошади занервничали и предупредили меня.
– У тебя есть ещё лошади?
– И коровы, и куры. Мы стараемся быть настолько самодостаточными, насколько можем. Яйца, молоко, фруктовые деревья, небольшой огород. Даже наш будильник натуральный.
Я улыбнулась, когда «будильник» снова прокукарекал.
– Тебе нравится держать натуральное хозяйство?
– На сто процентов.
Теперь я узнавала нюансы в его голосе. И по тому, как он смотрел на меня, он говорил не о ферме. Моё горло пересохло, когда я поняла, что была полностью освещена со спины светом, что каждый мой изгиб был продемонстрирован ему. Мои соски были напряжены от утренней прохлады, но тепло быстро затопило каждую мою клеточку. Моё сердце дико трепетало, как воздушный змей в воздушном вихре. У Джека был магнетизм и уверенность в себе, которые пробудили во мне желание отдать ему в руки все ниточки, управляющие моим телом. Я хотела знать, каково это, почувствовать его руки, сжимающие мои волосы – тянущие, дёргающие…
– Вам двоим стоит зайти в сарай.
Мы оба подпрыгнули от голоса Гомы.
– Ты что, серьезно, с тушей у твоих ног? – она посмотрела на меня с Джеком. – Нет. Я не хочу этого слышать, – женщина подняла ладонь, когда Джек начал что-то говорить.
– Ты можешь отрицать всё, что хочешь. Вы оба. Но ты не проведёшь эту старуху. Здесь происходят важное сближение. Искры и всё такое.
Мы смотрели на неё в неловком молчании. Что можно сказать насчёт этого?
– Вернись в дом, Гома, – сказал Джек.
– С удовольствием, – ответила она, лукаво посмотрев на нас.
«О, Боже». Может ли земля просто разверзнуться и поглотить меня?
Мы оба уставились на свои ноги, когда она ушла.
– Мне жаль, что она…
– Всё в порядке, – перебила я его. – Мне нужно сегодня съездить в город и забрать свои вещи из общежития. «Чтобы я не блуждала вокруг в мууму твоей бабушки, которая так далека от сексуальной одежды, так что это своего рода ненормально, что между нами даже был этот момент, и может быть, если я просто продолжу разговаривать с собой достаточно долго, я смогу стереть этот смущающий инцидент из моей головы, а потом мы сможем просто вернуться».
– Ты слышишь это? – Джек развернулся, защищая меня своим большим телом. – Что-то там, – сказал он.
– Это просто я, – Бахати вышел из тени. – Я слышал выстрел.
– Это было полчаса назад. Где ты был?
– Наблюдал. Из моего окна, – он указал на верхний этаж дома.
– И ты позволил Гоме и Родел первыми проверить ситуацию? Из тебя получился паршивый охранник, Бахати.
– Я не охранник. Никогда не утверждал, что был им. Я актер. Ты заплатил мне, чтобы я оставался здесь, пока ты не вернёшься. Ты вернулся вчера вечером. С моей точки зрения, мой контракт уже закончился. Кроме того, я только играю роль стража. Когда люди видят меня, они видят жестокого воина Масаи, с которым им не хочется пересечься. Это всё, что имеет значение. Их восприятие. Им не нужно знать, что я бы не навредил и мухе. Итак, ты видишь, всё решается мирно. Нет боя, нет борьбы. Но гиены посреди ночи? Они все твои.
– Ну, ты можешь помочь мне похоронить эту, – сказал Джек. – И потом, я надеюсь, что ты сможешь отвезти Родел в Амошу, чтобы она могла забрать свои вещи. Получается, я вынужден просить тебя еще немного задержаться. Меня не было пару дней, и нужно наверстать упущенное. Мне не помешала бы помощь, пока мы с Родел не отправимся в Ванзу. Как думаешь, ты справишься?
Бахати потер подбородок и взглянул на гиену.
– Оплата та же?
– Та же.
– Никакого бонуса за уничтожение трупов?
– Никакого бонуса. Это всё равно намного больше, чем то, что ты зарабатываешь в своих поездках и в «The Grand Tulip», – сказал Джек. – Ты согласен или нет?
– Да, да. Конечно. Просто проверяю. Но я думаю, что у нас должен быть код. Для чрезвычайных ситуаций, понимаешь? В случае, если я тебе нужен. Твоя ферма – опасное место. Вчера я видел змею. Она проползла, пересекая тропинку прямо передо мной. Может быть, у меня должен быть свисток. Как ты думаешь? И из-за всей этой истории со Схоластикой у меня начинается изжога. Я почти не сомкнул глаз, пока тебя не было. Гома забывает запереть входную дверь. И твой дом старый. Из-за этого ночью в нём очень шумно. У меня постоянные приступы паники. А потом эта стрельба. Дикие животные ошиваются вокруг. Я должен получить компенсацию. Угроза здоровью и опасность…
Я медленно отступала, пока он болтал. Я хотела исчезнуть и притвориться, что всё у меня внутри не было натянуто, что покалывание глубоко у меня в животе было следствием того, что я испугалась с утра пораньше, и не имело никакого отношения к опаляющей оценке Джека.
Когда я добралась до дома, то обернулась.
Я могла бы поклясться, что Джек всё ещё наблюдает за мной.
***
– Я съезжу в город с Родел и Бахати, – объявила Гома.
– Зачем? – Джек снова наполнил бутылку водой и прислонился к стойке. Всё утро он был на улице, и его лицо покраснело от солнца.
– Кто-то должен принять меры насчёт отца этой девочки, – она указала на Схоластику. – Он пропал, и всем, кажется, наплевать.
– Его сестра уже написала заявление в полицию.
– Да, я говорила с ней. Родел оставила мне её номер телефона на случай чрезвычайной ситуации со Схоластикой. Анна сказала, что полиция считает, что Габриэль отказался от своей дочери. Если это так, отлично. Но я хочу услышать это от него. Я записала все его данные. Я собираюсь навестить своего друга в полицейском участке и заставить их отследить путь Габриэля.
– Будь осторожна, хорошо? – Джек не мог скрыть беспокойства, которое он испытывал из-за своей бабушки. – Не дай им понять, что Схоластика у нас, здесь. На тот случай, если кто-нибудь знает, что у него есть дочь-альбинос.
– Я не дура, мальчик, – Гома надела зеркальные солнцезащитные очки с радугой. Они закрывали большую часть ее лица и отражали мир в двух красочных круглых блюдцах. – Ты будешь следить за Схоластикой?
– Мы проверим телёнка, – ответил Джек. – Хочешь, Схоластика?
Он переключился на суахили и сел рядом с ней.
Мы с Джеком избегали смотреть друг на друга, что меня вполне устраивало. Иметь дело с сильным напряжением, что царило между нами, это одно; но озвучивание этого Гомой только усилило все касаемо этой напряженности. Мы оба чувствовали себя виноватыми за это, потому что желанию не место за столом горя, и всё же, оно было, сидя между нами, как бесстыдный, незваный гость.
– Ну, мы ушли, – сказала Гома, когда мы вышли за дверь.
– Квахери! – Схоластика махнула рукой. Казалось, она сблизилась с Гомой, пока нас с Джеком не было.
– Посмотри, как моя Сьюзи сияет сегодня! – красовался Бахати, пока Гома и я садились в его джип. Он натер и отполировал машину до ослепительного блеска.
– Если бы ты проводил половину это времени, обращая внимание на милую юную леди так же, как и на свою Сьюзи, сейчас у тебя была бы уже семья.
– Семья непостоянна. Моя Сьюзи, – он ударил по приборной панели, – она прочная. Надежная. Джек сказал, что вы встретили моего отца, мисс Родел?
– Просто Ро.
Было забавно, что он назвал Джека и Гому по именам, но был более формальным со мной. Я узнала, что это был его способ дистанцироваться.
– И да, я встретила Олонану. Твоя бабушка дала мне это.
Я подняла браслет, чтобы он мог увидеть его в зеркале заднего вида.
– C тобой они были добрее, чем со мной. Ты знаешь, что дал мне мой отец? Моё прозвище. Бахати. Бахати Мбайя.
– Тебе оно не нравится? – спросила я. Мы оставили позади каменные колонны поместья Кабури и ехали по главной дороге в Амошу.
– Тебе бы это не понравилось, если бы ты знала значение. Бахати означает удачу. Мбайя значит плохо. Мой отец думает, что я неудачник. Когда я родился, у Лонеки, нашего Олоибони, было видение. Он увидел, как я катаюсь на спине гигантского черного змея. Я сражался со своими сородичами, помогая белым людям. Много лет назад колонисты забрали нашу землю. Мы всё ещё пытаемся восстановиться и придерживаться нашего образа жизни. Леньоки считал, что я представляю угрозу для деревни, но мой отец любил меня. Он слушал Леноки по всем вопросам, кроме того, что касалось меня, и это вызывало недовольство Олоибони. Он обвинял меня во всех несчастьях. Если не было дождей, это была моя вина. Если его заклинания не срабатывали, это была моя вина. Если болезнь уничтожала наших коров, это была моя вина.
– Может быть, если бы я был как другие мораны, если бы я доказал свою ценность, всё бы изменилось. Но я не был хорошим охотником или пастухом. Мне нравилось болтаться в деревне. Мне нравилось показывать шоу для туристов. Мне нравились гаджеты, музыка и фильмы. Поэтому старейшины настоятельно рекомендовали моему отцу отослать меня. Я думал, что он заступится за меня, что он сказал бы им перестать верить в устаревшие суеверия, но он уступил. Он сунул мне в руку несколько шиллингов и выпроводил меня. Он сказал мне, чтобы моей ноги никогда не было на земле Масаев, что если я это сделаю, пророчество сбудется. Я попытался объясниться с ним, но мой отец сказал, что нам всем будет лучше, если я просто уйду. С тех пор я не возвращался
– Мне жаль это слышать, – ответила я. – Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь помириться с ним.
– Олонана упрямый старый болван. Прямо как я. С нами нелегко сближаться, – Гома пошарила в своей сумочке и передала мне плитку шоколада.
– Вот, – она дала ещё одну Бахати. – Шоколад делает всё лучше.
Он был тёплым и мягким, и я перекатывала его во рту, как сладкий кусочек комфорта.
Когда мы добрались до хостела для волонтёров Nima House, я зашла внутрь и упаковала вещи. Заправив кровать Мо, я села в изножье, благодарная, что Гома и Бахати остались в машине. Мне нужна была минутка, последнее мгновение, чтобы побыть в месте, в котором была Мо, подышать воздухом, которым она дышала.
Я была рада, что приехала, но больше не могла отрицать пустоты там, где должна была быть она. Я поняла, что эти моменты всегда будут подкрадываться ко мне, всегда напоминать её голос, её лицо, её улыбку, это словно пустая комната в моей душе. Меня внезапно охватило чувство благодарности и связи с Джеком, Гомой, Схоластикой и Бахати. Все они показывали мне разные аспекты того, что значит быть сильным, в то время как я отчаянно боролась сама с собой за то, чтобы стать именно такой.
Я оставила записку Коринне, сообщив ей, что буду в поместье «Кабури», пока нахожусь здесь. Потом я положила оранжевые с кошачьими глазами рамки моей сестры в сумочку и взяла свой чемодан. Ленты, которые она привязала к вентилятору, развевались, когда я открыла дверь, чтобы уйти. Я не могла заставить себя развязать их, поэтому я надеялась, что тот, кто занял её место, наслаждался вихрем ярких цветов, всякий раз, когда они включали вентилятор.
«Прощай, Мо», – подумала я.
«Как тебе будет угодно», – ответила она.
В этой фразе была вся Мо, и весь момент был настолько пропитан ее присутствием, что мне хотелось одновременно улыбнуться и всхлипнуть.
Я была благодарна за болтовню Бахати, когда мы поехали прочь, сквозь переполненные улицы Амоши. Рядом с нами остановился мотоцикл, пассажирка сзади сидела как в дамском седле, читая книгу. Наши глаза встретились ненадолго, когда она подняла взгляд на шум движения и уличных торговцев. Затем загорелся зелёный, и Бахати повернул к местному полицейскому участку.
– Мне нужно забрать кое-что, – сказал он, высадив Гому и меня возле главного входа. – Увидимся чуть позже.
Я оглядела потертое здание, а Гома дыхнула на свои психоделические солнцезащитные очки и вытерла их краем своего халата. Ее серебряные волосы выделялись на фоне энергичной расцветки фуксии.
– Давай зададим тут немного всем жару, – сказала она, снова надевая очки.
Я должна была отдать ей должное. Она знала, как сделать драматическое шоу. Гома была громкой, требовательной и яркой, как ураган розовой энергии в сером однообразии.
– Гома, ты ещё жива? – один из полицейских ухмыльнулся ей.
– И я буду ещё долго, после того, как тебя не станет, Хамизи, – она бросила стопку банкнот на его стол. – Это за стулья.
– За какие стулья? – он сунул деньги в свой ящик, не дожидаясь ответа.
– Те, которые ты собираешься достать для меня и моего друга, чтобы мы могли сесть и обсудить дело.
Итак, мы влезли вне очереди усталых, оборванных людей, ожидающих своего часа. Никто и не моргнул и не задал ни единого вопроса. Гома держала свои радужные очки, когда Хамизи записывал подробности о Габриэле.
– Я считаю, что о пропаже человека уже сообщала его сестра. Мне нужно, чтобы этого мужчину нашли.
– Звучит как-то слишком лично, – сказал Хамизи.
– Это для моего друга, – Гома наклонила голову. – Её сестра умерла при нападении на торговый центр. Она знала этого парня. Если мы сможем поговорить с ним, мы сможем свести все факты воедино.
Хамизи перевел взгляд на меня.
– Я сожалею о вашей сестре. К несчастью, бо́льшая часть наших ресурсов сосредоточена на расследовании взрыва. Это может занять некоторое время. Возможно, между ними была романтическая связь? – он постучал своей ручкой по бланку.
– Как тебе такая связь? – Гома вырвала ручку из его рук и нацарапала число на бумаге. – Достаточно лично, чтобы освободить некоторые из ваших ресурсов?
– Может быть, – Хамизи проанализировал число. – Для начала.
– Для начала, черт бы побрал мою костлявую задницу?! Ты соглашаешься на эту сумму прямо сейчас или мы уходим. Я уверена, что смогу найти кого-нибудь, кто был бы рад помочь.
– Гома, – Хамизи поднял руки в знак капитуляции. – Всегда, как пили пили мбузи. Вы знаете что такое пили пили мбузи? – спросил он меня. – Измельченные семена чили, такие жгучие, что они сжигают ваш язык. Даже когда они старые.
Перед тем, как он смог продолжить, четверо полицейских остановились у его стола. Они удерживали мужчину. Кажется, ему было лет тридцать, но он был лысым, но не гладко выбритым. У него на голове были маленькие волосатые пучки, растущие странными проплешинами. Красная племенная бандана была обернута вокруг его запястья. Оба её конца торчали, как жесткая буква V, пока один из охранников держал его. Он не был особенно сильным или плотным, и не сопротивлялся им, поэтому было странно, что с ним было так много охранников. На его лице было выражение полной беззаботности, словно он ждал автобуса в летний день.
