Текст книги "Туманы Серенгети (ЛП)"
Автор книги: Лейла Аттэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– Он не даёт мне поиграть с моей резиновой уточкой, Родел.
– Всё в порядке, – она улыбнулась офицеру и начала уводить меня прочь. – Я с ним разберусь.
Я держал свою утку, пока она вела меня к кафе через мост.
– Это твоя реакция на зверство, свидетелем которого мы только что стали? – мне пришлось пригнуться, чтобы войти в помещение. – Кафе?
Она игнорировала меня, пока официантка провожала нас к столику у окна. Мы смотрели, как полиция собирает уток рыболовными сетями и запирает их в машинах.
– Прости, что тебе пришлось это увидеть, – сказала Родел моей утке, отворачивая её от окна.
Мои плечи начали дрожать. Я не мог сдержать громкий хохот, который вырвался из моего рта. Я слишком долго держался. Губы Родел растянулись в улыбке. И затем мы согнулись над столом, смеясь до боли в рёбрах. Вежливые посетители вокруг нас держали сэндвичи в воздухе, наблюдая, как мы сходим с ума.
– Нет, – я покачал головой, когда официантка наконец осмелилась подойти к нашему столику с чайником. – Мне кофе.
Я наконец-то мог его пить. Теперь мне не подходило ничто другое.
Родел сделала для нас заказ и откинулась на спинку стула.
– Люблю, когда ты смеёшься, – тихо сказала она, глядя на меня. – Знаешь, что удивительно?
– Что?
– То, что мы оба сидим здесь и смеёмся в годовщину того дня, когда потеряли Мо и Лили.
Мы молча взялись за руки через стол, находя успокоение друг в друге.
– Я сегодня звонил Саре, – сказал я. Мы не говорили с похорон Лили, но я знал, что она скучает по ней так же, как и я, и именно сегодня чувствовал необходимость связаться со своей бывшей.
– И?
Я покачал головой.
– Не думаю, что она когда-нибудь простит меня за то, что случилось с Лили.
Родел мягко сжала мою руку.
– Тебя будут любить. Будут ненавидеть. И это всегда больше относится к тем людям, чем к тебе.
Мы сидели в комфортной тишине, потерявшись в мыслях, пока нам не принесли еду.
По пути домой Родел толкнула меня к газетному киоску.
– Давай зайдём сюда.
На стенах висели железные таблички и магниты на холодильник. За стеклянной витриной у кассы выстроились фарфоровые куклы.
– Я сейчас вернусь. Ты пока осмотрись, – сказала Родел, направляясь в конец магазина.
Я играл с музыкой ветра, пока ждал её.
– Готово! – объявила она.
Я развернулся и замер. Её лицо практически потерялось за букетом из шести жёлтых шаров.
– Ты по-прежнему держишь их в своём кабинете? – спросила она.
– Некоторым людям нравится держать в комнате цветы. Я люблю жёлтые шарики.
– Ну, тогда пошли, – она потянула меня за руку на улицу.
– Куда мы идём? – то, как она шла по улице, напоминало мне, как Лили бежала впереди меня в торговом центре, держа свои шарики. От этого у меня кольнуло в сердце.
Над нами висели баннеры о неудачной гонке уток, пока Родел вела меня обратно к одному из каменных мостов, растянувшихся над рекой. Толпы разошлись, и перед нами простиралась река. Несколько туристов сидели на травяных берегах. Бук, ивы и каштаны шевелили ветками на летнем ветру.
– Держи, – Родел протянула мне шарики, пока мы стояли на мосту. – Для Лили.
У меня сжалось горло, пока я забирал их. Я достал из связки три шара и отдал ей.
– Для Мо.
Её глаза стали ярче от непролитых слёз, но она улыбнулась мне.
– Вместе?
– Вместе.
Мы отпустили шары и смотрели, как они уплывают в небо. Оно было райски-голубым, безграничным и бесконечным.
Что-то воспарило внутри меня – лёгкое как пёрышко, пока шарики летели всё выше и выше. Последние слова Лили: «Увидимся на другой стороне».
– Увидимся на другой стороне, малышка, – повторил я эти слова.
Родел обвила рукой мою талию, пока шарики исчезали из виду. Я поцеловал её в макушку, и мы пошли прочь от моста.
– Прошу прощения, сэр. – Мне на плечо легла тяжёлая рука.
Я развернулся и встретился взглядом с тем же полицейским, которого видел раньше.
«К чёрту всё это».
– Дайте, я угадаю, – сказал я. – Есть древнее постановление, в котором говорится – никаких шариков по воскресеньям?
Он с ожиданием вытянул руку.
– Ах, – я протянул резиновую уточку, которую держал под мышкой. – Мы не собирались опускать её в воду.
После этого он показался ещё строже.
– Правда? Даже у себя в ванной?
Он прочистил горло и коротко кивнул нам.
– Что ж, тогда хорошо. Продолжайте.
Я подождал, пока он не уйдёт с моста, прежде чем сжать свою утку и пропищать ему вслед.
– Джек! – Родел шлёпнула меня по руке.
– Мы спасли одну. – Я держал перед ней пухлую маленькую птичку. – Нам нужно вернуть её в естественную среду обитания.
***
Пенная ванна.
Но только для утки и Родел. Я не мог залезть так, чтобы не вытекла вся вода.
– Чёртова маленькая ванна, – сказал я, опуская мочалку в воду и потирая спину Родел.
– Никто не говорил, что в любви легко, – она прислонила голову к краю и посмотрела на меня.
– Это большая любовь, как ты говорила, – повторил я слова, которые она сказала мне на качелях в тот вечер, когда мы вернулись из Ванзы. – Огромная, как ты сказала, – я коснулся губами её лба. – Ты упустила часть о маленьких пространствах.
Её смех звучал как яркие, весёлые колокольчики в поле. Я не мог им насытиться. Я сделал бы что угодно, чтобы слышать его снова и снова.
Затем она притихла.
– Я скучаю по Танзании.
– До неё один полёт на самолёте. Скажи только слово, и мы можем туда съездить. В любое время, когда захочешь. – Я полил водой её намыленные плечи.
– Нет, – она сжала мою руку. – Я имею в виду не съездить в гости. Сегодня, когда я увидела, как ты отпустил эти шарики, я поняла, что ты был со мной, когда должен был быть с Лили. Под тем деревом. Рядом с ней. Если бы тело Мо было похоронено, я хотела бы быть там. У меня этого нет, но есть у тебя. И там не только Лили. Там твои родители, твой дед, вся твоя семья.
– Давай не будем снова об этом, Родел. – Я начал вставать.
– Ты не слушаешь, – она сдавила моё запястье. – Я сказала, что я скучаю по Танзании. Я люблю это место, – она показала жестом вокруг нас, – но Танзания… она меня изменила. Это было как открытие чего-то, что я искала, не зная об этом. С тех пор я не была прежней. Я бы осталась, Джек, но я не могу просто прыгнуть, не могу одна. Мне нужно было, чтобы ты держал меня за руку, потому что это было страшно, потому что я не могла сделать это одна. – Она провела пальцем по серебристому шраму на моей руке, который служил напоминанием о столкновении с К.К. – Я скучаю по Гоме и Схоластике, и Бахати. Я скучаю по сырому, мускусному запаху земли. Я скучаю по заснеженным пикам гор и баобабам. Скучаю по дикому жасмину на крыльце. Скучаю по пещерам и Стоуни Тангавизи. Скучаю по раздражению, злости, удивлению, волнению, спокойствию.
Я слушал её молча. Я точно знал, что она имеет в виду. Танзания была у меня в крови, под кожей, в костях. Слышать, как Родел скучает по ней, было чертовски страшно, потому что открывало возможности, на которые я никогда не смел надеяться. Выбор всегда стоял между Родел и фермой. И я должен был выбрать что-то одно. Дом был там, где Родел, и не важно, бился ли я головой о потолок каждый раз, когда спускался по лестнице. Вот так я сходил по ней с ума.
– Я немного в тупике, потому что взяла здесь ипотеку, – тараторила она, скорее самой себе, чем мне. – Но я могу продать дом. И уйти из школы. Но что я буду делать на ферме? Мне придётся найти работу. Но мы посреди пустоты. Опять же, что ты будешь делать здесь? Я тебя знаю. Ты не сможешь долго сидеть, сложа руки, ничего не делая.
– Я могу выращивать лаванду, – я перебил её поток мыслей. – Мы можем устроить лавандовую ферму. Я знаю землю и знаю небо. Между нами говоря, я могу вырастить практически что угодно. Мы можем завести малышей с розовыми пухлыми щёчками. Повсюду будут резиновые уточки. Ты можешь продолжать преподавать. Или нет. Как захочешь.
– Малышей, – улыбнулась она. – С тобой, – её взгляд устремился вдаль, будто она представляла их маленькие лица. – Нарисуй мне ещё одну картинку, Джек, – она закрыла глаза и откинулась назад. – Но на этот раз в Танзании.
– Я мог бы оставить ферму. Ты бы оставила коттедж. Это было бы наше маленькое любовное гнёздышко. Ты бы собирала кофе и мирилась с сумасбродной старушкой. Твой начальник будет требовать от тебя всякие непристойности. Работа будет долгой. Зарплату будут выдавать арахисом – как раз достаточно, чтобы оплатить коттедж. Мы будем навещать Схоластику. Бахати может сидеть сзади с Гомой, но слева от неё. Она сейчас наполовину глухая на то ухо, так что это сработает отлично. Мы можем завести малышей с розовыми пухлыми щёчками. Повсюду будут резиновые уточки. Ты можешь учить их на дому и, может быть, каких-нибудь других детей тоже. Сейчас они проделывают долгий путь, чтобы попасть в школу. Ты могла бы научить их думать, вместо того, чтобы говорить, что им думать, чтобы, когда они вырастут, они были лучше нас. Но выбор будет за тобой. Всё, что захочешь.
Жёлтая уточка плавала, пока Родел молчала, по-прежнему с закрытыми глазами. Верхушка её соска выглядывала на меня через пузыри. Мокрые локоны волос исчезали под поверхностью. Губы слегка изогнулись. О чём бы она ни думала, это было что-то хорошее.
– Да, – сказала она, когда наконец-то открыла глаза. – Я очень этого хочу.
– Какую часть?
– Всё это. Я хочу всего этого с тобой. Здесь. Там. Это не особо важно. – Она подвинулась к краю ванны так, что я почувствовал её дыхание на своих губах. – Но прямо сейчас, когда я открыла глаза, со мной осталась картинка зелёных качелей на крыльце красивого белого дома. Это то, что тронуло моё сердце. Так что я остановлюсь на этом. Поехали в Танзанию, Джек. Давай попробуем.
В её голосе были искренность и волнение – искра чего-то, что не оставило у меня сомнений по поводу того, чего она хочет этого не для меня, а для себя. Оказывается, в конце концов, она была авантюристкой – исследователем, как и остальная её семья. Она готова была прыгнуть вместе со мной, и от этого моё сердце стало до невозможности больше.
Я захватил её влажные губы, и меня охватила необходимость поглотить её, впитать её каждой своей порой. Я скинул с себя одежду и залез в ванну, сначала одной ногой, а затем другой. Родел завизжала. Резиновая утка пискнула, когда я сжал её. Вода полилась на пол.
Было скользко, неудобно и совсем сумасшедше, но мы рассмеялись, потому что были под кайфом от любви и паров бесконечных возможностей.
– Да, чёрт возьми! – прорычал я, царапая зубами её мягкую, нежную шею. – Поехали в Танзанию. Но я надеюсь, что ты помнишь, что я сказал. Если ты когда-нибудь снова туда придёшь, я заявлю на тебя права. Ты моя, Родел Харрис Эмерсон. Вся моя.
Глава 31
В день нашей свадьбы Аристотель сбежал из дома. Схоластика выпустила его из коробки, чтобы помыть. Она отвернулась, и он умчался.
– Ну и молодец, – Гома поправила свою фетровую шляпу. Для неё никаких перьев и цветов на голове. – Если бы ты жил до ста пятидесяти лет, тоже не захотел бы всё это время быть в дерьмовой коробке.
Она подняла полузанавес на кухне и хохотнула от вида поисковой группы, которая должна была искать его: Бахати, шафер и почётный друг невесты, делал селфи в купленном за чужой счёт костюме.
Схоластика, наша цветочница, кружилась в новом платье по кофейным плантациям, пока её тётушка Анна бегала за ней с шляпой.
Дети Анны играли в классики в грязи, спрятав белые носки в обуви.
Родители Родел пытались уговорить Олонана продать им его серьги.
– Аристотель может забраться по их ноге и укусить за задницу, и они не заметят, – сказала Гома. – А ты, – она повернулась ко мне и попыталась поправить галстук, но не совсем могла дотянуться до узла. – Не подглядывай в гостиную.
Причёска, макияж и гардеробная – там для Родел делали всё те же девушки, которые приезжали в отель. Я не мог дождаться, когда увижу Родел в свадебном платье, но, чёрт возьми, как долго это тянется?
Гома хохотнула, пока я ходил из стороны в сторону.
– Джек… – она затихла и похлопала по стулу рядом с собой.
– Хотела бы я, чтобы здесь был твой дед, – сказала она, когда я сел. – Он бы так гордился. И твои отец с матерью тоже. – Она смотрела на стол и рассеянно кивала. – И Лили… – её голос надломился на этом имени. В моём горле вырос ком. Я обвил её рукой и притянул к себе. Она положила голову мне на плечо, и мы разделили милый, тихий момент.
– Я устала, Джек, – сказала Гома. – Но видя тебя и Родел вместе, я дышу по-новому. Лучше вам поскорее завести детишек. Не для меня, конечно. Я ненавижу детей. Кричат, какаются и не приносят никакой пользы. Но это нужно для того, чтобы ты суетился над кем-то другим и оставил меня к чертям в покое.
– Я не суечусь над тобой.
– Ох, да? Я засыпаю на пару часов, а ты ходишь на цыпочках за моей дверью. Я не скончаюсь во сне, Джек. Это не в моём стиле.
Я хохотнул.
– Ну, скоро ты можешь столкнуться с одним из этих кричащих, какающих, бесполезных существ.
– Нет! – Гома шлёпнула меня по руке. – Да? Скажи мне!
– Осторожно. Я могу начать думать, что тебя это действительно волнует.
– Я просто хочу знать, чтобы запланировать свой круиз. Я вернусь, когда он вылезет из подгузников и будет спать всю ночь.
– Ты никуда не поедешь, Гома. Скоро тебе самой понадобится кто-то, кто поменяет тебе подгузники.
– Закрой свой грязный рот, – велела она, но улыбнулась и посмотрела на меня так, как всегда – будто я был для неё важнее всего мира.
– Мы готовы! – одна из девушек выглянула из гостиной. Джози. Или Мелоди. Или Вэлери. Я никогда не мог сказать точно.
Я попытался что-то сказать, но в итоге улыбнулся как идиот. Родел была по другую сторону стены. Готовая идти к алтарю.
– Спасибо, – сказала Гома, отвечая за меня. – Мы начнём выводить всех в амбар.
Мы расчистили амбар и переместили животных в хлев. На деревянных балках висели гирлянды и люстры. Большинство гостей уже сидели, когда мы вошли. Бахати стоял сбоку от меня, пока мы ждали Родел. Джоди, Валери и Мелоди вошли первыми. Телефон Бахати запищал. Он быстро взглянул на него и напечатал ответ. В другом конце комнаты пискнул ещё один телефон. Одна из девушек, которые только что вошли, вскочила со своего места, чтобы выключить звук.
– Это которая? – спросил я Бахати.
– Понятия не имею, о чём ты говоришь, – он выключил телефон и улыбнулся мне.
Следующей вошла Схоластика. Её улыбка была размером с луну, пока она шла ко мне, забывая разбрасывать по пути цветы. Я хохотнул, когда она презентовала мне корзину, полную лепестков. Она сохранила их все для меня.
А затем вошла Родел, и весь мир замер. Прошёл год с тех пор, как мы вернулись из Англии, и ей по-прежнему удавалось лишать меня дыхания. Её плечи блестели, пока она стояла мягким силуэтом у входа. Волосы были распущены и придерживались одной лилией. Она была видением в этом платье, которое сшила ей Гома. Оно было длиной до колен, с облегающим силуэтом и тюлевой юбкой. Край был не совсем ровным, но никто не хотел спорить с видением Гомы.
Возможно, отец Родел проводил её к алтарю, но всё остальное померкло. Я видел только её. Казалось, она шла ко мне целую вечность.
«Давай. Давай».
Когда она наконец-то оказалась рядом со мной, мне захотелось сразу перейти к той части, где я её целую. В её волосы были вплетены аккуратные цветки жасмина. Мне хотелось взять один и провести им сверху вниз по изящному изгибу её шеи.
– Я отвернулась на две секунды, а ты посреди чайной вечеринки, – сказала она.
– Тебе нравится? – улыбнулся я.
Вокруг нас гости собрались за маленькими круглыми столиками. На джутовых скатертях стояли чайники и многоярусные подносы.
– Чайная вечеринка на кофейной ферме, – она улыбнулась в ответ. – Мне нравится.
Следующие несколько часов пролетели размытым пятном. Изгнанные курицы ворвались на свадебный праздник. Родел обнаружила, что много чая на самом деле отличная выпивка. Олонана подвыпил и флиртовал с Гомой. Жозефина Монтати подарила нам свадебную открытку, подписанную детьми из приюта. Я танцевал с матерью Родел. Бахати танцевал с девушкой, которая делала причёску. Затем с той, которая делала макияж. Затем с той, которая помогала с гардеробом. Невозможно было сказать, с которой он переписывался. Инспектор Хамиси хотел знать, выдержат ли цепи всё дополнительное освещение. Мораны Масаи, которые пришли с Олонана, устроили танцевальный поединок с рабочими фермы. Схоластика и дети Анны попивали взрослый чай, когда никто не смотрел. Мать Олонана проявляла к нам пренебрежение.
Когда солнце начало садиться, я затянул Родел в стойло, где она впервые меня поцеловала. Там, пока на неё падал золотистый свет, я направил на нас свой «Полароид».
– Подожди! – она стала искать что-то в своём лифе. – Я весь день ждала, чтобы это использовать.
И она достала стикер, на котором записала детали нашей свадьбы:
«11-е августа – Джек и Родел («Поместье Кабури»)»
Она держала стикер между нами, пока мы улыбались в камеру.
Мы наблюдали, как фотография проявлялась, и наши лица появлялись на молочного цвета плёнке, будто картина прорывалась сквозь дымку. Два ярких, засвеченных лица – чёрный костюм, белое платье и жёлтая записка между нами.
«Вот, как это выглядит, когда ты бродишь где-то между песком и звёздной пылью и встречаешь частичку себя в ком-то другом».
Мои губы инстинктивно нашли её, и я поцеловал её. Свою жену. Свою девочку с радужным нимбом.
– Всё хорошо, миссис Уорден.
Я поднял её с земли и закружил.
– Фотография? – хихикнула она, краснея и слегка смущаясь.
– Фотография. Твоя улыбка. Жизнь. Ты. Я.
– А с малышом нас трое, – тихо сказала она, когда я поставил её на ноги.
Моё сердце дёрнулось, как и всегда, когда она упоминала ребёнка. Я положил руку на её живот, в тихой молитве за маленькую жизнь, растущую внутри, и почувствовал, как вокруг нас замыкается круг. Моя величайшая потеря привела к моей величайшей любви. Сердца были разбиты, но сердца зажили. Жизни были потеряны, но жизни были спасены.
Когда я вложил нашу фотографию в бумажник, рядом с фотографией Лили, я заметил попавшие в рамку треугольные флаги. Они были частью джутовой растяжки позади нас, свисающей с балок. Вместе они составляли слова с браслета Родел, который подарила ей мать Олонана:
Талейной ольнисоилечашур.
Мы все связаны.
– Что такое? – спросила Родел, пока я оглядывался на амбар.
– Ты когда-нибудь задумывалась, что бы мы нашли, если бы могли собрать осколки обратно до той точки, где всё раскрывается, где пересекаются дорожки, где вращаются жизни и сходятся люди?
Я взял её за руку, пока мы возвращались к гостям.
В ту ночь в старом красном амбаре у подножья горы Килиманджаро свет сиял до рассвета.
Эпилог
Мо Эмерсон листала журнал о путешествиях, сидя в приёмной офтальмолога. Офис доктора Насмо находился на нижнем этаже торгового центра «Килимани», напротив фуд-корта. Ей был назначен приём несколькими неделями ранее, но она уезжала со своим другом Габриэлем, так что перенесла день.
«И какой же я выбрала день», – подумала она. Через стеклянные двери офиса доктора Насмо Мо видела толпу людей, собравшимся на импровизированном подиуме.
– Что там сегодня происходит? – спросила она Кристин, секретаршу.
– Какая-то политическая встреча. Собрание сторонников Джона Лазаро.
– Кто он? – Мо видела его имя на постерах и знаках по Амоше, но не обращала никакого внимания. В октябре предстояли выборы, но к тому времени её волонтёрство закончится. Она не знала, куда поедет дальше, но в этом и был восторг. Она могла закрыть глаза и ткнуть пальцем в карту для начала следующего путешествия. Возможности были безграничны. Мо питалась адреналином от неожиданности. Это помогало ей чувствовать себя более активной, более живой. Это было тем, что никогда не сможет понять её сестра, Ро. И всё же, если кто-то отчитывал её за выбор, Ро первой вставала на её защиту.
– Джон Лазаро? – Кристин подняла взгляд от стола. – Если хочешь моё мнение, он грязный политик, но богатый и авторитетный, и он даёт все правильные обещания.
– Хмм, – Мо вернулась обратно к статье, которую читала:
Получайте деньги за путешествия: станьте туристическим фотографом.
«Да», – кивнула она, уговаривая себя на своё великолепное новое призвание. Она не была фотографом, но могла научиться. И тогда ей не придётся просить денег у родителей, когда свои закончатся на полпути вокруг земного шара. Ну, может быть, всего один последний раз – на хорошую камеру. И объективы. И немного уроков. «Но после этого, мир, держись».
Она достала свой мобильник и сфотографировала источники, указанные в статье. Она бы вырвала страницу, но ей слишком нравился доктор Насмо, чтобы это делать. Он был милым, и она брала с него пример. Они познакомились в приюте в Ванзе. Он много ездил по сельской местности, бесплатно осматривая глаза и раздавая очки, но самой приятной он называл свою работу с детьми-альбиносами. Мо сама была свидетелем этой радости, когда первый раз увидела выражение детского лица, когда весь мир приобрёл резкий и ясный фокус. Естественно, первым делом она подумала о нём, когда поняла, что слишком долго откладывает собственную проверку.
Дверь в офис доктора Насмо хлопнула, когда попыталась войти молодая женщина с коляской.
– Проходите, – Мо придержала для неё дверь. В коляске спал маленький мальчик.
Женщина поблагодарила её и подошла к Кристин.
– Здравствуйте, я пришла подобрать контактные линзы. Меня зовут Зара Аяди.
– Спасибо, – Кристин отметила её имя. – Пожалуйста, присаживайтесь. Доктор Насмо сегодня немного опаздывает. Он с клиентом, но скоро закончит.
Зара села рядом с Мо и развернула коляску, чтобы приглядывать за сыном.
– Фанат Бэтмена? – спросила Мо. На лице маленького мальчика был нарисован фирменный чёрно-жёлтый логотип.
– Не совсем. Иса не знает Бэтмена из «Джокера», – рассмеялась его мать. – Сегодня детям бесплатно рисуют на лицах. Он выбрал это, – она сняла один из своих сланцев и помассировала ногу.
– Сколько осталось до важного дня? – спросила Мо.
– Ещё несколько недель, – Зара погладила свой беременный живот.
Пронзительный звонок офисного телефона выдернул Ису из сна. Он открыл глаза и моргнул, пытаясь сориентироваться.
– Офис доктора Насмо, – ответила Кристин. – Лиа, как много раз я говорила тебе не звонить на мой рабочий телефон? Ты в торговом центре? – она несколько секунд послушала и вздохнула. – Ладно. Нет, всё в порядке. Увидимся дома. Но ради бога, держись крепче, когда ты на его мотоцикле. Нет, не держишься. Ты читаешь книги верхом на этом стальном устройстве. Это не безопасно. Просто подыграй мне, ладно? Да. Я тоже тебя люблю. – Она положила трубку и закатила глаза. – Сёстры, – сказала она Мо. – Она должна была сегодня меня встретить, но решила уехать со своим парнем.
– У меня тоже есть. В смысле сестра. Парни приходят и уходят, – усмехнулась Мо. – У нас всё наоборот. Это я бросаю её ради горячих свиданий.
Иса уже полностью проснулся и пытался выбраться из коляски. Он смотрел на Мо большими, круглыми глазами.
Кто-то вышел из кабинета доктора Насмо и остановился у стола.
– Я закончил. Он сказал, что можно присылать следующего человека.
– Хорошо, спасибо, – Кристин достала документ и встала. – Мо? Доктор Насмо сейчас тебя примет.
Мо посмотрела на беременную женщину, которая боролась со своим малышом.
– Почему бы вам не пойти первой?
– Вы уверены? – спросила она, стараясь успокоить ребёнка пустышкой.
– Абсолютно.
– Это очень мило. Спасибо вам большое!
Она благодарно улыбнулась Мо и прошла за Кристин в кабинет доктора Насмо.
– Сколько они там пробудут? – спросила Мо, когда Кристин вернулась к своему столу.
– Около двадцати минут.
– Я пойду выпью кофе. Скоро вернусь.
Дверь за Мо захлопнулась, когда она вышла. Джон Лазаро стоял на подиуме. Платформу со всех сторон окружала охрана. Их униформа отличалась от формы охранников торгового центра, и они были вооружены.
«Чтоб мне провалиться, – подумала Мо, проходя мимо сборища. – Он не тратит время зря».
Она оглядела рестораны фаст-фуда в фуд-корте и решила взять кофе в кафе наверху. Слова Джона Лазаро раздавались из усилителей, смешиваясь с разговорами незаинтересованных покупателей и музыкой торгового центра. Мо предпочитала пить кофе там, где менее шумно.
Мо поднялась на лифте наверх и прошла мимо продавца воздушных шаров. Тот свистнул ей и надул в её честь длинный розовый шарик. Такой эффект Мо оказывала на мужчин. Она к этому привыкла. Может быть, дело было в её разноцветной одежде, или в кокетливых юбках, или в больших забавных украшениях, которые звенели, пока она шла. Но из этого правила были исключения. Мужчины, которые оставались незаинтересованными. Например, Габриэль Лукас.
Мо думала над этим, сидя за одним из столиков в маленьком кафе и попивая свой кофе. Габриэль был другим. Он был пылким и задумчивым – головоломкой, которую она не могла решить. Первый раз она заметила его в ночном клубе, который часто посещали все волонтёры Nima House. Его выделяла не только хорошая внешность. Он не был похож ни на кого из местных. Он не говорил. Он не танцевал. Он просто сидел и напивался вдрызг.
В конце концов, она узнала, что в Рутеме у него есть дочь и сестра. Там для него не было работы, так что он находил её в Амоше. Он никогда не говорил, чем занимается, но много путешествовал. Когда он рассказал ей, что собирается в Дар-эс-Салам, крупнейший город Танзании, Мо умоляла взять её с собой. Она хотела пройтись по Ойстер Бэй и потратить деньги, которых у неё не было, в торговом центре. Во время той поездки Мо узнала о Схоластике и о ситуации с альбиносами. Между ними двумя завязалась дружба, и когда Габриэль предложил план, который подойдёт им обоим, Мо согласилась.
Мо допила свой кофе и посмотрела на часы.
«Идеально успела».
Она вышла из кафе, как раз когда мимо неё прошёл высокий поразительно красивый мужчина с букетом ярко-жёлтых воздушных шаров.
«Привет». Мо обратила на него внимание. Она уловила взглядом его профиль – квадратная челюсть, сильный нос, густые русые волосы. Брутальный и красивый, с мощными плечами, которые выделялись на стройной фигуре атлета. Её помимо воли затянуло на его путь. Дело было не только в шуршащей за ним связке шаров; дело было в самом его присутствии. Вслед за ним кружился воздух.
«Чёрт возьми, – Мо вдохнула слабый запах его одеколона, пока он выходил через главные двери. – Мне стоит почаще бывать у торгового центра». Она сделала мысленную заметку рассказать о нём Ро. Он выглядел так, будто сошёл со страниц одной из её книг. Мо не была уверена, какие книги Ро читает сейчас, но знала, что её сестра остановилась бы достаточно надолго, чтобы посмотреть.
Мо вызвала лифт на нижний этаж. Двери открывались и закрывались так, будто ждали целую порцию стариков, пока те зайдут и выйдут.
«Как медленно, – подумала Мо, заходя в лифт. – Но всё же лучше, чем на переполненном эскалаторе».
Она мычала в такт соло на пианино, звучащего из динамиков.
Когда двери снова открылись, звуки стали совершенно другими.
Выстрелы. Крики. Хаос. Паника.
Поднялась шумиха, пока она находилась в лифте, и Мо обнаружила себя прямо посреди всего этого. Она понятия не имела, что происходит, но знала, что всё плохо. Она дошла до офиса доктора Насмо, но одна сторона двери была разбита, и внутри никого не было видно. В воздухе раздались выстрелы, сначала справа от неё, а затем слева. Это слышалось со всех сторон.
Мо упала на колени, оглушённая и дезориентированная. Не было времени думать. Она забралась под стол в фуд-корте и закрыла уши. Страх, какого она никогда не знала, собрался в горле, но она сглатывала крики. Она подскочила, когда пуля зацепила один из стульев рядом с ней. Она была слишком открыта, слишком обнажена.
Её взгляд метался вокруг – мимо смешения ног, которые пробегали мимо: белые кроссовки, кожаные сандалии, педикюр, маленькие розовые туфли. За фуд-кортом было помещение чуть в стороне. В него никто не заходил и не выходил. Мо не была уверена, хорошая ли идея туда направиться, но знала, что должна убраться как можно дальше от звука выстрелов.
Она бросилась туда, наполовину перекатываясь, наполовину подползая, пока не добралась. Там было пусто – перед сценой стояли ряды складных стульев, некоторые перевёрнутые. Прерывистый звук её дыхания эхом отдавался вокруг неё. Она прислонилась спиной к стене, обнимая руками колени.
– Сюда, – сказал кто-то. – Иди сюда.
Она огляделась, но никого не увидела. Затем заметила щёлку в ткани у основания сцены. Это была сцена на возвышении, с драпировками, чтобы скрыть помост. Идеальное место, чтобы спрятаться.
– Привет? – Мо забралась внутрь. Было так темно, что понадобилось какое-то время, чтобы привыкли глаза.
– Шшш, – произнесла фигура, сидящая на другой стороне. – Не бойся. Скоро придёт мой папа. Он всё исправит. Всегда исправляет.
Это была маленькая девочка с завязанными в хвостик волосами.
– Твой папа? – Мо сглотнула ком в горле. Девочке не могло быть больше семи или восьми лет, но её вера в отца была такой сильной, что она уверяла взрослую женщину. – Где твой папа?
– Моя учительница сказала, что он пошёл отнести шарики. Она сказала мне пойти с другими детьми, но тогда он не сможет меня найти. Я знаю, что он придёт за мной. Он всегда сидит впереди. Прямо там. Видишь? – она отодвинула сценическую юбку и указала на стулья.
– Жёлтые шарики? – спросила Мо. Мужчина с шариками, который заставил её остановиться. – Твой папа нёс жёлтые шарики?
– Да! Ты его видела?
– Видела, – Мо откинулась назад. Она видела, как он вышел из торгового центра за несколько минут до начала хаоса. Даже если он вернётся, она понятия не имела, доберётся ли он до своей дочери невредимым. – Уверена, он скоро будет здесь.
– Зачем они это делают? – спросила девочка. – Чего хотят те плохие люди?
Мо сделала глубокий вдох. Она задавалась тем же вопросом.
– Хотела бы я знать.
Они шептали в темноте между страшным треском выстрелов. Их внутренности сжимались с каждым криком, случайным выражением ужаса. Но между этим они притворялись, что встретились при других обстоятельствах.
– Как тебя зовут? – спросила Мо.
– Лили. А тебя?
– Мо.
– Ты красивая. Мне нравятся твои очки. Ты замужем? – Лили сделала паузу из-за звука бьющегося стекла. Что-то разбилось. Последовал момент тишины, а затем хриплые завывания людей. – Я думаю, мой папа должен жениться, – продолжала она. – Он скучает по мне, когда я далеко. Я знаю, что ему одиноко, хоть у него и есть Гома.
– Кто такая Гома?
– Моя прабабушка. Она сшила мне эту юбку, – Лили разгладила свою пачку.
– Красивая, – Мо коснулась ткани и почувствовала маленькие, острые осколки сожаления. Ей следовало чаще звонить родителям. Следовало поехать домой на Рождество. Следовало отправлять Ро открытки и глупые мелочи. Внезапно её переполнила необходимость связаться с семьёй. Её родители были в Таиланде, но Ро будет в своей квартире. В этот момент Мо была благодарна за одну постоянность в своей жизни – за свою сестру.
