Текст книги "Распишитесь и получите"

Автор книги: Лев Сокольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Да здравствуют недоумки, пытающиеся свои кадры объявить моими! Их мечта – заставить думать меня о прошлом не так, как его видел, но так, как «нужно обществу» не справляясь у общества:

– Вам это нужно?

Наилучший вариант моё беспамятство, в иных случаях есть опасение быть уличённым во лжи. Поэтому и не рвусь писать книгу.

– А «страдалицу», кою «чуть не застрелили фашисты» в мозаику включишь?

– Вставлю. И «страдалицу» и страдалице… В хижине и за столом поговорю с ровесницей. Время найду на расспросы и выясню, по какой причине шестилетнюю девочку враги хотели лишить жизни.

– Сделаем так: начнёшь повествование, а я, между делом, буду входить в текст там, где сочту нужным. Хочется изложить некоторые мысли, кои не дают покоя последние шесть десятков лет. Но сделать не могу по причине отсутствия пишущих органов, нет конечностей! И не только конечностей, нет и тела, выразителя эмоций, а как без него? У меня вообще ничего нет осязаемого. А так хочется написать книгу! Это будет редкая, удивительная книга!

– Книга хорошо, но, думаю, с книгой опоздал… Задержался. Кто сейчас книги читает? Не лучше будет, если из меня сделаешь сценариста, или медиума? На медиумов нынче большой спрос, медиумы ныне хорошие деньги имеют, куда большие, чем у сценаристов нынешних «фильмов о войне». Медиум – известность, медиум – почёт и уважение с примесью страха:

– Это ж надо: мысли читает, а ведь такой дар по нынешним временам основа процветания. Мне бы такой – открыл салон и за умеренную плату желающим вещал о прошлом. Органам правопорядка помощь без затраты казённых средств…Деньга бы поплыла – не счесть! Тебе почёт и уважение, материальное – мне…Тебе деньги ни к чему, какие потребности у бестелесных особей? Никаких, одни мечтания. Оторопь берёт, как подумаю о деньжищах, кои мог бы создать своими талантами. Литература на сегодня неходовой товар, а если что и настучим – кто рискнёт в свет выпустить? Ныне книги похожи на вымерших мамонтов.

– Сделать из тебя медиума работа несложная, забава, но две причины мешают.

– Какие?

– Застенчивый, не умеешь брать заработанное.

– Ну, положим, угадал…Какая вторая причина?

– Мой профиль. Толкового медиума с именем сделать из тебя не получится, материал не тот, а выпускать кое-что у нас не принято. Ни профиль, ни квалификация не позволяют сделать из тебя и завалящего медиума, всё едино, как и преподавать науки, не имея диплома об окончании высшего учебного заведения.

– Верить?

– Можешь не верить, от этого ничего не изменится.

– Зайду с другой стороны: сколько сегодня читающего народа? Мало: прошла мода на книги. Как понимаю, читать книгу – труд, а зачем напрягаться, когда можно и не делать этого и получать информацию без напряга? Хотелось бы знать, что нового и удивительного замыслил втиснуть в книгу моими пальцами?

– Ошибка: ничто и никогда не заменит книгу. Вернётся книга в жизнь человека, обязательно вернётся. А «гляделки», фильмы, то есть, забываются, как и авторы книг. И я вопрос задам. Можно?

– Давай!

– Моих вопросов больше. Первый: для чего на могилах умерших ставите неполный стакан с водкой и прикрываете куском ржаного хлеба? Почему стакан не «в накат» наливаете? Искушаете умершего на дурные мысли: «суки драные, водки пожалели»! Почему не «в накат», как встарь говаривали, почему кусок ржаного хлеба без лука и селёдочного хвоста? Почему такая скудость?

Или верите, что покойник после отбытия живых с места вечного упокоения поднимется и выпьет? Чем пить, какими органами, где губы, язык, гортань… глотка, то есть? Один и двести миллилитров алкоголя? Стакан с напитком радует дух мужчины, знавшего вкус «Столичной» при жизни, а женщине к чему водка на холмике из земли?

– Врёшь, женщинам стакан с водкой не ставим!

– Серьёзное упущение. И стопарь на могилы детей не ставите. Экономите? Понимаю: дитя непорочным ушло в мир иной, какая водка? И сами тут же упиваетесь «не отходя от кассы»?

– Не знаю…

– И зачем жжете в храмах фальшивые, не из чистого, как на заре веры пчелиного воска, но контрафактные, неизвестно из чего сделанные свечечки, что означает горящая свеча? Мало электрической лампочки? Лампочка светит ярче и дешевле обходится. Верите, что горящая свеча с гара и ни одна не потеряется в дороге?

– Не знаю… Все зажигают… И молятся…

– Почему покойника ногами вперёд выносите, откуда взята позиция? Покойникам не безразлично, как транспортируют на место «вечной стоянки» отработанный материал и об этом уведомили живых?

– Ну, это что-то вроде игры… покойный как бы по доброй воле ногами вперёд выходит, осточертел человеку видимый мир – вот и уходит в иное бытие, а живые напоминаю ему, куда и как двигаться. Помогают. Отвяжись, не знаю!

– Как? Делаете, и не знаете зачем совершаете массу необъяснимых деяний? Не надоело, не устали? И об этом скажем. И не только об этом.

– В чём будет заключаться удивление задуманной книги?

– Каждую страницу разделим вертикальной полосой на две равные половины с названиями вверху: «Причины» слева – «Следствия» справа, вроде «Амбарной книги» получится.

– Не пролетим?

– Возможен и пролёт, может сойти. Затруднение: с какой стороны листа пускать «причины», а с какой – «следствия», что справа, а что – слева? Сходство с «поминальниками» наблюдается… Раздельные записи лучше, путаницы меньше: в одной записке через божьего служителя просите «силы небесные» прислать на головы родичей «здравие», а в другой бумажке просьба не волновать умерших и за умеренную плату предоставить «вечный покой» в компании «со святыми», разумеется. И никому в голову не приходит в целях экономии бумаги писать живых и умерших на одной странице. Но когда враждуете до самозабвения – для извода недруга из жизни наводите порчу «святым» проверенным образом: ненавистное имя вносите в «поминание за упокой» и верите «свято» что «верха» не разберутся и живого сделают мёртвым. Злодеяние творите сознательно и с удовольствием!

– Мы и бессознательное вредительство творим сплошь и рядом! При этом думаем, что делаем «доброе дело».

– Что и худо! Представь: уходит из жизни дорогой и любимый человек, и абсолютно ничего не ведая о его будущем – немедленно начинаете скорбеть. Скорбеть – сколько влезет, печальтесь на здоровье, куда ни шло, «скорбь очищает душу и просветляет разум», но скорби мало и двигаетесь далее: просите служителей «божьих» выписать ушедшему ордер на «вечный покой». Вслушайся: «вечный покой…» ни на секунду не задумавшись: «вдруг кто-то из живых связался с ушедшей душой и спросил:

– Слышь, душенька, а «вечный покой тебе нужен», заказывала и оплачивала «вечный покой» при жизни? – заказывая служителю «вечный покой» ушедшему – расписываетесь за него и лишаете возможности вернуться в видимый мир.

– Не думал.

– Всегда нужно думать. Потому в хвосте и плетётесь, что не думаете. Когда соображать начнёшь?

– Не выпячивайся, скажи «спасибо», что твои «закидоны» видимыми делаю, нет времени на обдумывание.

– Фиксируй:

в глубокой скорби пребываешь,

но водку жрать не забываешь…

– Краденое?

– Обижаешь. Отлетевшая душа живёт иной жизнью, особой. И жить таким манером может год, два, сто, тысячу лет, пока не войдёт в чьё-либо тело. Решение о выдаче ордера на новую квартиру-тело выносится Высшими Духами и «въезд» происходит в человеческий зародыш в момент зачатия. Без души плод развиваться не станет, покинет и случится выкидыш. Только-только отлетевшая душа матушки по решению сверху тут же, без промедления в тысячу лет, вселилась в новое тело, а ты, хороший сын, введённый в заблуждение учением, отстёгиваешь монету служителям на поминание матери в мёртвых.

– Обман? И что делать в таком разе?

– Ничего. Если поминаешь душу «за упокой» – нужно быть уверенным, что душа пребывает в покое, но не вселилась в новую «квартиру». Такие знания даны?

– Нет.

– Поэтому никогда и никого не поминай «за упокой», навредить можешь, масса ваших взаимных вредительств совершаются по незнанию. Помяни живого усопшим – и тот долго не проживёт.

– Интереснейшая инфа! Испытать в деле можно?

– На ком?

– Позволь оставить в секрете?

– Позволяю, а надумаешь провести эксперимент позови меня.

– А как быть «во здравие»?

– Бесполезная позиция. Желаешь «здравия», но его нет в твоём кармане, неизвестный кладовщик отпускает здравие.

– Когда профессионал поминает душу – сорт поминания выше обычного, не профессионального?

– Без разницы, душам приятны добрые слова живых… если, разумеется, заработал. Повторяюсь.

– Убийства интересны. Есть «бытовые», а есть «военные». Что скажешь о «военных»?

– Убитые в военных разборках не предъявляют претензий к убийцам, вопрос собственного извода мёртвых не волнует. Ни один убитый не заявил:

– Граждане соотечественники, мать вашу так и разэдак! Хотелось бы знать: кто и по какому праву лишил меня жизни? Смерть насильственная, без спроса и дозволения, а потому требую поступить с моими убийцами аналогичным образом! – но ни одного подобного сообщения живым оттуда не поступало.

– За мёртвых, не постоянно, но к «знаменательной дате», беспокоятся живые и подталкивают на проявление скорби забывчивых.

– Ну, вроде бы «потусторонние» вопросы осветили. Убого, непонятно, спорно – но что-то сказали. Продолжим: ведомо ли тебе, о, мудрейший из бесов, что малая часть граждан, но «мудрая и влиятельная», пишет справа налево и дирижирует теми, кто пишет иначе? Не кажется, что во избежание разночтений следует оговорить правила написания, «расставить точки», иначе нас неправильно истолкуют? Не было ни разу, чтобы следствия шли впереди причин. Если первую половину, ту, что слева, начнём заполнять следствиями – могут обвинить в «расизме» те, кто пишет справа налево. О чём бы хотел рассказать миру моими руками?

– О любимом вашем занятии: о войнах. Ничего иного, стоящего внимания у вас нет.

– Тебе-то какое дело до наших войн, с какого боку, тебя, бестелесного трогают наши военные забавы? В каком месте испытываешь неприятности от наших войн?

– В вашей литературе есть величина, написавшая «Войну и мир», и кою ещё никто не обошёл. А так хочется выразить мысли и чувства о самоедстве! Основа всех сочинений о войне, как правило – изложение следствий войны: «убили, искалечили, разрушили, сожгли, уничтожили», ничего иного и нового от войн ждать не приходится, одни «моря слёз и континенты страданий». Обрати внимание: «воители» от начала знают, что принесёт война – но начинают! Войны отличаются одна от другой размером «морей крови». Есть такие, кои и на «океаны» слёз тянут! Понятные и предсказуемые следствия войны – её ужасы: взвод «уложенных» солдат не впечатлял так, как полностью разгромленная и пленённая армия. Или три армии. В войне ценится победа, а не потери. Война – оправданное и неподсудное совершение полного набора мерзостей, на кои способны только «двуногие и прямоходящие», война – это когда кто-то и кого-то обязан победить. Об этом и без нас много написано. Но это одна половина каждой страницы в «Книге войн», вторая всегда остаётся чистой и не заполненной потому, что объём причин для начала войн намного меньше, чем следствий. Это и есть основная странность всех войн. Все, кому войны приносили крупный барыш – до сего дня следствиями от войн заваливают их причину: авось, дураки не разглядят!

– Понятно: кому интересно знать с чего драка началась и «кто виноват»? Следствия от войн впечатляют сильней причин, и если начать изложение причин прошлой войны – таковых наберётся на одну страничку невнятного бормотания.

– Есть причина мечтать о славе: представь, рядом с тобой долгое время пребывает душа писателя, лучше коей никто и никогда правдивее не рассказывал о побоищах и впредь не напишет. Законно моё желание написать о войне?

– Законно, но что? Повторы? Основное о войне давно и другими сказано, что нового добавлять-выяснять?

– Хотя бы такую мелочь: «прошлая война состарилась, еле держится, а старушку не хотят отправлять на заслуженный отдых вот уже более половины века. Устала, старая, на покой пора, и сама умереть не против, но не отпускают, реанимируют, бодрят на два-три дня «мероприятиями патриотической направленности». Нет ответа и на вопрос: «старушка Война подвиги совершала, или сопротивлялась избиению? Сил нет и костыли держать…

– «За базар отвечаешь»?

– Отвечаю: Ржев. Сколько лет прошло после побоища под Ржевом?

– С марта сорок третьего по нынешние дни, без малого семь десятков лет пробежало…

– Приличный срок на обдумывания вопроса «какая сволочь командирская из «своих» уложила более миллиона солдат в болота под Ржевом»!?

– Куда клонишь!? Что, памятник не нужен!?

– Нужен. С надписью золотыми письменами кириллицей на чёрном граните:

«На этих болотах, среди жидкого леса из осины, с января сорок второго по март сорок третьего, талантами больших совецких полководцев уложены три армии безропотных и тоже савецких людей».

– Так, поди, война идёт…

– … под управлением бывших специалистов по обуви? Не понятно, почему в трёх убитых своими армиях не нашлось ни единого полкового миномёта и единственной мины, кою по ошибки миномётный расчёт выплюнул не в нужную цель? Очередная, неизвестно какая по счёту, загадка русской души.

– И в ней покопаться хочется…

– Не надо…

– Почему?

– А вдруг душа не загадочной, а загаженной окажется?

– И это не мешало бы выяснить.

– Интересен раненый генерал, выводивший остатки армии из окружения и застрелившийся, как настоящий военный человек. Почему Человек пустил пулю в себя?

– Не хотел плена… или «стенки» в отечестве…

– Какая последняя мысль была?

– Последних мыслей высокого содержания не было, была одна: найти силы ТТ до виска дотянуть…

– Враги похоронили генерала-противника с воинскими почестями.

– Враги и есть враги, и благородным поступком отчётность о себе портили. Тянет на отсебятину.

– Какую?

– Продлись война на пару лет, да найдись на вооружённые силы страны советов парочка командиров вроде героя Халхин-Гола – и воевать не с кем было, всех бы угробили.

– Название «отсебятина» лишнее, так и было. Напряги воображение: жизнь длиною в бесконечность и половина бесконечности занята желанием написать о войне. Представил?

– Да.

– Ещё немного отпусти тормоза, дай волю воображению: для нас, таких, вроде меня, ни времени, ни пространства не существует. Сделай последнее усилие и представь неограниченные временем мечты и желания о написании романа? И невозможность написать по причине отсутствия рук? Понятны муки?

– Понимаю и сочувствую. Смущает одно: войну настоящую не видел, а что зацепило – войной грех называть, не входит в определение «война». Оккупация – да, кое-что помню, но с позиции восьмилетнего человека. Согласись, что память взрослого и восьмилетнего о предмете, как оккупация, сильно отличаются, сорт переживаний разный, как сказал бы человек с иным образованием. Не тот объёкт выбрал, это всё едино, как художнику-дальтонику заказывать протрет маслом. Скачки любишь?

– Знаю, бывал в Англии, видел, но не восторгался.

– Ни на ту лошадку ставишь. Почему бы тебе, всемогущему, не въехать под крышу известного на сегодня писателя-баталиста?

– Могу въехать, простое дело, но что напишет известный писатель под моим руководством – зачтётся плодом его мастерства, меня и словом единым не помянут. Знакомо понятие «честолюбие», пример нужен?

– Валяй!

– Известный писатель прошлого, по литературным трудам коего иностранцы о России судят, потому и прославился, что в нём сидел один из наших. Бывало, писатель говорил, говорил много и быстро, потом падал в беспамятстве, а очнувшись – писал и прославился! Диагноз врачей:

– Височная форма эпилепсии – с врачами в споры не вступали, лишнее, наши знания подобных явлений абсолютны, мы ими управляем. Чья инициатива была, как думаешь?

– Генератором идей был один из ваших, а всякие и прочие «марксы-энгельсы» ваши шутки?

– Разумеется.

– А… страшно спрашивать… а…

– Не заикайся, спрашивай.

– Основатель христианства… вашими стараниями явился миру?

– Разумеется, иных нет…

– Куда девать «сына божьего»?

– Куда угодно, но что в медиумы высшего класса – точно. Продолжим прогулку по книгам: пишем книги мы, невидимые и бесплотные, а «высокой волной славы» накрывает вас, живущих и видимых. Справедливо?

– Нет, понятный хрен…

– Много написано книг с момента, как люди догадались знаками выражать мысли, гора книг, Монблан из книг, и все написаны нами!

– Может, меньше, с Эверест?

– Что там Эверест! Азии, начиная от «малой», «передней», «южной», «восточной не написали столько, сколько написала одна Европа. Джомолунгма отдыхает.

– Осознал твои муки: у каждой книги – автор из плоти и крови, но не сущность, вроде тебя. Так?

– Так. Никто, и ни разу не заявил:

– «Сей труд родился в содружестве с…» – и упоминают поносимых братьев моих. Хочу быть первым, чтобы книга мною пахла, а тебе отводится второе место в моих желаниях.

– И ещё хочешь, чтобы книга стояла на вершине книжного Монблана, не ниже, и чтобы не источала «аромат серы из преисподней»?

– Книг в преисподней не издают, нет типографий в аду. Новые книги пахнут типографской краской и ничем иным. Вопрос о запахе будущей книги своевременный, поговорим о тех, что существуют:

1. «Книга о вкусной и здоровой пище» обязана источать аромат вкусного, что придумано вами за тысячелетия,

2. «Справочник фельдшера» – пугать стойким, неприятным запахом лекарств и напоминать болящим о бренности земного существования. Наисильнейший запах у «иоди тинктура». В последние годы к справочникам по медицине добавился запах больших денег, кои впустую тратятся на «лечение» несуществующих болезней,

3. у альбомов с репродукциями картин известных миру мастеров кисти неуничтожимый запах масляных красок.

– Чем будет попахивать книга, кою мечтаешь написать моими руками? Кроме запахов у книг есть цвет: «Красная», «Белая», «Зелёная». Какой запах будет у твоей?

– Поскольку приличные цвета разобраны другими – нам остаётся чёрный. Его и возьмём.

– Не мрачновато?

– Что с того, если и мрачно?

– Каков «аромат» у задуманной книги, что источать будет?

– Стойкий аромат дураков в генеральских мундирах и предателей военного времени.

– А, что, разве бывают предатели «мирного» времени?

– Сколь угодно. Газеты читаешь?

– Нет, информационный голод удовлетворяю «голубым экраном». «Предатели военного времени» – понятно, но оттуда и как появляются «предатели мирного времени»? И каких больше в каждое время? С героями понятно, военное время делает героев, а как быть с «героями мирного времени»? Как они выглядят, что входит в понятие «героизм» без войны?

– Многое. Первый и основной героизм мирного времени – жить на заработанные средства, иных подвигов нет.

– Пребывать в высоких чинах и не «брать на лапу» – высочайший подвиг мирного времени, перед коем меркнут военные! В золотые времена расцвета лозунга «Хапай!» быть величиной и не заглотать многие миллионы госдобра разве не проявление высшего героизма?

Цена военному героизму без штыка в спину грош, ты попробуй остаться героем, когда вокруг «предатель на предателе сидит и предателем погоняет»! Сколько Война героев породила?

– Ну, это известно, список героев есть…

– Вот! А списка честных, не ворующих чиновников нет… Не дело!

– Чтобы отказаться от плывущего в руки добра – на одном героизме не удержишься, слабоват якорь!

Писать о предателях и вражеских прислужниках прошлого легче, чем о «предателях мирного времени»: они глубоко спрятаны. Как пройти мимо и влезть в житие какого-нибудь высокого ворюги? Кто запретит?

Тяжкое занятие: о предателях военного времени никто и никогда не писал иначе, как «с гневом и призрением», а сегодня выражать гнев в сторону новых предателей – пустое занятие.

– Взять времена оккупации: если что-то о них и написано, то сплошь «великое и героическое». Денно и нощно, без передышки, описана «героическая и святая борьба с оккупантами». Ничего низменного и приземлённого. «Слова презрения» оставались вражеским пособникам, в прошлом ни один из сумасшедший не обелял «презренных вражеских пособников», но мы будем первыми!

– Кто это «мы»? Ты?

– Давай так: поносишь вражеских прихвостней ты – обеляю я, «клеймлю позором» я – возражаешь ты.

– Ничего нового, работники органов этой игрой давно забавляются, «плохой/хороший следователь» называется.

– «Всё новое хорошо забытое старое». В паре глав поиграем в «плохой/хороший», пустим шапки по кругу и посмотрим, кому больше подадут. Идёт?

– Чего спрашиваешь? Зависим от тебя, но не наоборот… ты – бес, а я кто?

– Каков процент оккупированных граждан был вписан в «стойкие советские люди», а сколько – в «презренные вражеские прислужники и холуи» – данные не приводятся.

– А «преданность стране советов и лично гениальному и мудрому вождю тов. Сталину» в холуйство не входило?

– Входило, но ни один из «высоких» холуёв не догадывался, кто он такой. Столь низменное деяние, как холуйство, могло рождаться только при общении с врагами, а прочие варианты холуйства, как явные, так и скрытые таковыми не считаются, у них название иное: «служение высоким идеалам».

– Трепет перед «лицом кавказской национальности» почитался высшим сортом почитания и любви, но не низким холуйством.

– Холуйство может быть и «высоким»?

– Разумеется!

– С чего начать повесть о предателях? Первый страницы рассказа о «предательстве родины» равны первым ста граммам водки на пустой желудок. Интересно получается: писать мне, а кто будет отдуваться за последствия? И с кого начать, кого упоминать первым?

– Начни с отца, работал на врагов, вот с него и пиши.

– «Отца ли предам»? – не библейский пафос, своё.

– Чего теряешь? Жизнь на излёте, днём позора больше, меньше – что с того? Кому ныне старая служба родителя врагам интересна, у каждого свой «вражеский прислужник» был рядом? А занятие может стать опасным в случае, если вздумаешь огласить «оправдательные документы предателям и вражеским прислужникам». Если не отходить от правила «предатели – мерзость!» – ничего, можно в «назидание другим» рассказать о предателях. Главное – при описании «антинародной деятельности предателей и изменников родины» придерживаться общих правил. Что принято делать в непонятных случаях?

– «Валить на «серого»!

– Верно!

– Как быть, если забудусь и навалится христианский призыв «прощать врагов наших»? – и неожиданно, явно с бесовской подачи, появились рассуждения в пользу и защиту презренных:

а) «пришли в дом чужие люди, принесли смерть и разрушение понятно, нужно браться за топор и менять ситуацию… Исполнить желание «поквитаться с врагами любым способом без учёта кому и кто больше напакостил»,

б) опять пришли чужие люди, но ничего худого не сделали. Соседу – да, досталось от них, а мне – нет. Если сосед друг мне – приду на помощь, но если вражда наша ни на минуту не прекращалась, и если сосед когда-то по недомыслию доносом оговорил меня, или я соседа, что без разницы? И по причине такой нашей обоюдной «простоты душевной» оба побывали «в узилище иродовом» немалый срок, а все наши родичи «рассеялись, как пыль дорожная»? Почему на время не забыть «христианское смирение» и не отдать долг соседу полной мерой?

– Бывало?

– Сколь угодно!

– А как быть с христианским призывом «прощать врагов ваших»?

– Так, как сказано: с «терпением…»

Не хватит ли писать о прошлой войне? Не удариться ли в фантазии о предстоящей бойне?

– Позволь не согласиться: как-то ведущая популярной программы любимого тобою ОРТ, огласила: «о войне много сказать невозможно», или что-то в этом роде, но смысл неизменен. Сколько бы ни говорили о прошлой войне – будет мало. Раз. Два: если в фантазиях на сто процентов опишем будущую войну – ничего не достигнем.

– Почему?

– Нам не поверят.

– Войны набили оскомину, за каким чё… прошу прощения, хреном, о ней писать!? Повторяю: нет у меня литературного института за плечами, а заниматься писательством, не имея диплома, окажется пустой тратой времени. И ещё соображение удерживает: войну встретил шестилетним и ничего о ней думать не мог. Всего лишь жил, но всё, чем война потом «отоварила» хорошо помню.

Как писать? Излагать всё, что видел в шесть лет через пятьдесят четыре года? Не велика ли пауза будет? Смешнее таких записей вроде бы ещё никто не делал, негожее занятие писать о прошлом старыми мозгами.

– Ошибка! Самое время писать о прошлом: пенсионер у финиша, величина с определением «время» тебя не трогает и не волнует, а о дипломе литинститута скажу так:

– Чему обучил в общей школе отличный педагог литературы и родного языка достаточно, чтобы изложить события прошлого, какой-либо особой хитрости на рассказы о житии с сорок первого по сорок пятый и далее не требуется.

– Время основательно старый телом и разумом, есть риск на половине дороги к славе «кокнуться», «отбросить лапти», «сыграть в ящик», или «отдать концы». Выбор не богатый и все одинаковы. Где носило ранее?

– О профессионалах пера: профи-баталисты своё сказали, пришёл черёд дилетантов, любителей, то есть. Не умрёшь, не «кокнешься» и не «потеряешь обувь» в ближайшие пятнадцать лет, положись на меня, позабочусь о телесном здоровье твоём. И о грамоте особо не переживай: нашими, бесовскими способами, окажу помощь в приобретении простого технического устройства (компьютер) с текстовым редактором, не позволяющим выражаться топорным языком и с нарушениями орфографии.

– А матом можно? Писать без мата о войне не смогу. Только одно упоминание о далёкой войне немедленно вызывает желание полностью перейти на инвектив, или объединиться с итальянским invekto. Итальянского языка, разумеется, не знаю, поэтому буду выражаться родным и привычным. Есть опасность быть притянутым к ответу?

– Никто не «притянет», а меня – тем более. Когда закончится запас страхов «притягивания к ответу»!? Ругаться матом о ваших войнах разрешено давно, они того стоят. Сам подумай: прошлая война была всё же ограничена временем, её за четыре года сделали. Что было потом – такому и названия нет.

– Как «нет»? Её «холодной» называли с постоянным ожиданием «вот-вот перейдёт в «горячую»!

– Считаю вас единственным народом в мире, коему по душе война «горячая» и короткая, чем «холодная» и без конца.

– Пожалуй! «Горячая» война не годится, не все «горячую» переживут, кое-кому следующая «горячая война» может оказаться последней…

– Причина?

– Народ сгинет… Но вас пусть не пугает перспектива исчезновения, вы переживёте любую «горячую» войну. Лучших и больших специалистов по «перемалыванию» всяких войн, чем вы – во всём мире не найти!

– Спасибо, друг! Порадовал!

– Мат тогда мат, когда имеешь предварительные знания о нём, и что он таковым является. Многие соотечественники знают мат в совершенстве, но не все и не всегда пускают мат в работу.

– Дозволь набрать десяток строк личных замечаний?

– Валяй.

– Как надо понимать и принимать мат? В вашей местности благодать и покой царят, вы близки к Высшей Силе, а житие наше Содом и Гоморра. В употреблении мата и крепкого алкогольного пития на душу населения пришли к критическому порогу, а за порогом вот-вот войдёт в силу «Закон о сквернословии». У вас нет поводов грешить, поэтому и мат вам не нужен. Так?

– Так.

– О, мудрейший из бесов, ответь: почему вызванный медиумами дух великого поэта всех времён и народов А.С. Пушкина слов не выбирает и отвечает на вопросы «открытым текстом»? Что остаётся думать живым о том свете? Далёк от пансиона благородных девиц? Или отсутствует Высшая Сила и душа поэта не связана условностями приличного поведения? Полная свободна в выборе ответов, и слова, коими пользуемся в нашем мире не матерные?

– Сложный вопрос. Но хороший. Своим умом дошёл?

– Нет, исключительно бесовское влияние.

– Приятно слышать, льстишь. Если назову тебя «поцам» как отзовёшься?

– Никак, не знаю, что это такое.

– Поц – еврейское название мужского достоинства, родня распространённому и уважаемому вами слову из трёх литер, универсальному на все неразрешимые случаи жизни. Основное слово за исключением служителей культа, те почему-то считают упоминание мужского достоинства матерным. В вашем языке, как и в еврейском, три литеры для обозначения могучего слова. Евреи долго терпели равенство своих и ваших трёхбуквенных членов, но после раздумий о длине главного слова пришли к выводу:

– Поц следует удлинить! – пришили к старому поцу два знака своего алфавита и получили «поцам». Были трудности в операции по пришиванию, обрезанное удлинять труднее, но будучи талантливыми в медицине всё же преодолели трудности и вырвались вперёд.

Правда, ненадолго: вы не зевали, и к своим трём буквам добавили две литеры «ЛА», не позволив евреям и в этом виде соревнования быть впереди планеты всей.

Первенства не достигли, перестроенный «хуила» оказался не длиннее еврейского «поцам», но факт состязательности присутствует.

Так что от мата ещё ни один компьютер не повредился, и впредь не выйдет из строя. С матом дело обстоит просто: мат все знают, но не все им пользуются.

Знал еврея, «хирурга от бога», так он со знанием, наслаждением, вольно, но страшно гневался, когда кто-то в его присутствии употреблял трёхбуквенный член в еврейском звании. Русским членом размахивал постоянно и в удовольствие, но когда кто-то поминал еврейский поц – гневался. Это был редчайший еврей-антисемит: не знал иврита, русский язык считал родным, а водку предпочитал закусывать ветчиной, нарушая закон о кошрате. Поскольку работал хирургом в советское время – под его скальпель попадали соплеменники, о коих отзывался:

– Не люблю их оперировать, больно квёлые – остатки вежливости не позволяли употреблять «дохлые».

Открытая и прямая беседа, протекавшая с сущностью, от слова к слову становилась приятной и по другой причине: нас никто не слышал.

– Что будет со мной по окончании задуманного? Уйдёшь один, меня потащишь?

– Не знаю… пожалуй, один уйду… забот меньше…

– Ничего иного от беса не ждал. Но, всё же, что меня ожидает по окончании работы?

– Ничего выдающегося и особенного не случится, будешь потихоньку пенсионерствовать, доживать отпущенное время, вспоминать места повести и думать «всё ли правильно настучал».

– Тогда в моих интересах тянуть резину и писать без конца.

– Не от тебя зависит. Сносно и терпимо можешь выражаться до поры, пока мозг будет относительно ясным, не отягощённым питием и чревоугодием и не полностью оккупирован склерозом или гнусным стариком с фамилией Альц-Геймер. Нам подвластна ваша плоть, но в мозг влезть не можем. Считывать информацию иногда получается, да и то не со всех мыслительных отделов мозга. В кладовых памяти есть такие места, куда и нам, бесам, ходу нет, «потаёнными» называются…

– … где и храним заначки от жены… Каков процент потаённых мыслей удаётся исполнить, и сколько – нет?