Текст книги "Москва еврейская"

Автор книги: Лев Клячко

Соавторы: Дмитрий Фельдман,Самуил Вермель,Алексей Саладин,Петр Марек,Осип Рабинович,Александр Кацнельсон,Юлий Гессен,Иван Белоусов,Онисим Гольдовский,Маргарита Лобовская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

ГЛАВА IV. 1856–1870 гг.

После окончания Севастопольской войны и смерти Николая I началось обновление старой крепостнической России. Наступило новое царствование – Александра II. Если измерять «еврейское счастье» количеством погромов, то это царствование надо признать самым «счастливым» периодом истории русских евреев, так как в это царствование был только один погром, в Одессе в 1871 г. Зато это была так называемая «эпоха великих реформ», которая, правда, только одним боком задела еврейскую жизнь, но все-таки хоть немного освежила душную, невыносимую атмосферу николаевского режима, режима шпицрутенов, пыток, кантонистов и рабства. В 1856 г., как выше указано, упразднено было московское гетто и евреям было дано право селиться по [всей] территории столицы. В этом же году упразднен институт кантонистов. Скоро подоспели другие облегчения и некоторые расширения права жительства для определенных категорий евреев. В плотной стене черты оседлости пробита была небольшая брешь – и представителям труда (ремесленникам, механикам, пивоварам и вообще мастерам), торговли (купцам 1-й гильдии постоянно, а 2-й гильдии временно) и свободных профессий (врачам, инженерам, юристам и вообще кончившим курс высших учебных заведений) предоставлено было право жить во всей Империи. Это, конечно, тотчас вызвало поток иммигрантов из западных губерний в центральные, в том числе в Москву. Общеизвестно, какой общественный подъем чувствовался тогда в России, какие идеалистические порывы охватили все слои тогдашнего либерального общества. Настроение у всех было повышенное, оптимистическое. Надежды и широкие перспективы близкой свободной демократической жизни воодушевляли всех. Евреи, конечно, не отстали от этого всеобщего движения. Еврейская интеллигенция, при первых лучах солнца свободы почуяв возможность более человеческой культурной жизни, более свободного материального существования, сломя голову бросилась в манящий поток новой жизни, кинулась в бурные волны просвещения и европеизации. Все, что было более энергичного и предприимчивого, талантливого и деятельного, бросилось через открытую щель стремглав из черты оседлости, в которой до сих пор было замуравлено[36]36
  То есть пребывало в заброшенном состоянии. «Замуравлено» – зд.: поросло густой травой (В. Даль). – Ред.


[Закрыть], и во всех почти городах центральной России быстро стали образовываться значительные еврейские общины из купцов, ремесленников, адвокатов, инженеров и лиц других свободных профессий. И еврейское население Москвы тоже стало разрастаться и принимать более организованные формы. Уже в середине 60-х годов московская община настолько разрослась, что нашла возможным пригласить на должность духовного раввина известного ученого-талмудиста рабби Хаима Берлина<sup>[37]37
  Хаим Берлин (1832–1912) – раввин, духовный раввин Москвы в 1865–1885 гг. В 1907 г. переселился в Палестину, где стал одним из лидеров ашкеназской общины и главой йешивы. – Ред.


[Закрыть]</sup>. Население общины было пестрое и состояло в то время из чрезвычайно разнообразных элементов: тут были и правоверные ортодоксы, строго державшиеся традиций и обычаев еврейского гетто, но была уже и значительная доля интеллигенции, образованного купечества, стремившегося к просвещению и европеизации. В этой пестрой массе стали ясно дифференцироваться разные группы. Прежде всего, как выше упомянуто, «коренные москвичи», так называемые «николаевские», бывшие нижние чины николаевских наборов и их потомки, и «вольные», вновь прибывшие из разных пунктов черты оседлости. В этой последней группе были выходцы из западных и южных губерний и переселенцы из Прибалтийского края («курляндцы»). Между этими группами всегда существовал более или менее заметный антагонизм. «Николаевские» считали себя «коренными» жителями Москвы, купившими свое пребывание в Москве очень дорогой ценой, ценой невыразимых порой страданий и мученичества во время ужасающей солдатской службы николаевских времен. И действительно, среди них было немало лиц, прошедших сквозь строй кантонистских пыток и мучений и немало пострадавших за веру отцов. Они считали себя поэтому в некотором роде заслуженными аристократами и косо смотрели на «вольных» новых «пришельцев» из Шклова, Бердичева и других центров еврейской оседлости. Эти же последние, будучи более образованны во всех смыслах, более богаты и деятельны, со своей стороны, свысока смотрели на «николаевских», которые действительно благодаря оторванности от культурной жизни и условиям своей военной службы в умственном и культурном отношении стояли много ниже. Самое название единственной в то время молельни, «Аракчеевской», показывало древность происхождения «николаевских» и оправдывало их претензию на первую роль, которую, однако, им никогда не удавалось завоевать. С другой стороны, между «курляндцами» и остальными выходцами из черты оседлости тоже существовал некоторый антагонизм. Первые, отличавшиеся внешним лоском и европейскими манерами, хорошо владевшие немецким языком и вкусившие от плодов (правда, только внешних) европейской цивилизации, смотрели на себя как на высший слой еврейства, а на остальных смотрели сверху вниз… Шкловские же, бердичевские и другие третировали курляндцев как «невежд», ничего не понимающих в талмудической мудрости и вообще мало сведущих в еврейских науках. Но этот антагонизм, надо признать, не был настолько глубок и силен, чтобы препятствовать всеобщему объединению, когда это касалось общих интересов общины. К сожалению, население не имело тогда своего объединяющего центра, так как существовавший в Зарядье, бывшем гетто, Аракчеевский молитвенный дом – бедная и убогая по своей внешности, тесная и мизерная молельня не удовлетворяла требованиям и запросам новых классов еврейства, искавших новых красивых форм богослужения в духе западноевропейских евреев и стремившихся к широкой общественной работе. А между тем все жили разрозненно, общественности никакой не было, жили исключительно личными интересами. Из «николаевских» бедные торговали старым платьем на Толкучке или занимались другой мелкой торговлей, более зажиточные были ремесленники, главным образом портные, работавшие на заказ и имевшие магазины готового платья. «Вольные» большею частью были комиссионеры, которые закупали разного рода товары, особенно мануфактуру, для провинций. Эти последние жили без семей, жили, так сказать, телом в Москве, а душой на родине, связь с которой была очень крепка. Они проживали год, а то и больше, в столице и только на праздник Пасхи или осенние праздники уезжали домой, к своей семье. Пребывание в Москве, было, так сказать, отхожим промыслом. Целые годы «добытчик» ждал момента, когда получит возможность вернуться к своим родным, с которыми жизнь его разлучила. И велика же была радость, когда в какой-нибудь еврейский городок приезжали эти гости из далекой Москвы, из столицы «Россеи», нагруженные подарками и вещами, невиданными в глухой провинции. Приезд такого комиссионера был великим событием – и расспросам и вопросам не было конца. И действительно, в то время, при отсутствии железных дорог, такое путешествие было не из легких: оно продолжалось недели и было чревато разными приключениями. С другой стороны, при отсутствии газет и вообще всяких связей с центром живой человек, приехавший из столицы, представлял богатейший источник всякого рода информации и немало действовал на ум и воображение провинциального болота, жизнь которого была затянута густой плесенью. Отпраздновав Пасху и отгулявши в своей семье еще несколько недель, такой комиссионер опять отправлялся в дальний путь, запасшись всеми документами, дававшими право временного жительства вне черты оседлости. Постоянных жителей из купцов в Москве тогда было еще очень мало. Чтобы окончательно водвориться со своей семьей в Москве, купцу необходимо было стать московским купцом 1-й гильдии, а для этого по закону надо было предварительно выдержать пятилетний стаж первогильдейского купечества в черте оседлости, что требовало больших средств – около тысячи рублей в год. Это, конечно, было доступно очень немногим. Кроме того, закон о безусловном праве жительства вне черты оседлости для купцов 1-й гильдии вышел только в 1862 г., так что купцы с 5-летним стажем могли появиться только к концу 60-х годов. Многие из них поэтому жили только временно – или как купцы городов черты оседлости (1-й гильдии имели право жить 6 месяцев, 2-й гильдии – 2 месяца), или как доверенные купцов.

Зато кроме «николаевских» и купцов-комиссионеров в Москве быстро стали появляться еврейские ремесленники, которых крайняя нужда и безработица в черте оседлости гнала в столицу. По закону они пользовались правом постоянного жительства, правда условно, т. е. при условии занятия своим ремеслом. Это открывало широкое поприще для еврейских ремесленников, которыми кишмя кишела «черта» и в которых чувствовалась такая нужда в центре. Еврейские ремесленники решительно перебирались в столицу со своими семьями, открывали мастерские и ремесленные заведения и очень скоро находили сбыт своим изделиям. Главным образом в Москве поселились портные, белошвеи, скорняки, ювелиры и часовщики – и скоро то тут то там, на разных улицах Москвы появились разные еврейские мастерские скорняков и ювелиров. Так как ремесленное производство было весьма слабо развито в русском населении, а некоторые производства (например, белья и готового платья) совершенно не имели представителей – русских, то при отсутствии конкуренции и большом спросе на ремесленные изделия еврейские ремесленники делали очень хорошие дела, понемногу богатели и приобретали даже дома в столице. Многие из них в это же время, будучи ремесленниками, выплачивали у себя на родине, в месте прописки, гильдию – и через 5 лет становились московскими купцами 1-й гильдии, полноправными в смысле права жительства гражданами города Москвы. Наиболее богатые расширяли свое производство до размеров фабричных и становились фабрикантами.

К концу шестидесятых годов еврейское население было уже настолько многочисленно и мощно, что мысль о постройке нового молитвенного дома (еврейского центра) – ибо в диаспоре синагоги всегда служили не только религиозными, но и культурно-национальными центрами, так как около них концентрировались и благотворительные учреждения всякого рода, [и] просветительные; еврейских молитвенный дом имеет три названия: бет-тефила (дом молитвы), бет-мидраш (дом учения) и бет-гакнесет (дом собраний). <…> По образцу европейских синагог с хорошим кантором и хором, с раввином-проповедником на русском языке (духовный раввин уже был в Москве), – эта мысль стала принимать реальные формы. Но постройка такого храма требовала много времени. Поэтому решено было временно поместиться в наемном помещении, которое и нашлось в Спасоглинищевском переулке по Маросейке, в доме Рыженкова. На должность общественного раввина («коренного», как они назывались официально) и проповедника был приглашен из Минска 3. Минор<sup>[38]38
  Шломо-Запман Минор (Залкинд) (1826–1900) – раввин, публицист, общественный деятель. С 1859 г. – казенный раввин Минска, с 1869 г. – казенный раввин Москвы. В 1892 г. отстранен от должности и выслан в черту оседлости. Скончался в Вильно. – Ред.


[Закрыть]</sup>, сыгравший впоследствии немаловажную роль в истории московской общины. Это был ученый и просвещенный человек не только в специально еврейском, но и в европейском смысле. Знаток еврейских наук, литературы, истории, он получил и богатое светское образование, знал европейские языки и недурно владел литературным искусством. Это был отец двух знаменитых сыновей, известного профессора-невропатолога, ныне заслуженного деятеля науки Л. С. Минора<sup>[39]39
  Лазарь Соломонович Минор (1855–1942) – невропатолог, один из создателей московской школы невропатологии. Приват-доцент Московского университета, директор клиники нервных болезней в Москве. Сын Ш.-3. Минора. – Ред.


[Закрыть]</sup> и известного революционного деятеля, знаменитого эсера О. С. Минора<sup>[40]40
  Осип (Йосеф) Соломонович Минор (1861–1934) – политический деятель, член «Народной Воли», неоднократно арестовывался, приговаривался к ссылке и каторге. Эсер, член Московского комитета партии эсеров, председатель Московской городской Думы (1917), член Учредительного собрания от Москвы. С 1918 г. в эмиграции. – Ред.


[Закрыть]</sup>, одного из героев якутского дела, большую часть своей жизни проведшего в тюрьмах и на каторге, преданного впоследствии Азефом. В 1917 г., во времена Керенского, он был председателем московской эсеровской думы. Граф Л. Н. Толстой, как известно, брал у 3. Минора уроки древнееврейского языка, читал с ним Библию и целые часы проводил с раввином в беседах и рассуждениях о религии, христианстве и иудаизме.

8-го марта 1870 г. происходила закладка… молитвенного дома московского еврейского общества. Вновь приглашенный раввин Минор произнес на этом торжестве речь, в которой выразил радость свою по случаю такого важного события, знаменующего достижения евреев. «По воле Божией и по милости августейшего монарха нашего мы приступаем к закладке дома Божьего, дома молитвы, дома слез, дома радости. Но где? В сердце России! Пала наконец преграда, отделявшая нас, детей Израиля, от сердца нашей родины, сердца России, и отныне по милости монарха мы без страха, без боязни, открыто и торжественно восшлем здесь наши скромные, но теплые молитвы… И если мы радуемся этому событию как победе, то не как победе, одержанной нами, детьми Израиля, над кем-либо, нет: дети Израиля суть дети мирной деятельности, мы ни с кем здесь не воевали, никого не побороли, но мы радуемся этому событию как победе России над Россией победе лучших убеждений света и веротерпимости над тьмою фанатизма и суеверия. И как нам не радоваться этому событию, когда мы убеждены, что и сила, и крепость, и слава, и величие любезной нашей родины зависят именно от… мирных и прочных завоеваний… в духовной области прогресса и веротерпимости. И как нам не радоваться этому событию, когда мы убеждены, что от мирных и прочных завоеваний нашей любезной родины в области света и прогресса зависит все настоящее и будущее благоденствие нашего собственного народа. Ибо, если, по выражению одного поэта, народ Израиля образует стрелку на политическом циферблате Европы, т. е. что по политическому и гражданскому положению наших единоверцев в известной стране мы можем судить о низшей или высшей ступени политического и гражданского развития данной страны, то, прилагая эту не столько поэтическую, сколько верную мысль к любезной нашей родине, мы на вопрос „О страм, сколько ушло от нощи. О страм, сколько утекло от тьмы“ принуждены были отвечать всегда словами пророка: „Настал рассвет, но есть еще и нощь“».

Вот какими надеждами на «милость монарха», на «победу России над Россией» воодушевлены были московские евреи в этот момент. Разрешение иметь свою молельню… где? – «в сердце России» – считалось тогда «событием», «победой», «завоеванием».

1-го июля 1870 г. состоялось освящение нового молитвенного дома – и раввин Минор опять говорил: «Нам довольно вспомнить, что со времени вступления на престол августейшего монарха нашего Александра II мы неуклонно идем вперед по пути нашего гражданского усыновления, и воздвигнутая нами здесь святыня является вместе с тем и самым достойным памятником тех благодеяний, коими осыпал и осыпает нас августейший наш монарх». Так думало и чувствовало зачарованное монаршими «благодеяниями» московское еврейство. Но недолго будет длиться эта зачарованность. И тот же Минор вскоре заговорит другим языком, когда убедится, что дали евреям эти «благодеяния» и эти «победы»…

Как бы то ни было, новый дом молитвы был открыт. Был приглашен недурной кантор Баде, был собран хороший хор. Раввин Минор получил трибуну и начал произносить проповеди на русском языке. Все это было для многих и ново, и интересно, и поучительно. Создан был центр. Создалась ощутительная, реальная связь между жившими раньше разрозненно евреями, появились новые интересы, духовные и общественные, стали проявлять себя люди – будущие общественные деятели Москвы, игравшие впоследствии в течение многих десятилетий огромную роль не только в истории московской общины, но и в истории русского еврейства вообще. Образовалось Правление Московского еврейского общества, которое сосредоточило в своих руках все дела общины. В состав этого первого правления вошли: «кандидат прав Владимир Осипович Гаркави <sup>[41]41
  Владимир Осипович Гаркави (1846–1911) – адвокат, руководитель Московского отделения Общества для распространения просвещения между евреями в России, один из лидеров Московской еврейской общины. – Ред.


[Закрыть]</sup>, Московский 1-й гильдии купец Гендель Хишин, Одесский купец Лейзер Горнштейн, Московский купец Самуил Манисевич, Нижегородский купец Вольф Высоцкий<sup>[42]42
  Калонимос-Вульф (Вольф Янкелевич) Высоцкий (1824–1904) – крупный чаеторговец, меценат, основатель и глава фирмы «В. Высоцкий и К°». В Москве проживал с 1858 г. – Ред.


[Закрыть]</sup>, Киевский 1-й гильдии купец Герман Шмелькин, нижегородский купец 1-й гильдии Мовшо Россиянский<sup>[43]43
  Моисей Миронович Россиянский (ум. в 1891 г.) – чаеторговец, купец 1-й гильдии. Переехал в Москву в 1865–1866 гг., стал одним из основателей московской еврейской общины. Дед философа C. Л. Франка (1877–1950). См. о нем: Франк С. Л. Предсмертное // Франк С. Л. Русское мировоззрение. СПб., 1996. С. 43–44. – Ред.


[Закрыть]</sup>, Вилкомирский 2-й гильдии купец Мордух Иоффе, Московский 1-й гильдии купец Эдуард Герценберг, Могилевский купец Самуил Дайдульман, Московский купец Симха Розен». В этот список вошли только один представитель «николаевских» – купец Дубиновский и один представитель интеллигенции – Вл. Ос. Гаркави. Остальные десять человек принадлежали к торгово-промышленному классу и… [были купцами] разных гильдий. Это Правление Московского еврейского общества с раввином З. Минором во главе сосредоточило в своих руках все заботы о нуждах и интересах общины. Кроме приличного храма с очень красивым богослужением оно обратило внимание прежде всего на обучение еврейских детей и через раввина стало ходатайствовать о разрешении открыть еврейское училище («Талмуд-Тора»). Это ходатайство было удовлетворено. Разрешение было дано. Но любопытно, как просто и своеобразно решались такие дела. Разрешение это дано было суточным приказом московского обер-полицмейстера, объявленным в «Полицейских Ведомостях». Ни устава училища, ни программ, ни прав учеников – ничего не было, да и учебное ведомство как будто не имело даже никакого отношения к этому учебному заведению. Вот подлинный документ, тот, так сказать, кит, на котором держалось в течение 20 лет это учебное заведение: «Суточный приказ московского обер-полицмейстера, 16 сентября 1871 г., № 259. Московский общественный раввин Минор, ввиду того что в здешней столице среди еврейского общества очень много сирот обоего пола и особенно детей, нуждающихся в приюте и первоначальном религиозно-нравственном воспитании, в марте месяце с.г. ходатайствовал о разрешении учредить на основании 1074 д. т. ч. 1 св. зак., при молитвенном правлении, находящемся на Солянке, в доме Рыженкова, приют для означенных детей под именем „Талмуд-Тора“ и вместе с тем разрешить ему для этой цели открыть добровольную подписку. Ныне Московский генерал губернатор уведомил, что правление Министерства внутренних дел, по сношении с министром народного просвещения и согласно ходатайства раввина Минора, разрешает устроить и содержать в Москве за счет добровольных пожертвований приют для еврейских детей обоего пола под именем „Талмуд-Тора“ (школа грамотности), но с тем чтобы приют этот подчинялся в учебном отношении училищному начальству и чтобы в оном преподавался русский язык». Как курьез надо отметить, что этот приказ и это разрешение совершенно противоречили тогдашней политике Министерства народного просвещения в области еврейского школьного дела. Совместное обучение мальчиков и девочек, обязательство преподавания в «Талмуд-Торе» русского языка, смешение «приюта» со «школой грамотности» – все это шло вразрез с формальным законом. Но такова уж сила всякого административного распоряжения. Генерал-губернатором был В. А. Долгоруков<sup>[44]44
  Владимир Андреевич Долгоруков (1810–1891) – князь, государственный деятель. В 1856–1891 гг. – московский генерал-губернатор. В 1891 г. отправлен в отставку. – Ред.


[Закрыть]</sup>, тогда влиятельный и сильный человек, и он своею властью разрешал то, что он считал нужным и полезным, не считаясь с буквою закона. 8-го октября 1872 г. училище было открыто и стало функционировать довольно успешно. Из сохранившихся отчетов видно, что первые восемь лет в училище перебывало 530 учеников, истрачено было в этот период 64 408 р. 56 к. Среди учащихся были такие, которые впоследствии занимали довольно видное положение, например известный врач московского земства и общественный деятель Дорф. Так, постепенно развиваясь, прогрессируя, разрасталась еврейская община в течение 70-х годов.

Начальство (генерал-губернатор Долгоруков и обер-полицмейстер Арапов) к евреям относилось снисходительно и справедливо – и московским евреям жилось сравнительно недурно. Правда, после выстрела Каракозова и взрыва на Курском вокзале при возвращении царя с войны политика Александра II<sup>[45]45
  Дмитрий Владимирович Каракозов (1840–1866) – революционер; 4 апреля 1866 г. в С.-Петербурге стрелял в Александра II, но промахнулся. Был судим Верховным уголовным судом, по приговору которого повешен. В результате другого покушения, 19 ноября 1879 г., при подходе к Курскому вокзалу Москвы в результате взрыва потерпел крушение свитский поезд императора. Царь не пострадал, поскольку к тому моменту царский поезд уже благополучно прибыл на тот же вокзал. – Ред.


[Закрыть]</sup> довольно заметно качнулась назад, но в Москве евреи этого пока не чувствовали. В 1880 г. по случаю исполнившегося 20-летия царствования Александра II Еврейским обществом открыто было ремесленное училище с довольно обширным общеобразовательным курсом и разными ремесленными отделениями. С высочайшего разрешения этому училищу было присвоено имя «Александровское», и Московское еврейское общество удостоилось высочайшей благодарности. Как и «Талмуд-Тора», узаконение этого училища было основано на следующем сообщении канцелярии генерал-губернатором: «Управление Московского генерал-губернатора, Отделение 1-е, Стол 2, Правления Московского Еврейского Общества, 4 сентября 1880 г. № 48 481. Государь император, по верноподданнейшему докладу о предложении Московского Еврейского Общества ознаменовать день 25-летия царствования Его Императорского Величества учреждением в Москве ремесленного училища с ходатайством наименовать это училище „Александровским“, Высочайше соизволил изъявить на то согласие, повелев при этом благодарить Еврейское Московское Общество за его верноподданнические чувства. О таковой высочайшей воле считали нужным уведомить Правление Московского Еврейского Общества для объявления по принадлежности. За Московского генерал-губернатора, московский губернатор Перфильев<sup>[46]46
  Василий Степанович Перфильев – московский гражданский губернатор в 1870–1880-х годах. – Ред.


[Закрыть]</sup>». Таким образом, этот период десятилетия царствования Александра II был временем быстрого развития и роста общины, имевшей уже приличный молитвенный дом, кое-какие просветительные учреждения и выдающийся раввинат в лице таких известных лиц, как 3. Минор и X. Берлин. Положение евреев в Москве было сравнительно хорошее. Население увеличивалось быстро, и экономическое его благосостояние росло прогрессивно. Сколько людей, приехавших из «черты», без всяких, можно сказать, средств, вскоре богатели, делались владельцами больших торговых фирм, фабрик и заводов. Не подлежит сомнению, что еврейское население сыграло очень значительную роль в развитии московской торговли и промышленности, особенно в области ремесленных производств. Некоторые области производства впервые только были заведены евреями. Так, например, торговля и производство готового платья, готового белья, которые до евреев совершенно были неизвестны в Москве, выросли и развились благодаря еврейской инициативе. В смысле правовом жизнь евреев в это время в Москве тоже была, не в пример другим городам России, сравнительно сносной. Московский генерал-губернатор князь Владимир Андреевич Долгоруков был русский барин и аристократ с ног до головы. Благодаря своей родовитости (вел он свой род от Рюриковичей) он пользовался большим влиянием в придворных сферах и особенными симпатиями императора Александра II. Мягкий, воспитанный, он заключал в себе кое-что от Фамусова, немного и от либеральных идей преобразовательной эпохи. Без особенно твердых политических убеждений и определенного мировоззрения, он предпочитал всяким резкостям и прямолинейностям покой, «тишь и гладь». Естественно, что его не особенно трогал вопрос о том, что живет ли в Москве сотней-другой евреев больше или меньше и все ли живущие там вооружены всеми требованиями бессмысленного законодательства о жительстве евреев вне черты еврейской оседлости. И он сквозь пальцы смотрел на пребывание евреев в Москве. Злые языки говорили, что его снисходительное отношение к евреям объяснялось его дружбой с Лазарем Соломоновичем Поляковым<sup>[47]47
  Лазарь Соломонович Поляков (1842–1914) – предприниматель, банкир, меценат. В течение долгих лет был главой Московской еврейской общины. Финансировал строительство Московской хоральной синагоги. – Ред.


[Закрыть]</sup>, что эта дружба была не платоническая, что она оплачивалась щедро поляковским банком. Не подлежит сомнению, что князь Долгоруков пользовался финансовой поддержкой Полякова. Человек без средств, он жил широко и нуждался нередко в деньгах, в которых со стороны дома Полякова, понятно, никогда ему не было отказа. Но его отношение к евреям не было никоим образом основано на принципе do ut des<sup>[48]48
  Даю, чтобы ты дал (лат.; формула римского права). – Ред.


[Закрыть]</sup>. Нет, это было в его натуре, в его русской барски-аристократической и слегка либерально-гуманной натуре, которой было просто чуждо преследование людей не за преступления, а за какие-то допотопные и несуразные законы, специально направленные против них потому, что они принадлежат к еврейской нации и еврейской религии. Нельзя также отрицать того, что многие представители московской администрации занимали более или менее видные посты в многочисленных поляковских предприятиях. Так, правитель<sup>[49]49
  Т. е. управляющий. – Ред.


[Закрыть]</sup> канцелярии генерал-губернатора Мейн занимал большой пост в одном из банков Полякова. А многие штатские и военные генералы под разными благовидными предлогами (в виде членов комиссий, правлений и т. п.) были прикосновенны к поляковским делам. Как бы то ни было, отношение к евреям в Москве было во много раз лучше, чем в других местах, главным образом потому, что во главе администрации московской стоял человек, не зараженный квасным патриотизмом и реакционным злобным антисемитизмом. Так как стоящие на низших ступенях административной лестницы обыкновенно прислушиваются к голосу стоящих на высших ступенях ее, то, понятно, что остальные органы московской администрации держались той же тактики. Нельзя не упомянуть бывших долгое время обер-полицмейстерами в Москве Арапова и Козлова, особенно последнего. Это был добрый, мягкосердечный и гуманный человек и, по-видимому, убежденный противник еврейских ограничений, особенно в таком элементарном праве, как право жительства. Он сквозь пальцы смотрел на это дело, и там, где это только зависело от него – а от него как обер-полицмейстера зависело почти все, – он всегда давал свое разрешение. У него в приемной нередко, когда еврей приходил жаловаться на то, что его полиция хочет выселить, можно было слышать реплики вроде следующего: «Ах, достаньте ремесленную книжку, как все ваши делают, и вам будет разрешено». Он знал, что книжку достать можно через ремесленную управу, которая немало наживалась на этом деле, и тому, кто ремеслом особенно не занимается, но не видел в этом ни греха, ни преступления. А раз высшие власти так легко смотрели на жительство евреев, раз генерал-губернатору и обер-полицмейстеру было любо, то богам низшего ранга было только мило. Особенно благоприятно было положение полиции: с одной стороны, закон был на ее стороне и служил в ее руках постоянным угрожающим оружием против евреев; а с другой стороны, нарушая этот закон, она ничем не рисковала, так как ее начальство сквозь пальцы смотрело на эти нарушения. Это давало ей возможность доить еврейское население и выкачивать из его карманов сколько угодно денег, и каждый вновь прибывший в Москву еврей был новой курицей, несшей золотые яйца. И не в их интересах было вырезывать этих кур… Действительно, еврейское население Москвы было своего рода уделом, отдававшимся на «кормление» тому или другому из полицейских чинов. Если хотели кого-либо из них наградить, его сажали в такой участок, где евреев живет много; если же хотели покарать, то высылали на окраины, где евреев было мало или совсем не было. И в то время, как, например, приставы городского участка, где находилось московское гетто – Зарядье, покупали себе собственные дома и жили, как крезы, приставы в участках без евреев бедствовали и нуждались. То же самое можно сказать о Ремесленной управе. Ее чиновники, в руках которых находились все евреи-ремесленники, конкурировали с полицией в деле обирания евреев-ремесленников, действительных или мнимых. Открытие мастерской, экзамены на мастера или подмастерья, ремесленная книжка и т. п. – всего этого можно было добиться только путем хорошей взятки. Но евреи были довольны таким порядком вещей. Известно, что для евреев в то время не было лучшего положения, чем то, когда «начальство берет». Они привыкли каждый свой шаг, каждый глоток воздуха, права дышать и жить покупать дорогой ценой, считают это своим «естественным правом» и очень бывают огорчены, когда встречаются лицом к лицу с неберущим начальством, лишающим их одного из самых могущественных средств самозащиты. И к началу 80-х годов в Москве уже было солидное еврейское население со всеми атрибутами еврейской общины. Численность еврейского населения в это время трудно определить с точностью. Имевшие место переписи страдают большими дефектами, так как число нелегально проживавших евреев и, естественно, поэтому скрывавшихся от переписи было довольно значительно. Так, по переписи 1871 г. в Москве оказалось 5319 человек. Умерло же в этом году 90 мужчин и 56 женщин, т. е. 146 человек, что составляет около 28 на тысячу – цифра, совершенно невероятная по своей величине для еврейского населения вообще и московского (где было много молодежи и очень мало детей) в особенности. Отсюда надо заключить, что данные переписи значительно преуменьшены. То же надо сказать и о следующей переписи, 1882 г., по которой в Москве оказалось 15 085 евреев, так как умерших в этом году было 201 мужчина и 145 женщин, т. е. 346 человек, что опять-таки предполагает невероятно большую смертность в 23 на тысячу. Правда, подобные цифры выведены на основании данных о рождаемости и смертности<sup>[50]50
  См.: Вермель С. С. Статистические данные о движении еврейского населения в Москве за последние 20 лет // Восход. 1893. № 6. С. 34–37 (паг. 2-я). В оригинале данная фраза сильно искажена. – Ред.


[Закрыть]</sup>, а именно что в 1871 г. [евреев в Москве] было приблизительно 8000 человек, а в 1881 г. – 16 000 человек.