Текст книги "Москва еврейская"
Автор книги: Лев Клячко
Соавторы: Дмитрий Фельдман,Самуил Вермель,Алексей Саладин,Петр Марек,Осип Рабинович,Александр Кацнельсон,Юлий Гессен,Иван Белоусов,Онисим Гольдовский,Маргарита Лобовская
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)
Дмитрий Фельдман
ПЕРВЫЙ СОЛДАТСКИЙ РАВВИН МОСКВЫ ИОСЕЛЬ НАЙФЕЛЬД [541]541
Публикуется впервые.
[Закрыть]
Архивные поиски подчас приводят исследователя-историка к любопытным находкам. Вновь обнаруженные исторические источники позволяют углубить или уточнить наши представления об уже известных и устоявшихся фактах далекого прошлого. Для еврейского народа России с конца XVIII столетия основой всего его существования является наличие «черты постоянной оседлости», которая проходит красной нитью через русское законодательство о евреях вплоть до Первой мировой войны. Территория Великороссии – так называемые «внутренние губернии» – со времен Екатерины II долгое время оставалась для некрещеных евреев запретной. Это же в особенности касалось столичных городов Санкт-Петербурга и Москвы. И тем не менее, как мы знаем из истории, даже в строгих правилах могут существовать положительные исключения.
В Российском государственном архиве древних актов (РГАДА) обнаружено «Дело по отношению московского военного генерал-губернатора в Московскую дворцовую контору о доставлении сведений об отставном служителе еврее Иоселе Найфельде» 1862 г.[542]542
РГАДА. Ф. 1239. Дворцовый отдел. Оп. 3. Ч. 25. Д. 21 045. Л. 1–8.
[Закрыть]. Из Управления московского военного генерал-губернатора (за подписью гражданского губернатора кн. Оболенского) в Московскую дворцовую контору поступило отношение от 18 апреля 1862 г. Из него становится известно, что в марте московский обер-полицмейстер сообщил генерал-губернатору о том, что в Якиманской части, в доме почетных граждан Сорокиных проживает еврей, содержатель «столярного заведения», отставной рядовой «служительской команды», состоящей при Московских дворцах, а также его семья. Учитывая то, что законодательство запрещает отставным нижним чинам из евреев проживать в Москве, обер-полицмейстер предписал приставу той части выслать немедленно из города еврейскую семью.
В ответ И. Найфельд заявил, что в указе об отставке, выданном ему 1 января 1860 г. командиром служительской команды, говорится, что он имеет право жить во всех городах России, включая Санкт-Петербург и Москву, при условии занятия ремесленным трудом. В настоящее время ответчик имеет столярное заведение, в котором у него работают до 25 человек. Кроме того, он заключил ряд казенных и частных подрядов, должен получать и платить значительные суммы; в общем обороте у него около 15 тыс. руб. В связи с данными обстоятельствами бывший рядовой «просил во избежание совершеннаго его разорения дозволить ему если не остаться всегда на жительстве в Москве, то по крайней мере еще на год для приведения в порядок всех дел своих».
Далее сообщается, что по ходатайству командира Отдельного гвардейского корпуса в Комитет министров император лично наложил резолюцию 22 ноября 1860 г.: «Изъятие из общаго правила допустить только для нижних чинов, служивших в гвардии, и на том же основании дозволять таковым оставаться на жительстве в С.-Петербурге». Поскольку другого закона, разрешающего свободное проживание в столицах отставным рядовым из евреев, не существует, случай с Найфельдом является правовым нарушением. Губернатор просил дворцовую контору о передаче сведений, на каком основании в указе об отставке еврею было разрешено жить в столичных городах[543]543
Там же. Л. 1–2.
[Закрыть]. Та, в свою очередь, отправила отношение в адрес бывшего места службы И. Найфельда.
26 апреля командир «служительской команды, при Московских дворцах состоящей» (в ведомстве Московской дворцовой конторы Министерства императорского двора) подполковник Гаврилов отправляет в дворцовую контору обстоятельный рапорт. Во-первых, как сообщается, служителю-еврею был выдан паспорт на общем основании увольняемых в отставку нижних чинов, так как в военном ведомстве отсутствует какая-либо особая форма для евреев. Поскольку статьи об оседлости и постоянном жительстве евреев изложены не в военных, а в гражданских законах, то место жительства увольняемых нижних чинов (в т. ч. евреев) предоставлено на рассмотрение местной полиции и гражданской администрации. Во-вторых, до сформирования в 1859 г. служительской команды бывшие инвалидная, подвижная и рабочая № 4 роты комплектовались нижними чинами, не способными к фронтовой службе и переведенными из гвардейских полков. И. Найфельд прежде служил в Московской мастеровой команде, затем с разрешения начальства был переведен в пожарную инвалидную роту, комплектовавшуюся бывшими гвардейцами. Интересно, что он одновременно назначается к Большому Кремлевскому дворцу «как мастер, знающий хорошо столярное изделие». Таким образом, числясь в составе пожарной роты, Найфельд более 9 лет занимался столярными работами и по этой линии относился к рабочей роте, формировавшейся из гвардейцев-инвалидов, при которой состояла упомянутая пожарная инвалидная рота. При увольнении со службы Найфельд получил аттестат из Кремля (за подписью полковника Ильина) о «хорошем поведении и ревностном выполнении всех поручений». Но помимо всего этого командир команды подчеркивает важный факт, который нас особенно заинтересовал. Оказывается, по свидетельству начальников команд, Иосель Найфельд был избран военными евреями, служившими в Москве, «для исправления должности раввина по обряду их религии»; об этом объявил по войскам Московского гарнизона местный комендант 28 марта 1857 г. Правда, находится ли в настоящее время отставной служитель на этой должности, требующей постоянного пребывания в Москве, подполковнику Гаврилову неизвестно[544]544
Там же. Л. 4–6.
[Закрыть].
Основываясь на рапорте командира служительской команды, Московская дворцовая контора 4 мая отправляет в Управление генерал-губернатора письмо, присовокупив в заключение, что «Найфельд во время нахождения его на службе в ведомстве конторы постоянно отличался хорошим поведением, основательным знанием своего дела и усердным исполнением возлагаемых на него работ»[545]545
Там же. Л. 7–7 об.
[Закрыть].
Итак, дело о правомерности жительства в Москве еврея – бывшего служителя команды дворцовой конторы, а ныне содержателя ремесленной мастерской, привело нас к установлению факта наличия в городе в середине XIX в. должности военного раввина и конкретной личности, исполнявшей эту обязанность. Дальнейшие архивные поиски позволили обнаружить и само искомое «Дело о назначении рядового пожарной инвалидной роты Иоса Найфельда раввином» 1857 г.[546]546
Там же. Ч. 21. Д. 20 040. Л.1–9 об.
[Закрыть].
Инициативным документом этого дела стал рапорт уже знакомого нам подполковника Гаврилова, тогдашнего командира рабочей инвалидной роты № 4, к «Большого Кремлевского дворца майору от ворот» полковнику Ильину от 22 февраля 1857 г. В нем офицер сообщает, что к нему от имени «нижних чинов еврейского исповедания» из разных команд в Москве обратился рядовой пожарной роты И. Найфельд. Последний отметил большие затруднения служащих-евреев, связанные с исполнением их религиозных предписаний, поскольку «при значительном их количестве не имеют постояннаго у себя ни раввина, ни другаго настоятеля… и чрез эти обстоятельства вынуждают всегда себя при каждом богослужении во все праздничные и торжественные дни, а также и по всегдашним встречающимся надобностям, просят временно пребывающих в Москве евреев для исполнения обряда, к совершению таковаго богослужения, бракосочитаний, обрезания младенцев; и часто также бывает, что по небытности в Москве знающаго еврейский закон некоторые при отчаянной болезни умирают без прочтения им молитвы и покаяния, и мертвое тело их совершенно предать земли некому». В связи с этими обстоятельствами были проведены выборы, в результате которых «все без изъятия нижние чины… состоящие в разных командах в Москве, по общему их желанию, с дозволенья каждый своего начальства, избрали его, Найфельда, как знающаго вполне еврейский закон, исправлять должность раввина». Таким образом, Иосель Найфельд стал первым солдатским раввином в Москве благодаря своему высокому авторитету в еврейской общине и прочным религиозным знаниям, необходимым для такой ответственной должности.
Кстати, из данного документа следует, что в это время уже были избраны раввины из нижних чинов в Санкт-Петербурге и Кронштадте, т. е. уже сложилась определенная практика в этом вопросе, проверенная временем. Кроме того, в журнале «Морской сборник» за 1854 г. имеется упоминание о должности главного раввина на Черноморском флоте, в котором насчитывалось нижних чинов-евреев в 1853 г. 1081 человек, в 1856 г. – 488 человек (остальные, по-видимому, погибли в Крымскую войну)[547]547
См.: Гельман Б. Н. Памятник евреям-участникам обороны Севастополя в 1854–1855 годах // Евреи Крыма: Очерки истории / Сост. Э. И. Соломоник. Симферополь; Иерусалим, 1997. С. 36–37.
[Закрыть]. Надо сказать, что деятельность раввинов в столичных и других крупных городах не была чем-то из ряда вон выходящим, а твердо базировалась на законодательных актах. Подполковник ссылается на «Свод военных постановлений», в котором говорится буквально следующее: «Где нет ни синагоги, ни раввина, там начальство дозволяет служащим евреям собираться для молитвы в указанном месте под наблюдением одного надежнаго товарища, избраннаго ими для исправления должности раввина» (Кн. 1, ч. 3, ст. 388); «Естьли в каком месте военнослужащие евреи составят не менее 300 человек, то по представлении военнаго начальства о их исправности в службе и о хорошем поведении может для них быть определяем раввин с жалованьем от казны, и сии раввины находются в непосредственной зависимости от того военнаго начальства, под которым состоят евреи…» (там же, ст. 389–390).
Как видим, исполнение должности солдатского раввина не освобождало этих лиц от подчинения своим военным командирам, в отличие, скажем, от раввинов «гражданских». Тем не менее процедура их избрания выглядела достаточно демократично, ибо в выборах участвовали практически все служащие евреи города. Теперь, как рапортовал офицер, избранную кандидатуру следовало утвердить высшему начальству. Со своей стороны, Гаврилов добавил, что рядовой Найфельд «состоит на службе более 16 лет (т. е. примерно с 1840 г. – Д.Ф.), поведения хорошаго, и в течении всей своей службы в дурных поступках замечаем не был», и просил через дворцовую контору довести до сведения московского коменданта итоги выборов военного раввина[548]548
РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Ч. 21. Д. 20 040. Л. 1–2.
[Закрыть].
25 февраля полковник Ильин начертал на рапорте Гаврилова, что он не видит никаких нарушений законодательства в осуществленной процедуре, а на определение московским раввином Найфельда препятствий не находит при условии выполнения им своих основных обязанностей[549]549
Там же. Л. 2–2 об.
[Закрыть]. 27 февраля Московская дворцовая контора постановила объявить рядовому пожарной инвалидной роты Иосу Найфельду о разрешении ему исполнять раввинскую должность, но чтобы она «не могла препятствовать ему к исправлению настоящей его службы»[550]550
Там же. Л. 3.
[Закрыть]. 14 марта контора известила об этом первого коменданта Москвы генерал-лейтенанта Кизьмера[551]551
Там же. Л. 4.
[Закрыть], а тот, как сказано выше, в конце месяца особым приказом, отданным «при пароле», известил все части Московского гарнизона для объявления еврейским нижним чинам об утверждении избранного ими раввина. Таким образом, в начале 1857 г. московские военнослужащие-евреи обрели своего собственного раввина, деятельность которого была оговорена российским военным законодательством.
Казалось бы, на этом можно было и поставить точку. Однако в архивных источниках мы находим продолжение истории с избранием рядового Найфельда «раввином по совместительству». Дело в том, что первый месяц работы рядового в должности гарнизонного раввина выявил ряд неудобств для его непосредственного военного начальства. 3 мая подполковник Гаврилов в своем рапорте на имя «майора от ворот Большого Кремлевского дворца» Ильина озабоченно сообщает следующее: «…Некоторые из гг. начальников, в зависимости коих состоят на службе нижние чины еврейскаго исповедания как в Москве, так и во всех городах Московской губернии, хотя и пишут формальные бумаги на имя его, Найфельда, с разными требованиями к исполнению им еврейскаго обряда, но более этого в значительном количестве поступают от многих лиц на имя мое бумаги, по коим я должен делать распоряжения на высылку от меня написанных им, Найфельдом, разных удостоверительных свидетельств о времени делания им на еврейском законе обрезания детям, родившимся у нижних чинов еврейскаго исповедания, о смерти их, о совершении браков, о разводных и по всем непредвидимым частным ежедневным случаям, относящимся до исполнения им, Найфельдом, всей религии на еврейском законе». Оказывается, весь бумажный поток, адресованный раввину и исходящий от него, ненароком захлестнул и командование рабочей инвалидной роты № 4, не имевшей к переписке никакого отношения. А всё происходило из-за того, что Найфельд не имел именной печати. Поэтому подполковник Гаврилов вынужден был на каждой официальной раввинской бумаге свидетельствовать подпись его руки и прикладывать ротную казенную печать, что было крайне неудобно. В связи с этим командир части просил полковника Ильина посодействовать в получении разрешения на изготовление именной печати Найфельда. Он даже сделал примерное описание этого штемпеля: в центре вырезаны инициалы «J» и «Н», а по окружности слова «в должности Московскаго казеннаго Еврейскаго раввина». Уже был выбран исполнитель работы по особому свидетельству подполковника – «содержащий в Москве заведение рещик печатей московский мещанин Гаврилов» (однофамилец ротного командира); оплата должна была быть произведена раввином из сумм «Еврейского общества». И наконец, с целью «отклонения излишней переписки» от подполковника Гаврилова, по мнению последнего, военное начальство Кремлевского дворца совместно с Московской дворцовой конторой могло бы сделать распоряжение, по которому все письма по вопросам отправления иудейских обрядов в гарнизоне направлялись через канцелярию рабочей роты непосредственно Найфельду, и наоборот. Московский комендант мог бы известить командование частей о новом порядке этой переписки: с указанием на конверте имени раввина, а не ротного командира[552]552
Там же. Л. 5–6 об.
[Закрыть].
Реализация предложения Гаврилова повышала статус военного раввина Московского гарнизона и укрепила бы его самостоятельность как официального лица. Но не всегда логика берет верх в, казалось бы, простых и ясных ситуациях. 23 мая с идентичной просьбой к первому московскому коменданту обратилась Московская дворцовая контора[553]553
Там же. Л. 7–8.
[Закрыть], а уже 30 мая из Управления коменданта пришел отрицательный ответ, который гласил, что «переписку и печать ему, Найфельду, иметь не следует, и я сего разрешить не вправе по неимению ввиду на то закона»[554]554
Там же. Л. 9.
[Закрыть]. Итак, бюрократическая канитель продолжалась и дальше, поскольку должностные лица не могли и не хотели брать на себя какую-либо инициативу в нерегламентируемых областях нормативно-правовой сферы. В Российской империи же со времени царствования Екатерины II сложилась весьма своеобразная практика истолкования прав народов, принадлежащих к нехристианским конфессиям, в особенности евреев, – «всё, что прямо не дозволено евреям, им запрещается». То есть, поскольку какой-то вопрос не нашел никакого отражения в юридическом корпусе, его как бы и не существует в природе. Случай с раввином Найфельдом как нельзя более ярко иллюстрирует данный тезис.
Тем не менее неудобства, причиненные активной деятельностью раввина его военному командиру, все же отступают на второй план перед самим фактом осуществления обрядов еврейского закона среди солдат воинских частей Москвы и губернии. На данный момент неизвестно, как долго И. Найфельд исполнял должность военного раввина – по документам его судьба прослеживается с 1857 по 1862 г., т. е. пять лет. Однако с большой долей вероятности можно предположить, что этот срок был официально продлен, ибо при императоре Александре II (конец 1850-х – начало 1860-х годов), как известно, произошло некоторое смягчение законодательства о евреях: царь предоставил различные привилегии в праве жительства вне черты оседлости евреям, получившим светское образование или приносившим пользу в коммерции и ремеслах, отменил указ о кантонистах и т. д.
Впервые еврейское население было привлечено к военной службе (т. е. с зачислением в войска) в период правления императора Николая I. Завзятый сторонник военной муштры как средства против многих общественных недугов, он видел в призыве евреев наилучший способ исправления их «недостатков». В то время российская армия, насчитывавшая около миллиона солдат, была крупнейшей в Европе. 26 августа 1827 г. вышел закон о рекрутском наборе евреев – «Устав рекрутской повинности и военной службы евреев», – направленный на ликвидацию еврейской обособленности[555]555
Второе полное собрание законов Российской империи (ПСЗ-2). Т. II. № 1330.
[Закрыть]. Хотя внешне этот документ возложил на евреев обязанности, сходные с теми, которые выполняли другие группы населения империи, в действительности он включал дискриминационные пункты (например, набор кантонистов с 12 лет), из-за чего и вошел в историю российского еврейства того времени как один из самых мрачных ее эпизодов. Вообще, военная служба рассматривалась в отношении евреев не как обычная государственная повинность, а как экономическая и своего рода исправительная мера, средство сдерживания прироста иудейского населения и его перехода в христианство[556]556
См.: Гессен Ю. История еврейского народа в России. Л., 1927. Т. 2. С. 33.
[Закрыть]. В то же время, по ст. 91–93 «Устава», «военнослужащим-евреям», находившимся в таком месте, где имелась синагога, разрешалось ходить в нее для молитвы; там, где синагоги не было, они могли собираться для общей молитвы и избирать из своего общества сведущего в религиозных законах лидера, а также снимать особые помещения и устраивать там для себя постоянные молельни[557]557
См.: Гинзбург С. Мученики-дети: Из истории кантонистов-евреев // Евреи в Российской империи XVIII–XIX веков: Сборник трудов еврейских историков. М., Иерусалим, 1995. С. 430–431.
[Закрыть]. Как видно, позднее данные положения перекочевали и в военное законодательство империи.
Известно, что после начала привлечения евреев к личной воинской повинности в 1827 г., в Москве (в Городской части) появилась небольшая еврейская община. Местом ее расположения служило Глебовское подворье близ Гостиного двора, среди торговых рядов Китай-города, т. е. по сути в самом центре Москвы. Таким образом, впервые после удаления еврейских купцов из города в конце XVIII в. (послужившего началом становления зоны проживания евреев в России) здесь появилось оседлое иудейское население, состоящее из бывших солдат. Кстати, евреи-участники Отечественной войны 1812 г. получили впоследствии право проживать и в Санкт-Петербурге[558]558
См.: Миронова М. В., Менакер А С. В своем репертуаре. М., 1984. С. 9.
[Закрыть]. Уже в 1827 г. на подворье остановились 56 человек[559]559
Еврейская энциклопедия. В 16 т. СПб., [1908–1913]. Т. XI. Ст. 331.
[Закрыть]. Этот постоялый двор был местом добровольного временного проживания в городе еврейских коммерсантов еще с 1822 г.; по решениям полицейских властей и московского генерал-губернатора гр. А. А. Закревского 1848–1850 гг. всех приезжавших в Москву евреев уже обязали останавливаться на Глебовском подворье, которое, по меткому выражению историка Ю. И. Гессена, превратилось в своеобразное «московское гетто»[560]560
См.: История московского купеческого общества. Т. II. Вып. 1. С. 160–170; Гессен Ю. Московское гетто (по неизданным материалам) // Пережитое. СПб., 1908. Т. 1. С. 51–65 [см. с. 348–363 наст, сборника – Ред.]; он же. История еврейского народа в России. Т. 2. С. 49, 152.
[Закрыть].
Как видим, жительство евреев в бывшей российской столице всячески ограничивалось, особенно в царствование Николая I, проводившего активную политику, направленную на крещение исповедовавших иудаизм. Некрещеные евреи находились под постоянной угрозой выселения из города. Многим из них пришлось его покинуть, поскольку законодательство Российской империи по-прежнему запрещало евреям проживать вне черты оседлости, в Великороссии. Именно поэтому все обнаруженные факты – исключения из общих нормативных правил – представляют для нас большой интерес. История же появления служителей культа в среде военнослужащих-иудеев стала пусть робким, но заметным шагом в сторону правовой защищенности данной категории еврейского населения, знаком уважения к религиозным чувствам еврейских солдат.
Онисим Гольдовский
ЕВРЕИ В МОСКВЕ (по неопубликованным документам)[561]561
Впервые опубликовано: Былое. 1907. Кн. 9. С. 154–168. Онисим Борисович Гольдовский (1865–1922) – адвокат, общественный деятель. Ранее он опубликовал эту статью (анонимно, в несколько измененной редакции) в виде отдельной брошюры: Евреи в Москве. Страница из истории современной России. Сост. по неопубликованным документам. Берлин, 1904. – Ред.
[Закрыть]
Массовые выселения евреев из Москвы, начавшиеся с первых дней 1891 г., с момента получения первоначальных известий о назначении в Москву нового генерал-губернатора – покойного великого князя Сергея Александровича, продолжали возрастать с небывалой энергией во все последующее время и займут, бесспорно, одну из самых печальных страниц в истории русских евреев конца прошлого века.
Высочайшее повеление 29 марта 1891 г. предписывало выселение из Москвы евреев-ремесленников, но местная администрация сразу раздвинула рамки, начав поголовное выселение и той категории лиц, которые жили под охраной дважды подтвержденного циркулярного распоряжения министра внутренних дел, последовавшего в марте 1880 г.[562]562
Достойно особенного внимания, что так называемые николаевские солдаты (большей частью кантонисты, т. е. насильно отобранные у родителей в царствование императора Николая I дети, сданные в солдаты и прослужившие затем по 20–30 лет) были также высланы из Москвы, несмотря на то что им и потомству их даровано право повсеместного в империи жительства. Для оправдания такого нарушения закона и воинской чести были привлечены формальные соображения о том, что всякий отставной солдат «старого набора» (т. е. до 1874 г.) обязан приписаться к какому-либо обществу, а потому дозволено было остаться лишь тем, кто в свое время приписался к Москве или Московскому уезду. Нечего и говорить, что еврей, окончивший срок своей военной службы, по новому воинскому уставу, немедленно в день окончания выселяется в черту оседлости, если не имеет самостоятельного права жительства. Рядом с этим фактом невольно вспоминается, что на стенах часовни (на Ильинской площади), построенной в память гренадеров, павших геройской смертью под Плевной, немало еврейских имен.
[Закрыть]. Люди, прожившие в Москве 20–30–40 лет, должны были в короткие сроки распродать свое имущество и уехать. Кто не успел по бедности исполнить требования полиции, кто не успевал за бесценок продать свою жалкую рухлядь – а были случаи продажи всей обстановки за 1–2 рубля бедняками, жившими в Марьиной Роще, – тот подвергался аресту, заключался в пересыльную тюрьму наравне с преступниками и всяким сбродом, ожидавшим очереди для отправки по этапу. Здесь эти люди, всю жизнь кровавым потом добывавшие хлеб насущный, очутились под властью тюремных надзирателей, которые сразу уравняли их в правах с приговоренными к каторге преступниками. В такой обстановке они проводили иногда по нескольку недель и затем толпами отправлялись на «родину», которой многие никогда не видали. Перед зданием тюрьмы лицам непривилегированных сословий (ремесленники почти без исключения мещане, т. е. непривилегированные) надевали деревянные наручники, о чем и делалась отметка в препроводительном листе, составлявшемся в губернском правлении: под рубрикой «в каком виде» отправляется по этапу, стояли слова: «в деревянных наручниках». Трудно сказать в точности, сколько народу прошло чрез эти пытки без суда – некоторые так и умерли в тюрьме, не дождавшись этапа (например, мещанин Швадер, Аврум Букштейн и др.).
У кого были хотя бы самые жалкие средства, отправлялись в черту оседлости на свои средства; помощи, на скорую руку организованной единоверцами, – при снисходительнейшем, замечу кстати, попустительстве администрации, основательно рассчитывавшей еврейскими же руками несколько затушевать ужасающую картину разгрома и разорения, – помощи этой, невзирая на всю значительность собранных средств, доставало только на избавление многих от тюрьмы, этапа и наручников. Но что можно сделать, когда внезапно срываются с насиженных гнезд тысячи семейств, когда беда несется такой лавиной, что даже раскрытое беде еврейское сердце не вмещает горя? Люди прятались в морозы на кладбищах, чтобы избегнуть тюрьмы и этапа; женщины рожали в вагонах; было много случаев выселения больных, которых на вокзал привозили в каретах, а в вагон переносили на носилках, например Яков Натан Фриденсон, который затем и умер в г. Лодзи. В тех редких случаях, когда полицейский врач признавал передвижение опасным, администрация ссылалась на хроническую болезнь, и больного перевозили в мучениях на вокзал, так как нельзя же было ожидать выздоровления от хронической болезни.
Особенно памятна очевидцам прекрасная морозная январская ночь 1892 г. Остатки домашнего скарба, толпы евреев, нищенски одетых, с женами, детьми и стариками заполнили Брестский вокзал.
Перед угрозой этапа и пересыльной тюрьмы они решились уехать, несмотря на 30-градусный холод, не добившись отсрочки. Судьбе угодно было над ними пошутить: по представлению обер-полицмейстера генерал-губернатор распорядился о приостановке выселения до прекращения сильных морозов, но… распоряжение это было объявлено после выселения.
Таким образом, около 20 000 евреев, проживших в Москве кто 15, кто 25, а кто и 40 лет, были насильственно водворены в черту еврейской оседлости, где они наравне с остальным еврейским населением не имели права селиться «вне городов и местечек» т. е. в селах и деревнях, и увеличили голодную массу городского пролетариата.
А московские власти с каким-то ненасытным упоением ускоряли выселение, отказывали всем, без разбора и исключения, в каких бы то ни было отсрочках или иных послаблениях.
Великий князь Сергей Александрович ставил выше всего исполнение Высочайшего повеления, а управляющий генерал-губернаторской канцелярией поражал даже евреев, приученных к жестокости и бессердечию власти, какой-то поистине садистской ненавистью и той почти восторженною радостью, с которой он совершал эти ежедневные безостановочные и бескровные казни.
Каковы же были результаты этого спасения столицы от евреев?
В 1893 г. представители крупных, исключительно русских купеческих и фабричных фирм подали московскому генерал-губернатору просьбу, в которой указывали на вред и убытки, причиненные удалением евреев и стеснением приезда их в столицу, указывали, что для московской торговли существенно важно, чтобы евреи-купцы имели приезд несколько раз в году; указывали, что значительная часть населения Богородского уезда Московской губернии занята кустарным промыслом шелкового производства; преимущественными покупателями их были купцы-евреи, приезжавшие из черты оседлости, и московские евреи, проживавшие в Москве до 1891 г. и выселенные, как выше описано. После того наступил кризис кустарных промыслов Богородского уезда, многие крестьяне разорились, и производство шелка значительно сократилось, торговые обороты уменьшились на сто миллионов, и центр торговли угрожает перейти из Москвы в Лодзь. Московский генерал-губернатор положил на эту просьбу такую резолюцию:
«1 августа 1892 г. № 16 041 господину приставу городского участка. Московские и иваново-вознесенские фабриканты и торговцы обратились к Его Императорскому Высочеству московскому генерал-губернатору с прошением об издании облегчительных правил относительно пребывания и временных приездов в Москву иногородних купцов и приказчиков из евреев. Вследствие предложения за № 2480 предписываю вашему высокоблагородию объявить просителям, проживающим в Москве, что по сношении с министром внутренних дел ходатайство о разрешении поселившимся в столице евреям-купцам 1-й гильдии иметь одного или двух приказчиков из единоверцев не признано подлежащим удовлетворению, ибо упомянутые купцы на основании 12 ст. уст. о пасп. могут держать только приказчиков, взятых с собой при переселении их из черты оседлости в Москву.
Что же касается ходатайства просителей об изменении правил, изложенных в 161 ст. уст. о пасп., то таковое изменение может последовать лишь в законодательном порядке, почему означенное ходатайство по этому предмету будет иметься в виду при пересмотре прав евреев по торговле». (Подпись московского обер-полицмейстера.)
Число ремесленников в Москве, само собой разумеется, сократилось, так как евреев-ремесленников не осталось; но дела христиан от этого не поправились, а население терпело большие неудобства. По словам профессора Московского университета И. И. Янжула, средние хозяйства в Москве стали испытывать затруднения благодаря отсутствию евреев-ремесленников. Мелкие починки, поправки и дешевые поделки негде заказывать, русские ремесленники не принимают таких заказов и ссылаются на то, что это было дело евреев, которых теперь нет. Известное беспристрастие проф. Янжула и умение его оценивать экономические явления придают его сообщению особенную цену. В заключение нельзя не отметить почти непонятного по своей психологии факта. Многие евреи, выселенные из Москвы, переехали на жительство в Варшаву и другие города Царства Польского. Здесь они встретились с коренными польскими евреями, положение которых и до наплыва новых конкурентов было достаточно плачевно; конечно, польские евреи встретили пришельцев недружелюбно, но при этом их менее беспокоила конкуренция переселенцев, чем их пристрастное отношение местных евреев ко всему польскому[563]563
По-видимому, ошибка. Должно быть: «…но при этом местных евреев менее беспокоила конкуренция переселенцев, чем их пристрастное отношение ко всему польскому». – Ред.
[Закрыть]. Называя себя русскими, изгнанники на первый план выставляли свои чисто русские симпатии.
Дальнейшая забота администрации свелась к тому, чтобы по возможности еще сократить число живущих в Москве евреев и всячески затруднить приезд евреев из черты оседлости. Кроме условий, предусмотренных законом (ст. 12, 161 уст. о пасп. и бегл. т. XIV св. зак. изд. 1890 г.), изобретательность полиции создала целый ряд новых формальностей для временного пребывания евреев в Москве. Приказчики должны представлять свидетельства о болезни своих хозяев и невозможности им самим приехать для покупки товара в Москву; требуются свидетельства о «добром поведении», и производится постоянная проверка цели приезда; лишь при наличности счетов, удостоверяющих покупку товара, разрешается пребывание в Москве[564]564
Этот порядок не изменился и до настоящего времени.
[Закрыть]. Купцы 1-й гильдии, пробывшие в черте оседлости 5 лет и перешедшие затем в 1-ю гильдию г. Москвы, могут привозить с собою для торговли приказчиков из единоверцев – с разрешения генерал-губернатора; разрешения такого добиться невозможно. Евреи, окончившие университет и приписавшиеся к гильдии, по закону имеют право держать при себе приказчика из единоверцев без особого на то разрешения; но в Москве необходимо просить о разрешении, затем производится расследование, продолжающееся долгие месяцы, пока проситель, истомившись в бесконечном ожидании, не бросит своего дела или полиция не найдет более или менее остроумного повода для отказа. Во всем, что касается евреев, полиция проявляет неслыханное усердие, и если бы и в других сферах государственной и полицейской службы мы встретились с такой рьяной настойчивостью, с такой энергией, находчивостью, неустанным прилежанием и изобретательностью в толковании закона сообразно с духом времени, Россия не знала бы многих бед и забот. Для поимки евреев организованы были ночные обходы полиции, окружавшей намеченные заранее дома, подворья и улицы; полицейские агенты врывались в квартиры и в меблированные комнаты, и тут же, не стесняясь ничем, не останавливаясь перед раздетыми женщинами, проверяли права испуганных, внезапно разбуженных обитателей квартир, и немедленно арестовывали тех, кто осмелился спать в столице, не позаботившись о предварительном на то разрешении полиции.
В «Ведомостях Московской городской полиции» сплошь и рядом можно было читать о назначении повышенных денежных наград за поимку еврея, не имеющего права проживать в столице; в № 276, 22 октября 1897 г., московский обер-полицмейстер назначает одинаковое вознаграждение за поимку одного еврея и за поимку двух лиц, обвиняющихся в грабеже. С другой стороны, когда полиция совершает акты явного беззакония и в усердии своем доходит до того, что выселяет из Москвы лицо с высшим образованием, права которого уж вне сомнения даже для самых рьяных комментаторов закона, взыскание, если оно иногда назначается расходившемуся ревнителю, отличается необыкновенною скромностью. К тому же времени относится выговор, сделанный обер-полицмейстером приставу 2-го участка Мясницкой части Шидловскому, за произвольное и противозаконное выселение из Москвы еврея с университетским образованием, имеющего и помимо того все права на повсеместное жительство, но это ничтожное взыскание напечатано было не в «Полицейских ведомостях», для всеобщего сведения, подобно громким извещениям о наградах за поимку евреев, а в приказе по полиции (17 окт. 1897 г. № 230), рассылаемом лишь должностным лицам. Большей же частью остаются безнаказанными самые явные жестокости.
