Текст книги "Москва еврейская"

Автор книги: Лев Клячко

Прогулки по Москве напоминают нам о людях разных поколений и взглядов, связанных между собой глубинными, национальными корнями. Многие памятники города сохранили еврейские имена, а впервые они появились на плитах, установленных в часовне на площади Ильинских ворот, посвященной памяти воинов России, погибших в 1877 г. при взятии Плевны. Это кровопролитное сражение во многом определило исход русско-турецкой войны, и Болгария была освобождена от гнета Османской империи. Через десять лет после победы ветераны, собрав деньги, установили памятник в центре Москвы. Часовня, возведенная по проекту архитектора и скульптора В. О. Шервуда, была открыта 28 ноября 1887 г.; на ней установили семь мемориальных досок, на которых отлиты тексты, повествующие о сражении, и выписаны имена погибших солдат и офицеров. Русская армия была многонациональной; солдаты-евреи, мужественно сражаясь с противником, разделили судьбу товарищей по оружию. На досках перечислены имена всех погибших воинов, от генералов до рядовых, и в их числе евреи-уроженцы черты оседлости: Абрам Лях и Самуил Брем – гренадеры Сибирского полка; Наум Коломец и Мошка Уманский – гренадеры Малороссийского полка; Моисей Масюк, служивший в Астраханском полку, и Исаак Рудзевич, служивший в Фанагорийском полку.

Памятник стоит напротив Политехнического музея, в Большом зале которого с начала XX в. и вплоть до наших дней проводятся лекции, концерты, философские, религиозные, литературные дискуссии. В 60-е годы здесь же проходили поэтические вечера, памятные выступлениями Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского, Беллы Ахмадулиной и поэтов довоенного поколения – Павла Антокольского, Михаила Светлова. Стихи в этом известном зале звучали еще до революции.

В феврале 1916 г. в Большом зале Политехнического музея Хаим Бялик прочел лекцию «Агада и Гапаха»; здесь же он читал стихи, и москвичи впервые услышали поэта, о котором с восторгом писал А. М. Горький: «Для меня Бялик – великий поэт, редкое и совершенное воплощение духа своего народа».

Прошло четыре года, и вновь в Большом зале музея заговорили на иврите. 20 апреля 1920 г. здесь собрались на свой съезд сионисты. Вспомним, что в 1919 г. древнееврейский язык был запрещен и советские власти воспринимали сионизм как враждебное идеям революции учение. На третий день работы съезда все делегаты были арестованы и направлены в Бутырскую тюрьму. Сионисты пели «Ха-тикву» и в тюремных камерах достойно встретили первую волну репрессий. Соловецкий камень, установленный на площади перед Политехническим музеем, напоминает о миллионах людей, погибших в ГУЛАГе. Здесь, на Лубянке, были расстреляны члены ЕАК; здесь допрашивали, пытали арестованных врачей. Трагедию всех народов многонационального государства разделили московские евреи.

С площади Ильинских ворот спустимся к Яузе, на берегу которой стоит здание Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы; во дворике библиотеки установлен памятник Раулю Валленбергу, шведскому аристократу, спасшему от нацистов тысячи евреев Венгрии. Его судьба оказалась трагической после окончания войны. Он был арестован офицерами НКВД, доставлен в Москву и погиб в сталинских застенках. Скульптурный портрет мужественного человека, «Праведника мира», передал в дар библиотеке автор – итальянский скульптор Джанпьетро Кудин.

От здания библиотеки поднимемся к Покровскому бульвару и свернем в Большой Трехсвятительский переулок, значительную часть которого занимает усадьба русского промышленника С. Т. Морозова. На фасаде двухэтажного, с широкими окнами здания, спрятанного в глубине двора, установлена мемориальная доска с текстом: «В этом доме с 1892 по 1900 год жил и работал выдающийся русский художник Исаак Ильич Левитан» и барельефным портретом живописца в обрамлении березовой ветки (автор памятника – скульптор И. Рукавишников). Современники были очарованы изысканностью, эмоциональным настроем работ Левитана. Его друг со времен ученичества Михаил Нестеров вспоминал о своем современнике: «Левитан показал нам то скромное, что таится в каждом русском пейзаже, – его душу, его очарование».

Биография И. И. Левитана была почти нензвестна его друзьям. Он родился в августе 1860 г. в местечке Кибарты Сувалкской губернии. Его дед был раввином; отец, окончив ковенское раввинское училище, работал переводчиком в местной железнодорожной компании и, мечтая дать сыновьям образование, с большой семьей приехал в Москву. Старший сын Адольф, проявивший склонность к живописи, поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества; там же стал заниматься его младший брат Исаак. Но несчастья обрушились на семью Левитанов. В 1875 г. умерла мать, через два года – отец. Только страстная любовь к живописи и внутренняя сила помогли братьям продолжить учебу. И. И. Левитан учился живописи по классу проф. А. К. Саврасова. Получив диплом преподавателя, И. И. Левитан полностью посвятил себя творческой работе, его картины сразу привлекли к себе внимание ценителей и коллекционеров живописи, и прежде всего П. М. Третьякова. Левитан был участником многих выставок и при этом всегда испытывал страх при мысли, что его могут выселить из Москвы. В 1879 г. городские власти лишали прав на жительство многих евреев, и Левитан был вынужден скрываться вблизи Звенигорода на дачах у друзей. В 1891 г., когда над Левитаном, как и многими евреями, вновь нависла угроза изгнания из города, за известного художника, чьи картины украшали залы музеев Москвы и Петербурга, вступились влиятельные лица, среди которых был великий князь Владимир Александрович. При его содействии Левитан получил звание академика живописи и право на постоянное жительство в столицах. Московский промышленник С. Т. Морозов, почитатель таланта Левитана, предоставил ему дом-мастерскую в Большом Трехсвятительском переулке. Именно в этом тихом уголке Москвы художник прожил наиболее счастливые годы жизни; его мастерскую посещали известные люди, и среди них великая княгиня Елизавета Федоровна; его картины покупали частные лица и музеи; в 1900 г. Лувр приобрел два его пейзажа. Внимание известных людей, пришедшая в конце жизни слава, радость творчества, достаток, общение с друзьями не смогли заглушить обиду за бесправие и унижение родных людей – Левитан не мог пригласить в гости сестру и племянника, ибо они как евреи не имели права даже на временное проживание в столице. С 1898 г. И. И. Левитан стал преподавать в училище, где сам в юности постигал тайны живописи. Художник жил интересами людей своего круга и в повседневной жизни был далек от национальной среды, но в праздники посещал хоральную синагогу, почитая память родителей; он общался с еврейской интеллигенцией и для Общества просвещения евреев оформил афишу благотворительного концерта. Первый биограф художника, его современник С. Вермель отметил глубокую внутреннюю связь творчества художника с национальным мироощущением: «Думается нам, что в мотивах его творчества слышится отголосок скорбной души народа. И в произведениях чувствуется та вечная грусть, та вековая тоска, которую постоянно носит еврейское сердце». Об этом же через много лет напишет К. Г. Паустовский: «Он смотрел на эту природу глазами измученного народа – и в этом отчасти лежит разгадка его обаяния».

22 июля 1900 г. И. И. Левитан скончался в этом доме во время тяжелого сердечного приступа. В этот же день в российском павильоне на Всемирной выставке в Париже выставленные картины И. И. Левитана были отмечены траурными лентами. Москвичи, его друзья (из Парижа на похороны приехал Валентин Серов) и почитатели таланта похоронили художника на еврейском Дорогомиловском кладбище; в 1938 г. останки художника и надгробный памятник с эпитафией на иврите были перенесены на Новодевичье кладбище и перезахоронены вблизи могил близких ему людей – А. Чехова и М. Нестерова.

Дом-мастерская И. И. Левитана находится вблизи Покровского бульвара, по которому можно дойти пешком или доехать на трамвае «А» до Чистых прудов (трамвай еще в дореволюционные годы получил ласковое имя «Аннушка») и завернуть в один из переулков, который ныне восстановил свое старинное имя – Огородная слобода. Примечательностью ее в начале XX в. стал особняк, напоминающий по внешнему виду европейский замок позднего средневековья: шатровые башни, ажурные балконы, декоративная отделка стен. В 1906 г. архитектор Роман Клейн построил дом-дворец для семьи известных в России чаеторговцев Высоцких, открывших в 1849 г. в Гостином дворе Москвы свое дело; в торговых рядах Китай-города появилась вывеска «Товарищество чайной торговли. В. Высоцкий и К°»; к началу XX в. фирма, имевшая отделения во всех крупных городах России, получила статус «Поставщики двора Его Императорского Высочества Великого князя Николая Михайловича». Имена богатых и щедрых благотворителей были хорошо известны в Москве, но более всего их знали и восторженно почитали в среде еврейского населения черты оседлости.

«Я жива только милостью Бога, а затем Высоцкого», – несколько раз повторяла героиня рассказа Шолом-Алейхема, ибо многих бедняков еврейских местечек Высоцкие обеспечивали работой. Вульф Высоцкий был приверженцем движения «Ховевей-Цион» («Любящие Сион») и при жизни много жертвовал на создание учебных заведений, как в России, так и в Эрец-Исраэль. Глава фирмы, представитель второго поколения чаеторговцев Давид Высоцкий отличался гостеприимством; в его доме бывали многие известные люди. Дружеские отношения связывали их семью и художника Л. О. Пастернака, написавшего несколько семейных портретов Высоцких. Л. О. Пастернак, будучи преподавателем Московского училища живописи, ваяния и зодчества (с 1894 г.), жил рядом, на Мясницкой, в казенной квартире. Взаимная приязнь родителей передалась детям; старший сын художника, Борис Пастернак, постоянно посещал дом Высоцких: он давал уроки старшей дочери хозяина Иде и пережил первое сильное чувство к своей ученице, о чем вспомнит через много лет в «Охранной грамоте». Дом-замок в Огородной слободе был для будущего поэта притягательным и любимым, и, когда его любимая уехала в Англию, он написал ей письмо, которое так и не решился отправить: «Моя родная Ида! Ведь ничего не изменилось от того, что я не трогал твоего имени в течение месяца? Ты знаешь, ты владеешь стольким во мне, что, даже когда мне нужно сообщить что-то важное некоторым близким людям, я не мог этого только потому, что ты во мне как-то странно требовала этого для себя… Я сейчас вернулся от вас. Весь стол в розах, остроты, и смех, и темнота, к концу – иллюминированное мороженое, как сказочные домики плавали во мраке мимо черно-синих пролетов в сад». Впечатления об изысканной роскоши в доме своей возлюбленной, цветах, музыке молодой поэт выразит в поэтическом этюде «Сумерки – словно оруженосцы роз…».

Октябрьская революция разбросала хозяев замка и их друзей по всему миру. Высоцкие, сохранив за границей капиталы фирмы и чайные плантации в Индии, в 1918 г. покинули Россию, оставив в Москве прекрасно оборудованную чаеразвесочную фабрику на улице Ольховской (здание фабрики, построенное по проекту Р. Клейна, сохранилось до наших дней), и продолжали торговлю целительным ароматным напитком в Польше, а в 30-е годы навсегда осели в Эрец-Исраэль, на земле, о которой мечтал основатель фирмы.

По-иному сложилась судьба Л. О. Пастернака и его старшего сына. Художник родился в Одессе, художественное образование получил в Мюнхене, но самые счастливые годы своей жизни и творчества связывал с Москвой: здесь были его друзья, первые успехи, здесь родились его дети. В судьбе художника 1889 год был счастливым; он подарил П. М. Третьякову рисунок тушью «Еврейка с чулком», и в том же году меценат приобрел на выставке картину художника «Вести с родины». 14 февраля 1889 г. московский раввин Ш. Минор освятил брак Л. О. Пастернака с Розалией Исидоровной Кауфман. Его жена была одаренной пианисткой, которой А. Г. Рубинштейн предсказывал блестящую артистическую карьеру. После замужества она отказалась от публичных выступлений, но музыка стала частью семейной жизни Пастернаков. Молодожены поселились в сохранившемся до наших дней доходном доме Веденеева в Оружейном переулке, в начале 2-й Тверской-Ямской улицы; в 1992 г. на фасаде здания была установлена белая мраморная доска, на которой выбиты слова: «Поэт Борис Пастернак родился в этом доме 29 января 1890 года». Автор памятника – архитектор С. И. Смирнов.

В мае 1894 г. инспектор Училища живописи, ваяния и зодчества князь Львов пригласил Л. О. Пастернака на должность преподавателя. Предложение было лестным и выгодным; училище предоставляло сотрудникам казенную квартиру, мастерскую, высокую оплату труда. Впоследствии художник вспоминал: «Я поспешил выразить свою искреннюю радость и благодарность за лестное приглашение; вместе с тем я указал, что мое еврейское происхождение, вероятно, послужит непреодолимым препятствием. Я не был связан с традиционной обрядовостью, но, глубоко веря в Бога, никогда не позволял себе и думать о крещении».

Руководство училища с пониманием отнеслось к этому письму и, заручившись поддержкой великого князя Владимира и разрешением генерал-губернатора Москвы, приняло на казенную должность художника иудейского вероисповедания. Семья Л. О. Пастернака переезжает на Мясницкую; начинается наиболее счастливый и плодотворный период жизни художника. Он живет во флигеле старинной усадьбы, возведенной Василием Баженовым в конце XVIII в., и старинные комнаты наполняются детскими голосами и музыкой. Его младший сын Александр впоследствии вспоминал: «Мама играла в соседней комнате. Когда она, устав, прекращала на время игру, музыка в воображении продолжалась: как будто стены, мебель, даже игрушки – все отдавало теперь вобранные мелодии».

Но при общем благополучии приходилось решать нелегкие проблемы. Подрос старший сын, и Л. О. Пастернак пишет заявление на имя директора московской 5-й гимназии с просьбой определить своего первенца в 1-й класс. За маленького Борю усиленно хлопотал друг семьи князь Голицын, и именно ему директор гимназии направляет письмо:

Ваше Сиятельство милостивый государь Владимир Михайлович!

К сожалению, ни я, ни педагогический совет не можем ничего сделать для г-на Пастернака: на 345 учащихся уже есть 10 евреев, что составляет 3 %. Сверх не можем принять ни одного еврея.

К будущему августу у нас освободится одна вакансия для евреев, и я могу обещать предоставить ее г-ну Пастернаку.

Директор сдержал слово, и через год Борис стал учеником известной в Москве гимназии. В 1911 г. Пастернаки переехали на Волхонку, и более 10 лет семья жила в большой квартире доходного дома (ныне Музей частных коллекций, филиал Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина); до 1937 г. в одной из комнат квартиры жил Борис Пастернак. Ка верхнем этаже современного музея открыта мемориальная комната семьи Пастернаков. Родственники поэта передали картины Л. О. Пастернака, предметы мебели, фотографии, одна из которых датирована 1916 г. – Леонид Осипович, Розалия Исидоровна и трое детей. На фотографии они все вместе и еще не знают, что через пять лет расстанутся навсегда.

Художник оставил нам яркие портреты своих современников и среди них – Хаима Бялика, Якова Мазе, Михаила Гершензона, Семена Ан-ского и др. В 1921 г. Л. О. Пастернак со своей семьей покинул родину. Старший сын Борис остался в Москве. Чувство причастности к судьбе еврейского народа никогда не покидало художника, и в Берлине, как бы продолжая эту значимую для него тему, он напишет эмоциональную статью «Рембрандт и еврейство в его творчестве»; в портретах евреев, написанных голландским художником, Л. O. Пастернак увидел не только прекрасные лица, но и воплощение лучших качеств своего народа. В 1924 г. художник впервые посетил Эрец-Исраэль, и впечатления от соприкосновения с национальной жизнью сказались в его поздних работах. Из нацистской Германии он уехал в Англию, где скончался в год победы над фашизмом. В отличие от отца Б. Л. Пастернак не проявлял интереса к национальной культуре, ни слова не написал о трагедии народа в годы войны; сторонник полной ассимиляции евреев, он декларирует свои убеждения в романе «Доктор Живаго» словами литературного персонажа Миши Гордона, призывающего народ отказываться от национальной традиции: «Довольно. Больше не надо, не называйтесь, как раньше, не сбивайтесь в кучу, разойдитесь. Будьте со всеми. Вы первые и лучшие христиане мира!».

Для Бориса Пастернака путь в зарубежье был немыслим; он мог жить только в России; в 1958 г., исключенный из Союза советских писателей, подвергшийся всеобщему глумлению, он более всего боялся оказаться вне родины. В письме на имя Хрущева он просил только об одном – не высылать на чужбину: «Для меня это невозможно. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой. Я не мыслю своей судьбы отдельно и вне ее». Поэт скончался в 1960 г. в любимом им Передел-кино и похоронен на местном кладбище.

В особняке Высоцких Борис Пастернак в юные годы общался с племянником хозяина, Михаилом Осиповичем Цетлиным, впоследствии издателем и литературным критиком. М. О. Цетлин покинул Россию в 1920 г., обосновался в Париже, и его дом стал литературным клубом для русской интеллигенции; у него часто гостили Иван Бунин, Владислав Ходасевич. Цетлин как член семьи Высоцких был обеспеченным человеком и активно помогал русским писателям, познавшим нужду в эмиграции.

Он, так же как и Борис Пастернак, по своим вкусам, симпатиям, образу жизни был человеком русской культуры, но в то же время остро ощущал свою кровную и духовную причастность к еврейскому народу. Он писал:

 
С одним я народом скорблю,
С ним связан я кровью.
Другой безнадежно люблю
Ненужной любовью.
 

В годы Второй мировой войны М. О. Цетлин покинул Европу и последние годы жизни провел в США.

Из Огородной слободы по Садовому кольцу направимся к Земляному валу. В 30-е годы XX в. улицу заново отстроили монументальными зданиями; на жилом доме 14/16 установлена мемориальная гранитная доска с портретом и лаконичной надписью: «В этом доме с 1938 по 1964 год жил и работал поэт Самуил Яковлевич Маршак».

Памятный знак был открыт 4 июля 1966 г., через два года после кончины поэта; его авторы, скульпторы Ю. Л. Чернов и Ю. Е. Гальперин, запечатлели в камне образ С. Я. Маршака, поэта, удостоенного при жизни высоких правительственных наград советской эпохи – званий лауреата Сталинских премий и двух орденов Ленина. Многие отмечают, что величественный вид жилого дома соответствует образу мэтра советской литературы.

Юные читатели любили и любят стихотворения С. Я. Маршака: малыши плачут над судьбой «Глупого мышонка», смеются над «Рассеянным», сочувствуют погорельцам из «Кошкиного дома». Лирика Самуила Маршака стала для нескольких поколений началом воспитания доброты и сострадания к чужим бедам, а его переводы – открытием английской, шотландской поэзии, наследия Р. Бернса, сонетов В. Шекспира.

Самуил Яковлевич Маршак был глубоко связан с национальной средой. Среди его предков – ученые-талмудисты и еврейские писатели; его дед, прекрасный знаток религиозный литературы, в детстве привил мальчику понимание Торы и любовь к ней, а отец познакомил его с русской литературой. Творческая жизнь Самуила Маршака началась в 1900 г. в Петербурге: 13-летний мальчик прочитал свои стихи известному критику В. В. Стасову. В 1902 г. в зале Петербургской консерватории была исполнена кантата памяти скульптора М. Антокольского на стихи Маршака. В начале XX в. молодой Маршак с восторгом воспринял идеи сионизма и создал цикл стихов, проникнутых идеями национального возрождения и надеждой на обретение родины:

 
По горной царственной дороге
вхожу в родной Иерусалим
и на святом его пороге
стою смущен и недвижим.
 
 
Шумят открытые харчевни,
звучат напевы дальних стран,
идет, качаясь, в город древний
за караваном караван.
 
 
Но пусть виденья жизни бренной
закрыли прошлое, как дым, —
тысячелетья неизменны
твои холмы, Иерусалим!
 

Юношеские пристрастия поэт сохранил до конца жизни. Он познакомил русского читателя со стихами еврейских поэтов Самуила Галкина, Льва Квитко, Давида Гофштейна. В 1945 г. он написал поэтическое посвящение Шолом-Алейхему, в котором прозвучала горечь национальной трагедии:

 
Потомков ты приветствуешь веселым
Простонародным именем, поэт,
«Шолом алейхем» и «алейхем шолом» —
Таков привет старинный и ответ…
 
 
В родной его Касриловке-Воронке,
Стирая память дедовских времен,
Война смела домишки, и лавчонки,
И синагогу, и резной амвон…
 

На фасаде того же дома по Земляному валу установлен еще один мемориальный памятник: на гранитной доске выбиты портрет музыканта, играющего на скрипке, и слова: «В этом доме с 1941 по 1974 год жил народный артист СССР, лауреат Ленинской и Государственной премий, профессор Давид Федорович Ойстрах». Авторы памятника – скульптор Г. Левицкая и архитектор Е. Кутырев. Памятная доска была открыта 4 октября 1976 г.

Гениальный скрипач XX столетия родился 30 сентября 1908 г. в Одессе – городе, который так щедро одарил русскую культуру. Будущему музыканту повезло – родители с детства приобщали его к музыке, и, осмысливая прожитую жизнь, Д. Ф. Ойстрах писал: «Сколько бы я ни перебирал в своей памяти, не могу вспомнить себя в детстве без скрипки».

Первым его учителем стал замечательный педагог П. С. Столярский. В начале 20-х годов Ойстрах стал играть в оркестре, а в 1928 г. приехал в Москву, где очень быстро завоевал признание у взыскательной столичной публики и почувствовал вкус славы во время гастролей по городам Европы. В 1936 г. он возвращался из Швеции в Москву и остановился в Берлине. В столице нацистской Германии не могло быть и речи о концертах Давида Ойстраха, но он играл на приеме в советском посольстве, на котором присутствовали и высокопоставленные чиновники Третьего рейха. Бросая вызов расистской идеологии, Давид Ойстрах исполнил скрипичный концерт Ф. Мендельсона, произведения которого были запрещены в Германии. В годы войны музыкант постоянно вылетал на концерты в осажденный Ленинград. Мировая слава пришла к Давиду Ойстраху в послевоенные годы. Среди постоянных почитателей его таланта была королева Бельгии Елизавета. Наследие артиста осталось не только в записях его выступлений, но и в учениках, известных музыкантах России, Украины, Израиля, США и других стран.