Текст книги "ГУЛаг Палестины"

Автор книги: Лев Гунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 88 страниц)

просителей статуса".

А между тем документы, представленные нами, доказывали систематическую дискриминацию, избиения,

преследования, издевательства. Комиссары написали, что наши документы не показывают ничего в

особенности. А ведь среди них были такие, как переписка моего адвоката с Министром образования и

культуры Израиля г-ном А. Рубинштейном, из которой выясняется, что мне отказывали в положенных всем

новым иммигрантам курсах, или как переписка моего адвоката с Государственной Биржей Труда, фактически

отказавшей мне, человеку с израильским паспортом, в полноценном разрешении на работу, с Институтом

Национального Страхования, отказавшимся выплачивать мне пособие, когда я был без работы. Среди них

были еще, например, анкеты из Налогового Управления в Иерусалиме, с требованием заплатить налоги за

какой-то мифический бизнес, которого у нас и в помине не было, в то время как в первые три года все

новоприбывшие освобождаются от налогов, или переписка с Начальником Управления Делами Культуры

Тель-Авивского Округа всвязи с отказом мне в эквиваленте диплома, или переписка с администрацией

университета Бар-Илан всвязи с отказом мне в анкетах на поступление на факультет музыкологии, а потом

всвязи с отказом принять заполненные анкеты, а также всвязи с отказом принять меня на факультет языка

идиш, или статьи обо мне в израильских газетах, доказывающие то, что я не придумал свою беженскую

историю после приезда в Канаду, а жаловался и боролся за свои права еще в Израиле, переписка с полицией и

квитанции об отправке жалоб в Министерство Полиции и Министерство Внутренних Дел Израиля,

доказывающая, что свои жалобы в полицию я не придумал, медицинские документы, подтверждающие

получение травм в результате избиения, и многое другое.

Пункт Девятый – МОИ АДВОКАТЫ МЭТР ЛЕ БРОН, МЭТР ДОРЕ, МЭТР БУШМЕН, А ТАКЖЕ ЧЕТЫРЕ

МОИХ КОНСУЛЬТАНТА ИЗУЧИЛИ ДОКУМЕНТЫ, КОТОРЫЕ ЦИТИРОВАЛИ КОМИССАРЫ ВО ВРЕМЯ

СЛУШАНИЙ, И ПРИШЛИ К ВЫВОДУ, ЧТО ЧЛЕНЫ КOМИССИИ НЕДОБРОСОВЕСТНО ЦИТИРОВАЛИ ИХ

Комиссары пропускали одни слова и вставляли другие, выпускали строки, критикующие Израиль за нарушения

прав человека, а читали только такие строки, какие были им выгодно читать, и так далее. Все это было сказано

Мэтром Бушменом в его речи в Федеральном Суде.

СЛУШАНИЕ

Всего у нас было три слушания, но я даю материалы пока только первого. Если Вы решите, что целесообразно

дать материалы остальных, я это сделаю также.

Как обычно, перед слушанием – вступительное слово членов комиссии, объяснения и пояснения адвоката.

Выясняется между прочим, что анкета номер "си" не была подписана переводчиком; начинается выяснение

этого происшествия. На вопрос, согласен ли я с переводом текста моего заявления о просьбе убежища, я

отвечаю: язык перевода издевательски-ироничный по отношению к переводимому материалу, с этим я не

согласен; кроме того, несмотря на то, что господин Ле Бр?н, мой основной адвокат (господин Доре мой

адвокат для слушания только), исправил то, что я считаю умышленными искажениями, осуществленными

г-жой Элеонорой Бродер, отдельные фразы и места перевода все еще несут отпечаток этих искажений. Кроме

того, я обращался в Израиле в намного большее число инстанций и организаций, а она [переводчица] этого не

указала.

Г-н Буарон, коммиссар: К этому мы еще вернемся! Но это было обратно переведено?

Я: Я не хотел бы, чтобы из-за этого вопроса откладывалось или переносилось слушание, поэтому заявляю, что

я сам прочел и в общих чертах согласен с окончательным вариантом перевода.

Г-жа Малка (иммиграционный офицер): Так была или нет переведена история официально на язык, понятный

для Вас?

Я неопределенно покачал головой и буркнул что-то.

Буарон: Да. Я думаю, да... Обращается ко мне: здесь подпись переводчицы и ее клятва в том, что она перевела

ее французский вариант на русский язык, и Вы поняли, и Вы согласны.

Я молчу.

Следует выяснение списка документов, дежурные фразы, обмен документами между комиссией и моим

адвокатом (мэтром Доре).

Г-жа Малка: Я хочу вам задать вопрос по параграфу 17 (истории). Это касается инцедента, имевшего место в

августе 1991 г. Вы тогда были на работе, и полицейские пришли за Вами и за другим человеком, я хотела бы,

чтобы вы мне рассказали подробней об этом событии. Короче, сколько полицейских пришло за вами?

Я: ва полицейских пришли за мной, третий сидел в машине. Они взяли меня и одного из рабочих-арабов и

посадили нас в машину. Они привезли нас к дому недалеко от улицы Орлов. Там, на земле, лежали связки

очень тяжелых напольных плиток. – Перебивает иммиграционный офицер.

Г-жа Малка: Когда офицеры пришли за вами, где находился Лев Гинзбург?

Я: ?н находился на стадионе, где он работал (в тот момент начался перерыв, но Гинзбург еще что-то делал).

Г-жа Малка: И что он точно видел?

Я: он должен был видеть в проем ворот стадиона, как подъехала полицейская машина, как полицейские вышли

из машины и позвали меня и одного из рабочих-арабов, когда нас привезли назад; он также видел как нас

привезли и как нас выпустили.

Г-жа Малка: В вашей истории вы говорите что 2 полицейских появились: "они заставили меня и одного араба

сесть в машину и привезли нас к одному дому недалеко от улицы Орлов". Так вот, я везде усиленно ищу – и не

могу найти даже слабого упоминания о третьем полицейском. Есть ли какая-то причина, по которой вы не

упомянули о третьем полицейском?

Я собираюсь отвечать, и даже выговорил уже первое слово, но меня перебили г-н Буарон и г-жа Малка

одновременно, но г-н Буарон повысил голос, и перекрыл голос г-жи Малки: А афидевит говорит "два

полицейских"!

Г-н Мишель Доре, адвокат: Свидетельство моего клиент? согласно закону намного важнее афидевита, так дайте

ему сказать, послушайте, как он сам это объяснит, не перебивайте его!

Иммиграционный офицер (г-жа Малка) снова перебивает, не дает говорить ни адвокату, ни мне, заглушая

своим теперь уже поднявшимся до пронзительности криком наши голоса.

Г-жа Малка: Я хочу заново задать вопрос: ваш свидетель сказал (и вы можете поправить это свидетельство,

если хотите, но так уже написано), что два полицейских пришли за вами, и один сидел в машине. Это так?

Я: это так, но...

Иммиграционный офицер снова перебивает, не дает продолжить.

Г-жа Малка: Но в вашей истории не упоминается об этом. Чем это вызвано?

Я: это совершенно понятно. Если спрашивают у человека – сколько полицейских вас забрали? – он говорит

"два". Третий не имел прямого отношения к уводу меня со стадиона. Он просто сидел в машине. И сейчас,

некоторое время назад, я сказал, что два полицейских пришли за мной. И только потом добавил, что третий

сидел в машине. А ведь мог всвязи со смещением акцентов или из-за нежелания быть многословным и не

добавить; ну и что, по Вашему, это значит, что я неточен или скрываю что-то? Ничего подобного!

Г-жа Малка: Что это был? за фирма, в которую вы трудоустроились для работы на стадионе?

Я: это была фирма "Каплан и Леви". Фирма по уборке и очистке улиц. Кроме того, было указано в названии

фирмы, что это фирма кабланская, каблан.

Г-жа Малка: Что такое "каблан"?

Я: что такое "каблан" – об этом я могу вам прочитать в газете, которую могу достать, если позволите, так как в

этом заключается главн?я причина того, что произошло со мной ? тот раз, о котором идет речь, и также в

другие моменты. У ва? должен быть перевод этой статьи, так как я знаю, что дал г-же Бродер уже готовый

перевод, который она должна была проверить и заверить. Но я бы хотел прочитать из газеты, что?? сделать

акцент на конкретных местах или фразах.

Иммиграционный офицер, г-жа Малка, игнорирует мою просьбу. Г-жа Малка: какую работу вы и мсье Гинзбург

делали в тот день, когда это произошло?

Я: вместо того, чтобы нас повезти убирать улицы, нас отвезли на стадион, где приказали корчевать кусты и

траву.

Г-жа Малка: Всвязи с этим инцедентом пытались ли вы жаловаться кому-нибудь, куда-нибудь по поводу того,

что произошло?

Я: сравнительно мало времени прошло со времени моего приезда. Мой иврит был еще недостаточно хорош, и,

когда я обращался с жалобой на то, что меня послали на курсы языка, которые были для меня очень неудобны,

я обнаружил, ?то без достаточно хорошего знания иврита я не могу жаловаться.

Г-жа Малка: вы не знали организаций, которые помогают людям, которые приехали так, как вы – из России?

Я: я и сейчас не знаю таких организаций, какие бы оказывали реальную помощь, а тогда – тем более.

Малка: Когда вам приходилось иметь дело с различными государственными депортаментами государства

Израиль, вы обращались к ним на иврите или по-русски?

Я: даже если чиновники и говорили по-русски, они старались этого не показывать.

Г-жа Малка: вы хотите сказать, что они не хотели с вами говорить по-русски?

Переводчица переводит с противоположным смыслом: " Вы хотите сказать, что они хотели с вами говорить

по-русски?"

Я: нет, наоборот.

Г-жа Малка: Я прочитала вашу заметку, и у меня есть определенные замечания, которые я хочу сообщить. Вы

говорите о многих инцедентах, когда полиция с вами была очень жестока, очень часто полиция отказывалась

вам помочь. Это вступает в противоречие с теми документами, которые у нас имеются об израильской

полиции. Например, документ номер 19 на второй странице, в параграфе 4, указывает на интервью с

директором группы наблюдения за полицией, ассоциации гражданских прав в Израиле.Это интервью имело

место 11 апреля 1995 года, при этом указывается, что обычной формой поведения офицера полиции в Израиле

является оказывание помощи всем, без различия их происхождения, и указывают на случай, когда полицейский

отказался оказать такие услуги палестинцу, и этот полицейский оказался перед дисциплинарной комиссией

полиции. Следующий, вернее, тот же параграф, говорит, ?то они не знают ни одного случая, когда бы новый

иммигрант нееврейского происхождения пожаловался на израильских полицейских за отказ помочь. В то же

время указывается, что эта организация получает примерно 100 жалоб в год. Это документ А-19, параграф 5. Я

бы хотела ваши комментарии, по поводу этого документа, если они у вас есть.

Я: Начну с того, что этот пример формально не подходит к морему случаю, потому что описывается 1995 год, а

я уехал из Израиле еще в 1994. Кроме того, там говорится о лицах нееврейского происхождения, а я лицо

еврейского происхождения. Но главное даже не в этом. Отсутствие сведений о жалобах может объясняться

очень просто. Я обращался с жалобами в письменной форме в Мин. Полиции, в Мин. Внутренних дел, в

полицию ( я предоставил вам квитанции всех заказных писем, отправленных мной в такие учреждения, и, если

вы сомневаетесь в подлинности квитанций, могу дать подлинники на экспертизу).

Иммиграционный офицер (мадам Малка) снова перебивает, не давая мне продолжить, она переходит на крик:

это не ответ на мой вопрос!!!

Теперь уже я перебиваю ее: дайте же мне ответить на ваш собственный вопрос! Не перебивайте меня! – Я не

получил никакого ответа на мои письма. Кроме того, я приходил в Тель-Авиве в специальную организацию,

которая рассматривает жалобы на полицейских, и эта организация также не отреагировала на мои жалобы. Я

думаю, что все жалобы от русскоязычных остаются не принятыми и даже не зарегистрированными.

Г-жа Малка: мьсье, ты сказал, что после сотрясения у тебя постоянные проблемы со здоровьем. Что именно?

Я: повышенное давление, слабость, головокружения, головные боли, неприятные ощущения под ложечкой и

другие...

Малка: что сделали в больнице?

Я: сделали рентген-снимок головы и настоятельно потребовали полежать дней 7, и только тогда обратиться к

неврапатологу.

Малка: это врач сказал, что повышенное давление связано с сотрясением?

Я: нет, я заметил, что ухудшение здоровья началось у меня именно с тех пор.

Малка: мсье, обращался ли ты зд?сь к неврапатологу?

Я: к семейному врачу, г-же Бжезинской, она отказала в направленнии к неврапатологу на том основании, что

сама знает, что мне нужно, и выписала мне медицинские средства, положенные при серьезно протекающей

гипертонии. Первый раз я обращался к ней по поводу головных болей и других проблем, связанных с тем. Что

может являться последствиями сотрясения, ?????? ??? ? ????????? ? ??? в декабре 1994 г., второй раз – в 1995

году, но когда точно – не помню.

Г-н Ив Буарон (комиссар): почему в истории написано: "израильтяне нас трактуют как рабов, эксплуатируют

нас, издеваются над нами, а, если мы не хотим работать так, как они того желают, они избивают нас"?

Я: г-н Буарон, вы умышленно исказили одну из фраз этого пассажа, там не написано " не хотим работать так,

как они того желают"; там написано "не работаем так, как они того желают"! Теперь я должем заметить, что эта

фраза не касается всех израильтян, а относится к совершенно определенному случаю, описанному в моем

заявлении о просьбе беженства. А именно – относится к такому явлению как "кабланут". Термин и явление

"кабланут" исчерпывающе описан в двух статьях талантливых журналисток, переводы которых я Вам

предоставил. Слова об избиении касаются того, что один из русских рабочих, вместе со мной находившихся на

стадионе (смотрите мою историю), был избит надсмотрщиком-израильтянином, который обвинял "русского" в

том, что тот умышленно медленно работает, в то время как "русский" уже был на грани обморока от

непосильного труда и невыносимой жары, к которой был непривычен. Израильтянин сказал тогда: " Тут вам не

Россия, тут надо работать, а не отдыхать!" Когда "русский" на минуту замешкался, один из израильтян,

наблюдавших за нашей работой, подошел к нему и ударил его по лицу. Когда тот был в шоке , растерявшись от

удара,израильтянин с силой толкнул его ногой, и тот упал...

{ Два следующих документа (нажмите стрелкой на связку) – ПЕРВЫЙ – ВТОРОЙ – }

Дорогие друзья!

Мы просим Вас рассматривать это обращение не как обычную просьбу о помощи, и не только как отчаянный

крик о помощи.

В октябре, 1998 года, Федеральный Суд Канады принял второе решение по делу семьи Гуниных (первое было

положительным). Это трагическое решение подвело печальный итог нашей просьбе о статусе беженцев,

процедуре, отнявшей у нас четыре года нашей жизни.

Позвольте нам кратко описать события, предшествовавшие этой грустной дате.

Глава семьи – Лев ГУНИН, – как и все остальные члены нашей семьи, родился в Бобруйске, Беларусь (бывший

СССР). Бессмысленное, слепое стечение обстоятельств в считанные дни превратило его из преуспевающего

ученика средней школы, юного композитора и подающего большие надежды молодого пианиста в человека,

преследуемого советскими властями. Они пытались не дать ему получить образование, однако, его

настойчивость и счастливый случай помогли прорвать этот заколдованный круг, и ему удалось начать учебу и

получить сначала среднее, а потом и высшее музыкальное образование. тем не менее, Лев не имел

возможности сделать успешную карьеру в качестве композитора, так как подвергался преследованиям. В то же

время он сыграл специфическую роль в культурной жизни бывшего СССР. он автор романов, повестей и

рассказов, поэзии, серьезной и электронной музыки, статей, работ по истории, истории музыки, музыкологии,

философии, и так далее. Его статьи и письма помещали и помещают газеты многих стран мира. Он владеет

несколькими языками (русский, французский, английский, немецкий, польский, беларуский, идиш) и понимает

двенадцать других, включая четыре древних языка.

1979 – 1986 годы. Лев стал объектом широких преследований и издевательств. Он был избит человеком,

связанным с милицией (КГБ). Советские власти грудью встали на защиту двух атаковавших его человек. Они

начали преследовать Льва еще интенсивней за то, что он добился суда над одним из этих людей. Во время

другого инцидента на него и его брата устроили настоящую охоту, в которой были замешаны две хорошо

координируемые группы – подготовленные, атлетического телосложения громилы, и (вторая группа) юные

хулиганы. Эти "охотники" координировали свои действия и с милицией. если бы не особое мышление братьев,

не их способность к принятию нетривиальных, неожиданных решений, Лев и его брат могли быть уже тогда

убиты. На следующее утро братья Гунины подверглись допросу офицеров милиции (КГБ). Брат Льва, Виталий,

стал жертвой секретных медицинских манипуляций.

Лев Гунин жил в двух городах: Бобруйске, его родном городе, – и Минске, столице республики Беларусь (между

ними – 100 км). В Бобруйске он имел кооперативную квартиру, а в Минске снимал квартиру в течение многих

лет. Он работал в музыкальной школе в Бобруйске, играл в ресторанах "Интурист" в Бобруйске, Минске, и в

Мышковичах, работал руководителем художественной самодеятельности в одной из школ Минска. Поэтому он

должен был жить материально неплохой, обеспеченной, жизнью. Однако, в результате преследований он

вынужден был неоднократно бежать из двух вышеупомянутых городов, так как оказывался либо в безвыходном

положении, либо, несмотря на неплохие заработки, без средств к существованию. Так он, бывало, месяцами

жил в Петербурге (Ленинграде), Москве, Одессе, Вильнюсе, Риге, Тбилиси, в Польше и во Франции.

Лев имел многочисленные связи с представителями диссидентских кругов и культурной элиты в Москве,

Санкт-Петербурге, Вильнюсе, Варшаве, и Беларуси. Он также был связан с западными журналистами в Москве

и со специальными представителями правительств стран Запада.

1980-е годы. Из-за преследований Лев решился на участие в диссидентском движении. Вот основные

направления его диссидентской деятельности:

#Участие в движении за права человека и связь с наиболее видными его представителями #Членство в

неофициальных ("нелегальных") литературных кружках #Преподавание языков идиш и иврит, запрещаемое

советскими властями, а также общее участие в еврейском национальном движении #Защита старого центра

Бобруйска от нивелирования и сноса #Сотрудничество с запрещенными или не приветствовавшимися в

бывшем Союзе организациями: НТС (Народно-Трудовой Союз) и Народный Фронт Беларуси #Создание

идеологически независимых и стилистически необычных прозы, поэзии, серьезной и электронной музыки,

работ по истории, политологии, истории музыки и музыковедению, литературно-критических и прочих работ

#И так далее...

1985-1989. Возник конфликт между возглавляемой Львом Гуниным группой и институтом израильских

эмиссаров в СССР, создавших на территории бывшего Союза своеобразную еврейскую политическую мафию.

С их целями – разрушение еврейской культурной жизни в СССР, конфискация помощи от еврейских общин

Запада, а также усиленная пропаганда переселения всех советских евреев в Израиль – Лев Гунин стал активно

бороться. Возник также конфликт между Львом – и тремя тогда еще никому не известными личностями, в то

время мелкими бюрократами: Алимбачковым, Кебичем и Лукашенко. Все они выдвинулись на высокие

политические должности только после того, как Лев уже покинул СССР. Первый стал мэром Бобруйска,

родного города Льва Гунина, и, как считает Лев, главой всебелорусской неосталинской организации, второй

Председателем Совета Министров Беларуси, третий – диктатором Беларуси.

Попытки Льва получить иммиграционную визу в Германию или США, чтобы спасти жизнь брата, тоже не

увенчались успехом. Не вышло получить и израильскую визу. Израильтяне открыто заявили, что не желают

принять Льва и его брата Виталия.

1991. После трагической смерти брата Виталия Лев больше не собирался никуда уезжать. Он принялся

отменять все, что делалось раньше для выезда из СССР. Но вскоре его посетили два человека, одного из

которых он знал как активиста произраильского крыла бобруйского еврейского движения, второго – как

сотрудника КГБ. Они приказали ему с семьей покинуть СССР. Они сообщили, что все ранее конфискованные

(советскими властями или израильским консульством) визы вскоре начнут приходить. И это оказалось

правдой.

Необходимость покинуть СССР не означала, что мы смирились с приказом ехать именно в Израиль. Мы

планировали добраться до Варшавы, а там перебраться в Германию. На Центральном вокзале в Варшаве нас

должны были встречать друзья и родственники Льва. Они действительно пришли. Но к вагону подошли и

представители Израиля (Сохнут или Моссад – мы так и не знаем), которые, несмотря на наши протесты и

приход двух польских полицейских, нас захватили силой и насильно отправили в Израиль. Уже в аэропорту

Бен-Гурион представитель Моссада обвинил Льва в том, что, устроив скандал на Центральном вокзале в

Варшаве, он поставил под удар всю операцию по доставке советских евреев в Израиль. Нас также обвинили в

том, что из-за нас отправка самолета была задержана на два часа.

В Израиле мы подверглись следующим преследованиям:

#Израильское гражданство было навязано нам силой #Алла, жена Льва, подверглась массированным

оскорблениям, нападкам, дискриминации, и даже побоям #Елизавета, его мать, подверглась оскорблениям,

нападкам, была атакована и получила травму #Дети стали жертвами систематических насмешек и

издевательств #Лев оказался лишенным всех прав. Израильские власти отказали ему: а) в действительном

эквиваленте диплома б) в профессиональных курсах и праве поступления на любые другие курсы или в

университет в) в полном и действующем разрешении на работу г) в регистрации на Государственной бирже

труда д) в освобождении от налогов, как всех прочил новых иммигрантов ж) в пособии, когда он был без

работы з) в сокращении муниципальных налогов, положенном новым иммигрантам и) в нормальном

медицинском обслуживании к) в юридической и полицейской защите л) в разрешении на выезд м) и так далее

Он систематически подвергался также другим видам дискриминации, избиениям, издевательствам, насмешкам

и оскорблениям. Израильское государственное радио "Рэка" назвало его "врагом"; одна из ведущих израильских

газет написала, что надо не оставить от его произведений камня на камне. Лев постоянно получал повестки

являться на армейский призывной пункт в Тель-Га-Шомер, что нарушало его нормальную жизнь и подрывало

наше финансовое положение.

В период жизни в Израиле Лев опубликовал ряд статей и книг в России, Израиле, Германии, Литве, Франции

и Польше.

1994-1996. Благодаря косвенному вмешательству "Эмнести Интернэшьнэл" нам удалось вырваться из

государства Израиль и прибыть в Канаду, где мы попросили статус беженцев. Мы подкрепили нашу просьбу

следующими типами документальных свидетельств:

#Юридическими документами

#Документами, выписанными израильскими властями и разными

учреждениями государства Израиль

#Аффидавитами

#Письмами

#Почтовыми квитанциями

#Медицинскими

документами

#Газетными статьями

#Исследованиями, проведенными разными международными комиссиями,

правозащитными движениями, и так далее

#Документальными подтверждениями того, что в Израиле мы

обращались во все возможные места с просьбами о защите

#Документами нашего израильского адвоката

Практически каждая фраза нашей просьбы о статусе была подтверждена документально. Только список

документов занял шесть машинописных страниц, и на четырех страницах уместился список мест, куда мы

обращались за помощью.

1994-1997. В своих переводах секретарь-переводчица нашего адвоката исказила практически все документы

нашего дела, от нашего заявления о просьбе статуса беженцев до свидетельства о рождении Аллы и газетных

статей. Помощник нашего адвоката, адвокат Доре, направил протесты комиссии по статусу беженцев по этому

поводу. Он утверждал, что комиссия использовала фальшивые переводы как средство отклонить нашу просьбу

о статусе. Комиссары использовали нелегальные, агрессивные, нечестные методы против Льва. Они

допрашивали только его, не задав ни одного вопроса больше никому из нас. Они явно продемонстрировали,

что, по их мнению, он должен быть наказан за его взгляды. Два члена комиссии – иммиграционные судьи

–передали всю инициативу третьему члену комиссии – иммиграционному офицеру, которая по

национальности еврейка и, по некоторым сведениям, израильская гражданка. Судьи практически

самоустранились от хода слушаний. Иммиграционный офицер продемонстрировала беспредельную ненависть

к нам, как если бы мы были ее личными врагами. Они поддерживала письменные контакты с израильским

консульством на протяжении многих месяцев, пока проходили слушания по нашему заявлению на статус

беженцев. На слушаниях была создана атмосфера запугивания, вражды и психологического террора.

Отклоняя нашу просьбу о статусе члены комиссии не просто допустили ошибки и несправедливость. Их

негативный ответ – это открытый манифест отрицания всех прав человека. В форме декларации они высказали

свое отрицание прав людей на основные политические и личные свободы. Они отрицают право на

независимое мнение, право придерживаться либо не придерживаться религиозного мировоззрения, право

получить защиту государства. Они утверждают, что, если правительство оплатило транспортировку

иммигрантов, эти иммигранты становятся собственностью правительства (как недвижимость). Они также

заявили, что действия полиции, которая отказывает в защите, правомерны, раз мы имели альтернативные

мнения, и это могло каким-то образом стать известно полиции. Они также заявили, что, не желая отказаться от

своих убеждений, мы тем самым оскорбили израильтян, а, значит, заслужили преследования (они называют их

"трудностями"). И так далее...

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

В своей речи в Федеральном Суде госпожа Мэрфи, представитель Министра Иммиграции, поддержала

негативное отношение комиссаров к правам человека. Она обратила вопрос о правомерности нашей просьбы о

статусе беженцев в вопрос о "недопустимых" (для кого?) взглядах Льва. Так же, как и комиссары, она не

подумала даже одним словом упомянуть кого-либо еще из членов нашей семьи, как будто не мы все, а только

Лев Гунин подал просьбу о статусе беженца!

Федеральный судья просто скопировал заявление госпожи Мэрфи. Он даже не стал рассматривать наше дело.

Он заявил в своем негативном решении, что, так как комиссары использовали формулировку "нет минимума

доверия", такие дела автоматически получают отказ в Федеральном Суде. На самом деле он проявил свою

пристрастность в едких и несправедливых фразах в адрес нашего третьего адвоката, а также в искажении

реальных фактов и вещей. Кроме того, фамилия "Дюбе" уже встречалась нам ранее. Свои факсы

иммиграционный офицер, г-жа Малка, отправляла в консульство Израиля сама, от своего имени, но поступали

они, почему-то, для нее на имя Дюбе. Кто такой был этот Дюбе мы так и не смогли выяснить. В Immigration and

Refugee Board его не знают и ничего о нем не слышали. Мы считаем, что это мог быть родственник г-на Дюбу,

судьи Федерального Суда или даже сам г-н Дюбе.

Так же, как нацисты сжигали в своих крематориях всех подряд, кто подпадал под подлежащую уничтожению

категорию, так же и канадская иммиграционная машина отвергает всех русскоязычных беженцев из Израиля,

не делая различий между пусть даже подвергавшимися преследованиям, но имеющими возможность вернуться

в Израиль людьми – и нами, для которых депортация в Израиль означает смерть. О каких правах человека

может идти речь, если члены комиссии по беженцам начисто отвергают эти права. Страшно, в каком мире мы

живем.

От Льва ГУНИНА

Lev GUNIN

(address)

Монреаль, КВЕБЕК [Телефон] [[email protected]]

Уважаемый Господин, Леди!

Мы нуждаемся в срочной помощи в связи с нарушением наших прав. Пожалуйста, сообщите нам – 1) что возможно

предпринять, 2), куда обратиться, 3), какие методы мы могли бы использовать для борьбы против произвола. Пожалуйста,

помогите! Наиболее опасным и тревожным является манипулирование Иммиграцией медицинскими данными и медицинским

персоналом. Ниже Вы найдете краткое описание нашей невероятно длинной истории.

Я – активист прав чяеловека, журналист и историк с многочисленными публикациями. Мои убеждения и гуманитарная

активность сделали меня мишенью преследований в экс-СССР и – затем – в другой стране (после депортации), куда я был

доставлен вместе с моей семьей против нашего желания. Я глубоко убежден, что члены моей семьи, и я сам – мы прибыли в

Канаду, потому что имели веские основания опасаться за свою жизнь. Наша просьба о статусе беженцев была отклонена при

исключительных обстоятельствах и в условиях тотально пристрастного отношения к нам. Решение в отношении нас было

несправедливым, жестоким и беззаконным. При слушании и администрировании нашего беженского файла представители

иммиграционных властей использовали незаконные методы, злоупотребление властью и демонстративное пренебрежение

правами человека. На фоне бесспорных преследований, очевидных фактов, представленных нами, наших бесчисленных

документарных доказательств-свидетельств наша просьба о статусе беженцев была отклонена с помощью множества

нарушений и нелегальных действий. Мы обратились с апелляцией в Федеральный суд, но в Федеральном суде защитник IRB

(Иммиграции) подчеркнула вопросы безопасности и другие не конвенциональных вопросы – и Федеральный суд закрыл наше

дело. Во время наших беженских слушаний член судья г. Boiron сказал, что мы можем столкнуться с такими же

преследованиями в Канаде. Это была самая откровенная угроза!

Теперь мы уже более 6-ти лет в неизвестности, в подвешенной ситуации административного беспредела и крайне ранимого

состояния.

Это подрывает наше психическое и физическое здоровье, социальный и профессиональный статус и возможность еще

когда-нибудь возвратиться к нормальной жизни. Однако, несмотря на противников прав человека в IRB и других

департаментах, про – израильское лобби (с его людьми в Иммиграции), цель которого состоит в недопущении претендентов

на статус беженцев из Израиля в Канаду, мы получили положительное решение. Мы высоко оцениваем то, что, несмотря на

все, в ответ на наше гуманитарное обращение 1 (один) год назад нам предоставляли гарантию статуса иммигрантов.

В том же время некоторые противники этого решения не прекратили своего давления. Они не хотели нам позволить

получить статус иммигрантов. В своих попытках раздавить нас во что бы то ни стало они решили преследованием меня, моей

семьи разрушить нашу жизнь прежде, чем мы получим статус в Канаде. Каждая обычная процедура иммиграции – продление

разрешения на работу или студенческого разрешения, и т.д. превращалась в издевательства и оскорбление. Мы должны

бороться за каждую крошечную процедуру, которая должна проводиться автоматически! Тем более после того, как нам

давали Certificat selectione du QUEBEC: более восьми (8) месяцев назад. Ненужные дорогостоящие медицинские проверки