Текст книги "Игрек Первый. Американский дедушка"

Автор книги: Лев Корсунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Извини. – Больше всего на свете срамнику хотелось исчезнуть отсюда. И вообще с лица земли. – Откуда ты узнала про ведьму?

– Она действительно ведьма?

Игрека удивила простота, с которой юная особа осведомилась о невероятном: будто спросила, впрямь ли Алевтина санитарка. Привыкший к воробьевских феноменам, глюк отметил, что девчушка обладает опасным свойством: умеет отшибать память. Впервые после знакомства с ней Игрек вспомнил про Алевтину. А до того, как он увидел маленькую балерину, Ведьма не вылезала у него из головы. Хорошо хоть, потеря памяти оказалась обратимой. Псих все вспомнил, но признать существование возлюбленной (вернее, несуществование) не желал. Ни за какие коврижки! Тоже феномен крохи?

– Я не видел этого сна!

– Бывает.

– Что ты видишь мои сны, а я их не вижу?

– Ты их забываешь до того, как проснешься…

– А ты?

– А я после. Можешь не сомневаться. Забываю.

Игрека позабавило, что девчушка с серьезным видом заявляет о сохранении тайны чужих снов. Может, хоть в газетах описывать его ночные кошмары.

Присутствие души Ведьмы Игрек ощущал, но никакой враждебности она не выказывала, хотя наверняка уловила горячее желание Игрека овладеть крохой.

Легкий охлаждающий ветерок, похожий на поцелуй любящей души, овевал глюка изнутри. Игрек счел это разрешением Алевтины на его соитие с балериной. Оставалось только получить одобрение любовных поползновений от самой Ирины.

– Познакомь меня с ней! – попросила хозяйка дома.

«Возможно, желание знакомства с призраком из чужого сна возникло у Ирины из‑за присутствия души Ведьмы», – догадался Игрек. Но свои мысли он давно научился скрывать.

– Ладно, – буркнул дылда, страдая из‑за того, что охмурять дам еще не умеет. В Воробьевке ему этого искусства не требовалось: Алевтина и Люся сами всегда стремились соблазнить завидного кавалера. На пипиську, лопавшуюся от желания, балерина почему-то не откликнулась. В Воробьевке эта любовная уловка считалась безотказной. Какого же малютке рожна надо?

– Алевтина… – прошептала Ирина, пробуя редкое имя на слух. Она облизнулась, словно и на вкус его попробовала. – Аля… Тина… Я хочу с ней познакомиться немедленно!

Наконец-то присутствие в комнате Игрека было замечено.

– Пока это невозможно…

Если бы простодушному парню объяснили, что его уклончивость вызвана желанием привязать к себе балерину, он подивился бы своему хитроумию. Потом, может, устыдился бы. Или возгордился. «Терра инкогнита», как говаривал про Игрека доктор Ознобишин. Глюк не имел ничего против того, чтобы быть неизвестной землей, осваивая ее каждый день и не ведая при этом, каких выкрутасов ждать от себя в любую минуту.

– Я хочу Алевтину! – капризно повторила избалованная девочка.

– Алевтины не существует!

Неожиданно Игрек открыл чокнутой правду.

Но верят только вранью. Это Игрек уже успел усвоить в Воробьевке.

– Неправда! Она живет в Воробьевке? Я туда хочу!

«А я хочу с тобой в постель!» – у Игрека хватило ума не обнародовать тайные желания.

Впрочем, у него так топорщились брюки в срамном месте, что тайное давно стало явным. Сначала барышня по наивности подумала, что в штаны к нахалу забралась мышь. Но то, что он с гордостью продемонстрировал, вызвало у Ирины легкое омерзение, вполне сравнимое, кстати, с тем, что она испытала бы, выскочи из ширинки психа живая мышка.

– Алевтины в Воробьевке нет!

– Где же она?

– Алевтина везде… – не солгал Игрек.

И даже возбудил у желанного существа интерес к своей особе.

– Алевтина везде? – в задумчивости повторила Ирина. – Ты морочишь мне голову!

– Ты мне тоже!

– Разве я тебе не доказала, что вижу чужие сны?

– Конечно, нет!

– Как же я узнала про твой секс с Алевтиной? – безмятежно поинтересовалась девушка, как бы не замечая взвинченности психа.

Ирина опустила глаза, чтоб самолюбивый нахал не разглядел в них победного блеска.

«Ничего не понимаю! – затосковал Игрек. – Я такой обольстительный! Люська не врет, что у нее трусики становятся мокрыми, когда она видит меня голым. Правда, она имеет в виду мою жопу, когда делает уколы…»

Проверять на балерине обольстительность своей попы Игрек не стал. Он ощутил, что связан с Ириной множеством паутинок. Долговязый осторожно попробовал их как бы на разрыв, опасаясь спугнуть удачу. Смешные страхи! Глюк забыл, что паутинки по его воле становятся крепче канатов. Но разорвать их может неосторожное слово или дурацкий жест. Чего стоила, например, недавняя демонстрация глюком своей мужской гордости! После такого знака доверия между ним и Дюймовочкой осталась выжженная земля!

Долго противиться искушению испытать свою силу Игрек не умел. Всегда был первой жертвой прихотей поселившегося в нем беса.

* * *

Изысканная балерина сняла с серванта хрустальную вазу и с обворожительной улыбкой протянула гостю:

– Сделай сюда пи-пи… Я прошу тебя.

– Неудобно… – якобы замялся Игрек, хотя испытывал потребность в неприличном поступке.

– Я прошу тебя, милый. Твоя дивная пиписька в вазе меня возбудит…

– Только ради тебя!

Долговязый проделал требуемое, испытывая воодушевление от того, что барышня была в его власти.

– Очень красиво! – восторженно оценила Ирина результат.

Дылда не стал спорить. Наполнившись зеленоватым содержимым, хрусталь в самом деле очень выиграл.

– Поставь, пожалуйста, вазу на место, – попросила балерина.

– В туалет?

– Такую прелесть! На сервант.

Сладострастный бес лихорадочно зашептал Игреку:

«Пусть девчушка разденется! Ее пипочка уже мокрая! Все пройдет, как по маслу! Она кончит сразу, как только ты воткнешь свой цветок в ее вазу!»

«Заткнись, скот! – грубостью Игрек охладил горячность беса. – Я делаю, что хочу!»

«Ты этого хочешь!»

«Я хочу этого не хотеть!»

«А хочешь еще сильней!»

«Чтоб ты сдох!»

Подлая тварь обиженно поджала хвост, оставив Игрека своими заботами. Одержав верх, Долговязый поспешил воспользоваться плодами легкой победы – отпустил вожжи. Так он ощущал свободу, которую дал бедной пташке.

Вырвавшись из клетки, та сразу же взмыла в поднебесье, став для птицелова недосягаемой.

5.

Ирина очумело воззрилась на психа.

Стоило ей на минутку присесть в кресло, как она уснула. И сон ей привиделся идиотский! Будто она очень захотела по-маленькому. Покинуть гостя благовоспитанной барышне мешал этикет, но она нашла достойный выход из пикантной ситуации. Взяла антикварную хрустальную вазу и, не таясь, сделала в нее пи-пи. Нимало не смущаясь неожиданным поступком, артистическая натура водрузила наполненный сосуд на прежнее место.

Раздосадованная дурацким сном, который объяснялся лишь физиологическими причинами (Ирине хотелось в туалет), а никак не аморальными, обнаружила, что помешанный вылупился на нее с таким видом, будто подсмотрел ее сон.

Ирина поежилась: не дай бог, если кто‑нибудь, кроме нее, обладает даром соглядатая чужих снов!

Взгляд балерины, скользнув по комнате, споткнулся о вазу, до краев наполненную желтовато – зеленоватой жидкостью.

«О боже! – обомлела Ирина. Если б она не сидела, то упала бы, где стояла. – Я к тому же еще и лунатик!»

«Но лунатики действуют при луне!» – спохватилось несчастное существо.

«Могут хоть при солнце, главное – во сне!»

«Неужели я пописала при этом нахалюге!»

«Невозможно! Это случилось ночью! Могла ли я до сих пор не заметить вазу, полную мочи?»

«Несомненно. Я ни разу не подняла на нее глаз!»

Взгляд Игрека невольно обратился к предмету переживаний небесного создания.

Окаменев от стыда, Ирина осознала: скрыть грех уже не удастся.

«Скорей – в окно!»

Вместо того, чтобы осуществить сумасшедший замысел, Ирина со светской улыбочкой поведала гостю:

– Не знаю, что делать с бабушкой! Всегда выставляет свою ночную вазу на всеобщее обозрение!

– Красиво! – согласился Игрек. – А, может, это ее хряк отлил?

Ирина оказалась во власти безумца, о чем не подозревала. Иллюзия свободы тешила ее.

«Эта гордячка голой пройдется по нашему Бродвею, если я захочу! – Игрека заколотило от восторга. – Я могу ей вставить между ног цветок! Я все могу! Она моя раба! Но даже не узнает об этом! Я король! Девчушка будет называть меня „Ваше величество, Игрек Первый!“ Я могу… я могу…» – безграничные возможности поставили повелителя в тупик.

«Не желаю!» – усилием воли Игрек Первый оборвал паутинки, связывавшие его с балериной, превратившись в безымянного, бездомного юродивого. Утратив власть над хорошенькой барышней, Игрек обрел свободу. Став независимым от беса сладострастия, Долговязый мог позволить себе любые мечты. Как каждый смертный.

* * *

– Пойдем в Воробьевку! Я хочу увидеть Алевтину! – девушка из чужого сна поселилась в Ирине.

«Если она и впрямь ведьма, то вселилась в меня! Ведьмы это умеют! Умру, если не поцелую ее! – в любовном бреду Ирины проскальзывали трезвые мысли: – Воробьевка плачет по мне!»

– Ты здорова. Тебе нечего делать в дурке!

– Я здорова?!

Только сумасшедший мог оскорбиться тем, что его признают нормальным. Веское доказательство безумия девушки на Игрека не произвело впечатления.

– Ты видишь свои сны, а не чужие! – все в глюке противилось появлению чокнутой балерины в дурдоме.

«Только ее там не хватало! Узнает, что Тины больше нет, сама жить не станет!» – Игрек заглянул Ирине в душу.

Впрочем, и на лице балерины было написано:

«Умру, если не увижу Алевтину!»

От зловония бабушкиного снадобья Игрека замутило.

Ирина зачем-то вливала ему в рот снотворную микстуру, вызывающую сексуальное возбуждение у кабанов.

– Сейчас ты убедишься, что я самый настоящий глюк!

От близости желанного тела блудливый бес в мальчике вновь пробудился, вильнул хвостом и бесстыдно схватил его за гениталии.

«Она твоя!» – задыхаясь, шепнуло распутное животное.

6.

Тараканья микстура сделала свое дело.

У Игрека в руках появилась фарфоровая статуэтка румяной танцовщицы с трюмо. Присмотревшись к ней, глюк убедился, что это маленькая Ирина.

«Я еще не сплю! – успокоил себя Долговязый. – Я себя контролирую!»

Игрек услышал легкий вздох.

Статуэтка оказалась живой, излучающей тепло. Глазками заморгала, ротик разинула, язычок высунула.

«Бывает!» – не желая отдаваться во власть химер, заключил Игрек.

Неловко повернув крохотную Ирочку, неуклюжий глюк нанес ей урон. Бальное кружевное платьице съехало на пол, и в руках у Игрека оказалась голенькая балерина. Она кокетливо улыбнулась и сделала губы бантиком, как для поцелуя. Все интимные места у нее, в отличие от обыкновенных кукол, наличествовали.

«Таких крох в жизни сколько угодно!» – не желая признаваться себе в том, что спит, упрямился Игрек.

Щекочущее дыхание куколки на груди глюка открыло ему: он совершенно обнажен. Далее противиться вожделению дылда не мог.

Когда фаллос Игрека вошел в крохотную Ирочку, она жалобно пискнула: «Ку-ку» и лопнула, как мыльный пузырь.

* * *

Открыв глаза, спящий успел заметить на лице Ирины следы брезгливости, вызванной его гнусным сновидением.

Игрек намеревался отречься от срамного сна, но Ирина ни в чем его не обвиняла.

Кисейная барышня без всякого стеснения стянула с себя платье, оставшись в трусиках и бюстгальтере. Не обращая на обалдевшего парня никакого внимания, Ирина избавилась и от этих изысканных тряпочек, ласкавших глаз созерцателя. Впрочем, тайна, сокрытая за ними, пленила Игрека еще больше. При том, что он не мог отделаться от стыда, будто подсматривал за девушкой. Ирина раздевалась не для него. Она не желала Долговязого, но и не выказывала отвращения к возможной близости с ним. Девушка попросту забыла о его существовании, поэтому наблюдатель ощутил себя скверным мальчишкой, приникшим к замочной скважине.

по-прежнему не замечая соглядатая, балерина с блуждающей улыбкой вынула из вазы розовую гвоздику и направилась с ней к дивану.

Сообразив, что затеяла полоумная, Игрек вырвал у нее цветок. Ирина и на это не обратила внимания. Она легла на спину с плотно прижатыми ногами. Ее мечтательный взор, обращенный вверх, легко преодолел потолок, устремившись в небесную высь.

Игрек дотронулся губами до груди девушки, от холода покрытой гусиной кожей. Опасения нежного насильника получить пощечину оказались напрасными.

На его глазах пупырышки разгладились. Тело Ирины стало теплым – Игрек удостоверился в этом, приникнув губами к другой груди, потом – к животу… Ноги девушки сами собой раздвинулись…

7.

Игрека поразило, что он был у Ирины первым. Из‑за распутства, принятого в Воробьевке, ему не приходило в голову, что у женщины когда-то все начинается.

Балерина наслаждалась любовью, но Долговязому это не принесло радости. Дюймовочка принимала его за кого-то другого. Или кого-то другого за него…

Игрек запутался в своих ощущениях.

Когда он поднялся, Ирина с блаженной улыбкой смотрела сквозь него.

– Ау!

Кроха не ответила. Хотя губы ее беззвучно шевельнулись: «Уа…»

Не прощаясь, гость покинул дом, завороживший его до того, что он чуть не застыл, превратившись в одну из статуэток.

Всю дорогу до Воробьевки глюк чувствовал, что связан с Ириной незримыми нитями. И лишь оказавшись в больничном саду, он оборвал их. В дурдоме проще быть одному, чтобы эти самые нити не свились в петлю.

8.

Как только Игрек вдохнул пряный аромат желтой акации, произраставшей в окрестностях Воробьевки, Ирина очнулась от забытья.

Бабушка блаженно всхрапывала за стеной. Спросонья девушке казалось, что эти звуки издают любвеобильные хряки.

Ирину поразило, что она в одиночестве. По запаху она определила недавнее присутствие постороннего. Потом обнаружила свою наготу. Тело сладко ныло, как бывает, наверно, после любви…

Приятный сон не отлетал напрочь, оставаясь будоражащим воспоминанием.

* * *

Алевтина пришла к Ирине в гости, хотя они не были знакомы. Ни слова не промолвив, девушки обнажились. Прежде Ирина ни с кем не умела обходиться без слов.

Балерина легла на диван, как в холодную ванну. Ее стала бить дрожь. Подняв глаза на Алевтину, Ирина узрела, что красавица стоит над ней в смятении. Причина душевных терзаний возлюбленной сразу же открылась обольстительнице: у той был мужской детородный член.

Тронутая деликатностью Ведьмы, Ирина поманила ее. Предмет, вызывавший у балерины легкое омерзение, когда он наличествовал у мужчин, показался ей удивительно уместным на нежном теле девушки. Даже его пугающие размеры не отвратили Ирину от очаровательной Тины.

Ирина почувствовала, что слилась с любимой, когда ее губы прошлись по озябшему телу. Горячее дыхание Ведьмы согрело кроху с головы до ног. Оно стало обжигающим…

«Испепеляющим… – впадая в забытье, уточнила девушка. – От меня останется кучка пепла…»

Малютка не ошиблась. Охваченная пожаром, она лишилась чувств.

Ирина огляделась.

На полу валялась сломанная гвоздика… Смятая, истерзанная постель хранила свои тайны… На серванте стояла ваза, полная мочи… Тело Ирины с блаженством вспоминало любовные ласки…

«Аля… Тина… Алевтина…»

Глава десятая

1.

Майор Коробочкин, совершенно не склонный на трезвую голову к философическим рассуждениям, предавался этому никчемному занятию, даже не вспоминая о бутылке. При этом он дурел от головокружительных высот, на которые возносила его сорвавшаяся с привязи мысль.

«Ясно, как день, что я отпустил Сизова по чьему-то наущению. Негласному. Сколько со мной в жизни было похожих случаев? Не счесть. И с бабами… и с подследственными… и с самим собой. Какая сила втолкнула меня в обезьянник к Мартышке? Я же всю жизнь путанами брезговал! Высшее существо или низшее? Господь Бог или засранец Дьявол?

А то, что я предложил ей руку и сердце, чьи козни? Попросить Ознобишина вколоть мне в жопу кубик аминазина, чтоб избавиться от этого наваждения?

А то, что я на заре прекрасной юности не в адвокаты сунулся, а в менты? Какой мудак мне это наколдовал!»

Сколько раз Станислав Сергеевич действовал по наитию? Не считано. Иногда смысл непредсказуемых поступков обнаруживался впоследствии, чаще всего – никогда. Житейское объяснение «моча в голову ударила» вполне удовлетворяло сыщика. Но в случае с Сизовым привычное оправдание не устраивало Коробочкина.

Ни с того ни с сего отпустить особо опасного преступника?

Тут что-то не так.

«Выпустив на свободу Мухина, полковник Судаков ответил мне в том же духе. Такое джентльменство ему не свойственно…»

Майора Коробочкина осенило: «Нами управляет не Бог и не Дьявол, а человек! – додумавшись до подобной ахинеи, Станислав Сергеевич снова погрузился в меланхолию. – Может, и эта догадка родилась во мне под влиянием Всемогущего?» – называть всесильное существо человеком майор больше не решался, равно как и посылать его в мужские или женские половые органы.

* * *

– Мы с Судаковым у него под колпаком… – невнятно бормотал Коробочкин, пугая сослуживцев своей трезвостью. Услышать подобную бредятину от поддавшего майора было в порядке вещей.

– Стас, ты не в себе? – спрашивали его. И в ответ слышали не привычные матюги, матерого сыскаря, а полубезумный лепет охреневшего лоха:

– Я не в себе? Интересное наблюдение… А кто же во мне, если не я? И где тогда я, если не в себе…

Сердобольные менты доложили о состоянии майора доктору Ознобишину. Никто из них при этом не зарился на майорское кресло, являвшееся в действительности обшарпанным, скрипучим стулом.

«Душевный кризис психопатической личности с истероидными реакциями в эпоху криминальной революции…» – с ходу поставил диагноз Иннокентий Иванович. И ответил сыщикам:

– Все путем.

Все пути ведут в Воробьевку – так они его поняли.

2.

Полковник Судаков, оказавшись, подобно Коробочкину, жертвой чужой воли, не стал витать в эмпиреях. Выяснив у свидетелей освобождения лейтенанта Мухина все подробности, контрразведчик заключил: никто, кроме Игрека, не мог внушить ему противоестественного желания освободить Муху. Это первое. И второе: мальчик не смог бы до этого додуматься. Он попал под влияние Коробочкина. Самый сильный человек на планете в чем-то должен быть самым слабым.

Неожиданная мысль озадачила Сергея Павловича. Самым сильным человеком он всегда считал Иосифа Виссарионовича. И самым слабым тоже. Страдая манией преследования, вождь готов был загнать за колючку весь свой народ. Что он и сделал, когда возвел вокруг страны железный занавес. Поэтому Иосиф Виссарионович и был самым сильным человеком в мире.

«Отсечь Коробочкина от Игрека!» – по-военному сформулировал полковник Судаков ближайшую задачу Службы безопасности. И никакого философского онанизма на тему Бога и Дьявола!

Сергей Павлович считал, что он и есть в городе Бог и Дьявол в одном лице, а мэр Коровко – говно собачье.

* * *

Недруги встретились в Воробьевке. Когда Коробочкин туда явился, Судаков лежал на пустующей койке Игрека и плевал в потолок. Благодаря силе духа контрразведчик метко попадал в жирных навозных мух, обсидевших весь потолок.

Коробочкин залюбовался непревзойденным искусством полковника.

– Присаживайтесь! – разрешил Судаков, высвобождая майору местечко на койке Игрека.

Больше тому приткнуться было негде, если только на полу. Стулья в Воробьевке почему-то не прижились.

3.

Рассуждая о том, что связывает его с Ириной, Игрек воображал не паутинки и не нити, а провода, по которым течет ток. Электричество не может распространяться без проводов (эту школьную премудрость Долговязый не забыл), а электромагнитные колебания – запросто. Может, именно такие волны он испускает!

Испускание прекратилось, когда глюк оказался в больничном саду. Связь между любовниками прервалась не из‑за их отдаленности друг от друга. Никакие физические препятствия не могли помешать распространению в пространстве флюидов Игрека Первого!

«Я неотразим!» – говорил себе псих, и был прав.

Всепроникающая сила его желания мгновенно выдохлась от эфемерного, неуловимого понятия: обыкновенной мысли.

«Я изнасиловал Ирину!» – вот что пришло Игреку в голову, когда в нос ему ударил запах желтой акации Воробьевского сада.

«Она сама мне отдалась!»

Оправдание не помогло. Девушка ускользнула от влияния всесильного Игрека.

«Я преступник!»

«Кто докажет, что я мысленно заставил Дюймовочку раздеться!»

«Никто. Хватит с тебя того, что ты сам это знаешь!»

«Я этого не знаю! Я не хотел!»

«Ты внушил ей свою гнусность, даже не желая этого! Подсознательно!»

«За подсознание я не отвечаю!»

«А тебя никто и не спрашивает!»

«Пусть только кто – нибудь попробует спросить!»

В Долговязом вновь пробудился безжалостный деспот Игрек Первый.

4.

Обычно после прогулок налево Судаков возвращался домой пристыженным, но с шальным блеском в глазах. На сей раз Сергей Павлович с потухшим взором вяло приветствовал жену и в дальнейшем повел себя как ни в чем не бывало.

Опытная женщина сразу поставила диагноз: «Бабник со своей оторвой оконфузился почище, чем со мной. Теперь его в чужую постель дубиной не загонишь. Будем лечить его домашними средствами!» – диагнозы мадам Судакова обычно ставила неверно, но лечение всегда назначала правильное.

При переодевании в присутствии мужа пышнотелая блондинка подверглась надругательству. К сожалению, неудачному.

– На тебя напустили порчу! – с досадой шепнула супруга. – Та самая хабалка, которую ты сюда приводил!

– Я сюда никого не приводил! – убито откликнулся Сергей Павлович. Но слова о порче запали ему в душу.

«Меня испортили… мое тело. Оно было молодым и красивым. А теперь – мешок с дерьмом!»

Оскорбленная беспардонным враньем, знойная дама брезгливо поморщилась:

– Ты дурно пахнешь!

– Естественно!