Текст книги "Игрек Первый. Американский дедушка"

Автор книги: Лев Корсунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Глава четвертая

1.

Причина пожара особняка Службы безопасности была названа с пугающей определенностью: поджог. Преступление, квалифицированное как особо опасное, повесили на подотдел майора Коробочкина.

Сыщик не сомневался, что тем же поджогом занимается и сама погоревшая контрразведка. Неизвестный поджигатель легкомысленно столкнул лбами майора Коробочкина и полковника Судакова – то, чего они всячески избегали долгие годы. После столкновения дороги неприятелей вновь разошлись в разные стороны.

* * *

Полковник Судаков затребовал из архива дела всех диссидентов, которые проходили по Управлению за последние двадцать лет. Особенно его интересовали те дела, что завершились посадкой или психушкой. У них, злопамятных антисоветчиков, мог быть зуб на чекистов.

Пострадавших оказалось около сотни. Из них в настоящее время проживало в городе больше пятидесяти.

Полковник Судаков обратился к доктору Ознобишину с просьбой составить психологический портрет поджигателя, чтоб сузить круг подозреваемых.

Психиатр немедленно представил требуемый портрет: мудак.

Круг подозреваемых необозримо расширился.

* * *

Майор Коробочкин пошел другим путем. Он изъял из сейфа с холодильным устройством бутылку водки и соленую горбушу. Хуже нет – особо важное дело начинать впопыхах, спустя рукава.

2.

Лейтенант Мухин почти прекратил общение с обыкновенными людьми, имеющими плоть и кровь. Они давно сообщили ему все, что могли, а новая информация, типа того, с кем на дежурстве перепихнулась Люся, Муху не особо задевала за живое. Что тот солдат, что этот…

Пограничник закорешил с невидимками по-хорошему, без пьянки. И узнавал от них много поучительного. Особенно из истории Родины. Шуточки же некоторых сумасшедших о том, что невидимки – китайцы, являлись злонамеренной ложью. Невидимки были такими же русскими, как любой полоумный в Воробьевке.

Мучился лейтенант Мухин только от того, что сильно отличался от своих невидимых друзей. Но как самому сделаться невидимкой, он не знал – не ведал.

* * *

Иннокентий Иванович давно собирался покончить с невидимками, назначив Мухину «Галочку» – галоперидол. В его распоряжении были еще зеленка и пиперазин, избавляющий детей от глистов. Однако с галлюцинациями Ознобишин в последнее время осторожничал: легко лишить человека иллюзий, а что дальше?

Из бесед с глюком доктор уяснил, что невидимки стали вести себя доброжелательно. К другим больным приставать перестали.

Долго Иннокентий Иванович маялся над извечным вопросом русской интеллигенции: «Ахули?» И вынужден был решительно ответить на него: «Ни хуя!»

* * *

Не догадываясь о том, что судьба его получила естественное развитие, в ординаторскую прибежал больной Мухин в чрезвычайно возбужденном состоянии духа.

– Иннокентий Иванович! Иван Иннокентьевич!

– Короче! – помрачнел Ознобишин.

– Я узнал, кто поджег Безопасность!

– Кто?

– Вы мне все равно не поверите!

– Тогда не говори!

– Я скажу! – честный пограничник собрался с силами, чтобы произнести горькую правду.

– Я поджег? – помог ему Ознобишин.

– Нет, не вы. Сизарь.

Ничего ужасного в этом сообщении доктор не нашел.

– Тебе невидимки сказали?

– Они. Мужики врать не станут.

– Хорошо, – кивнул доктор. – Но пусть они его не трогают. Только без рук!

– Иннокентий Иванович, а вы что собираетесь делать?

– Надо подумать… – доктор собирался продолжить размышления над сакраментальным вопросом русской интеллигенции.

Лейтенант Мухин задрожал от праведного гнева:

– Надо доложить руководству! Пусть оно думает!

– Чем? – разоткровенничался Ознобишин.

Больной возбудился еще больше. Он жаждал действий.

– Что еще невидимки говорят? – поддержал Иннокентий Иванович светскую беседу.

– Они вас ругают! Ругают!

– Нецензурно?

– по-всякому!

«Галочку! – с грустью вынес доктор приговор зловредным невидимкам. – Или пиперазин».

* * *

Возможно, бледные тени, почуяв неладное, всполошились и толкнули Муху в Службу безопасности к самому полковнику Судакову.

Чистенький дежурный офицер сидел в обгоревшем здании, как заплатка.

Узнав, что в настоящее время лейтенант Мухин находится на излечении в Воробьевской психиатрической больнице, чекист счел своим долгом вызвать скорую психиатрическую помощь. Муху с комфортом доставили в Воробьевку, не причинив никакого вреда.

Наверно, смышленые невидимки надоумили пограничника обратиться к майору Коробочкину: тот, дескать, простой человек, сам наверняка в психушке лежал!

* * *

Всю дорогу до милиции Муха размышлял о причудливом народном сознании:

«Почему люди говорят: в психушке лежат, а в тюрьме сидят? Они и там, и там ходят!»

Когда пограничник явился к майору Коробочкину, тот тоже думал, но о своем:

«Засунуть пустую водочную бутылку в сейф – дурная примета, а если поставить ее на пол – обязательно забуду. Утром ее увидят посторонние. Компромитэ…»

Услышав сообщение пограничника о невидимках, сыщик бодро поднялся.

– В Воробьевку! – громом прогремело.

После бутылки водки Коробочкин сохранял ясный ум, но со всеми разговаривал слишком громко, как с глухими.

– Меня в Воробьевку? – потерянно пролепетал честный пограничник, будто спустился с облака.

– И меня! – гаркнул майор.

Сообщение невидимок – единственное, что сыщик знал о поджигателе, странно было бы им пренебречь.

С тех пор, как Сизарь стал шарашить со свежеиспеченными душами, в Воробьевку он залетал лишь переночевать.

Коробочкин тщательно обследовал тумбочку больного Сизова.

Интерес для следствия представлял белый медицинский халат, заляпанный кровью, и пустая водочная бутылка. Станислав Сергеевич сразу почуял: она не из‑под водки.

Используя безошибочный обонятельный метод, профи установил, что в посудине содержался бензин.

Майор Коробочкин не сомневался, что в дурдоме те же интриги, что в каком‑нибудь министерстве или общественном туалете. Один псих, чтоб насрать другому, вполне мог подсунуть ему бутылку из‑под бензина.

Из ординаторской Коробочкин позвонил капитану Сырову, тот вел дело о поджоге.

– В день поджога не вызывали к вам «Скорую помощь»?

– Конечно, нет! – бодро ответил Сыров.

Не забывая о всеобщих интригах, Коробочкин позвонил в диспетчерскую «скорой» и попросил проверить, был ли вызов в Безопасность.

– Был ложный вызов! – последовал ответ.

Сыщик связался с врачом «скорой», приехавшим по ложному вызову.

– Как вы узнали, что вызов ложный? – поинтересовался Коробочкин.

– На улице нас встретил странный господин… Сказал, что давно ждет нас…

– Поподробней о нем, пожалуйста.

– … В белом халате. Наверно, их фельдшер. Он прошел с нами в здание Службы безопасности и куда-то исчез. Мы так и не смогли выяснить, кто нас вызвал.

– Разве ваш диспетчер не записал фамилию вызывавшего?

– Он назвался капитаном Петровым. Сказал, что у полковника Судакова плохо с головой.

«Сообщение верное!» – отметил про себя Коробочкин.

…Кружится голова. Оказалось, что никакого капитана Петрова у них нет.

«Так же, как и головы у Судакова…» – тихо ликовал Коробочкин.

* * *

Выяснилось, что Служба безопасности не может обеспечить собственную безопасность.

Оставалось надеяться на добровольное признание преступника.

Лейтенант Мухин, смекнув, что помог следствию, издал вопль восторга:

– Невидимки не врут!

Коробочкин сокрушенно вздохнул:

«Но суд их свидетельские показания не рассматривает».

3.

Явившись к ночи в Воробьевку, больной Сизов был задержан и препровожден в обезьянник.

Участие в поджоге здания он категорически отрицал. Утверждал, что водочную бутылку и медицинский халат ему подкинули.

Бригада «скорой» опознала человека в белом халате, поджидавшего медиков у входа в особняк контрразведки.

Задержанный открещивался от всех обвинений.

– Сизов, – сурово обратился к нему Коробочкин. – У нас есть сведения, что в недавнем прошлом вы состояли секретным сотрудником Службы безопасности.

– Ну и что… – подавленно пробурчал Сизарь, – все тогда были… друг на друга стучали… Или перестукивались…

Таким образам, майор обнаружил цель, которую преследовал сексот: уничтожение своего досье.

Это был завершающий удар боксера. Но сумасшедший его не заметил.

* * *

То, что Сизов, будучи здоровым, симулировал психическое расстройство, подтверждало версию Коробочкина. Во время поджога преступник должен был находиться в больнице. Наверно, он полагал, что алиби ему обеспечено.

Зачем Сизову понадобилось уничтожать свое досье, когда миллионы таких же дел благополучно пылятся в архивах?

Сумасшедший.

4.

Начальник отдела перспективного развития капитан Сыров представил полковнику Судакову аналитическую записку «О причинах возгорания здания Службы безопасности». В ней говорилось:

«… Определенные силы, заинтересованные в дестабилизации обстановки в обществе, предприняли попытку сорвать выборы мэра нашего города, устроив террористический акт…»

«Определенные силы» – звучало соблазнительно неопределенно. Найти определенные силы было куда проще, чем конкретного преступника.

Полковник Судаков сообщил Коровко, что в сложившейся ситуации считает нецелесообразными перевыборы мэра.

Коровко, не надеявшийся на переизбрание, радостно согласился.

В совершении акта вандализма контрразведчик подозревал сумасшедшую мафию. Эта криминальная структура внедрилась во все слои и прослойки общества. Полоумные или притворяющиеся таковыми встречались на каждом шагу. Психиатров в городе стало больше, чем акушеров.

Сколько акушеров в городе, Судаков не знал, а из психиатров общался только с Ознобишиным.

Иннокентий Иванович, создававший впечатление избытка психиатров, исправно сообщал полковнику о своих больных. Сергей Павлович был частым гостем в Воробьевке, интересуясь, впрочем, не столько душевнобольными, сколько глюками. Исчезновению Сизова сразу после пожара Сергей Павлович поначалу не придал никакого значения, но на всякий случай распорядился сообщить ему о местонахождении полоумного.

Тело Сизова обнаружено не было. О местонахождении его души мог бы сообщить лишь сам Сизов, если б был жив.

* * *

Аналитическая группа во главе с полковником Судаковым после проведенного расследования представила служебную записку. В ней говорилось:

«В городе действует мафиозная структура из психически нездоровых людей. Один из организаторов ее больной Сизов без вести пропал. Преступные элементы убили Г. Н. Мальчикова, желавшего покинуть преступное сообщество, имитировав его самоубийство путем повешения. Санитар Н. Г. Даев (Колюня), проникший в план террористов, был ими убит (имитировано самоубийство путем выбрасывания из окна 6–го этажа). Криминальной группировке удалось провести поджог здания Службы безопасности, в результате чего ему нанесен значительный материальный ущерб. Предполагается, что во главе группировки стоит психически здоровый человек. Подозревается в этом доктор Ознобишин. Для защиты демократических завоеваний общества руководство Службы безопасности считает необходимым взять в разработку ограниченный контингент пациентов Воробьевской психиатрической больницы, а также медицинского персонала того же медицинского учреждения».

Из Москвы незамедлительно пришел бодрый ответ:

«Направление работы считаем перспективным. Не возражаем против разработки неограниченного контингента пациентов и медперсонала Воробьевской психиатрической больницы».

5.

В отделение Ознобишина из приемного покоя поступил новый больной с нездешней фамилией Брокгауз. Сначала к Иннокентию Ивановичу попала его история болезни с шикарным диагнозом: «Mania grandiosa».

– Что за бред! – громогласно воскликнул Иннокентий Иванович, уязвленный тем, что к нему направляют больного без согласования с ним. – Манией величия я не занимаюсь!

– Тогда она вами займется! – услышал доктор Ознобишин за спиной глуховатый мужской голос, не лишенный ехидства.

Сухопарый пожилой джентльмен в адидасовском спортивном костюме церемонно кивнул доктору:

– Честь имею представиться. Брокгауз.

Иннокентий Иванович ошалело воззрился на пришельца.

На него с саркастической усмешкой смотрел вальяжный джентльмен, до неприличия похожий на полковника Судакова. Доктор Ознобишин овладел своими чувствами и обнаружил явные отличия Брокгауза от Судакова.

У первого нос был несомненно крупнее, горой возвышаясь на узком лице, а у Судакова тонкие губы – в ниточку – придавали его физиономии обиженный вид. Таким образом, привычка ничему не удивляться выручила Иннокентия Ивановича.

Весело распустив губы, больной Брокгауз свысока глядел на озадаченного доктора, подтверждая завидный диагноз «мания величия».

– Зачем пожаловали? – осведомился Ознобишин.

– Мне кажется, что я полковник Безопасности Судаков, – с вызовом ответил Брокгауз.

– А на самом деле вы?..

– Брокгауз Иван Васильевич.

– Я имею удовольствие знать Сергея Павловича Судакова. Вы на него совершенно не похожи.

Уверенный тон доктора смутил Брокгауза.

– Иннокентий Иванович, побойтесь Бога! Я Судаков!

– Кто это вам сказал?

– Все.

– Документы у вас есть?

– Я оставил их дома…

– Вы Иоанн Васильевич Брокгауз! С Судаковым могу вас познакомить при случае.

Больной выказал нетерпение:

– Ознобишин, прекратите паясничать! Я Судаков!

– Если вам приятно так думать…

– Мне неприятно так думать, но это объективная реальность!

– Вы хотите, чтоб мы избавили вас от этого заблуждения?

– Какого?

– Что вы Судаков.

Больной Брокгауз оценивающе прищурился, совсем как тот полковник.

– Не морочьте мне голову! Сначала вы сводите своих пациентов с ума, а потом их лечите! Я решил полежать у вас несколько дней. Изнутри, так сказать, посмотреть вашу кухню…

– Петух захотел посмотреть кухню изнутри…

Больной Брокгауз оторопел.

– Какой петух?

– Который попал в ощип.

Многозначительный тон психиатра внушил полковнику Судакову беспокойство.

– Никаких уколов мне не делать!

– Слушаюсь, господин полковник! – вытянулся Ознобишин по стойке «смирно».

– Меня зовут Иоанн Васильевич.

– Хорошо, любезный. Вы забудете о том, что вы полковник Судаков.

Сергей Павлович увидел себя в мутноватом зеркале на стене ординаторской.

Очень похожий на него человек. Очень. И все же тот, в зеркале, чем-то от него отличался.

Полковник Судаков почувствовал, что раздваивается.

Сергей Павлович показал своему изображению язык.

Благообразный господин не повторил издевательской выходки своего оригинала, продолжая укоризненно смотреть на него.

Доктор Ознобишин изучающе наблюдал за тем, как уважаемый человек, забыв о приличиях, корчит дикие рожи.

– Иоанн Васильевич, – сочувственно обратился он к больному, – вы думаете, перед вами зеркало? Это портрет моего батюшки.

Судаков обомлел.

– Но почему он сделан в виде зеркала?

Доктор Ознобишин неопределенно улыбнулся:

– Вы хотели узнать нашу кухню изнутри? Вы в ней уже варитесь.

* * *

Вопрошая себя, как Ознобишин мог дойти до поддержки терроризма, полковник Судаков находил простой ответ: было бы болото, а черти найдутся!

Угодив в болото Воробьевки, Сергей Павлович выдал себя за глюка, умеющего отгадывать чужие мысли, и весьма преуспел на этом поприще.

– О чем сейчас думает эта женщина? – спрашивает его, допустим, доктор Ознобишин, указывая на сухонькую тетку с лицом, изможденным чрезмерными познаниями. Сидит она на табуретке в очереди на клизму и болтает своими куриными лапками с приспущенными фильдеперсовыми чулками. Это здешняя Кассандра.

– Она думает: кто накукует, сколько ей на этом свете осталось?

– Только об этом и думаю! – вздыхает Кукушка.

– А этот о чем думает? – спрашивает Иннокентий Иванович, имея в виду лейтенанта Мухина.

Пограничник с отрешенным видом лунатика сидит на стуле, не позволяя себе днем опуститься на аккуратно заправленную койку.

Взор его, устремленный в бесконечность, находит в нем только невидимок. Передвигаясь в пространстве, Муха натыкается на вполне материальные предметы, но не замечает этого.

Мухин думает: зачем мне такое большое тело, если из‑за него я не могу раствориться в воздухе, чтоб стать невидимкой?

– Муха! – говорит Люся. – А, Муха? – сестричка вынуждена хлопнуть его по плечу, чтоб он очнулся. – Ты о чем сейчас думал?

– О чем всегда. Надоело уже;– одной ногой здесь, другой – там!

– А я о чем думаю? – интересуется Люся у Брокгауза, кокетливо оттопыривая губы.

Иоанн Васильевич бесстрастно осведомляется:

– При всех говорить?

– А что такое? – беспокоится Люся. – На что вы намекаете?

– Значит, можно вслух?

– Да пошел ты! – неожиданно злится медсестра, прекращая эксперимент на самой себе.

Иннокентий Иванович видит перед собой малоизученного глюка, забывая о том, что тот контрразведчик.

– Очень интересно! – рассеянно роняет доктор Ознобишин. – Феномен угадывания мыслей пока еще мало изучен…

– У нас в Службе безопасности любой майор может угадывать мысли… – ворчит полковник Судаков. – Мыслей-то у вас всего три или четыре, а у многих – вообще одна…

– У людей столько мыслей, что прочитать их может только Господь Бог! – возражает доктор Ознобишин, заодно угадав мысль больного Брокгауза о том, что негоже ученому ссылаться на столь сомнительную фигуру как Творец.

Скепсис чекиста задел Иннокентия Ивановича за живое.

Фигура несомненная! – отрезал доктор. И тут же уловил умственное сопротивление полковника:

«Теперь все стали верующими! Старые грехи замаливаете!»

Несправедливость вывела Ознобишина из себя.

– Я как русский интеллигент грехи не в церкви замаливаю! Мне посредники в общении с Создателем не нужны! После бутылки водяры небо надо мной само распахивается…

Отодвинувшись от доктора, полковник Судаков разжал уста:

– Сумасшедший дом!

* * *

Игрек отчего-то вызвал наибольший интерес Брокгауза, хотя заподозрить мальчика в терроризме мог только душевнобольной. Беседуя на разные темы с изысканным джентльменом, Долговязый не узнавал от него всякие интересные сведения, а как бы вспоминал.

– Кем вы раньше были, Иоанн Васильевич? – спрашивал Игрек.

– Контрразведчиком! – смеялся Брокгауз.

И мальчик заливался смехом вместе с ним.

– Иоанн Васильевич, если нет разведчиков, зачем контрразведчики?

– Если есть контрразведчики, потребуются разведчики. Было бы болото, а черти найдутся! – Брокгауз скалил в ухмылке безукоризненные зубы. Слишком хорошие, чтобы быть естественными.

«Так же, как его дружба?» – пугался Игрек.

* * *

Краем уха Алевтина слышала, что Брокгауз беззастенчиво льстит Ангелу, и дурошлеп от этого в восторге.

– Мне кажется, у тебя сильная воля! Железная! Ты сможешь все, если захочешь!

И мальчуган с дебильной улыбочкой кивает головой.

Не по душе пришелся Ведьме этот больной. Не потому, что она ревновала Игрека к старперу, хотя чувствовала, что сделать из Ангела можно хоть педераста, хоть дьявола. Мелкого беса угадывала Ведьма в лощеном джентльмене, но отодрать от него своего мальчишечку могла только с кровью.

* * *

– Ты должен научиться внушать свои желания другим людям! – наставлял Иоанн Васильевич Долговязого.

Игрек прислушался к самому себе. Никаких желаний у него не было.

Брокгауз понял это по обескураженной физиономии мальчика.

– Видишь Люсю?

Игрек с готовностью закивал: конечно, он видит Люсю! Сестричка зашла в палату со шприцем, чтобы сделать Мухе укол в задницу.

– Постарайся внушить халде, чтоб она поцеловала Муху в жопу!

Игрек засмеялся шутке своего друга, но тот был на удивление серьезен.

– Ты меня слышал? – Вопрос, похожий на приказ.

– Как это? Я не умею…

– Ты должен очень захотеть, чтобы Люська чмокнула Муху в филейную часть!

Игрек очень этого захотел. Чтоб не расстраивать Иоанна Васильевича.

Сестричка сделала Мухе укол, а затем звонко шлепнула его по заднице, чтоб он прикрыл срам. Пограничник витал в облаках со своими невидимками и мог пролежать с приспущенными штанами хоть до обеда.

– Я старался…

– Ничего, ничего. Давай пройдемся.

Несмотря на то что Тина посылала Игреку запрет на прогулку с прилипалой, друзья, как ни в чем не бывало, отправились в больничный сад. Вслед удалявшейся парочке Ведьма зловеще прошипела:

– Чтоб тебя хватила кондрашка!

Имелся в виду, конечно, ненавистный Брокгауз.

Иоанн Васильевич в ответ лишь почесал тощий зад и тоненько издевательски пукнул. Сущий бес.

6.

В больничном саду у приятелей появилась масса новых возможностей для игры в железную волю.

Кукушка, по просьбе шизофреника с третьего этажа, вообразившего себя бессмертным, куковала, предсказывая ему грядущее.

– Пусть перестанет куковать! – поморщившись, распорядился Брокгауз. Он терпеть не мог пронзительного кукования полоумной тетки.

Игрек сосредоточился. Послал Кукушке приказ:

«Перестань куковать, пожалуйста!»

Надрывное кукование длилось.

«Не смей больше куковать, гадина!»

Вещие звуки исторгались из Кукушки помимо ее воли. Только смерть заставила бы замолчать сумасшедшую, вообразившую себя прорицательницей.

– Ку-ку… ку-ку… ку-ку…

Выходило, что шизофренику в самом деле уготовано бессмертие. Кукушку это поражало не менее, чем прочих свидетелей.

«Замолкни, сучара!» – разозлился Игрек.

Ответом ему было заунывное «ку-ку».

Зажав уши, Иоанн Васильевич зашагал прочь. Беспомощный Долговязый потрусил за ним.

Завистники, не выдержав подтверждения бессмертия своего ближнего, замыслили его убить. Идея показалась им столь привлекательной, что охотников замочить счастливчика нашлось немало.

Брокгауз, уловивший разрушительное настроение народных масс, сделал заключение, не лишенное философичности:

«Хочешь убить – посули бессмертие!»

* * *

Иоанна Васильевича не обескураживало безволие юного друга. Мальчик не мог передать самого пустячного желания даже таким внушаемым особам, как Муха. Брокгауз не оставлял усилий.

– Сосредоточься на одной мысли! – наставлял он своего подопечного. – Люська должна сейчас при всех спустить трусики! Больше ничего. Неужели это так много?

Игрек изо всех сил старался оправдать доверие своего друга.

«Люсенька, стяни, пожалуйста, трусики! – умолял Долговязый любвеобильную сестричку по наущению друга. – Ну что тебе стоит! Надо проветрить пипочку! Свежий ветерок обдует ее… Знаешь, как приятно? Как ты можешь в такую жару все время носить трусики! Какого они, кстати, сегодня цвета? Вчера были голубые… позавчера розовые… значит, сегодня фиолетовые… Покажи мне свои трусики, я должен в этом убедиться! Иначе мне придется справляться об их цвете у Мухи. Кажется, сегодня он их уже снимал с тебя! Сделай это сама, не упрямься, девочка!»

Если бы Игрек произнес свое заклинание вслух, покладистая барышня, конечно, не стала бы долго упрямиться. Но беззвучное шевеление губ длинного придурка не могло ее вразумить.

Люся обернулась. При виде двух мужчин, тупо уставившихся на нее, она показала им язык. Розовый. Трепещущий от страсти.

– Очень хорошо! – одобрительно прошипел джентльмен мальчугану.

– Но я просил ее сделать совсем другое!

– Неважно. Главное – потаскуха прореагировала на тебя.

Игрек не стал спорить, хотя реагировала на него Люська и прежде, завлекая своими женскими прелестями. Только бурный роман Долговязого с Тиной удерживал сестричку от более решительных шагов.

Влажный Люсин язык дразнил Игрека, то высовываясь, то прячась обратно. Очень сексуально.

– Чудесно! – плотоядно посмеивался Брокгауз. – В другой раз она снимет трусики!

Знал бы нечестивец, как этого хотелось чувственной девушке! Правда, наедине с Игреком!

7.

Полковник Судаков присматривался к обитателям странного заведения, но медлил с арестом террористов. Его сослуживцы недоумевали: настали самые горячие деньки! Москва взяла за яйца, едва прослышав о мафии сумасшедших террористов, а Судаков улегся в психушку! Совсем, что ли, шеф с ума спятил!

Бестолковые хлопотуны не могли взять в толк, что Сергею Павловичу перед серьезной операцией необходимо собраться с мыслями. Пусть московские генералы сами себя за волосы вытаскивают из болота! Бездельники, уповающие на то, что полковник Судаков спасет, их, раскрыв крупную террористическую организацию.

Почуяли вкус крови, вурдалаки! Плечи под погонами зачесались в предвкушении новых звезд! Укол вам в жопу, а не поцелуй в плечо!

Лучшим отдохновением для Сергея Павловича всегда было не перемещение в пространстве, а изменение имени или облика.

Став Брокгаузом, он в психушке отдыхал от полковника Судакова лучше, нежели окажись он хоть на Багамах, но Судаковым. А уж наклей Сергей Павлович себе бороденку, усики да паричок напяль какой‑нибудь завалящий – и вовсе именины сердца!

– Ку-ку… ку-ку… ку-ку…

Накукуй себе, стерва, погибель!