Текст книги "Игрек Первый. Американский дедушка"

Автор книги: Лев Корсунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Ку… – всей душой стремилась она превозмочь смертельную немоту. – Ку… – снова споткнулась предсказательница о замысел Создателя. – Ку…

– Ни куя! – истошно выкрикнула Люся.

Она самозабвенно спасала больного, от которого даже небо уже отвернулось.

Порой Спаситель благосклонно взирает на самонадеянные попытки двуногих его перехитрить. Слипшиеся вены Брокгауза приводили Люсю в отчаяние. Синие губы беззвучно шевелились:

– Ку… ку…

«Бедолага пытается поднять себя за волосы…» – догадалась сестричка, делая умирающему массаж сердца.

Принявшись за искусственное дыхание рот – в-рот, Люся обнаружила, что язык оживающего больного проник ей в рот, а его безжизненная рука громадным пауком медленно поползла по ноге барышни вверх.

Медсестра считала секс лучшим способом реанимации. Особенно если он лишил жизни. Клин – клином.

4.

«…Тиночка, никогда не залезай в чужое тело… – услышала Ведьма глухой, как из бочки, голос своей матушки, – это хуже любой эмиграции… Тело, как и Родина, дается человеку один раз… – Старая ведьма была патриоткой и изводила девочку нравоучениями. – Говорила я тебе: не слушай ихнюю музыку! Доигралась! В мужика влезла и не знаешь, как вылезти… Кого я учила, что каждый мужик – это ловушка…»

«Замолчи, мама! – огрызнулась Алевтина. – Без тебя тошно! Я человека от тюрьмы спасла…»

«От тюрьмы и от сумы не зарекайся… – снова занудила матушка свои нотации. – И от смерти в мужике. Сколько баб в мужиках перемерло!»

«Если ты не замолчишь, я умру…»

«Если замолчу – тоже помрешь! А мы с твоим папочкой всегда хотели, чтоб ты померла умной девочкой…»

Истерический фальцет матери перекрыло стариковское дребезжание.

«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство! Лаврентий Палыч, я у вас на коленях сидел… еще курсантиком с бантиком… когда вы у Иосифа Виссарионовича на коленях сидели…»

Немощная конечность Брокгауза, совершив восхождение по Люсиной ноге до истоков, замерла, осознавая, куда ее занесло.

Медсестра знала: если похабные щупальца сбросить, как гада, больной умрет.

Рука умирающего жила своей жизнью, возможно, надеясь уцелеть после смерти человека.

Обследовав окружающий мир во всех подробностях, живая рука уразумела, что попала в райские кущи. Но насладиться ими была бессильна.

«…Лаврентий Палыч, сидя у вас на коленях, я узнал, что вы дама… У вас такая мокрая, мохнатая… Прямо загляденье… Это государственная тайна! Буду хранить вечно!» – последнее, что донеслось до Алевтины.

Рука больного с глухим стуком упала на пол.

5.

Лейтенант Мухин доверительно сообщил майору Коробочкину, что полковник Судаков умер.

Привыкший к тому, что хитрован ничего не делает просто так, Станислав Сергеевич сразу стал думать: зачем старому бесу это понадобилось? Хочет свалить к невидимкам? Неужели там лучше? Означает ли дезертирство чекиста, что Коробочкин одержал над ним верх?

Сыщик очнулся. Безумие, которое он представлял себе в виде громадной черной птицы, уже накрыло его своим крылом.

Судаков умер, потому что умер. Он не дьявол. У него есть сердце, почки, печень, гениталии… Любой из этих органов мог отказать. И дядя, сам того не желая, отправился на тот свет.

С трудом сохранив остатки разума, Станислав Сергеевич испустил вздох облегчения.

«Но на том свете Судаков мне еще покажет!»

Коробочкин держал Муху в обезьяннике. Пограничнику больше негде было укрыться от всевидящего ока полковника Судакова. Кормежка в милиции, правда, была получше, чем в Воробьевке, зато общество похуже. Незримое. Прежде здесь была городская тюрьма, поэтому в гости являлись души тех, кто некогда обретался в ней. Пограничник недолюбливал и живых урок, и их духов.

Муха загодя был приглашен в больничный сад на пышное празднество. Юбилей смерти одного из призраков, с которым лейтенант приятельствовал. Муха научился уважать обычаи душ: к своему дню рождения они относились столь же трепетно, как к дню смерти.

Во дворе Воробьевки пограничник узрел дух полковника Судакова. Новорожденный. Это Муха понял по заполошному виду призрака.

Освободившись из телесного плена, он вылетел с шестого этажа (несмотря на крепкие решетки на окнах) и плавно приземлился.

«Кажется, вас можно поздравить?» – вежливо осведомился Муха.

Потусторонний этикет требовал от духов поздравления со смертью бренного тела, а природный оптимизм – радости по поводу кончины. Пребывание в телесной оболочке якобы стесняло жизнь духа, не давая ему развернуться во всю ширь. Никакого разгула духа на том свете Муха не приметил, но за лицемерие призраков не осуждал. В каждой избушке свои погремушки.

«Поздравить? – очумело переспросил призрак полковника. – Меня? Со звездой?»

Пограничник понял, что новопреставленный не отошел еще от земных забот, но воспарил духом. Житейская чепуха и на том свете терзала бессмертную душу раба божьего Сергея.

«Когда похороны?» – спросил Муха.

«А кто помер?» – сразу заинтересовался контрразведчик.

Муха решил, что сообщать покойнику о его смерти неделикатно.

«Как самочувствие?»

К дежурному вопросу полковник отнесся с земной серьезностью:

«Легкость во всем теле необычайная! Я не хожу, а летаю!»

После головокружительного полета с шестого этажа картинка в глазах полковника Судакова оказалась смазанной. Нахмурившись, чекист сфокусировал объектив. И обомлел.

«Мухин?»

«Я».

«Ты откуда взялся?»

Наконец-то Судакову представился случай разрешить самую жгучую загадку современности: как вышло, что он проворонил арестованного, а вернее, своими руками отпустил его и выбросил случившееся из головы?

Перед смертью контрразведчик осознал свою трагедию: он пал жертвой Игрека. Скверный мальчишка, опьяненный властью, выкинул коленце.

Все признаки бессловесного воздействия резидента налицо: безоговорочное выполнение агентом влияния его требования и ретроградная амнезия.

«Я здесь живу», – прилгнул Муха.

«Ты жилу меня…»

«Вы меня выбросили на улицу!»

«Как это произошло?»

«Ужасно… – Мухин не понимал, какую игру ведет с ним дух полковника. И на всякий случай слегка придуривался. – Вы открыли камеру и сказали: пошел вон!»

«Как я был одет?»

«В спортивном костюме. Как в Воробьевке».

Бесплотный дух полковника застонал: в Службу безопасности в таком виде!

«Куда я оттуда пошел?»

«В Воробьевку».

Думалось полковнику с такой же легкостью, как передвигалось в пространстве.

«Мальчик совершил подлость по наущению своей шлюхи! С ней пора кончать! Впрочем, я уже кончил…» – от мужской гордости, распиравшей призрак, тот слегка приподнялся в воздух – метра на два. И плавно опустился. Хотелось еще о чем‑нибудь подумать, но все мысли кончились.

Лейтенант Мухин собирался задать полковнику бестактный вопрос: от чего тот все-таки умер, но Судаков вновь поднялся в воздух, как бы подхваченный теплым воздушным потоком. Не выказывая ни малейшего удивления, чекист достиг шестого этажа и облачком просочился в окно.

«Даже не попрощался! – удивился Муха. – Испарился по-английски!»

* * *

Неверие майора Коробочкина в то, что полковник Судаков ни с того ни с сего откинет копыта, было совершенно естественным, следовательно, здоровым. Психическим расстройством тут не пахло.

Лейтенант Мухин, узревший душу полковника, невольно ввел сыщика в заблуждение. На некоторое время расставшись с телом, душа Судакова вновь обрела приличествующее ей место сразу же после содержательной беседы с пограничником в больничном саду.

Разумеется, то же самое произошло и с душой Алевтины, которая, освободившись от телесных тенет, отправилась на поиски Игрека. Едва она обнаружила своего ангела, как неодолимая сила повлекла ее назад – в опостылевшую плоть старика.

6.

Причина душевных порывов девушки и мужчины крылась в искусстве врачей.

Доставленный в реанимацию так называемый Брокгауз после необходимых манипуляций услышал голоса:

– Ее до смерти… сам чуть Богу душу не отдал! Красивая смерть!

– Прямо Ромео и Джульетта какие-то!

Первый голос принадлежал юноше, второй – девушке.

«Кажется, это обо мне!» – догадалась Алевтина.

Душа полковника Судакова, занявшая по воле провидения свое место, сразу же впала в спячку, называемую мертвым сном.

Ведьма еще помедлила и отверзла веки.

Молоденький реаниматор и сестричка, похожая на балерину, возились с кислородной маской.

– О! – с удовлетворением воскликнул доктор. – С днем рождения!

– Счастливчик! Теперь у вас будет два дня рождения! – подхватила балерина.

«Даже три, – не испытывая никаких эмоций, уточнила Тина. – Еще один – день рождения Судакова».

Ведьме стало совестно от того, что радость реаниматоров из‑за ее спасения несравнима с ее собственной.

– После инфарктика будете как новенький!

«Доктор любит меня, потому что спас, а мне за что его любить?» – спаситель вызывал у Тины раздражение. Она терпеть не могла врачебных нежностей: «инфарктик», «рачок», «абортик»…

– Скажите что‑нибудь! – осторожно попросил больного доктор.

– Привет с того света!

Незамысловатая шутка вызвала восторг спасителей.

Другая бригада реаниматоров священнодействовала за соседним столом с бесчувственным телом девушки, которую звали Алевтиной. Минут двадцать назад о ней стали говорить в прошедшем времени. О едва уловимых признаках жизни свидетельствовали только показания приборов. Причина коматозного состояния больной была неизвестна. Зубоскальство более удачливых коллег о том, что секс со старичком довел девушку до такого состояния, только ко всему привыкшим медикам казалось забавным.

– Финиш?

Услышав вопрос, не имеющий к нему отношения, Брокгауз резво привстал на своем лежбище, демонстрируя живейший интерес ко всему сущему.

– Аля?

Волнение больного обеспокоило его спасителей.

– Лежите! Вы перенесли инфаркт! Успокойтесь.

– Что с девушкой?

– Все в порядке.

– Я должен в этом убедиться! – душевнобольной с проворством юноши соскочил со смертного одра на пол, выдернув трубочки, торчавшие из его носа.

Реаниматоры не успели изловить прыткого старикана.

Склонившись над телом девушки, умалишенный приник губами к ее губам. И отметил: похоже на поцелуй со статуей.

Медики попытались бережно оттащить полоумного от умирающей, но тот отчаянно сопротивлялся. У вернувшихся с того света бывает психоз.

– Больной, если вы сейчас не ляжете, вам хана!

– Я лягу только с ней! – задохнулся Брокгауз. – Только я смогу ее оживить!

Медики переглянулись: психоз застарелый. Хуже всего оживлять сумасшедших. Скрутишь его, чтоб не буянил – от сердечной недостаточности помрет.

Воспользовавшись колебаниями реаниматоров, безумец попытался смертное ложе превратить в брачное. Ему удалось вскарабкаться на стол, где лежала девушка, и улечься рядом с ней.

После этого медики взяли некрофила за руки‑за ноги и понесли подальше от греха.

– Она ждет меня! Я ее спасу! – вопли престарелого любовника разносились по Воробьевке, вызывая разноречивые толки душевнобольных.

7.

Когда Игрек слышал «Ромео и Джульетту» или «Красную Шапочку и Волка», он знал – это о них. О Брокгаузе и Алевтине. Даже увидев в библиотеке книжку «Чук и Гек», Долговязый тоже подумал:

«Наверно, и это про них».

В одночасье Игрек лишился лучшего друга и любимой. Их умопомешательство началось, когда они отправились в женскую палату заниматься любовью. Игрек не сомневался, что до того момента возлюбленные не переносили друг друга. Все последующее было расплатой за совершенную гнусность. Так Игрек понимал мировой порядок.

Интересно, что за полчаса до того, как произошла беда, Игрек предвидел ее. Фантазируя о том, с кем могла бы ему изменить Алевтина, Долговязый представил любовную сцену Брокгауза с Тиной.

Нарисованное воображением впечатлительного юноши было настолько диким, что Игрек, любивший себя помучить, не испытал никакого удовольствия.

Может быть, он совершил грех, проделав в своем сознании то, что мужчина и женщина осуществили в действительности, и стал виновником прелюбодеяния? Тогда мечтателю воздалось по заслугам.

До того, как любовники оказались в реанимации, Игрек решил прекратить с ними всякие отношения. Но все его мысли были о них – значит, отношения продолжались. Связь с Тиной и Брокгаузом мальчик ощущал как натянутые нити.

«Допустим, я мог на них повлиять… Но теперь от полуживых людей можно требовать лишь одного: надо ожить, не умирать…»

Игрек не был уверен, что этого хочет.

8.

Алевтина, усидев кое‑как в теле Судакова, подивилась своей прозорливости. Кошмарный сон о том, что она не сможет вернуться в свое тело из‑за того, что его поспешат отвезти в морг, оказался в руку.

Вместилище души, доступное ее глазу, лежало в нескольких шагах, но было недосягаемо. Труп прелестной девушки похоронят, вдосталь посудачив о том, какой молоденькой она умерла, наврут что‑нибудь и о неразделенной любви, наверно.

«Сколько мне суждено прозябать в прогнившем теле полудохлого старикашки?»

Тело Алевтины переложили на каталку и накрыли простыней.

– Она умерла?

Хрип Брокгауза вновь встревожил реаниматоров.

– Я полковник безопасности! – Алевтина вспомнила о своем чине. – Прошу всех присутствующих немедленно покинуть палату реанимации!

Люся со шприцем в руке двинулась к параноику, но реаниматор ее остановил.

– Не надо. Сердце не выдержит.

– Все, оставшиеся в палате, будут расстреляны! – совсем разошлась Тина.

Никто ее не боялся.

* * *

Оставалось последнее. Ведьма связалась по мобильнику с приемной мэра Коровко. Полковника Судакова сразу соединили с градоначальником.

– Поступило сообщение, что в Воробьевке заложена бомба. Немедленно свяжитесь с главврачом больницы. Все должны выполнять любые мои распоряжения! Даже если они кому-то покажутся нелепыми!

Коровко был совершенно согласен с полковником Судаковым. Через минуту в реанимацию прибыл главврач Гагаев.

Еще через минуту в палате остались двое: сумасшедший полковник и едва живая девушка.

Шестым чувством Игрек ощутил, что Брокгауз собирается сказку «О мертвой царевне и о семи богатырях» сделать былью. Кукловод мог ему помешать. Но не стал.

* * *

«Коровко слишком уж хлопочет из‑за маразматических причуд чекиста, значит, они повязаны…» – никчемная и никчемушная мысль в Алевтинином положении.

О главном Ведьма старалась не думать: как произойдет оживление? Не отбросит ли чекист сандали в решающий момент?

Отвращение Тины к себе усилилось, когда она окинула взглядом белое, худосочное тело полковника. Не вовремя зачесалась попка, а вернее, жопа. Сердце от страха затарахтело в истерике, заныло, как перед концом света.

«Протянуть еще хоть четверть часика!» – эгоистичная молитва Ведьмы была услышана на небесах. Сердце отпустило.

Бесчувственная девушка на каталке, прелестная в своей беззащитности, показалась Тине неизмеримо выше обычных живых людей, погрязших в разврате и бессмысленной суете.

Возможно, поэтому ни малейшего сексуального желания великолепная статуя у плоти полковника Судакова не вызвала.

Восхищение своим телом не перешло у Алевтины в вожделение.

«Любовь или смерть!» – с таким лозунгом хорошо идти в последний бой, но не на каталку с неземным созданием.

Устроившись рядом с мраморно – холодным телом, бесконечно любимым с раннего детства, Ведьма не испытала ничего, кроме жалости к самой себе. Той, которая вынуждена протухать в потрохах старпера.

«Полюбить ее и умереть! Она прекрасна! Достойна резца Микеланджело!» – эстетические переживания не способствовали плотским устремлениям костлявого любовника.

У грубых мужчин есть свои животные уловки для распаления безжизненной плоти, но Тина о них не ведала.

В палату осмелилась заглянуть Люся, ожидая увидеть что‑нибудь похожее на пожирание вампиром внутренностей своей жертвы.

– В чем дело? – визгливо вскрикнул полковник Судаков. – Кто мешает реанимации больной? Террористы?

– Не сдох еще? – вежливо осведомились медсестра у душевнобольного.

– Он будет с кем‑нибудь трахаться на наших похоронах!

Обнадеживающий диагноз скучающего реаниматора донесся до слуха Алевтины. Но не возбудил в ней спасительного желания овладеть самой собой.

* * *

Осознав тщетность своих усилий по оживлению чувств контрразведчика, Алевтина вновь облачилась в его одежду.

– Реанимация трупа продолжится в более подходящих для этого условиях! – отрывистым, лающим тоном сообщил полковник Судаков публике.

– Где террористы? – осмелился спросить залетный журналист.

– Везде! – лаконично ответил чекист. – Где ваш пропуск? Как вы прошли через два кольца оцепления?

Если б не решетки на окнах, напуганный журналист выпрыгнул бы в окно.

– Я и не знал…

– Сдайте оружие! Приказываю всем сдать оружие!

Офицеры Безопасности узнавали своего шефа.

– Где мой адъютант?

Капитан Мухортых мячиком подскочил к начальнику.

– Я.

Полковник скептически обозрел мешковатую фигуру офицера: разъелся!

– Реанимация трупа продолжится у меня на квартире. Необходимо немедленно доставить туда тело. Справитесь?

– Так точно! А как же террористы…

– Пошлите их в жопу!

– Поздравляю с возвращением!

– Откуда?

– С того света!

– Как там, Сергей Палыч?

– Я дал подписку о неразглашении!

9.

Мадам Судакову огорошило внезапное возвращение супруга из командировки. Офицеры бережно втащили в квартиру мертвую девушку и, по распоряжению Сергея Павловича, поместили ее на супружеское ложе Судаковых.

– Зачем нам чужой труп? – осмелилась открыть рот пышнотелая дама.

– Чужого трупа не бывает! – назидательно проговорил контрразведчик.

«Сереженька убил эту девушку! – мигом сообразила мадам Судакова. – Значит, она плохая».

– Все свободны! – прозвучало столь внушительно, что чекисты чертиками из табакерки высыпали на лестницу. – Я сказал: все свободны! – с ненавистью повторил Сергей Павлович, гипнотизируя свою супругу. – Иди к детям!

– У нас нет детей! – рыхлое лицо полковницы плаксиво заколыхалось.

– Тогда ничем не могу тебе помочь!

* * *

Чутье жены контрразведчика не подвело мадам Судакову: мертвая девушка оказалась плохой.

Внезапное безумие супруга подействовало на полковницу столь удручающе, что у нее достало сил лишь спуститься во двор. Она обтекла жидким, как кисель, телом скамейку и замерла в ожидании дальнейших событий. Жизнь не могла остановиться в столь неподходящий момент.

Продолжилась она в жанре чертовщины.

Из подъезда вышла пыщущая здоровьем мертвая девушка. Она была в любимом вечернем платье полковницы, ушитом на скорую руку, и в ее туфлях, приметных хотя бы выдающимся размером и тем, что приобретены в Париже.

Мадам Судакова кинулась к непостижимому явлению природы.

– Это моя одежда! – полковница схватилась за платье.

– Вы ошиблись, мадам! – с обескураживающим достоинством откликнулась мертвая девушка. – У вас дома в шкафу висит точно такое же платье.

– А туфли?

– Это туфли сорокового размера! – с непонятной гордостью сообщила плохая девушка.

– И у меня сороковой!

– Приятно было познакомиться! – красотка попыталась обойти препятствие, но мадам Судакова, наподобие гаишника, развела руки в стороны.

– Где Сергей Палыч?

– Галимзян?

– Судаков.

– Понятия не имею. Сергей Палыч Галимзян – мой покойный супруг. Он нашел приют на Востряковском кладбище в конце аллеи.

С мученическим изумлением на лице полковница осталась распятой, даже когда мертвая девушка горделиво удалилась, теряя по дороге туфли с чужой ноги.

* * *

«Аферистка прикинулась мертвой, чтоб убить Сергея Палыча и прибарахлиться!»

Мадам Судакова застала мужа в постели голым, как ангел. Он едва дышал.

– Сереня, что с тобой?

Беззвучное шевеление губ:

– Я Брокгауз…

– Только без самоедства! Что она с тобой сделала?

– по-моему, здесь кто-то был…

– Это не ты дал ей мое платье и туфли? Тогда можно заявить в милицию!

– Скоро я смогу доложить об этом даже Лаврентию Палычу…

* * *

Мерзкий невидимка с удовольствием ковырялся ножом в левой груди Сергея Павловича. Полковник помнил этого злостного диссидента и намеревался в скором времени с ним разобраться.

Дурное впечатление произвел на Судакова и кошмарный сон о том, что он отпустил Мухина на все четыре стороны. Тягостный бред о том, что он якобы угодил в реанимацию, тоже не улучшил настроения.

– Сереня, почему ты голый?

Внезапное сумасшествие жены вызвало у Сергея Павловича прилив ненависти к любопытной толстухе. С наслаждением он ущипнул жидкое тесто у нее на заднице.

– Почему ты голый? – взвизгнула от боли полковница.

– Потому что разделся!

10.

Напрасны были опасения Судакова, что Игрек, дознавшись об измене своей возлюбленной, отшатнулся от лучшего друга. Плохо знал своего любимца Сергей Павлович!

Прослышав о беззастенчивом прелюбодеянии, дылда испытал к Иоанну Васильевичу теплое, почти братское чувство. По его языческим представлениям, обладание одной женщиной должно сближать мужчин. Игрек с нетерпением стал ждать встречи с Брокгаузом. Отнюдь не для обмена сексуальными впечатлениями. Игрек даже не собирался касаться интимной темы в беседах с другом. Невысказанная тайна связала бы их, как молоко матери.

«Если есть братья по матери или по отцу, почему бы не быть братьям по любовнице?» – глубокомысленно рассуждал наивный рогоносец.

* * *

К Алевтине Игрек тоже не стал относиться хуже из-за ее измены. Он и слова-то такого не употреблял, обходясь физиологическим термином из прекрасно известного ему свода ненормативной лексики, напрочь лишенного какой‑либо моральной оценки.

На несколько минут Тина подарила свою благосклонность другому. Как солнце или луна. Убиваться по этому поводу? Манией величия Долговязый не страдал. Если бы Тина принадлежала только ему, но при этом не любила, Игрек чувствовал бы себя несчастным.

Мальчик надеялся, что после совокупления с Брокгаузом любви к нему у Ведьмы не убыло. Чтобы проверить это, он вертелся возле ее палаты, когда на Тину свалилась непостижимая болезнь.

Ангела обделили любовью. Алевтина умерла. Больные говорили про нее менее определенно: «ее не стало», «она ушла».

Тело Алевтины, собственно говоря, осталось. Игрек видел его своими глазами через щелочку в двери. Но что-то из Ведьмы, конечно, ушло. Дарить любовь она уже не могла. Может быть, именно любовь покинула прекрасное тело?

Больные говорили: «Душа».

Разве это не одно и то же?

Игрек покинул Воробьевку до того, как оживший Брокгауз, обернувшийся полковником Судаковым, потребовал, чтобы мертвое тело Тины перевезли к нему домой. Наверно, Долговязый последовал бы с другом и с любимой девушкой, влекомый новым для него чувством: они трое – одна семья.