Текст книги "Игрек Первый. Американский дедушка"

Автор книги: Лев Корсунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Лев Корсунский

ИГРЕК ПЕРВЫЙ

Глава первая

1.

Покушение на Засекина, кандидата в мэры города, произошло в самое неподходящее время: вечером в пятницу. Весь уик – энд майору Коробочкину предстояло рыть носом землю. Только за это Станислав Сергеевич возненавидел покусителя, хотя обычно относился к преступникам спокойно: как врач к микробам.

Случившееся произвело на сыщиков сильное впечатление своим идиотизмом.

Неизвестный беспрепятственно проник на дачу кандидата в мэры, вежливо поздоровавшись с охранниками. Затем он приблизился к Засекину, который, покачиваясь в гамаке, читал газету, и тюкнул его молотком по затылку.

После содеянного преступник, сердечно простившись с секьюрити, неторопливо покинул дачу.

Голова политика оказалась крепким орешком. Очнувшись, Засекин вновь развернул газету. Однако смысл прочитанного стал от него ускользать. Такое с политиком случалось. Выбранив продажных писак, он вновь впал в беспамятство.

Майор Коробочкин полюбопытствовал у охранников, отчего те гостеприимно пропустили преступника на дачу. И услышал в ответ сногсшибательное:

– Мы думали, это Коровко.

Григорий Ильич Коровко имел удовольствие быть мэром города и одновременно – кандидатом в мэры на грядущих выборах.

Виновато – обиженный вид двух громил убедил сыщика в том, что они не врут.

Майор не мог не оценить обаяния простодушной затеи: двойник Коровко, не таясь, едва не прикончил его конкурента на выборах.

В городе недавно прошел конкурс двойников. На нем очень похоже изображали обоих Ильичей, Аллу Пугачеву, Сталина, Чаплина…

Коробочкин позвонил устроителю конкурса Моте, похожему на Нонну Мордюкову.

– Тетя Мотя, – по-свойски обратился к нему майор, – был на твоем конкурсе хоть один Коровко?

Мотя не скрыл удовольствия от того, что начальник подотдела особо опасных преступлений вспомнил о нем из‑за такого пустяка. Хозяин двойников опасался гонений: поскольку его подопечные, прославившись на конкурсе, овладели древнейшей профессией. Ленин и Сталин пользовались вялым успехом, и только у пожилых дам с коммунистическими убеждениями. Чаплина вообще никто не заказывал, зато нынешний президент соглашался дарить свою любовь только за 500 баксов. Знаменитая певица пользовалась бурным успехом, занимаясь любовью под песни своего оригинала. Сам тетя Мотя под видом Нонны Мордюковой встречался с пожилым коммерсантом, но почему-то стеснялся своего романа.

– Был у нас один Коровко, – сообщил жрец любви сыщику.

– Я его не видел…

– После отборочного тура он куда-то запропал.

– Похож на мэра?

– Один к одному.

– Как его найти?

Тетя Мотя отыскал в своих записях фамилию двойника Коровко и даже его адрес.

Довольный Коробочкин из вежливости спросил напоследок у бизнесмена:

– Новых двойников нет?

– Моника Левински. Дорогая женщина! Но для вас можно со скидкой…

– Моника не в моем вкусе.

* * *

Двойник Коровко и в жизни, без грима, походил на Коровко: такой же пузатый, круглолицый. Коробочкин попросил его улыбнуться.

Золотой фиксы, как у оригинала, у двойника не было.

– Почему вы не стали участвовать в конкурсе? – начал издалека сыщик.

– Я разочаровался в Коровко, – отвечал двойник.

– По нашим сведениям, вам предложили деньги – лишь бы никто не увидел вас в роли Коровко.

Двойник натужно расхохотался.

Коробочкин сообщил злоумышленнику, что свидетели видели его на месте преступления.

Тот изобразил удивление, переиграв при этом.

Майор не сомневался, что у двойника, как у всякого уважающего себя преступника, есть алиби. Так и вышло.

– Дайте, пожалуйста, молоток! – попросил Коробочкин уже в дверях.

– Зачем?

– Забить гвоздь.

Чувствуя себя неуязвимым, двойник протянул сыщику молоток.

«Следовательно, это не тот молоток, которым было совершено покушение!» – заключил Коробочкин. Но молоток охотно взял бумажкой и поместил в полиэтиленовый пакет. Пригодится.

* * *

Станислав Сергеевич попросил Засекина не рассказывать газетчикам о покушении – чем возмутил кандидата в мэры.

– С какой стати я должен скрывать правду! Зверское покушение даст мне голоса девяноста процентов избирателей!

– Если вы разболтаете о покушении, я сообщу, что вы сами на себя устроили покушение.

От такой наглости Засекин онемел.

Зачем Коробочкину потребовалось молчание жертвы покушения, он и сам не знал. Доверился интуиции. И не прогадал.

* * *

Неподалеку от дачи Засекина на траве был обнаружен молоток со следами крови и волоском с головы Засекина.

Коробочкин поставил бы сто долларов против одного, что на деревянной ручке молотка обнаружатся пальчики двойника Коровко. В крайнем случае – охранников Засекина.

Увы. Орудие преступления сжимала рука самого мэра.

Навестив Коровко, Коробочкин сразу взял быка за рога:

– Как здоровье, Григорий Ильич?

Коровко страдал, геморроем и скрывал это, понимая, что если произойдет утечка секретной информации, люди Засекина не преминут воспользоваться ею в низменных целях.

По пухлой физиономии Коровко, порозовевшей после бестактного вопроса о здоровье, сыщик смекнул, что попал в точку.

Неестественно громко мэр заявил:

– На здоровье не жалуюсь!

– А другие?

Коровко в недоумении уставился на майора.

Нахальная ухмылочка на помятой морде бывшего боксера означала, что сыскарь что-то про него разнюхал. Не только про геморрой.

Григорию Ильичу всегда становилось не по себе при взгляде на ломаный-переломаный расплющенный нос майора, маленькие, хитрые глазки под заштопанными бровями.

«Сейчас ударит!» – неотвязный страх мэра.

И Коробочкин ударил:

– Что вы делали вчера вечером? – свойская улыбочка боксера давала понять подозреваемому, что, может, он еще и прорвется.

«Как он про блядей узнал? – помрачнел Коровко. – Охрана продала!»

Станислав Сергеевич позволял себе разговаривать с мэром тем же тоном, что и с его двойником. Расплачивался Коробочкин за дорогое удовольствие тем, что был самым старым майором во внутренних и наружных органах. Этим почетным званием сыщик очень дорожил, не желая менять его на подполковничье. Прослыв неуправляемым майором, сыщик стремился оправдать свою репутацию.

– Коробочкин, вы являетесь ко мне домой, чтоб задать беспардонный вопрос, что я делал вчера вечером?

Мэр разогрел себя до мушек в глазах. За каждой щекой у него вспыхнуло по лампочке.

– Коровко, я пришел к вам в гости. На дачу. Потому что вы меня приглашали.

– Когда? – мэр захлюпал открытым ртом. – Как вас пропустила охрана?

Коробочкин удобно расположился в плетеном кресле на веранде, закурил. Со вкусом затянулся. Облачко дыма окутало воспаленное лицо Коровко. Мэр закашлялся.

– Ваша охрана… Кого я сажал пять лет назад… а кого – и все десять… У них яйца трещат, когда они меня видят. – Прелюдия прозвучала. Коробочкин решил, что подозреваемый созрел для деловой беседы.

– Что вы делали вчера вечером?

– Был на даче. Так же, как сегодня.

– Про сегодня я могу быть свидетелем, если понадобится… А свидетелей вчерашнего не найдется?

– У кого-то украли курицу? – Коровко удалось принять насмешливый вид.

– Давно вы ходили в гости к Засекину?

– Никогда не ходил!

Особняки мэра и кандидата в мэры помещались с разных сторон дачного поселка, украшая его. Какое алиби! За двадцать минут Коровко успел бы совершить преступление.

Коробочкин достал из портфеля молоток, найденный в траве.

– Ваша вещь?

– Понятия не имею! У меня есть плотник…

– Что говорит ваш психиатр?

– Молчит. – Коровко надавил на кнопку вызова охраны.

При желании ликвидировать Засекина Коровко запросто мог через подставных лиц нанять киллера. Но он предпочел отправиться к нему с молотком.

– Какой молодец!

Коровко на комплимент нахала не откликнулся.

Когда в дверях застыли две гориллы, Коробочкин поднялся.

– Когда вы меня теперь приглашаете, Григорий Ильич?

– Никогда! – жарко выдохнул Коровко.

Удивленный его негостеприимством, сыщик скорчил плаксивую гримасу.

– Неужели? А я вас приглашаю! – Майор положил на стол мэру повестку. Гр. Коровко Г. И. вызывался в подотдел по особо опасным преступлениям.

«С этим геморроем пора кончать!» – Коровко еще не ведал, что куда проще избавиться от благоприобретенного геморроя, чем от майора Коробочкина.

* * *

У Коробочкина возникла другая догадка.

Не называя имен, Станислав Сергеевич проконсультировался о здоровье мэра с доктором Ознобишиным. Психиатр подтвердил, что описанный случай вполне возможен при некоторых формах паранойи или опухоли мозга.

2.

Во время концерта поп – звезды А., устроенного в поддержку мэра Коровко, произошло событие, озадачившее майора Коробочкина.

Столичная знаменитость обнажилась и, не сходя со сцены, совершила с барабанщиком группы Н. половой акт в извращенной форме.

Прозванная после этого случая жоп-звездой, А. с негодованием заявила, что своего барабанщика не переваривает и все намеки на возможную близость с ним считает инсинуациями.

Коробочкин представил певице видеозапись ее концерта.

Увидев публичную любовь с барабанщиком Н., А. совершила попытку выпрыгнуть в окно, но была проворно удержана от суицида майором Коробочкиным.

– Шикарный видеомонтаж! – с восхищением заметил барабанщик Н., оторвавшись от экрана.

Попытки самоубийства певицы А. он не приметил.

«Засекин провел шайбу в ворота Коровко?» – усмехнулся Коробочкин.

* * *

Во время своего предвыборного митинга Засекин громогласно объявил, что на него было совершено покушение представителями сексменьшинств, намеревающихся захватить сексуальную власть в городе.

– Гомосексуализм чужд русскому народу! – объявил Засекин.

Несправедливый намек на Коровко болельщики Засекина восторженно приветствовали.

Раздался истерический крик:

– Житья от педерастов не стало!

Засекин решил преподать сексменьшинствам урок здорового секса. Для этой цели он пригласил на сцену «простую русскую женщину».

Из зрительного зала с застенчивым хихиканьем вышла пожилая, колченогая тетка.

Тоном разбитного провинциального конферансье кандидат в мэры предложил ей раздеться. Чтоб приободрить простую русскую женщину, Засекин и сам оголился.

Разрозненные голоса протеста утонули в море возбужденного шиканья.

Со старомодной галантностью Засекин предложил своей обнаженной поклоннице руку и усадил в массивное кресло на колесиках, неизвестно зачем оказавшееся на сцене. Называя патриотически настроенную даму Тамарой, Засекин расположил ее ноги на подлокотниках кресла. Так называемая Тамара продолжала застенчиво хихикать, прикрывая ладошкой щербатый рот.

Дальнейшее можно было назвать позором сексуального большинства.

Бестолково пихая свою даму, замершую в ожидании плотской любви, Засекин увез ее со сцены. Зрители проводили завороженными взглядами белую нахальную задницу политика.

Очнулись они, лишь когда из глубины сцены раздался истерический вопль мнимой Тамары:

– Педераст собачий!

Зрители чувствовали себя участниками непотребства. Коробочкин уловил это по стыдливым рассказам двух сержантов, дежуривших на предвыборном мероприятии.

– Засекин был пьяный? – допытывался майор у милиционеров. – Или сумасшедший?

– Очумевший! – ответил наблюдательный сержант.

* * *

Коробочкин не сомневался, что о случившемся во Дворце культуры Засекин знает понаслышке.

– Морок! Химеры! – злобно буркнул бывший кандидат в мэры, когда сыщик все-таки осведомился у него о происшествии. – Кто меня молотком по набалдашнику приложил? Я что, гвоздь?

Размышляя о незримом участии вероломного Коровко в устранении конкурента, Станислав Сергеевич вспомнил о наличии третьего кандидата в мэры. Незаметного, почти иллюзорного Мускусова. Этот кандидат имел всего два достоинства, но подкупающих: он был не Коровко и не Засекин.

Коробочкин явился к Мускусову домой через полчаса после того, как его увезла «скорая помощь». Мускусов залез в горячую ванну и вскрыл себе вены. Выходит, мэром ему хотелось стать еще меньше, чем Коробочкину подполковником.

* * *

Вереницу необъяснимых происшествий не склонный к мистике майор Коробочкин для самоуспокоения объяснил роком, тяготевшим над теми, кто стремится властвовать над себе подобными. Но душевного покоя не обрел. Сыщику мерещилось, что за чертовщиной стоит некто. Коробочкин имел в виду не Князя Света и не Князя Тьмы – до такой жизни он еще не дошел. Но ничего, кроме неопределенного шевеления пальцами в воздухе, Станислав Сергеевич изобразить не мог.

Понятливому Ознобишину этого оказалось вполне достаточно.

– Конечно, дьявол! – с мрачным удовлетворением кивнул психиатр. – Он живет в душе каждого человека. Так же, как и Бог.

Неизвестно, отчего майор Коробочкин рассердился на Ознобишина. Поп, а не психиатр! Возможно, поэтому сыщик не стал матюгаться. Молча покинул красноречивого приятеля. Коробочкина ждали три групповых изнасилования и два убийства. И никакой чертовщины!

3.

С недавних пор доктор Ознобишин стал заведовать в Воробьевской психбольнице отделением глюков. Так он именовал экстрасенсов, хотя не имел на это никакого права, поскольку пациенты не были чьей‑либо галлюцинацией. Будучи физическими телами, они существовали в реальности, но поначалу казались скептику иллюзорными. Однако глубоко ошибочное наименование «глюк» в Воробьевке прижилось. На него охотно откликались даже сами экстрасенсы.

Иннокентия Ивановича радовал и одновременно пугал интерес к его работе Службы безопасности. Радовал – потому что контрразведка охотно раскошеливалась на исследования, путал – по той же причине. Ознобишин опасался, что полковник Судаков когда‑нибудь задушит его в объятиях. Поэтому об очередной неприятности первому он сообщил Коробочкину.

Из окна туалета на шестом этаже, высадив решетку, ночью выпрыгнул санитар Колюня. Алкоголя в крови самоубийцы не обнаружили.

– Депрессия!

Объяснение Ознобишина прозвучало для сыщика неубедительно: если депрессия, почему мужик не поддал? Тем более, что спирта в Воробьевке – хоть залейся.

В окно Колюня устремился, сжимая в руке свою резиновую дубинку. Зачем он прихватил ее в последний путь?

У некоторых больных были легкие телесные повреждения. Колюня с удовольствием охаживал психов любимой дубинкой.

Общение с обитателями Воробьевки сыщику показалось куда приятней, чем с политиками, поэтому он стал присматривать среди них кандидата в мэры.

Первым Ознобишин представил майору восторженного господина неопределенного возраста, с вызывающе расстегнутой ширинкой, по фамилии Сизов, попросившего называть его просто Сизарем. Майору показалось, что он неумело изображает сумасшедшего. Заинтересованно таращит глаза, корчит дикие рожи… Навесить ему хорошую плюху – мигом придет в себя.

Угадав желание Коробочкина, Ознобишин встревожился:

– Ты не у себя в ментовке!

– У вас ворота расстегнуты! – конфиденциально сообщил Станислав Сергеевич Сизарю.

– Разумеется! – обрадовался глюк. – А вы свои зачем застегнули? Любовные органы должны постоянно проветриваться!

– Для какой цели? – хмуро поинтересовался Коробочкин.

– Тогда они достигают невиданной силы! И массаж, конечно! Не стесняйтесь массировать свои гениталии даже в приличном обществе!

Сыскарь не знал лучшего средства развязать язык какому‑нибудь матерому рецидивисту, ободряюще сжав в пятерне его мошонку. О том, что такой массаж повышает сексуальную силу, он слышал впервые.

– Что вы можете рассказать об убийстве санитара? – обратился Коробочкин к Сизарю.

– Очень многое!

– Что именно?

– Его не было.

– Все?

– Разве этого мало?

Со вздохом сожаления майор признал, что полоумный его переиграл.

– Колюня жив? – спросил Коробочкин.

– Тело его мертво.

– А дело его живо?

Сизарь посмотрел на плотного дядю с лицом, вырубленным топором, как на душевнобольного.

– Душа Колюни жива.

– Кто выпустил ее из тела?

Доктор Ознобишин беспокойно заерзал: от неосторожного Коробочкина он ждал любых выходок.

С философской точки зрения вопрос Сизарю понравился. Он впал в глубокую задумчивость, при этом возвел очи к потолку, а руку запустил в штаны.

– Прекратить мастурбацию! – скомандовал майор.

– Я массирую свои гениталии! – обиделся глюк.

– Я сам помассирую вам гениталии!

Польщенный Сизарь расшаркался:

– Это было бы очень любезно!

Ознобишин не сомневался, что нахальный мент выполнит свое обещание, поэтому поспешил вмешаться в светскую беседу:

– Сизарь упомянул о том, что душа усопшего санитара жива…

– Что мне ее, солить?

– Отнюдь! – игриво откликнулся глюк. – Вашему покорному слуге душа Колюни расскажет немало любопытного.

Коробочкин в изумлении воззрился на доктора Ознобишина, который с важным видом закивал головой.

– Сизарь умеет общаться с душами умерших.

– Всего девять дней после их смерти! – уточнил душевнобольной.

– Для следствия это кое‑что! – долго выдержать иронический тон сыщик не мог, соскальзывая на хамский. – Душа санитара меня не волнует. – Изысканное выражение далось Коробочкину нелегко. – Как он оказался за окном?

– Об этом можно узнать у души Колюни! – с таинственным видом сообщил Сизарь. – Один момент!

Наблюдая, как безумец морщит брови и беззвучно шевелит губами, Станислав Сергеевич проникся сочувствием к Ознобишину:

«Кешка со своими клиентами сбрендил… Да и меня ведь небось не отличить от уголовника… С кем работаем, тем и становимся. Взять хотя бы гинеколога Придатко…»

– Душа Колюни говорит, что он добровольно ушел из жизни, потому что пресытился мерзостью бытия… – с просветленным видом произнес глюк.

– Дальше! – рыкнул Коробочкин.

– Колюня просит не говорить в церкви, что он самоубийца, чтоб его отпели…

– Пусть душа представит доказательства того, что санитар добровольно ушел из жизни.

С мученическим видом глюк вновь попытался проникнуть в потусторонний мир. Блаженная улыбка свидетельствовала о том, что цель достигнута.

Чтобы не чувствовать себя идиотом, созерцая откровенное надувательство, Коробочкин зашел в ординаторскую покурить. Ознобишин последовал за приятелем.

Оказалось, что Сизарь на воле зарабатывал хорошие деньги, рассказывая безутешным родственникам новопреставленных о последних желаниях отлетевших душ. Те охотно вступали с ним в контакт.

– По какой же статье его посадить? – оборвал сыщик словоизлияния психиатра.

– За что? – поразился Ознобишин.

– Мошенничество налицо.

– Ты уверен, что он не вступает в астральный контакт?

– А ты не уверен? – Коробочкин во все глаза уставился на полоумного доктора.

– Я изучаю проблему. У меня нет доказательств того, что Сизов жулик!

Глюк оказался легок на помине. Он влетел в ординаторскую, заливаясь счастливым смехом.

– Душа усопшего мне открылась! Поведала, что Колюня оставил в сейфе в процедурной предсмертную записку!

* * *

На листке, вырванном из школьной тетрадки, левой рукой было написано: «В моей смерти прошу никого не винить. Устал от жизни».

Коробочкин всерьез разозлился на чокнутого глюка. После такой писульки закрыть дело как суицид было невозможно.

– Давайте скроем от священника, что Колюня наложил на себя руки! – жалобным голоском попросил Сизарь.

– Давайте! – с зубовным скрежетом согласился сыскарь. – Если экспертиза покажет, что записка написана не санитаром, ты, голубь, пойдешь как убийца.

Превратившись из свидетеля в подозреваемого, больной Сизов отчасти утратил безумный облик и даже перестал будировать свои гениталии. Получалось, записка оставлена в сейфе тем, кто планировал убийство.

– Душа усопшего явится в суд, – Сизарь сам себе не верил.

4.

Следующим свидетелем оказался больной Мальчиков. Вечнозеленая фамилия на редкость подходила тщедушному пожилому дяде.

С интересом энтомолога разглядывая существо на рахитичных ножках, Коробочкин задал ему дежурный вопрос:

– Вы слышали о том, что случилось ночью с санитаром?

– Видел.

– Что именно?

– Все. Это ведь я его убил.

Простота и искренность Мальчикова покорила следователя.

– Как это произошло?

– Вам известно, чей я сын? – вопросом на вопрос ответил глюк.

– Нет.

– Я сын Сатаны!

Коробочкину сразу стало скучно, хотя в черных глазах недомерка в самом деле мерцала инфернальность.

– Вы свободны.

– С какой стати! – возмутился сын Сатаны. – Я еще не успел ничего рассказать! Я убил санитара взглядом! Вы мне верите?

– Мне становится не по себе от его взгляда! – шепнул Ознобишин.

– Тогда дай ему в глаз! – посоветовал майор.

– Меня нельзя судить! – истерично выкрикнул Мальчиков. – Да, я убил Колюню! Но взглядом! Про это нет в Уголовном кодексе!

Иннокентий Иванович согрел сухонькую мальчиковую руку глюка в своих ладонях.

– Угомонись, Мальчиков! Тебя не будут судить!

Бедный глюк был глубоко разочарован.

– Не будут? Когда я гляжу в глаза человеку, он готов выскочить в окно, лишь бы избавиться от моего взгляда! Это проверено!

Рахитик угрожающе вытаращился на майора, но тот не дрогнул.

– Черный глаз? – сжалился Коробочкин над сумасшедшим.

– Точно! – возликовал сын Сатаны.

– Больше на меня так никогда не смотри!

– Обещаю! – милостиво согласился довольный глюк.

* * *

Решив, что Сизарь и Мальчиков в мэры не годятся, майор Коробочкин прекратил допрос свидетелей.

Почерковедческая экспертиза не могла утверждать в отношении предсмертной записки санитара ничего определенного. Это спасло гр. Сизова от лишних неприятностей, Станислава Сергеевича – от мороки, а грешную душу санитара от пустых хлопот.

Коробочкин предпочитал иметь дело с нормальными убийцами. Их у него хватало.

* * *

Посещение Воробьевки запомнилось Коробочкину еще одним событием личного свойства. Прежде на него Станислав Сергеевич не обратил бы внимания, а нынче такой пустяк на несколько дней засел у него в голове.

По палатам сыщика водила полненькая, краснощекая сестричка Люся.

«Сися стая!» – с удовольствием отметил Коробочкин. Первый взгляд при знакомстве он, по обыкновению, бросил на грудь барышни.

Впоследствии, стоя рядом с Люсей, когда та, гордая возложенной на нее миссией, как экскурсовод, знакомила майора с Воробьевкой, Станислав Сергеевич расслабленно подумал: «Интересно, крепенькая ли у нее жопка?»

Люся перевела на Коробочкина томный, с поволокой взгляд и прошептала: «Только не здесь!»

Коробочкин опомнился. Осознал случившееся. Размышляя об особенностях телосложения медсестры, милиционер машинально запустил сзади руку под халат Люси. Красотка оказалась без платья. На этом приятные неожиданности не закончились. Ладонь Коробочкина размером с лопату проворно скользнула под трусики сестрички. Попка Люси вмиг одеревенела.

Всплеск чувственности гостя остался незамеченным душевнобольными, но Станислав Сергеевич укорил себя за сексуальную распущенность. Ничего подобного раньше с ним не случалось.

Сыщик покинул Воробьевку, не назначив свидания Люсе, чем вызвал глубокое разочарование девушки в работниках милиции.

* * *

Несмотря на вероломство майора, Люся позвонила ему на службу и официальным тоном, назвавшись представителем Воробьевской психбольницы, попросила посетить отделение глюков.

– Может быть, вы ко мне зайдете? – вежливо предложил Коробочкин.

– Вместе со всеми больными? – корректно удивилась медсестра.

Станислав Сергеевич согласился навестить божьих детей. Послушал очень сексуальные гудки в телефонной трубке. Посмотрел в окно, чтоб узнать, лето сейчас или осень.

Зеленела весна. На майоре висело четыре убийства и семь изнасилований, два из них групповых.

– Какая жопа даром пропадает! – элегически вздохнул сыщик, очарованный прелестями Люси.

* * *

Коробочкин ошибался. Даром ничего не пропадало. Всем своим видом Люся дала это понять нахалюге.

Но вызывала она милицию в Воробьевку все-таки не за тем. Люсю беспокоило душевное здоровье Ознобишина.

В конце рабочего дня она зашла в ординаторскую. Иннокентий Иванович сидел в кресле в глубокой прострации. На полу валялась упаковка от снотворного. Люся прикинула: доктор проглотил не меньше двадцати таблеток. Не реагируя на появление медсестры, он продолжал меланхолично жевать горькое лекарство.

Люся спасла самоубийцу, насильно напоив его водой из крана.

– Конечно, надо было промыть Иннокентию Ивановичу желудок через зонд, – оправдываясь, проговорила Люся, – но я одна с ним не справилась бы… А утечки информации не хотелось…

Судя по всему, Ознобишин не собирался уходить из жизни, а проглотил кучу снотворного в глубокой задумчивости. Так же бессознательно, как сам Коробочкин обследовал интимные уголки тела аппетитной барышни.

– Проводите меня на место преступления! – попросил сыщик свидетеля.

– Преступления? – Люсины голубые глаза потемнели.

В ординаторской никого не было. Оказавшись там, Коробочкин запер дверь на щеколду.

– Это еще зачем? – не поняла Люся.

– Вопросы здесь задаю я! – привычно ответил Станислав Сергеевич.

– Сами и давайте на них ответы!

– С удовольствием! – физиономия боксера дрогнула и расползлась в улыбке. – Ты прямо балдеешь от моего шарма…

– Лучше помолчи… – слабея, прошептала Люся, потому что теплая ладонь милиционера прошлась по проторенной дорожке, скользнув под халат.

Вторая рука помогла первой, освободив девушку от лишней одежды.

Прелестное создание обняло бычью шею сыщика, но он для более глубокого знакомства повернул барышню к себе спиной.

Поэтическое настроение Люси улетучилось, когда Коробочкин попросил ее в неэстетичной позе крепко ухватиться за ручки кресла.

Станислав Сергеевич считал, что, прибыв в Воробьевку по служебной надобности, осуществляет здесь гуманитарную миссию. Обманывать ожидания женщин было не в его правилах.

И самое главное: во время суетливых телодвижений с сестричкой майор все время отмечал, что, в отличие от своего предыдущего визита в психушку, действует по своей воле. Хотя и по воле Люси, конечно.

* * *

Ознобишин взял с Люси слово никому не рассказывать о его чудачестве: подумаешь, в задумчивости сжевал пригоршню снотворного! С кем не бывает!

На всякий случай Коробочкин уточнил у медсестры: не было ли в ординаторской кого‑нибудь, кроме доктора?

Нет. Но кто-то выходил оттуда, когда Люся еще сидела на посту.

– Псих? – спросил Коробочкин.

– Других не держим!

Сыщику вспомнилось временное умопомешательство господ Коровко и Засекина, не говоря уж про незабвенного Колюню, а Люсе – его собственное:

– Ты чего ко мне в трусы при всех полез?

– Озверел, – в задумчивости промолвил сыщик.

Польщенная барышня зарделась помидором.

Коробочкин пожелал поближе познакомиться с обитателями Воробьевки.

С психами у меня никогда ничего не было! – ни с того ни с сего заявила Люся.

– Не сомневаюсь!

* * *

Майору показали долговязого парня с испуганной улыбкой на детском лице.

– Это Игрек! – представила его Люся.

– Игорек? – глуховато переспросил Коробочкин.

Сестричка и парень обменялись заговорщицкими взглядами и засмеялись.

– Все говорят «Игорек», – пояснила Люся. – Игрек не помнит своего настоящего имени.

– Бывает! – кивнул сыщик.

* * *

Оказалось, с Игреком такое в самом деле бывает. В Воробьевку он угодил во второй раз.

Коробочкин помнил Игрека после первого попадания того в желтый дом, но сохранил непроницаемый вид. Лицо больного тоже не выдало узнавания сыщика.

«Обидно! – задумчиво посвистел сыщик дыркой в зубе. – Был такой фильм, когда женщина потеряла память. И муж вынужден вновь соблазнять ее, как впервые».

У Коробочкина с Игреком были, конечно, другие отношения. Поэтому майор даже Люсе не открылся. Профессиональная привычка слегка придуриваться, делать вид, что знаешь меньше, чем на самом деле.

Сердобольная сестричка охотно просвещала Коробочкина.

И тогда, и сейчас мозги мальчика были хорошо выстираны.

«Промыты», – уточнил сыщик про себя.

В голове у Игрека не осталось ни своего имени, ни воспоминаний о родителях, вообще ничегошеньки.

– Табула раса, – латынь Люсе очень нравилась.

– Терра инкогнита! – сделал ей приятное милиционер.

– Вот именно! – подхватила девушка. – Маугли какой-то!

Ни в тот раз, ни в этот никаким Маугли Игрек не был. В свои двадцать с чем‑нибудь он походил на пятилетнего ребенка. Коробочкин помнил, что нареченный Игреком мальчуган проник в тайну деторождения, научился читать и писать. У него появилась девушка… В конце концов Игрек стал отличаться от любого юноши его возраста разве что наивностью.

Люся долго искала подходящее слово, отличавшее Игрека от прочих обормотов.

– Он такой чистый был, просто ужас! – стыдливо промолвила барышня.

– Игрек, по-твоему, псих? – осведомился у нее сыщик, вспомнив, что Люся не дарит свою любовь только психам.

– Ну что ты! Он стал чудесным мальчишечкой.

«Боюсь, ты его все-таки испортила!» – хмуро засопел Станислав Сергеевич.

– И все ухнуло в какую-то дыру! Он родился на свет заново! В третий раз!

– Снова терра инкогнита!

– Мальчик думал, что его нашли в капусте!

Майор понял, что Люся не могла долго мириться с такой неосведомленностью.

– Хорошо бы, конечно, чтоб Игрека кто‑нибудь усыновил! – размечталась сестричка. – Но в таком возрасте…

– Какая‑нибудь бабенка может усыновить…

– Это пошло! – с презрительным фырканьем объявила Люся.

Майор вспомнил, что Люся не надела в ординаторской трусики, запихнула их в карман халата. Рискованный трюк для психушки!

– Сестра! – сурово произнес Коробочкин. – Вас срочно вызывают в ординаторскую!

– Кто? – опешила Люся.

– Я.

Этот диалог ничуть не удивил душевнобольных, но озадачил самого сыщика: что заставило его вновь захотеть Люсю? Только ли зов плоти?

* * *

Станислав Сергеевич скрыл от Ознобишина, что дело об убийстве санитара Колюни, став делом о его самоубийстве, благополучно закрыто. Поэтому мог, не возбуждая подозрений психиатра, появляться в его отделении.

О загадочной болезни глюка, нареченного Игреком, Иннокентий Иванович не мог сообщить сыщику ничего определенного. Душа Игрека – потемки.

«А мозг?» – хотел спросить Коробочкин, но вспомнил, что Для психиатра душа и мозг – одно и то же.

– Как же ты лечишь Игрека? – без обиняков спросил сыщик.

– Никак, – последовал ответ. – Я его наблюдаю.

– Почему у него всю информацию смыло из памяти?

– Понятия не имею!

– Может такое повториться?

– Разумеется!

– Тебе не кажется, что причины этого лежат вне больного? – с непривычной осторожностью спросил Станислав Сергеевич.

– Мне ничего не кажется! – с раздражением ответил доктор докучливому посетителю. О болезни Игрека Ознобишин мог бы прочитать профану часовую лекцию. Тот преисполнился бы к ученому почтением, а не смотрел бы на него с брезгливым недоумением. Без мистификации с невежами невозможно. – Я наблюдаю!

– Мне кажется, кто-то за нами наблюдает! – разоткровенничался сыщик. – Ставит над нами какой-то дьявольский эксперимент!

Ознобишин сочувственно закивал, одобряя словоизлияния приятеля. Он понял, что сыщик имеет в виду нечистую силу.

– Он не просто наблюдает за нами! Он вмешивается в нашу жизнь! Завтра он сотрет то, что у меня в голове! Ты положишь меня к себе в больницу и назовешь Иксом! Если сегодня он не подсуетится, чтоб ты выпрыгнул из окна!

Впервые доктор видел невозмутимого ментяру в состоянии аффекта.