Текст книги "Игрек Первый. Американский дедушка"

Автор книги: Лев Корсунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава пятнадцатая

1.

Игрек в полном одиночестве прогуливался по больничному саду, избегая случайных встреч с душевнобольными – для чего ему случалось схорониться от какого-нибудь сумасшедшего в кустах или за деревом.

Это с протокольной точностью отметил майор Коробочкин, сам стремившийся не попасться на глаза наблюдаемому.

Востроглазый сыщик однако не углядел самого главного: Игрек был не один. Правда, подтвердить это мог бы лишь пограничник Мухин. Впрочем, кто принял бы всерьез свидетельские показания психически больного человека!

Игреку, в свою очередь, не требовалось сообщения Мухи о том, что к нему пожаловали незримые гости. Присутствие Ведьминой души он сразу ощутил теплым, ласкающим ветерком. Но не снаружи, а изнутри.

Общение влюбленных произошло без слов: Тина и так все знала про Ангела, повсюду неотступно следуя за ним. А Игрек довольствовался солнечной аурой, которую подарила ему Алевтина. Если бы возникла необходимость в спешном сообщении с того света, Ведьма воспользовалась бы услугами переводчика. Муха никогда не отказывался от этой роли.

* * *

Майор Коробочкин отметил, что Игрек в поисках одиночества, никем не замеченный, скрылся в чащобе парка. Там он устроился на траве и с бессмысленным видом вперил взор в пространство.

Сыщик знал, что убийство, произведенное в столь людном месте, как больничный парк, раскрыть подчас труднее, чем то, что случилось в пустыне Сахара.

Коробочкин достал из кобуры под мышкой пистолет и сунул его за пояс. Чтоб не отличаться от прочих воробьевцев, майор был в застиранном фланелевом халате мышиного цвета и спортивной шапочке. А для красоты он приклеил себе бороду и усы.

* * *

Едва благородный убийца приблизился к убежищу Игрека, как в парке возник пограничник Муха. С очумелым видом безумец принялся истошно вопить:

– Майор Коробочкин! А, майор Коробочкин? Брось оружие, убивец! Руки вверх! Не стрелять! Лечь на землю мордой вниз!

Особого успеха у душевнобольных выступление Мухи не имело. Они привыкли к театрализованным эффектам, но майор Коробочкин, будучи психически здоровым субъектом, занервничал. И вновь не выполнил свою историческую миссию.

Впоследствии Игрек узнал от Мухи, что к нему обратилась перепуганная душа Алевтины со слезной просьбой спасти Игрека от неминуемой гибели.

Еще не ведая о грозившей ему смертельной опасности, после дурацкой выходки безумного Мухи Игрек вновь разнежился вместе с душой Алевтины на солнышке, еще не понимая, отчего ему так хорошо. Потустороннее очарование возлюбленной опьянило Долговязого лучше всякой водки. Бессмысленная, слюнявая улыбочка, возможно, не украшала его детскую физиономию, но несомненно свидетельствовала о неземном блаженстве психа.

Оно длилось недолго.

Гром грянул, когда Игрек узрел Алевтину, сделанную из плоти и крови. Не призрака и не дух Ведьмы. А ее саму – собственной персоной. Ту самую, что он похоронил. Ту, чью душу он ощутил внутри себя ласковым солнечным шаром.

С лучезарной улыбкой Алевтина направлялась к своему возлюбленному.

Не успев испытать никаких чувств, Долговязый впал в прострацию, превратившись в идиота.

«Это галлюцинация!» – додумался Игрек. Вздохнув с облегчением, он расплылся в широкой придурочной улыбке. Кого в психушке напугаешь глюками! Да к тому же такими приятными, как этот! Жаль, если после укола «Галочки» этот глюк испарится!

– Игрек! Ты мне не рад? – приблизившись к Долговязому, Ведьма опечалилась.

Игрек промолчал. Не совсем еще потерял голову, чтобы с глюками лялякать.

Настроение юноши испортилось, как случалось, когда душа Али покидала его. Склонный к самосозерцанию, Игрек из этого наблюдения сделал следующий вывод: незримая и нематериальная душа для него куда важней зримого глюка.

– Ты не хочешь меня знать? – лицо галлюцинации задергалось, приготовившись заплакать.

От неожиданности он испуганно дернулся – не ждал, что прикосновение глюка будет вполне материальным.

Иллюзорная Алевтина снова вцепилась тонкими, сильными пальцами в плечо Игрека – до боли.

– Это мне кажется! – вслух попытался себя убедить Долговязый.

– Игрек! – чуть не плача, прикрикнул на психа глюк. – Ты совсем, что ль, свихнулся!

По представлениям Игрека, галлюцинация должна была бы вести себя иначе. Ублажать психа, который ее создал.

– Ты не веришь, что это я? – допытывалась Ведьма. – Хочешь, я тебе расскажу то, что должны знать только мы с тобой?

С дурацкой улыбкой Долговязый помотал головой.

– Ты знаешь то, что знаю я.

– Почему?

– Потому что ты – это я.

– Я – это я! – обиделась Ведьма.

Игрек с сожалением вздохнул.

– Я тебя похоронил.

– А я ожила и вылезла из могилы.

– Так не бывает! – с грустью сообщил обитатель дурдома, где бывало все, чего никогда не бывает.

– А бывает так, что в твою могилу кого-то еще подселяют?

– Всю дорогу!

– Меня откопали, и я появилась на божий свет.

Игреку очень не хотелось верить в эту ахинею, но он принял услышанное всей душой. На всякий случай задал совершенно бессмысленный контрольный вопрос:

– Кто же ты такая?

И услышал возмущенный ответ:

– Как это кто! Ирина, конечно!

– Алевтина, ты не в себе!

Игрек уставился на удивительное создание во все глаза. Нет, это не глюк. Это безумная реальность.

– Посмотри на себя в зеркало!

Создание немедленно позаимствовало зеркальце у Кукушки.

Та хотела покуковать воскресшей Алевтине, но вместо пророчества у нее получилась только беззвучная икота.

* * *

Смутное, розовое облачко лица, виденное Ириной мимоходом в тусклом больничном зеркале, обрело четкие очертания.

Из дамского зеркальца на Ирину очумело уставилась Алевтина.

– У вас нет другого зеркала?

– Все такие!

Пришла пора балерине задаться сакраментальным вопросом: кто я такая?

Ответа на него кроха не знала.

Впрочем, она и Ириной быть перестала, и крохой…

Руки – ноги тоже были чужими… Мутант какой-то…

Тут же в больничном дворе Ирина попыталась сделать простенькое балетное па. И свалилась на землю.

Конечности стали чужими. Неуклюжими. Длинными. Ирина думала, что отлежала их в гробу – не самое удобное лежбище. Нет, произошла подмена.

Ирина узнала столь любимые ей руки Ведьмы… И ноги…

Наверно, и то, что между ног… И между рук…

Бывшая балерина осторожно ощупала свою грудь.

Всю дорогу до больницы она чувствовала дразнящую внутреннюю щекотку от радостного предчувствия: сиськи в могиле выросли. Ирина боялась даже потрогать свои мальчишеские соски. Приятная тяжесть в груди заставляла ее чувствовать себя женщиной. Для балета, конечно, коровье вымя ни к чему, но до этого Ирине еще далеко…

Так же, как и до балета.

На душевнобольных балетные экзерсисы Алевтины произвели приятное впечатление. Игрека же все, что происходило с его возлюбленной, ужаснуло.

А саму Ирину ошарашило.

* * *

Игрек наблюдал за Алевтиной издалека, понимая, что пребывание в могиле невероятно изменило ее.

Внешне все осталось, ка было, а с головой стало совсем плохо…

Впрочем, и у самого Игрека с головой были свои проблемы.

Больше всего Долговязого удручала не помятая, ка из-под автобуса, наружность его избранницы. И даже не сладковатый трупный запах, исходивший от нее, и не севший, трескучий голос… С этими недостатками Игрек знал, как бороться: закрыть глаза (себе), заткнуть уши (тоже себе) и не дышать.

Но что тогда останется от присутствия любимой – если ее не видеть, не слышать, не обонять?

Она исчезнет.

Почему Игрек блаженствовал, пока не появилась особа, так похожая на Алевтину? Если поверить умалишенному Мухе, к Игреку явилась родная душа. Конечно, Алевтинина.

Невидимка, с которой Игрек был наедине, пока не заявилась эта Алевтина, давала ему блаженство, хотя ту Алевтину он тоже не видел, не слышал и не чуял носом.

Эту Алевтину можно было еще потрогать, для женщины очень ценное качество. Но та, неощутимая руками Ведьма вызывала у дылды куда больше любовного воодушевления, чем это физическое тело.

Именно в таких словах Игрек и подумал о плоти любимого существа: физическое тело – Неужто все эти невидимые глазу метаморфозы произошли с Ведьмой только из‑за пребывания в могиле?

Или на нее подействовала еще и измена Игрека?

Игрек понимал, что сейчас не время оправдываться перед смятенной женщиной в любовных похождениях. Но не удержался от покаяния.

– Я изменил тебе. С Ириной.

Алевтина уловила сказанное самым краешком спутанного сознания.

– Ты меня вспомнил… Я тебе изменила… С Алевтиной…

– Алевтина, я тебе изменил с Ириной.

– Ирина тебе изменила с Алевтиной… Алевтина тебе изменила с Ириной…

Расстройство сознания любимой женщины было налицо, но убивало Игрека отсутствие у нее незримого и неуловимого: ауры – того, что делало его счастливым.

* * *

Душевнобольные с ликованием приветствовали Алевтину. Радость их объяснялась не только любовью к Ведьме, но и к тому приятному обстоятельству, что можно, оказывается, помереть, отмучиться на похоронах, лечь в могилу… И, как ни в чем не бывало, вновь появиться в Воробьевке.

Многие психи не видели в этом ничего удивительного, они считали, что так всегда и бывает.

Особенно веселились пессимисты, подверженные тяжелым депрессиям, – тем мерещилось, что после похорон земная жизнь кончается.

Воскрешение Алевтины убедило черных меланхоликов в том, что их болезнь поддается лечению.

* * *

– О, Алевтина! Какими судьбами?

– В гробу ты так хорошо выглядела!

– И сейчас неплохо…

– Но в гробу лучше. Ты была такая интересная!

– В гробу все такие нарядные! Торжественные!

– Алевтина, я тебе советую, когда в другой раз будешь хорониться, не надевай ты это черное платье… Тебе твое бутылочного цвета больше идет… Такое веселенькое!

– Тина, как тебе под землей?

– Чертей видала?

– Может, ты от них и сбежала?

– Много наших в преисподней?

– Псих! Ведьма не была в преисподней, замерзла в своей могиле и вылезла!

– Людей надо в шубах хоронить!

– С электроприборами!

– И с подходящими мужиками!

– Нет, с бабами!

В дальнейшем беседа, ка водится в Воробьевке, приняла сексуальную окраску. Причем вопросы, которые были изложены в определенной последовательности, в действительности прозвучали все одновременно, в один голос. На этом возбужденный галдеж в Воробьевском саду только разгорелся. Все душевнобольные беспрепятственно выражали свои эмоции. Никто никому в этом бедламе не мешал.

* * *

Самыми несчастными на этом празднике жизни были Игрек и Алевтина.

Появление пограничника Мухи в больничном дворе произвело некоторое впечатление на воробьевцев: он передвигался огромными прыжками, воображая себя кенгуру (мужиком) и испуская душераздирающие крики.

– Аля! Аля! Ты не Аля!

Это сообщение Мухи тому, кто его уловил, показалось очень неглупым. Кукушка даже восхитилась тем, что Мухе удалось глубоко заглянуть в суть вещей.

– Ты – не ты! – продолжал вопить пограничник, приятно удивляя душевнобольную публику своими откровениями.

– Я – не я! – подхватил ликующий голос взгрустнувшего психа.

– И я – не я! Хочешь, не мы пойдем в кусты?

Выяснилось, что душа Алевтины, разыскав переводчика с потустороннего на земной, сообщила ему следующее: в Воробьевке появилось тело Алевтины с душой Ирины. Просьба не путать ее с душой Алевтины, не имеющей никакого тела.

Пограничник Муха, сбивчиво излагая сообщение с того света, пришел в неописуемое волнение. Слюна фонтаном брызгала у него изо рта, орошая лица легковерных психов.

Привыкшие ничему не удивляться воробьевцы приняли эту информацию к сведению. Животрепещущая тема – в ком сидит чья душа – интересовала глюков необычайно.

2.

Восторженный прием, оказанный Алевтине в Воробьевке, не порадовал Ирину. Она была не в силах идентифицировать себя с любимым существом. Зато от неприязни, адресованной Ведьме, Ирине хотелось умереть.

Бывшая балерина никак не могла даже освоить свое новое тело. Кроха привыкла, что земля куда ближе к ней, чем теперь. Ирина опасалась, что неуклюжие ходули подведут ее и, сверзившись с головокружительной высоты своего роста, она вновь разобьется в кровь.

Никаких претензий к покойной Алевтине за незаконный обмен телами Ирина не предъявила.

Лозунг девственниц «Делай со мной, что хочешь!» был близок Ирине. Она готова была его перефразировать: «Если тебе понадобится мое тело, приди и возьми его!»

Манекенщица так и поступила, оставив взамен тоненькой, хрупкой фигурки балерины долговязую, костлявую фигуру, похожую на огромную вешалку.

Ирина не была на Тину в обиде, даже когда обнаружилось, что у той язва желудка. На СПИД Ирина побоялась провериться. К наркотикам ее не тянуло – и слава богу! Сексуальные пристрастия Ведьмы балерину шокировали. Она стала испытывать влечение к маленьким, тщедушным мужчинкам. Те, естественно, боялись и близко подойти к такой дылде, как бывшая балерина. Поэтому, когда ее прибило в переполненном автобусе к карлику, Ирина испытала сильное искушение его изнасиловать. Рука ее непроизвольно потянулась к срамному месту маленького человечка, но, к счастью, не достала. Оно находилось где-то возле пола.

Все это случилось потом. А, покинув Воробьевку в похоронном настроении, Ирина двинулась домой.

Возлюбленный, который предпочел ей бесплотный дух, стал вызывать у Ирины ненависть. «Онанист и педераст! – определила она Игрека. И ей сразу стало легче. Потеря показалась смехотворной. – Скотоложник. Некрофил».

О, какое облегчение испытала Ирина, вообразив себе сексуальные пристрастия бывшего любовника. Животное. Самец. Дохлый.

Барышня прыснула – радостно выковыривая эту занозу из сердца. Ирина никак не могла совладать с другой. По имени Алевтина. Возлюбленная посетила не ее, а Игрека, вонючее животное.

Впрочем, и здесь долго искать утешения не пришлось. Кого посетил бессловесный, невидимый дух, можно только гадать. Все зависит от игры воображения.

* * *

Примеряя роскошное платье в модном бутике, Ирина рассмотрела свою наружность в зеркале.

И испытала чувственное волнение, как некогда в присутствии Алевтины. И одновременно саднящую боль в груди – свидетельство потери.

«В зеркала не смотреться!» – бодро скомандовала себе Ирина.

И с достоинством двинулась из примерочной прямо к выходу.

Впервые в жизни совершив кражу, Ирина не испытала ни малейших угрызений совести.

«Это не я. Это все Алевтина. Порочная девка. – Изощренная месть приободрила барышню. – Пусть ей на том свете икается!»

* * *

Бабушка не узнала Ирину в дверной глазок. Долго не желала открывать ей дверь.

Чтобы старушке было понятней случившееся с внучкой, Ирина сказала, что сменила пол.

– Кто же ты теперь? – ужаснулась бабушка. – Мужик?

– Вроде того.

– А голову зачем сменила?

– Заодно. Пересадили от соседки по палате.

– А тело?

– От другой соседки.

Бдительная бабушка извлекла из‑за пояса кухонный тесак.

– Сейчас я тебе пересажу кошачью голову! Пошла вон, аферистка!

Пришлось Ирине доказывать бабушке, что она ее внучка, причем самым неприличным образом:

– Я знаю, какие тебе сны снятся.

– Какие? – оторопела старушка.

– Про любовь с хряком.

Обомлевшая бабушка покраснела, как свекла.

– Ты в мои сны не заглядывай, халда! А ну, покажь!

– Твой сон?

– Твой пол!

Выяснилось, что внучка сменила все, кроме пола. И вообще это никакая не внучка, а авантюристка.

После изгнания паршивки любительница свинины обнаружила, что из дома исчез кошелек Ирины.

В балет с такими конечностями, как у Алевтины, не следовало даже соваться. Друзья – подруги не желали признавать девицу, у которой пересажено все на свете, кроме разве что интимного места.

Ночевать было негде.

Вопрос немолодого толстяка возле отеля: «Сколько ты стоишь?» – Ирина поняла философски. И после часа размышлений дала сама себе на него уничижительный ответ: «Я не стою ничего».

Именно поэтому, услышав тот же вопрос от лица кавказской национальности, она уверенно ответила:

– Двести баксов.

– Дарагая женщина! – уважительно поцокал языком кавказец.

Ирина поняла, что нужно снижать цену. Для того, кто ей придется по вкусу. Не дожидаясь этого, барышня сама подошла к плюгавенькому мужичонке в шляпе, почти лилипуту. Он с важным видом прогуливался возле отеля, приобщаясь к шикарной жизни.

– Я стою сто баксов! – по-деловому сообщила Ирина лилипуту.

– За час или за ночь? – уточнил он.

– За месяц! – злобно фыркнула путана. Только чтоб досадить проклятому телу Алевтины.

Детская мордочка лилипута от изумления осунулась, став с кулачок. Учтиво простившись со жрицей любви приподниманием шляпы, мужичок исчез. Наверно, отправился копить деньги.

Глава шестнадцатая

1.

Московские жители были озадачены равномерным гулом непонятного происхождения. Особо чувствительные горожане ощутили сотрясение почвы под ногами. На природные катаклизмы занятный феномен не походил.

Когда гул усилился до невозможности, самые любопытные москвичи выглянули в окна. И узрели танки. На Тверской… На Ленинском проспекте.!. На Таганке…

Старые люди стали лихорадочно вспоминать, не седьмое ли ноября часом сегодня. Может, наконец, парад?

Молодые, вспомнив, в какой стране они живут, сразу успокоились. Все встало на свое место. Даже танки.

2.

Ознобишин был не настолько здоровым, чтобы не страдать разнообразными бзиками, и не настолько сумасшедшим, чтобы не обращать на них внимания.

Последний бзик доктора – страх за своего безымянного больного, тоска из‑за того, что он закрывал глаза на дружбу мальчика с контрразведчиком.

Депрессию и фобии можно было купировать психотропными препаратами, но Иннокентий Иванович предпочел другой способ. Он поймал машину и погнал ее на кладбище. Хотя денег у него не было и расплатиться с водилой он мог только психотропными препаратами.

Предчувствие, которое тоже можно было назвать бзиком, на обмануло Ознобишина. Игрека он обнаружил на пустующей могиле Алевтины.

– Я беспокоился за тебя! – не склонный к сантиментам доктор приобнял дылду за плечи.

Ответом ему было недоуменное молчание пациента.

– Мало ли что… – Ознобишин не решился определить свои страхи.

Отрешенный, неузнающий взгляд мальчика нагнал Иннокентия Ивановича жути.

– Ты не узнаешь меня?

Доктор не мог вынести недоуменного взгляда Игрека. Так смотрят на незнакомцев, которые ни с того ни с сего бросаются на шею.

– Как меня зовут? – Криком Ознобишину удалось добиться лишь удивления в глазах мальчика.

– Иннокентий Иванович, что случилось?

– О Боже! – доктор с облегчением рассмеялся. Самое надежное – уповать на милосердие Создателя. – Я за тебя испугался. Боялся, что Судаков снова лишил тебя памяти.

– На этот раз он решил убить меня по-другому. Из пистолета.

Иннокентий Иванович обомлел.

– Это был он?

– Его человек.

Слышал бы Коробочкин, что его назвали человеком Судакова! Он немедленно застрелил бы Игрека. Сколько раз услышал бы, столько и застрелил бы.

3.

Полковник Судаков чутко улавливал все слухи (хотя бы потому, что сам многие распускал в интересах государственной безопасности), но самую интересную молву он пропустил мимо ушей: о том, что инспирировал покушение на Игрека. Впрочем, и о самом покушении Судаков слыхом не слыхивал. С неуместной для кладбища поспешностью он устремился к своей машине, чтобы связаться по телефону с Москвой.

«У нас тихо, как на кладбище, – намеревался доложить контрразведчик. – А у вас?»

«А у нас уже кладбище! – предполагал он услышать игривый ответ. – Но грохоту…»

Дорогу Сергею Павловичу преградил глуповато улыбающийся гробокопатель, домогавшийся от покойной Ирины невозможного за стакан портвешка.

Наметанным глазом Сергей Павлович определил, что в рукаве ватника дюжий дядя прячет острый топорик, которым обрубают сучья.

– Батя, а батя… – гробокопатель добродушно ощерился, еще не понимая, чего ему нужно от чистенького культурного господина. – Тебе могилку вырыть?

– Спасибо, не надо.

– Ты не стесняйся!

Сергей Павлович попытался обойти настырного гробокопателя. Но тот преградил ему путь, перестав прятать свой топорик.

– С нашим директором можно договориться! Он человек. Мы тебе хорошую могилку подберем.

– Спасибо, мне не надо!

– Сегодня не надо, завтра будет надо…

– Завтра и поговорим…

– Завтра будет поздно… – приветливо усмехаясь, дядя стал поигрывать топориком. – Ты меня понял, мужик?

Полковник нащупал в кармане кольт, конфискованный в траурной процессии у майора Коробочкина. Менту и придется заниматься расследованием убийства пьяного гробокопателя. Если в перчатках взять пистолет, то сыскарь обнаружит на нем только свои пальчики. И упрячет себя за убийство в каталажку.

Этот пассаж порадовал Сергея Павловича изяществом и скрытым юмором.

– Что вы хотите? – без прежнего раздражения полюбопытствовал контрразведчик у пьянчуги. – Приискать мне могилу?

– Само собой. Я такие места знаю…

Будто бы любуясь родной природой, контрразведчик посмотрел по сторонам. Никого.

– Мужик, пошел прочь!

– Кого? – с угрозой протянул дядя. И взмахнул топором.

Судаков в кармане снял предохранитель с кольта, а сам пистолет вынул, чтоб не дырявить плащ.

Осечка. Патрон заклинило.

Коробочкин, гад, не любит свое оружие!

– Ах ты, гнида! – взъярился гробокопатель. – Из пукалки в меня!

Судакову удалось резво отскочить в сторону. Иначе голова его скатилась бы в кладбищенскую грязь.

– Пошли выбирать могилку! – сдался Судаков.

– Поздно!

Нетрезвый мужик в ватнике со звериным рыком погнался за солидным, хорошо одетым господином, кровожадно размахивая топориком.

Какое нынче тысячелетье на дворе?

* * *

В человеке, спешившем к нему через пустырь, Сергей Павлович узрел свое спасение, но тот издалека завопил свирепому гробокопателю:

– Тимка, кончай с ним мудохаться! Руби кочан!

Тимка и сам был бы рад отрубить Судакову голову, да не с руки палачу гоняться с топором за своей жертвой.

– Чирик, загоняй его в генеральскую могилу! – распорядился Тимка.

«Дикари хотят загнать меня, как зверя, в яму!» – ужаснулся Сергей Павлович. И получил тому лишнее подтверждение от Тимки:

– Хватай его за уши, Чирик!

– Руби с плеча!

Быстроногий контрразведчик вырвался из клещей, в которые его стремились загнать друзья – гробокопатели.

Счастье улыбнулось Судакову нехорошей кривой улыбкой: впереди замаячила похоронная процессия.

«Скорбящие – плохие защитники, но слиться с ними можно».

Сергей Павлович пристроился к похоронной процессии. В гробу лежал торжественный генерал. Чекиста пытались принудить занять его могилу! Экая низость!

Не знавшие устали гробокопатели растерялись, очутившись перед черной змеей скорбящих.

«За что они меня так?» – недоумевал Сергей Павлович, пока не услышал рядом с собой скандальный женский фальцет:

– Не смейте меня трогать! Господа, этот хулиган меня ущипнул!

Полковник Судаков ощутил себя в дурном сне: истеричная дама имела в виду именно его! При том, что он не приближался к ней ближе, чем на шаг.

– Кастрировать маньяка! – багровея от ненависти, прокричал пожилой господин благообразного вида.

Женский визг раздался с другой стороны:

– Он залез ко мне под юбку!

Судаков не сомневался, что имеют в виду именно его.

– Побойтесь Бога! – попытался он усовестить провокаторов. Но на него окрысилась вся похоронная процессия.

– Надругательство над покойником!

Преследователи, разумеется, обнаружили полковника.

– Пидарас! Он даже жмурикам проходу не дает!

Сергей Павлович вовремя покинул негостеприимную толпу скорбящих. Разбойничий топор лихих людей просвистел мимо его уха. Поразительно, что убийственные намерения гробокопателей встретили бурное одобрение публики вполне интеллигентного вида. Не братва хоронила своего крестного отца. Даже заплаканная вдова, похожая в черном платке на монашку, вскинулась и истошно проверещала:

– Повесить маньяка за яйца!

«Это заговор!» – похолодел Сергей Павлович. Что однако не помешало ему припуститься от заговорщиков сломя голову. Более того: контрразведчик ощутил отчетливое желание стать маньяком, а вернее, безумцем. Сергея Павловича, к примеру, подмывало выбросить напыщенного генерала из гроба и самому занять его место. Только опасение, что это будет неверно понято озверевшими скорбящими, удержало Судакова от кощунственной проказы.

Не отказался бы полковник и от такой шалости, как надругательство над вдовой на могиле ее покойного мужа. Но, во – первых, могилы еще не существовало, а, во – вторых, вдова была не в его вкусе.

«Со мной бес играет!» – суеверная, но здравая мысль полковника Судакова в дальнейшем нашла подтверждение.

* * *

Самые непримиримые скорбящие во главе с сухопарой, спортивного вида вдовой кинулись преследовать возмутителя спокойствия.

«Это нонсенс! – успел подумать Сергей Павлович. – Я невинен, как агнец божий!»

«Поэтому они и хотят отдать меня на заклание!» – догадался чекист, не оставляя попыток избежать жертвоприношения. В толпе преследователей Судаков разглядел майора Коробочкина, который целился в него из пистолета, но медлил с выстрелом, опасаясь попасть в кого‑нибудь из своих.

Теперь Судаков не удивился бы, даже если б в погоне за ним принял участие покойный генерал.

«Это фантасмагория! За мной гонятся химеры!»

Неожиданная догадка Сергея Павловича означала: если все происходящее ему привиделось, проще говоря, является его галлюцинацией, нужно остановиться. Отдаться вампирам. Ничего гадостного они совершить не в силах, будучи порождением воспаленного воображения.

Редкие проблески сознания не могли унять панический ужас контрразведчика.

– Всех передавлю танками! – мания преследования кнутом подгоняла чекиста в сторону невозвратного безумия.

4.

Когда майору Коробочкину преградила дорогу похоронная процессия, он не желал противиться намекам судьбы, покорно к ней пристроился. Меланхолично следуя за гробом малознакомого генерала, Станислав Сергеевич неожиданно ощутил беспричинное волнение. Разрастаясь, оно стало переходить в злость. Насколько можно было судить по бессвязным выкрикам скорбящих, это чувство овладело многими.

– Кастрировать маньяка!

– Надругательство над покойником!

– Пидарас!

– Повесить маньяка за яйца!

Вполне обыкновенные изречения, но не на кладбище. Остракизму подвергся полковник Судаков.

Едва увидев загнанного беглеца, Станислав Сергеевич испытал к нему приступ ненависти. Необъяснимая злость, накопившаяся в сыщике, с готовностью излилась на контрразведчика.

«Его голыми руками не возьмешь! – хладнокровно рассудил майор. – Надо отогнать Судака подальше от людей и снять его из пушки».

Двое перепачканных в глине доходяг с топорами, гнавшихся за полковником, несмотря на свои зверские рожи, вызвали у Станислава Сергеевича умиление.

«Милые вы мои мужики… – с сентиментальной слезливостью подумал о них сыщик, – все равно быстроногого таракана не догоните! Я помогу вам, братцы!»

5.

Спасаясь бегством от траурной процессии, по дьявольскому наущению превратившейся в разъяренную толпу, Сергей Павлович ворвался в мастерскую гробовщика.

Несколько готовых к употреблению гробов стояли на полу в ожидании начинки.

«Лечь в гроб и притвориться покойником? А кто меня накроет крышкой?» – заметив в мастерской девчушку, Судаков обратился к ней ласковым голосом:

– Миленькая, у меня к тебе одна маленькая просьба…

Не узнав еще, в чем состоит просьба, кроха завизжала на все кладбище:

– Насилуют!

«А что, это идея!» – неожиданно осознал Судаков.

У девочки выпали все молочные зубы, отчего она мило по-детски шамкала. Это всегда волновало Сергея Павловича.

– Спасите, насилуют!

В мастерскую ворвалась толпа преследователей.

– Дяденька хотел меня в гробу изнасиловать! – рыдания коварного ребенка прозвучали очень эффектно.

Полковник Судаков был бы оскоплен, если б не испустил командирский крик:

– Молчать! Я гомункулус доктора Ознобишина! В соответствии с Конституцией Российской Федерации имею право на существование!

Остолбенением толпы линчевателей Сергей Павлович воспользовался для того, чтобы выпрыгнуть в окно – ногами вперед. Как это принято у гомункулусов.

* * *

При выпадении из окна на контрразведчика снизошло озарение.

Он осознал, что всемирный заговор против него организован Игреком. Мальчик стремится его уничтожить чужими руками! Существует лишь один способ прекратить кровавую вакханалию – ликвидировать самого Игрека, любимое детище полковника Судакова.

Поднявшись с земли, Сергей Павлович не успел еще стряхнуть с себя осколки стекла, как услышал из мастерской капризный взрыд малютки:

– Спасите! Я больше не девушка!

Толпа разгневанных защитников знала один способ спасения поруганной невинности: кастрацию насильника.

Прозвучал воинствующий клич:

– За яйца!

– К ноге!

Вместо того чтобы вразумить дикарей, контрразведчик попытался избежать с ними встречи. Просветительская миссия капитана Кука его не вдохновляла.

* * *

Полковнику Судакову удалось оторваться от своих преследователей метров на двадцать. Наверно, желание контрразведчика остаться мужчиной превосходило желание дикарей его оскопить.

Целью Судакова был Игрек. Требовалось вцепиться ему в глотку или сунуть два пальца в глаза – чтоб кончилось убийственное наваждение. А лучше всего: пиф-паф!

Сергей Павлович наткнулся на всеми забытый сиротливый гроб генерала. Судаков обратил внимание на чрезвычайно недовольный вид покойника. И совершенно понимал его:

«С такими провожающими и умирать не захочется!»

Устремившись к могиле Алевтины, полковник не ошибся. Надгробным изваянием на ней издалека возвышалась скорбная фигура Игрека.

* * *

Хриплое, с присвистом дыхание дикарей уже достигло слуха Сергея Павловича, но и величественный в своей невозмутимости тиран был от беглеца на расстоянии плевка.

Творец предоставил обеим сторонам конфликта равные возможности, однако вмешательство доктора Ознобишина (тоже не посланца Дьявола) нарушило справедливое равновесие.

Не желая докучать Игреку своей опекой, Иннокентий Иванович маялся поодаль. Узрев, что к его пациенту устремился ловец душ, доктор кинулся ему наперерез.

Охваченный болезненной страстью задушить Судакова, психиатр не отдавал себе отчета в том, что одержим манией преследователя.

Впоследствии ученый, хладнокровно проанализировав свои порывы, сделает заключение, не делающее ему чести: ярость благородная, кинувшая его на уничтожение контрразведчика даже ценой собственной жизни, была инспирирована посторонними силами. Источник их безмолвно взирал на дело мозга своего.

* * *

Из‑за взбесившегося доктора полковник Судаков вынужден был отклониться в сторону.

– Пиф – паф! – в исступлении проорал он деспоту в лицо. Попытка вытащить пистолет из кобуры не удалась. Оружие оказалось тяжелее гири.

Нелепая беготня суетливых человечков среди могил занимала Игрека не меньше компьютерной игры. Для того, чтобы изменить жизненную коллизию, ему не требовалось даже нажимать на «мышь». Легкое умственное усилие – и ситуация совершенно менялась. Толпа очумевших дядь и теть давно могла бы разорвать Судакова в лоскуты, если б Игрек пустил игру на самотек. Но он в совершенстве овладел искусством игры кошки с мышкой. Если последнюю лишить шанса на спасение, игра становится неинтересной. Оставив Судакову шанс на победу – возможность прорваться к могиле Алевтины и задушить Игрека Первого, игрок испытал приятное щекотание нервов.